Читать книгу Это всё так ненавижу, это всё я так люблю - Алексей Пенза - Страница 8

Изумрудные капельки переливались в лучах солнечного света. Элизабет надела изящные зелёные подвески и осмотрела себя с головы до пят. «Образ завершён!» – довольно решила она и задорно подмигнула стройной рыжеволосой девушке в зеркале.

– Красавица! – услышала Элизабет и обернулась.

На пороге комнаты стояла невысокая худая женщина с усталым морщинистым лицом. Глаза её, нежно оглядывающие дочь, светились добротой.

– Ты будешь не хуже невесты!

– Мама! Не смейся надо мной! Я видела репетицию свадьбы… У Эммы такое шикарное платье!

– У тебя тоже будет необыкновенное платье и замечательный муж! Даже не сомневайся!

Элизабет перекинула увесистую чёрную сумку через плечо, поцеловала маму в щёку и, выйдя из дома, окунулась в лето.

Сейчас Элизабет ничуть не жалела, что не успела купить машину и перемещается по родному городку пешком. Ей нравилось ощущать прикосновение солнечных лучей к щеке, щуриться от яркого света и, балансируя на бордюре, размахивать руками… Тёплый ветер подталкивал её в спину, игриво развевал огненные локоны, касался ладоней – в такие моменты Элизабет казалось, что она идёт с ветром за руку.

– Мисс! Купите мороженое!

Элизабет повернула голову и увидела улыбающуюся девчушку в ярко-голубом платье. Она стояла за прилавком маленького живописного фургончика. Мини-магазин был раскрашен всеми цветами радуги и походил на огромный экзотический цветок с продавщицей – Дюймовочкой внутри.

Элизабет подошла поближе и, снимая сумку с плеча, сказала:

– Хорошо! Я куплю у тебя двойную порцию мороженого, но только если ты разрешишь себя сфотографировать! Согласна?

Девочка, улыбаясь, закивала. Элизабет сделала пару снимков, убрала камеру в сумку, и, довольная, с ананасовым мороженым в вафельном хрустящем рожке, отправилась дальше.

Вскоре Элизабет услышала энергичную громкую музыку и заметила большую толпу. Заинтересовавшись, девушка ускорила шаг и подошла к кругу людей. Она, извиняясь, протиснулась в первый ряд и увидела темнокожего паренька в белых брюках и майке, лихо отплясывающего брейк босиком на асфальте. Ему хлопали и подбадривали криками. Тело юноши то изгибалось волной, то становилось угловатым и резко-опасным. Он стоял то на голове, то на одной руке, вращался с бешеной скоростью и постоянно улыбался. Элизабет завороженно смотрела на паренька. Её тело вдруг попросилось потанцевать – тут же, рядом с подвижным юношей на пыльном асфальте. Очарованная Элизабет навела объектив на танцора и сфотографировала его несколько раз. В кадр попал восторженный малыш, показывающий пальцем на талантливого юношу, улыбающаяся беременная женщина, с прозрачными, как летнее небо, глазами. Элизабет машинально взглянула на часы и поняла, что ей нужно спешить, иначе опоздает. Девушка выбралась из толпы и побежала под музыку по тротуару. Она воображала, что бежит с Олимпийским огнём по огромному стадиону, а прохожие в ярких одеждах – это зрители на трибунах, приветствующие её восторженными криками. Элизабет свернула за угол и сразу увидела дом Эммы, невесты, на чьей свадьбе она сегодня будет ловить самые необычные и трогательные моменты с помощью своего верного и пока что безотказного фотоаппарата. Элизабет недавно начала заниматься фотографией, но за два года уже стала известной в городе. Её частенько приглашали на свадьбы и семейные торжества, крестины и важные церемонии. Старый Итон, мастер фотодела, посетив её выставку, долго задумчиво курил, смотря на её фотографию «Веснушки». Выходя из зала, он сказал девушке, смотрящей за порядком: «Это новый Итон в нашем городе!».

Эти слова достигли ушей Элизабет. Она была счастлива.

И сейчас, приближаясь к особняку Эммы, девушка ощущала, как сердце её радостно бьётся. Она обожала свою работу, жить не могла без неё, а ведь это немаловажно для счастья.

Пахло ванилью и цветами. Несмотря на ранний час, дом заполонили гости. Где-то играла торжественная музыка, несколько пар кружились в захватывающем танце. Всюду – смех, букеты, блеск драгоценностей и шёлк переливающихся платьев, приятные баритоны и щёгольские бабочки. По прихожей туда-сюда сновали кудрявые ангелочки в пышных платьицах. «Всё, как всегда!» – вздыхая, подумала Элизабет. Но ей предстояло найти в свадьбе Эммы и Логана нечто особенное, то, что отличало бы их торжество от всех остальных. Девушка сделала несколько снимков гостей, затем вышла во двор через открытую заднюю дверь. Тут она почувствовала себя бабочкой, чьи мечты сбылись, если только бабочки умеют мечтать. Пёстрое душистое цветочное облако окутало её. Огромная клумба благоухала и радовала глаз своей ухоженностью. Она прошлась по бетонной дорожке, любуясь диковинными цветами. Среди моря красок и причудливых форм она вдруг заметила один, который вызвал у неё ассоциацию с Эммой. Белоснежные лепестки, казалось, были сотворены из той самой пены, окутанная которой и вышла на берег сама Афродита. Цветок рос особняком, чуть поодаль от других и возвышаясь над ними. Она решила потом спросить его название, сейчас она искала место, с которого можно сделать уникальный кадр. Элизабет посмотрела по сторонам и, положив сумку на землю, легла на неё спиной. Взглянув в объектив, Элизабет замерла от восторга: голубое бескрайнее небо лежало на хрупком цветке, бутон казался молочным облаком. Тут она заметила, что белая бабочка села на нежные лепестки. Девушка одновременно нажала на кнопку и легонько качнула тонкий стебель. «Эмма и Логан» – назвала в уме фотографию Элизабет. Белоснежный прекрасный цветок и мотылёк рядом с ним. Элизабет встала, спрятала фотоаппарат, поправила сбившуюся причёску и пошла к дому. Теперь наступило время работать.

Эмма облокотилась на подоконник и наблюдала за рыжеволосой девушкой, что так внимательно изучала их клумбу. Она изумилась, когда та легла на спину, но тут же догадалась, что это та самая Элизабет, что была у них на предварительной репетиции свадьбы. Эмма закрыла глаза и глубоко вздохнула. Больше всего ей хотелось сейчас унестись подальше отсюда, на какой-нибудь необитаемый остров. И остаться там наедине с Логаном. Ему нельзя видеть её в подвенечном наряде до свадьбы, но Эмма многое бы сейчас отдала за то, чтобы нарушить это табу. Она посмотрела на клумбу. Фотограф ушла.

Вдруг чёрная макушка Логана оказалась у неё перед глазами.

– Логан! Ты с ума сошёл? Что ты здесь делаешь?

Будущий муж перевалился через подоконник и спрыгнул на пол.

