Читать книгу Ангары - Алексей Парщиков - Страница 2
За окоёмом нервных окончаний
Стихотворения и поэмы
Нефть
поэма
Оглавление1
Жизнь моя на середине, хоть в дату втыкай циркуль.
Водораздел между реками Юга и Севера – вынутый километр.
Приняв его за туннель, ты чувствуешь, что выложены впритирку
слои молекул, и взлетаешь на ковш под тобой обернувшихся недр.
И вися на зубце, в промежутке, где реки меняют полярность,
можно видеть по списку: пары, каменюги и петлистую нефть.
Ты уставился, как солдат, на отвязанную реальность.
Нефть выходит бараном с двойной загогулиной на тебя, неофит.
Ты ли выманил девушку-нефть из склепа в сады Гесперид белым
наливом?
Провод ли высоковольтный в купальню упал и оцепенело кино?
Оседает труба заводская в чехле под направленным взрывом.
Нефть идёт своим ходом глухим, вслед за третьим, которого не дано.
С этой нефтью, как с выпуклым зеркалом, – словно игры с орлом
без перчатки:
ты качаешься – ближе и дальше – от клюва его увильнув.
Не даёт разойтись на заблёванной синей вагонной площадке.
И похожи, как две капли нефти, капля нефти, бассейн с хусейном и Лувр.
Ты прошёл эту стадию на цыпочках по указке аравийского властелина,
ведомый за волосы по отвесу, где выжить не предполагал.
Стоя на кадыке, а проверить – на точке плавления парафина,
ты вцепился в барана подземного и – ввинтил ему по рогам.
Как кувшины, в кладовую тьму уходя, острые ставят на ней пятёрки,
ободками вещей в моей жизни запомнилась первая треть.
Скрыты убийцы, но их ребристые палки, как неонки, оттеняют подтёки.
Пальцы Тюльпа бродят по моргу, тычут в небо и находят там нефть.
И когда она вышла на волю, применила с черня она онемение,
так светлеет песок под стопой и редеет после взрыва толпа.
Перебежки ракушек и вспышек под серпами затмения,
наползание почв крупным планом… И ты понял, куда ты попал…
Ты бы в бочке белил её утопил, но ответил её абсолютным безделием,
ты прервал свои поиски и отключил зеркала в непохожих вещах,
и пока она медленно шарит, подобно в Бермудах бессвязным
флотилиям, осторожно, как иглы меняют в отхожих местах,
и пока она ставит баррель на баррель свои желтоватые башни,
и пока она на верёвочке водит самонапрягающееся слепое пятно
серебристых хранилищ, схлопнувшихся в направлении внешнем,
и пока на изнанке твоей лобной кости она пробегает диалоговое окно,
и пока её пробуют пальцем татары и размазывают по скулам,
и цивилизации вязнут в ней, как жучки, попавшие в интернет,
пока мы приклеиваем лепестки на носы, валяясь по нефтью залитым
скалам,
и пока постель наша пахнет нефтью, что – удвоенный бред,
и пока в длинном платье с высокой причёской ты похожа на ложку —
так наивно срисую, – пока чувствуешь под каблуком нефтяной запас,
пока царствуешь, злясь на себя, существуешь, царапаешься немножко, —
разновес расстояний – в пользу нефти, разделяющей нас,
там, где реки друг к другу валетом слушают колокольцы Валдая,
пока сон заставляет жевать стекло, но следит, чтоб его ты не проглотил,
сердцевина Земли тебя крутит на вагонных колёсах, сама собой не владея, —
нефть подступает к горлу. Её на себя тянет, к ней жмётся прибрежный ил.
2. Долина транзита
Шакал и ворона: ни внешней, ни внутренней крови
меж ними. Вдали нарисован дымящийся динамит.
Их контуры на честном слове уже наготове
покинуть ядро черноты и принять незаконченный вид.
Над ними баллоны с речами дрейфуют – листается комикс
на пляже остистом, подветренном. Заперся грот-новодел.
Разведрилось. Стало понятно, что врытый по пояс
фотограф был сварен из бронзы, и ни на кого – наводил.
Я спрятал оружие, связь отключил и свернул в Долину Транзита.
Прощай, побережье смешное! Чего я искал?
Альтдорфер не скажет, и Дарий. По зеркалу заднего вида
хромала ворона, клевал и маячил шакал.
Долина в горах пузырилась и напоминала соприкосновение пауз.
Пчела над обрывом, внизу – полигоны гладиаторских школ.
Стекляшки подстанций и трубопроводы за ярусом ярус.
И ртутные лифты с тенями нефтяников штырями усеивали котёл.
Как два электронные скрутня, заметив друг друга, пропали
взаимно две тени – ворона и, чуть задержавшись, – шакал;
как две электронные даты, ознобно стирая детали…
Долина, напротив, раскручивалась, и припоминала аркан.
И каждый участок района был точно вменённый в разметку,
он пуст был, но и, сверх того, на чудесный порядок пустей,
как кубик, который всегда на шестёрке, внушает догадку
о мнимости как бы пяти остальных плоскостей.
Изъяты частично: постройки, развязки, проходы и вышки.
И эта изъятость царит и дует в подпольный манок.
Двойник ли, свисая с орбиты, хватал человеков под мышки:
за локти – в замок и – в потёмки (как через борта – на полок).
В дверях арсенала провидица явилась, стакана не допила,
и так неуверенно, словно по глобусу пальцем ведёт
и путает авиалинию с маршрутом подводного кабеля
(а в этой растяжке сознания ни шагу не сделать вперёд),
«Мы ждём приближения нефти, – сказала, чертя пирамиды
на воздухе, – остальные обжили ржавеющий флот,
в акустике танкеров сонных, пока мы в Долине Транзита,
скользят по мазуту и в перегородках вешаются через год.
Другие в ущельях кочуют и здесь появляются редко:
прекрасное ловят мгновенье – и эта задача проста —
кто может из правильной пушки выбить центральную скрепку
арочного моста».
Бесхозная, в стратосфере зависшая на отметке,
где ещё рано для парашюта, в летаргической высоте,
эта долина, разбитая на кривые клетки,
похожа на дирижабль с солнечной батареей, на полухолостом винте,
с терпением геологическим, с опорой на ожидание,
с истерикой, что не отнять, когда уже вспыхнула сеть:
соляризованное изображение короткого замыкания долины,
облившейся нефтью, верней – опрокинутой в нефть.
Здесь роль астронома и историка мне показалась притворной.
«Нефть, – я записал, – это некий обещанный человек,
заочная память, уходящая от ответа и формы,
чтобы стереть начало, как по приказу сына был убит Улугбек».