– Я почувствовал, что ты скучаешь по мне, и пришёл! – он обнял невесту и расправил ей фату. – Пойдём, шокируем гостей совместным появлением!

– Нет! Так нельзя! – Эмма улыбнулась, представив себе эту картину: жених спускается со второго этажа, вместо того чтобы ждать невесту в обговорённом заранее месте.

– Тебе придётся уйти тем же путём, что ты проник сюда! Наши родители мечтают об идеальной свадьбе, так что давай постараемся не расстраивать их по мелочам!

Эмма поцеловала жениха и направилась к двери. Логан, обводя влюблённым взглядом её фигуру, заметил на левом предплечье девушки чёрный изящный штрих.

– У тебя из-под платья на левом плече мелочь выглядывает!

Девушка ужаснулась и принялась натягивать платье, чтобы скрыть татуировку. Логан, улыбаясь, подошёл к ней и накинул на плечи лёгкий палантин, который Эмма забыла на кровати.

– После этой церемонии мы с тобой устроим свадьбу на твой вкус – с мотоциклами и ночными трассами… И разрешим всем твоим друзьям прийти в коже и цепях… – сказал Логан.

Задорные искорки вспыхнули в глазах Эммы. Она послала Логану воздушный поцелуй и выбежала из комнаты. За дверью находился её благоухающий неземным парфюмом отец. Гости с нетерпением ждали внизу…

Элизабет облегчённо выдохнула – церемония бракосочетания окончена. Впереди – лучшая часть свадьбы. Гости шли по улице группками, весело переговариваясь, делясь впечатлениями.

Эмма и Логан возглавляли шествие. Встречным прохожим казалось, что одновременно сияют три солнца: то, что на небе, и лица молодожёнов. За ними шли родители невесты. Миссис Инос, облокотившись на руку статного мистера Иноса, то и дело всхлипывала и утирала слёзы радости кружевным платочком. Военный в отставке снисходительно посматривал на жену и прятал улыбку в густых усах.

– Сегодня такой день… такая погода – свадебный подарок от Бога для нашей малышки! Знаешь, мне не верится… Всё, как во сне! Я так рада! Сегодня целый день звонят знакомые, которые не смогли приехать на свадьбу… Звонила даже Наташа из России… Помнишь, я тебе рассказывала о ней? Это редактор женского журнала. Мы познакомились с ней три года назад в Париже… Она как-то узнала о том, что Эмма выходит замуж и поздравила всех нас… Кстати, Наташа приглашает нас к себе в гости!

Мистер Инос усмехнулся:

– К медведям?

Миссис Инос шутливо стукнула маленькой ладошкой мужа по руке.

– Старая и несмешная шутка!

Процессия привлекала к себе внимание – оркестр было слышно за несколько кварталов вперёд. Элизабет шла и представляла, что это она в цветах и кринолине шагает с гордо поднятой головой под руку с новоиспечённым супругом, изящная, как балерина, и хрупкая, как тот цветок в саду у Иносов. Девушка не могла больше сдерживать любопытство.

– Эмма, у вас в саду есть такой красивый цветок, я хочу узнать, как он называется, – проговорила Элизабет, перелистывая снимки в обратном направлении, чтобы показать девушке таинственное растение.

Эмма вспомнила лежащую посреди сада Элизабет и, едва сдерживая смех, сказала:

– Это маргаритка!

Элизабет хлопнула себя по лбу и рассмеялась:

– Я не знала, что кто-то видит меня!

Эмма мягко улыбнулась:

– Своей работы не нужно стесняться! Тем более, такой прекрасной работы, как у тебя! Ты – творческий человек, этим нужно только гордиться!

– А вот мы и пришли! – прервал их разговор Логан.

Приносить цветы к статуе Святой Девы давно стало традицией у новобрачных. Старое каменное изваяние, олицетворяющее собой чистоту, верность и любовь, будто распространяло вокруг себя волны света и спокойствия.

Пока гости фотографировались на фоне маленькой церквушки, что стояла неподалёку, Эмма подошла к Святой Деве и возложила цветы к её ногам.

Логан стоял поодаль, наблюдая за женой. Он влюбился в неё с первого взгляда, когда увидел Эмму, мчащуюся на мотоцикле в компании её друзей, на вид – отчаянных головорезов, но мягких в душе, как плюшевые игрушки. Ему долго пришлось завоёвывать неприступную красавицу, а ещё дольше – доказывать её родителям и друзьям с отнюдь не плюшевыми кулаками, что он достоин их Эммы. И вот – она его жена. Сейчас Эмма казалась ему ещё прекраснее, чем в тот день, когда они познакомились. Девушка что-то шептала каменному изваянию, едва заметно шевеля губами.

Вскоре друзья и родственники собрались около статуи. Миссис Киннаман, мама Логана, привычно скомандовала:

– А сейчас снимок с голубями!

Из толпы гостей вынырнула розовощёкая пышная дама, похожая на сказочную фею. В руках её была прелестная плетёная корзинка, в которой на бархатной подушечке сидели два смирных, приученных к подобным церемониям белоснежных голубя.

Миссис Киннаман обеспокоенно спросила у Элизабет:

– У Вас есть опыт… Я имею в виду, делали ли Вы когда-нибудь снимки новобрачных с птицами в руках… Понимаете, нужно поймать тот самый момент, когда…

Логан осторожно произнёс:

– Мама, Элизабет – профессионал!

Миссис Киннаман вздохнула и сказала Элизабет, настраивающей резкость:

– Простите! Просто я очень волнуюсь!

Элизабет понимающе кивнула и сделала Эмме знак, чтобы та встала поближе к Логану. Прирученные голуби тихо сидели на ладонях у новобрачных.

Логан улыбнулся Эмме. Гости в толпе уже начали кричать пресловутый: «Сы-ы-ыр!»

Элизабет сделала два шага назад, чтобы в кадр попал кусочек ярко-голубого неба.

– Не обращайте на меня внимания, просто отпускайте голубей на «Раз, два, три!». Раз, два, три!

Белоснежные птицы, взмахивая крыльями, как при замедленной съёмке, стали подниматься в небо… Логан улыбался и вдруг заметил, что Элизабет не фотографирует их, а смотрит куда-то вдаль… Лицо девушки при этом исказилось, словно в кривом зеркале, камера стала падать из рук, а рот раскрылся для крика…

Рыжик вскочил на стол, уставленный разноцветными тарелками, всевозможными мисочками и разнокалиберными стаканами – Наташа пекла «шарлотку». Она прикрикнула на обнаглевшего кота, Рыжик с недовольным мяуканьем спрыгнул на пол.

– Это что за поведение такое? – облизывая ложку, ругалась хозяйка.

Шотландский красавец сидел на полу, задрав голову, и не сводил с Наташи огромных, как у филина, глаз, – будто гипнотизировал. «Ну зачем ты ругаешься! Я же хороший! Всё равно ты угостишь меня кусочком пирога!» – говорил кот взглядом. Наташа потянула носом – пирог начинал пропекаться. Пахло летом, деревней, прямо как дома у бабушки. Наташа помнила, что бабушка, маленькая, светленькая, всегда пекла к её, Наташиному приезду, всевозможные пироги – с капустой, с мясом, со сгущёнкой, с щавелем… Пироги бабушка ссыпала в ведро и накрывала вафельным полотенцем – чтобы «отошли». «До ужина пироги не трогать», – скажет бабушка. Скажет так и отвернётся, чтобы не заметить, как внучка стащит самый румяный. Пирожки у бабушки были особенные – не как у всех. Сколько народу спрашивало у неё рецепт, никому бабушка Нина не отказывала, но таких – воздушных, сытных ни у кого так и не получалось. Когда Наташа подросла, стала допытываться: «Баб, расскажи, как ты их печёшь?», – старушка улыбалась и говорила: «Главное, готовить с душой, и всё делать по рецепту!». Наташу такой ответ не устраивал… Но дед однажды раскрыл секрет – привёл Наташу к кухонной двери и сказал: «Смотри!». Наташа сквозь стеклянную дверь во все глаза уставилась на бабушку – та разговаривала с тестом. Дед, увидев Наташино лицо, рассмеялся: «Я сам, когда первый раз заметил, думал – с ума твоя бабушка сошла. Захожу на кухню, а она тесту сказки рассказывает. Говорит, все у них в роду так пироги готовят, так что учись!». Наташа спросила потом у бабушки:

– А о чём ты с тестом разговариваешь?

– А я с ним не только разговариваю, я ему и песни пою! – ответила бабушка, смеясь. – Так пироги вкуснее получаются. – Ты попробуй что-нибудь с песней приготовить, увидишь, что так оно лучше!

Наташа иногда пела, когда готовила, если было настроение и силы. Вообще на кухне она проводила много времени: варила еду, смотрела сериалы по маленькому блымкающему телевизору, который от старости путал цвета. «Дикая Роза» была пунцовой, иногда даже помидорно-красной, листва деревьев – синей, но так было даже интересней, как-то фантастичней, что ли… Больше всего Наташа обожала, когда телевизор перемешивал каналы: показывает «Первый», а звук слышится с «MTV». Солидный мужчина в пиджаке и галстуке пел: «Я устал, хочу любви», рекламный малыш в памперсах голосом известного ви-джея вещал что-то о новой коллекции Киры Пластининой… Кухня была Наташиной колыбелью и защитой от ураганов. Когда-то, будучи ещё юной, наивной, романтичной невестой Валеры Басова, Наташа мечтала об огромном шикарном доме где-нибудь на морском побережье… Дом обязательно должен быть просторным, со множеством комнат с белыми стенами, чтобы в распахнутые окна влетал прохладный ветер и бродил по комнатам, ворошил бумаги на Наташином письменном столе, касался портрета Цветаевой, что открыто улыбалась из деревянной рамки на стене, холодил бы Наташины босые ступни… Валера бы ругался на неё, подхватывал на руки, не давая ступить на холодный паркет… Потом, сидя на общежитской кухне, глядя, как Валерка засыпает в кастрюлю пельмени, смешно прижав локти к бокам, чтобы не задеть других обитателей общаги, Наташа рисовала в воображении уютную трёхкомнатную квартиру – чтобы и кабинет с дубовым письменным комодом для Валериных чертежей, и гостиная – с телевизором во всю стену, и спальня с кроватью под пологом… Домик на берегу моря поблёк в воображении, залёг на дно, затерялся где-то в недрах сознания… А квартира… Вот она, квартира. И комод есть, и кровать с альковом… кухня… По вечерам Наташа ждала здесь мужа, сидела, не зажигая свет, пила пахнущий загадочным Востоком кофе и смотрела в окно… Окна выходили на город, который весь блистал как какой-нибудь Манхеттен. Валера открывал дверь своим ключом, ставил на пол кожаный портфель, как у всех инженеров в советских фильмах, снимал куртку и проходил на кухню. Он обнимал её и они долго молчали, чтобы не спугнуть тёплую домашнюю тишину. Потом, будто очнувшись ото сна, кто-нибудь из них высвобождался из объятий второго и включал свет. Они во второй за вечер раз говорили друг другу привет, будто давно не виделись, Наташа грела ужин… Так было всегда – она ждала его с работы, и оба они хотели, чтобы ничего не менялось… Наташа посмотрела на часы – до прихода мужа оставался час. Она поставила «шарлотку» в шкаф, Рыжик проводил лакомое блюдо душераздирающим взглядом и непонимающе уставился на хозяйку. А я? А мне?..

Ей оставалось ещё завершить кое-какие редакторские дела. К следующему выпуску журнала она готовила материал о людях со сложными удивительными судьбами. Одной из героинь материала была молодая китаянка Чжи. Девушка была известной танцовщицей у себя на родине, но внезапная болезнь подставила ей подножку. Чжи заболела раком, родственники её в настоящее время собирали деньги на лечение, Наташа своей статьёй мечтала привлечь внимание общественности к болезни китаянки. Она долго думала над заголовком материала. Слова витали в голове, но удачных названий пока не придумывалось… «Жемчужина китайской эстрады» – как-то сухо и неинтересно… «Бедная, бедная Чжи» – слишком унизительно для героини, да и с «Бедной Лизой» ассоциации… Да… Фантазия у меня сегодня не фонтан», – подумала Наташа, полчаса промаявшись за ноутбуком. «Не фонтан» – словечко из лексикона Валериного племянника, шестиклассника Дениса, который часто у них гостил. Гостил в общей сложности месяцев шесть в году. Валера не сердился на беззаботную стрекозу – сестру, время от времени «подкидывавшую» им Дениса. Племянник рос толковый, конечно, в дядю. Тут в дверь позвонили. Наташа пошла открывать – на пороге с весьма габаритной сумкой в руках стоял Денис.

– Лёгок на помине! Привет! Заходи! – Наташа посторонилась, пропуская племянника в квартиру.

– Здрасьте, тёть Наташ! А мама опять в командировку уехала! Я к вам, ок?

– Нет, я тебя сейчас домой отошлю… – сыронизировала Наташа. – Конечно, ок!

– А чем это у вас вкусненьким пахнет? – снимая огромные ботинки на тяжеленной (Наташа один раз их тайком померила) платформе, спросил Денис. Рыжик, заслышав знакомый голос, бросился к мальчику, принялся тереться о ноги, оставляя на брюках клочки шерсти.

– «Шарлотку» испекла… Дядю Валеру дождёмся и будем ужинать.

Денис по-хозяйски расположился в кресле, Наташа уселась на диван, поджав под себя ноги. Кот, не долго выбирая, взобрался к Денису на колени, понимая, что ни ласки, ни пирога сейчас от хозяйки не дождёшься.

– Предатель! – презрительно бросила Наташа и погрузилась в чтение своей статьи.

За её спиной стояли неумолимые, сухие и упрямые муки творчества. Наташа часто ощущала их присутствие – буквы, сплетаясь в кольчугу, которая должна быть прочной, надёжной, рассыпались, фраза, которой полагалось цвести, будто маков цвет, вяла и словно покрывалась пеплом… Наташа закрыла вордовский документ и зашла на любимый сайт – для вдохновения… Денис включил видеопроигрыватель, очередной ужастик, и разлёгся на полу.

– Тебе чего в кресле не сидится? – спросила сурово Наташа.

– Оттуда плохо видно!

– У тебя что, со зрением проблемы?

– Да, что-то в последнее время есть немного… – сознался Денис.

– А к врачу ходил?

– Маме некогда… мы всё собирались-собирались… Между Самарой и Питером…

– Она, значит, в славный город Ленинград уехала? – нахмурив брови, уточнила Наташа.

– Да, на неделю!

– Завтра у дяди Валеры выходной, пойдёте с ним к окулисту. Зрение – это тебе не шуточки!

– Тёть Наташ, ты себя за ноутбуком видела? Прилепишься носом к экрану и головой крутишь… Я у бабушки в деревне курицу видел, она так же какого-то червячка рассматривала. – Денис вскочил на колени, согнул руки в локтях, изображая крылья, склонил голову набок и уставился одним глазом в маленький ромбик на ковре. Он потешно вертел головой и тихонько издавал «куриные» звуки… Наташа расхохоталась и запустила в мальчика диванной думкой.

– Ты мне мешаешь работать! Отвлекаешь меня всякими курицами!

– Сто процентов, что ты сейчас сидишь на этом… как его… «Наши дети-точка-ру».

Наташа улыбнулась и мгновенно посерьёзнела.

– Угадал!

Денис смешно дёрнул бровями и уставился в телевизор – там маньяк с топором настигал свою очередную жертву…

Наташа бросила взгляд на часы и нахмурилась: Валера должен был прийти полчаса назад…

…На беду или на счастье, Валера был очень общительным человеком – профессия радиоведущего наложила свой отпечаток на его характер. Путь от угла его дома до квартиры, что располагалась на пятом этаже в первом подъезде, занимал у Басова в среднем полчаса, тогда как у другого, обычного человека – максимум минут пять. В холодное время года – чуть поменьше, потому что зимой на лавках не сидели гиперобщительные пенсионерки, а в песочнице не копались малыши в цветастых панамках, у которых дядя Валера значился за главного архитектора по замкам из песка и главным кондитером по изделиям из того же материала. Наташа иногда подсматривала за мужем из окна. Ей казалось, что он вечно останется большим ребёнком – вот полез на дерево спасать орущего котёнка, а вот чертит «классики» для пятилетней Мариши. Ужин остывал… Наташа разогревала его ещё и ещё, а её Питер Пэн всё не шёл и не шёл. «Убила бы!» – думала периодически Наташа, но тут же ловила себя на мысли, что ни за кого другого в этом мире замуж никогда не вышла бы, даже за шейха из Арабских Эмиратов, реши тот завести сто первую жену и сделать Наташе предложение…

Валера вошёл в подъезд, насвистывая что-то из «Кино». Настроение было замечательным – дали аванс, начальник намекал на какие-то перспективы в карьере, а дома – Наташа и Денис… Дверь под номером шестнадцать осторожно открылась, в проёме показалась пушистая голова Софьи Львовны, которую в подъезде все звали просто Львом – не столько за отчество, сколько за необыкновенную причёску. Софья Львовна каждый день накручивалась на бигуди, сняв их, долго и упорно превращала свои кудри в пух с помощью щётки. Диаметр её головы вместе с кудрями нередко достигал полуметра – так всем казалось…

– Валерий Сергеевич! Добрый вечер! А я только-только погулять собралась выйти, а тут Вы идёте! Как вовремя-то я выглянула!

Валера улыбнулся, он знал, что старушка битый час ждала его, сидя на табуретке у дверей, жадно вслушиваясь в шаги жильцов и их гостей.

– Здравствуйте, Софья Львовна! Что, опять лампочка перегорела?

– Ой, на этот раз всё хуже, Валерий Сергеевич, раковина в ванной засорилась и ножи такие тупые, хлеб совсем не режут… Уж не проходите мимо…

Валера посмотрел на часы и покорно вошёл вслед за Софьей Львовной в квартиру… Дети Софьи Львовны разлетелись по всей стране… Старший сын руководил предприятием в какой-то глубинке, дочка воспитывала близняшек, изредка приезжая из северной столицы к маме в гости.

– Вот и готовы ваши ножи!

– Ой, спасибо, сынок! И раковину-то ты мне прочистил, и ножи-то наточил! Чтобы я без тебя делала? На-ка пирога тебе – это моя благодарность! – Софья Львовна протянула тарелку с несколькими кусочками свежеиспечённого лакомства. – Супруге привет от меня!

Валера помахал одинокой старушке рукой на прощанье и посмотрел на часы. «Наташка меня сейчас укокошит!» – подумал он, взлетая вверх по лестнице.

Наташа открыла мгновенно, Валера даже невольно огляделся, ища глазами табуретку, на которой она сидела и ждала его. Рыжик, как собачонка, уже крутился в прихожей – встречать домочадцев было его обязанностью.

– Ты что так долго? Мы тебя ждём-ждём!

– Привет! Не сердись! Вот тебе компенсация за моральный ущерб! – Валера протянул тарелку с пирогом.

Наташа посмотрела на угощение и почувствовала, как слёзы подступают к глазам.

– Ах, «шарлотка», значит?!

Она развернулась и скрылась в спальне.

– Привет, дядь Валер! – Денис, сияя, как лампочка, вышел в прихожую.

– Здорово, Денис! А что это с тётей Наташой? Вы не ссорились?

– Нет, вроде всё нормально… О! У тебя тоже «шарлотка»?

– Почему – тоже?

– Так тётя Наташа испекла…

Валера вздохнул – нет сегодня ни тишины, ни блестящего города за окном…

– Натуль, я к Софье Львовне заходил… У неё раковина засорилась…

Наталья Юрьевна выплыла из спальни… Она представляла, что на голове её корона. О таком психологическом приёме ей недавно рассказала подруга Ольга. «Чтобы все вокруг были у ваших ног, нужно вообразить на своей голове корону, причём представить её как можно точнее – всю, до последней завитушки», – поведала Ольга.

Наталья Юрьевна прошествовала на кухню, погремела там кастрюлями и громко сказала:

– Кушать подано!

Валера скрылся в ванной, чтобы супруга не услышала, как он хихикает. Денис юркнул в зал – по той же причине. Точнее, чтобы Её Величество Наталья Юрьевна не услышала, как он ржёт.

«Всё хорошо! Всё хорошо!» – как мантру, повторяла Наташа, сняв с головы воображаемую корону. Теперь ей хотелось, чтобы её пожалели, поэтому фантазия нацепила на её русоволосую голову белоснежный бант – ни дать, ни взять – первоклашка… И вид у Наташи сразу стал растерянный и доверчивый… Мужчины собрались за столом и за пятнадцать минут уничтожили обе «шарлотки». Кот активно помогал. Денис снова ушёл в зал, Рыжик последовал за ним, лениво переваливаясь с лапы на лапу. Наташа молча принялась убирать со стола…

– Натуль, ну ты же сама Софью Львовну жалеешь, лекарства ей покупаешь, книги почитать приносишь…

Наташа вздохнула, подошла к мужу и обняла его.

– Просто я по тебе соскучилась очень… и ещё пирог этот…

– Твой вкуснее… Честно-пречестно!

Топор войны был зарыт.

– Что у тебя на работе новенького?

– Аванс дали! Можно будет завтра пойти и купить тебе сапоги!

– Мысль, конечно, замечательная, но у меня завтра ожидается бешеный день… А вот ты завтра пойдёшь с Денисом к окулисту, у него что-то со зрением не в порядке!

– К окулисту, так к окулисту! Чем весь вечер занималась?

– Дурью маялась… Работать вообще не могу, еле-еле статью про эту китаянку дописала… Потом на «Наших детях» посидела…

– Опять?

– Опять! Там фотки новые появились… Знаешь, ребятишки такие хорошенькие… – Наташа села за стол и взяла мужа за руку…

– Валер, давай усыновим ребёнка!

– Тебе Дениса мало, что ли?

– Денис – это ребёнок твоей сестры… А это будет наш ребёнок! Мальчик… или девочка! Кого ты захочешь, того и возьмём!

– Натуль, ну мы с тобой на эту тему уже разговаривали! Ну, старые мы уже!

– Ничего и не старые! Вот по девяносто исполнится, тогда будем старые! Сейчас – самое время! Для себя пожить успели, на квартиру заработали… Валер, давай возьмём ребёночка! У меня девочка на работе одна родить никак не могла, так они с мужем двоих усыновили… Мальчика и девочку… Умненькие такие, хорошие ребятишки! Мальчик на каратэ ходит, а девочка стихи сочиняет…

Валера уже привык к таким разговорам, в последнее время они стали происходить всё чаще и чаще…

На кухню вдруг вбежал Денис, взволнованный и красный, как ясно солнышко. В вытянутой руке он держал гудящий мобильник.

– Ты что? – удивился Валера.

– Те-телефон! – запинаясь ответил Денис.

– Тебе звонят?

– Д-да!

– Ну, так ответь!

– Н-не могу!

– Почему? – ещё больше изумился Валера.

– Это Сабина Шарова звонит…

– Что ещё за Сабина?

– Это староста у них в классе… А Дениска в неё влюблён! – пояснила, улыбаясь, Наташа.

Денис нажал на «отбой» и облегчённо выдохнул.

– Ты что, сбросил? – спросил Валера.

– Да! Я не могу с ней разговаривать!

– Это почему же? Она же тебе нравится, вроде!

– Вот поэтому и не могу.

– Стесняешься, что ли? – не поверил дядя.

Денис снова покраснел.

– Да, парень, придётся мне с тобой профилактическую беседу провести… Сейчас с тётей Наташой договорю и прочитаю тебе лекцию на тему: «Как вешать лапшу на уши женщинам».

– Ну-ка, ну-ка, давай, а я послушаю! – оживилась Наталья.

– Значит, так, Денис! Во-первых, никогда не сбрасывай, когда тебе звонит девчонка. Скорее всего, раз она тебе звонит, значит ей есть, что тебе сказать. Если она звонит тебе – это уже хорошо, значит, твоя Сабина хочет поговорить именно с тобой, а не с кем-то другим.

Денис, широко распахнув глаза, внимал дядиной науке.

– Сейчас ты позвонишь своей старосте, извинишься и скажешь, что по ошибке нажал не ту кнопку! Хорошо?

– А о чём с ней разговаривать-то?

– Ну, если она звонит по делу, смело задавай вопросы. Покажи, что ты не равнодушен к тому, о чём она будет говорить…

– Ну, ты просто эксперт! – хихикнула Наташа, яростно оттирая противень.

– Цыц! – грозно сверкнул глазами дон-Жуан Басов и продолжил с профессорской интонацией. – Если она звонила не по делу, тогда бери инициативу в свои руки… Женщины любят ушами… Им достаточно сказать, что их пирог – самый вкусный на свете, и они уже готовы забыть все обиды…

– Ты мне не говорил, что мой пирог самый вкусный на свете! – насупилась Наталья Юрьевна.

– Твоя «шарлотка» – лучшая в мире! – мгновенно выпалил Денис Нижельский.

Наташа счастливо улыбнулась.

– Работает! – глядя на тётю, восхищённо сказал Денис, но, выходя из кухни, добавил. – Тёть Наташ, вы с ним поосторожней.

Валера переглянулся с женой и неожиданно для себя выпалил:

– Давай мальчика усыновим!

– Ты серьёзно?

– Такими вещами не шутят!

Наташа обняла мужа.

– Маленького?

– Маленького!

– Чтобы на тебя был похож… на папу…

– Мама Наташа…

– Папа Валера…

Неожиданно свет на кухне погас… Из зала доносился монотонный, тягучий, как мёд, голос ведущего новостей…

– Лампочка перегорела… – прошептала Наташа.

– Угу!

– Сегодня у нас не было тишины…

– Угу!

– Чтобы ему было годика два, не больше… Игрушек накупим…

– Я с ним на рыбалку буду ездить!

– Научишь его гвозди забивать…

– Ага… И раковину прочищать…

– Чтобы вы потом к Софьи Львовне по очереди ходили…

Наташа прижалась к мужу… За окном блистал их городок, нарядный и какой-то праздничный…

– А потом, когда состаримся… – прошептала Наташа.

– Когда нам будет по девяносто…

– Мы купим себе домик на берегу моря…

– А дети с внуками будут приезжать к нам на лето…

– Дети?

– А мы ещё и девочку возьмём…

– Такими вещами не шутят, ты же сам сказал…

– Я и не шучу!

Наташа смотрела из-за плеча мужа на далёкие сверкающие огоньки и чувствовала себя воздушным шариком, готовым лопнуть от переполняющих её надежд и предчувствия счастья. Вдруг что-то привлекло её внимание в окне. Что-то странное возникло над горизонтом. Наташа вгляделась пристальнее… И изменилась в лице, глаза её наполнились страхом и тоскою…

Ветер утихал. Угрюмые косматые тучи неохотно уползали за горы. Они успели омыть город, даже будто стёрли с него половину красок: казалось, будто вывески магазинов потускнели, а у радужного змея, что украшал один из маленьких ресторанчиков, печально обвисли длинные тряпочные усы… На улицах было тихо, если не обращать внимание на тусклый свет угасающего солнца, казалось, городом завладела ночь. Но тишина стояла недолго – лишь в первые минуты после того, как последние капли упали на тёмные от влаги камни мостовой. Откуда-то с тележкой, уставленной баночками со специями, появился тоненький, как тростинка, мальчишка-торговец. Он надтреснутым, неокрепшим ещё голосом принялся расхваливать свой товар. Скоро с его криками слились другие – продавцы зелени, рыбы и мороженого привлекали внимание прохожих. Патти Хоу стояла у окна своей квартиры, что находилась на третьем этаже старинного живописного дома, обращающего на себя взгляды туристов. Когда Патти, будучи ещё молодой, переехала сюда жить с мужем, соседка рассказала им, что в доме этом в разные годы жило много необычных выдающихся людей. Так, на первом этаже, в угловой комнате, что окнами выходит на озеро Сиху, жила одинокая женщина, которая держала у себя пятнадцать кошек разных пород и мастей. У женщины не было родственников, ей не на кого было излить свою любовь, поэтому о питомцах своих она заботилась, как о родных детях. Она писала пейзажи, в основном – виды озера, их неплохо покупали – так ей удавалось достойно жить и кормить своё многочисленное кошачье семейство. На верхнем, третьем этаже, в одной из квартир три месяца прожила известная певица. Сюда она приехала восстановить своё душевное равновесие, которое нарушилось после длительных гастролей по стране. Тан Юй, так её звали, подружилась со всеми соседями, пела детские песенки для дворовой ребятни. Малыши отблагодарили её за это – научили делать свистульки из глины, что добывали мальчишки постарше из озера. Соседка Патти сама видела, как звезда эстрады, закатав рукава модной блузки, вылепливает кособокую палочку из рыжей липкой массы. Тан Юй уехала отсюда и больше никогда не возвращалась, но обитатели дома знали, что она помнит их. Девушка сама писала песни. В репертуаре у неё появилась новая – про глиняную свирель, на которой играл молодой парень, сидя на берегу Сиху. Также соседка рассказывала про старого торговца, у которого умирал маленький единственный сын от туберкулёза. Жена его работала дни напролёт – больному старалась ни в чём не отказывать, но ему требовалась перемена климата. Когда бедная женщина заговаривала об этом с мужем, тот говорил, что таких средств у них нет. Мальчик умер, едва научившись ходить. Однажды его мать, перебирая вещи сына, наткнулась на тайник в шкафу, забитый золотом. Муж в тайне от неё копил деньги себе на безбедную старость. Несчастная в тот же день собрала узелок и покинула дом. Говорили, что она ушла в монастырь. Муж же её, вернувшись с работы домой, не найдя жены, пошёл в кабак. Он спился, промотав всё своё состояние, что копил с такой скупостью. Патти жила в квартире, что ранее принадлежала одному студенту. Отец юноши, воспитывавший сына в одиночестве, завещал ему перед смертью эту квартиру. Паренёк был талантливым, подающим надежды математиком. В университете, где он учился, юноша познакомился с милой девушкой, что очаровала его. Он женился на ней. В семье девушки случилась беда: её отец проиграл в карты крупную сумму. Парень продал квартиру и переехал в деревню, чтобы там помогать семье любимой. Патти было жаль его. Узнав его историю, она корила себя за то, что торговалась с ним, покупая квартиру, ведь тогда у них с мужем были деньги. А дом, прозванный Обителью Муз, был престижным жилищем, покупателей у юноши было хоть отбавляй. Но он почему-то выбрал их. Патти уже была беременна Чжи, но живот был ещё не заметен – Патти скрывала его под просторными одеяниями. Когда парень показывал ей одну из комнат, вдруг как-то пристально взглянул на неё и сказал: «Вам нужно жить здесь! Этот дом – для такой семьи, как ваша!» Патти в тот момент была уверена, что он видит её насквозь и даже знает наперёд, кто у неё родится. Они с мужем, не сговариваясь, приняли решение о покупке. Парень уехал в свою деревню. Прошло много лет. Сиху было таким же спокойным и невозмутимым. Умерла соседка, ревниво хранившая в памяти историю дома. Его не раз хотели сносить, но из-под крыши его вышло столько легендарных личностей, что горожане противились «сноске». Патти чувствовала, что срослась с этими каменными вековыми стенами душой. Здесь прошла её молодость, здесь Чжи впервые назвала её мамой, здесь волосы её покрылись инеем.

– Мама, что там, на улице? – спросила Чжи.

Патти вздрогнула, выныривая из озера воспоминаний.

– Всё, как всегда. Сяо торгует своими приправами. Вот к нему подошла молодая женщина с дочкой, она что-то покупает у него. Сяо пересчитывает деньги… Ах! К нему пристал этот нахальный толстяк… Сейчас ещё деньги, чего доброго, отнимет…

Патти отдёрнула синие шёлковые занавеси – скорее, останови его, мама – распахнула окно и закричала:

– А ну иди отсюда, бессовестный, а то расскажу всё твоему отцу…

– Ушёл? Толстяк ушёл? – спросила Чжи, приподнимаясь с постели.

– Ушёл! Ложись, не волнуйся! – Патти подошла к кровати дочери и помогла Чжи удобно устроиться на подушках.

– Сколько времени, мама? Когда Шэн придёт?

– Они с отцом пошли на рыбалку, вернутся к закату. Спи, я тебя разбужу.

Чжи повернула лицо к стене и закрыла глаза. Сон не заставил себя ждать. Патти смотрела на взрослую дочь и не верила, что это её маленькая Чжи…

…«Здравствуйте, мамочка и папочка! Я очень по вас соскучилась, но мне здесь совсем не плохо! Учителя здесь совсем не строгие, как я думала сначала. Я живу в комнате ещё с двумя девочками. Мы уже хорошо дружим. Вчера я нечаянно разбила ценную вазу. Воспитатели строго спрашивали всех девочек, кто натворил это. Но на меня никто не наябедничал. Мы много учимся – полдня. Нас учат математике, разным грамотам, истории и географии, а также музыке, живописи, скульптуре и танцам. Мне всё очень интересно, особенно танцы. Все говорят, что я способная. Но Шу Ци, моя лучшая подруга, талантливее. Если бы вы видели, какие картины она вышивает. У неё соловьи из ниток поют на вышитых ветках не хуже, чем настоящие. После занятий мы отдыхаем в саду. Здесь множество цветов и деревьев, мы играем в прятки и догонялки. Мамочка, напиши мне, как там Кити. Какие котята у неё родились? Вы оставили нам хотя бы одного? Я жду не дождусь, когда приеду домой!» – Патти отложила в сторону письмо дочери, которое та писала в девятилетнем возрасте. После первого года обучения Чжи вернулась серьёзной и всему дому сообщила, что выйдет замуж за профессора Лю Сяна, который преподавал в школе танцы. Всё лето её маленькая длинноволосая Чжи вышивала для профессора панно, на котором постаралась изобразить свой дом и Сиху. Когда картина была готова, Чжи уселась в кресло с ногами и принялась разглядывать её. Тут и там вылезали нитки, дом был похож на собачью будку, а облака над озером получились остроугольными. Чжи, недолго думая, выбросила свою картину в окно: «До Шу Ци мне далеко… Она всегда будет его любимицей, несмотря на то, что я танцую лучше». Патти, ничего не говоря, спустилась на улицу и подняла кусок ткани, которому её дочь отдала столько своих вечеров и мечтательных вздохов.

«Здравствуйте, дорогие мамочка и папочка! Как вы? Как твоя спина, папа? Когда я получила от мамы письмо, где она писала, что ты получил ранение во время забастовки, я была готова всё бросить и ехать домой. Только моя болезнь задержала меня. Но не волнуйтесь: сейчас со мной всё в порядке, Шу Ци ухаживала за мной, как только могла. Она всё так же успешна в вышивании, а я – в танцах. Одна из моих наставниц предложила мне выступить за школу и поучаствовать в фестивале танцев. Я заняла второе место. На конкурсе я познакомилась с одной танцевальной парой – Лией и Чоу. Чоу – замечательный. Мы гулям вместе с Шу Ци и Чоу, когда воспитатели разрешают нам покидать школу. Чоу знает множество историй, с ним никогда не бывает скучно. Вчера он рассказал нам с Шу Ци миф, который мы никогда до этого не слышали – про ткачиху и пастуха. В письме я не могу нарисовать это так, как описывал Чоу. Когда я приеду, я расскажу вам этот миф, если вы его не знаете. Я хотела спросить у вас, можно ли мне привезти Шу Ци к нам на лето? Я рассказывала ей про нашу Обитель Муз, она уже заранее без ума от Сиху и дома. Знаете, я чувствую, что мы с Шу Ци всегда будем подругами. За те пять лет, что мы дружим, мы ни разу не поссорились. Хоть бы так было и дальше! Я скучаю по вас! Очень жду лета!». Патти тогда всю квартиру поставила верх дном – перед приездом дочери и её подруги вытряхнула все ковры, перемыла все окна, наготовила кучу вкусностей. Когда у Обители Муз остановилась незнакомая машина и из неё вышли две хорошенькие улыбающиеся девочки, Патти не сразу узнала в одной из них свою Чжи. За год она сильно вытянулась и расцвела, как цветок вишни. Волосы её чёрным потоком сбегали по белым незагорелым плечикам, которые будто нежный скульптор старательно вырезал из слоновой кости. Чжи была стройной и прямой, как палка – за осанкой воспитанниц в школе следили строго. Патти налюбоваться не могла на свою красавицу. Муж ругал её: «Ты слишком над ней трясёшься!», но Патти ничего не могла с собой поделать. Из-за того, что дочь так хорошо писала о Шу Ци, мать заранее полюбила и её, поэтому приняла девочку, как родную. Шу Ци на самом деле была искусной вышивальщицей. Спросив разрешения у Чжи, она переделала её давнишнюю детскую вышивку и превратила её в настоящее произведение искусства. Девочки дни напролёт проводили на берегу озера, рассказывая друг другу необыкновенные истории, распевая во весь голос весёлые песенки без смысла. Шу Ци влюбилась в Сиху, а дружба девочек за лето только окрепла. Когда они уезжали, Патти не могла сдержать слёз.

Женщина отложила прочитанное письмо и подошла к спящей дочери. Дыхание Чжи было неспокойным, на лбу блестели капельки пота. Патти поправила сбившееся одеяло и отошла, боясь потревожить чуткий сон дочери, потому что Чжи редко удавалось заснуть без обезболивающего. Патти вернулась к коробочке с письмами.

«Здравствуйте, дорогие мама и папа! Сейчас я сообщу вам одну новость, которая должна вас обрадовать. Я вышла замуж за Чоу! Не ругайте меня, я сделала это, хорошенько всё обдумав. Я люблю его с того самого дня, как увидела на танцевальном конкурсе пять лет тому назад. Я знаю, что вы не будете долго сердиться – Чоу дорог вам, потому что дорог мне. Он самый лучший в мире, и ни с кем другим я не буду так счастлива! Шу Ци тоже вышла замуж – за профессора Лю Сяня. Мы с Чоу скоро приедем к вам. Ждите! Я люблю вас!». Чжи всегда была выдумщицей. По сто раз на день она звонила родителям по телефону, но ей хотелось, чтобы память о её юных годах осталась в письмах, поэтому она продолжала писать родителям – как в детстве. Чоу был заочно знаком с Патти и её мужем, когда он приехал в город и увидел озеро, он сказал Чжи: «Давай останемся здесь!». Молодым купили квартиру на другом конце города – чтобы, едва соскучившись, Чжи могла примчаться к родителям, чтобы, едва захотев свободы, могла уехать в свой дом и почувствовать себя хозяйкой. Патти радовалась за дочь всем сердцем. Чжи щебетала, как соловей, дни напролёт. Потом родился маленький Шэн…

…Громко хлопнула входная дверь. Патти услышала радостный голос внука. Шэн вбежал в комнату в мокрых сапогах, с них стекала вода, образовывая на полу маленькие лужицы. Мальчик замер на пороге с рыбой в руках. Крик радости рвался из него, но он мгновенно уступил место серьёзной сосредоточенности, едва Шэн увидел спящую маму. Шёпотом спросил:

– Маме не стало лучше?

Патти грустно улыбнулась мальчику. Шэн вышел из комнаты как побитый щенок. Патти слышала, как Чоу велит сыну переодеться, сложить грязную одежду в корзину и вымыть руки. Мальчик вяло откликался на слова отца, радость потухла в его голосе, как лампада от сильного ветра. Стемнело. Патти так и сидела без света – чтобы не разбудить Чжи. Шэн тихо подошёл к ней, уселся на колени и положил голову ей на плечо. Патти спросила:

– Много народу сегодня на озере?

– Нет!

– Сколько рыбок вы поймали?

– Восемь! – отвечал обычно разговорчивый и живой мальчик.

– А сколько поймал ты?

– Три… И ещё одна сорвалась…

– Ничего… Эта рыба уплыла к озёрному духу. Она расскажет ему про то, какой ты хороший и послушный мальчик, и в следующий раз, когда вы придёте с папой на рыбалку…

– Я непослушный мальчик… Я плохо слушался маму… – Шэн вскочил с её коленей и, горько всхлипывая, выбежал из комнаты. Чжи застонала во сне. Ветер ворвался в открытое окно, цветы в вазе затрепетали, будто феи, танцующие свой колдовской танец. Патти закрыла окно. Улица пустела.

Шэн снова возник на пороге, тихий и бледный, как приведение.

– Сяо пришёл и хочет с тобой поговорить.

Патти набросила на плечи лёгкий цветной платок – подарок покойного мужа, вышла из комнаты. На пороге квартиры стоял маленький торговец специями.

– Здравствуйте, Патти Хоу! Я принёс Вам корицу, как и обещал.

Они были соседями, и, несмотря на то, что каждый покупатель был у мальчика на счету (дома – немощная бабушка и младшая сестра, которых нужно было кормить), Патти он отдавал специи бесплатно. Женщина велела Сяо подождать её, вернулась из кухни с горсткой конфет.

– Возьми! Съешь на здоровье и сестрёнку угости!

Мальчик с благодарностью принял угощение и искренне поинтересовался:

– Как себя чувствует ваша дочь?

– Она очень слаба… Почти не встаёт… Похудела и высохла, как будто в ней сидит страшный зверь и выгрызает её изнутри.

Сяо не знал, что сказать на это. Даже взрослые теряются, когда сталкиваются в жизни с такой несокрушимой и печальной правдой.

Торговец специями кивнул Патти Хоу и, попрощавшись, ушёл.

– Что за зверь сидит в маме?

Патти вздрогнула – Шэн стоял за её спиной. Тут из кухни вышел его отец и строго сказал:

– Подслушивать так же нехорошо, как и подсматривать. Ты не должен был здесь стоять и ловить каждое слово, что говорили Сяо и бабушка друг другу!

Шэн покраснел и молча ушёл в свою комнату.

Патти пристально посмотрела на мужа дочери. Он тоже будто болел вместе с её Чжи. Таяла она – он тоже худел на глазах, её глаза впали и лишились блеска – глаза Чоу также потемнели и погасли. Патти боялась, что, когда время Чжи придёт, Чоу тоже может умереть от тоски.

– Ты поел, сынок?

– Да… Всё очень вкусно, спасибо… Как Чжи?

– Сегодня утром она отказывалась принимать лекарства, говорит, что хочет поскорее умереть. Она… она очень устала…

– Вы тоже… Давайте я сменю Вас!

– Нет, я не отойду от неё, я хочу быть с ней до конца.

Патти вошла в комнату дочери. Чжи проснулась и сидела с широко открытыми глазами, ничего не видя и не слыша.

– Как ты спала, Чжи?

– Мама, мне снился такой удивительный сон… Как будто мы с тобой отправились в храм Убежище души… Там я стояла перед статуей Будды, и вдруг она ожила. Будда сказал мне, чтобы я не печалилась, потому что меня ждёт покой… И ты не грусти… Помнишь, как гласит одна дхамма: даже боги завидуют тем просветлённым, исполненным глубоких мыслей, которые наслаждаются спокойствием освобождения, преданы размышлениям, мудры. Я должна наслаждаться тем, что сейчас освобождаюсь.

Патти сжала в руках край простыни и подавила тяжёлый вздох.

– Мама, я хочу сходить в это храм… Давай, если завтра я буду чувствовать себя немного лучше, мы с тобой попросим Чоу отвезти нас туда.

– Хорошо, Чжи…

– Мне больно смотреть на тебя… улыбнись… – Чжи погладила мать по морщинистой руке и ласково улыбнулась ей. Патти показалось, что в комнате на мгновение стало светлей.

На пороге возник Шэн.

– Мама, ты давно проснулась? Когда я пришёл, ты ещё спала.

– Я только что проснулась. Иди ко мне.

Шэн взобрался с ногами на кровать и обнял слабую мать, прижавшись к ней всем телом. Патти включила свет. В комнату вошёл муж Чжи. Чоу сел на краешек кровати и поцеловал жену в лоб. Патти опустилась в кресло и закрыла глаза. Маленький Шэн трещал о рыбалке, делясь с мамой своей маленькой радостью. Чоу видел, как Чжи начинает светиться изнутри, слушая болтовню мальчика.

– Мама, почитай мне!

– Давай я тебе почитаю! – сказал отец.

– Нет, я хочу, чтобы мама… – заупрямился мальчик и принёс Чжи свою любимую книжку.

Чжи улыбнулась сыну и спросила:

– Про что мы сегодня будем читать?

– Про ткачиху и пастуха…

Чжи с мужем переглянулись. Чжи начала читать.

– Когда-то давно жила в Китае владычица Ван Му. Родилась у неё дочка, а потом и у дочки родилась дочка. Назвали её Чжи Нюй.

– Прямо как тебя, мам! – засиял маленький Шэн. Чжи улыбнулась и потрепала сына по голове.

– Была она ткачихой, но не простой!

– Прямо как тётя Шу Ци! – воскликнул мальчик.

Теперь вмешался Чоу.

– Сегодня Шу Ци звонила тебе, но у нас как раз был врач. Она сказала, что её муж идёт на повышение, а она сама устраивает выставку своих работ. Обещала выслать тебе твой портрет, который она начала вышивать, когда гостила у нас.

– Мам, ну читай!

– Хорошо… Ткала она удивительно прекрасные облака. Жила она на восточном берегу Серебряной реки – Млечного Пути. В работе ей помогали ещё шесть девушек, наделённых волшебной силой. Но ни одна из них не отличалась таким трудолюбием и усердием, как Чжи Нюй. По другую сторону от Серебряной реки, в мире людей, жил пастух Ню Лан…

Чоу перестал вслушиваться… Он знал этот миф наизусть, ведь, как он думал, рассказав именно эту легенду, он завоевал сердце Чжи. Он помнил её ещё совсем юной хохотушкой… Он показывал ей и Шу Ци город, в котором подруги учились… Чоу помнил каждую их прогулку, каждое слово, что говорила ему Чжи…

– И вот пастух отправился на берег Серебряной реки. Он хорошенько спрятался в зарослях тростника и стал поджидать Чжи Нюй. Когда Чжи Нюй и её сёстры, раздевшись, бросились в серебристые воды реки, Ню Лан выскочил из тростника и схватил одежду Чжи Нюй. Он сказал, что отдаст ей одежду только при условии, что она согласится стать его женой. Чжи Нюй кивнула головой в знак согласия и стала женой пастуха…

Патти слушала слабый, безжизненный голос дочери и чувствовала, как глаза невольно наполняются слезами. Пожилая женщина приказывала себе не плакать, но глаза, естественно, не слушались её… «Сколько ещё счастливых вечеров может быть у них… Она так молода… Шэн вырастет без матери, все будут называть его сиротой!» – думала Патти.

– Ню Лан не в силах был выдержать разлуку с женой, посадил детей в корзины и отправился искать жену. Конечно же, Ню Лан отправился искать её к Серебряной реке. Только не нашёл он речку на прежнем месте – по велению богов она была перенесена на небо…

– Я знаю, что это! Сказать? – снова перебил Чжи маленький Шэн. – Это Млечный Путь, да?

– Да! – невольно улыбаясь, сказал отец.

Каким похожим был его мальчик на Чжи. От этого только больнее становилось Чоу.

– И вот Ню Лан поднялся на небо. Много чудесного увидел там пастух, только не было у него времени насладиться прекрасными видами. Больше всего на свете он хотел найти свою любимую жену.

Маленький Шэн давно перестал возиться и перебивать, он крепко держал маму за рукав, чтобы она не исчезла, как Чжи Нюй в мифе.

– Так что быстрее света добрался он до Серебряной реки. И – о счастье! – на берегу он увидел Чжи Нюй. Дети сразу узнали свою матушку и радостно закричали: «Мама, мама!»

Мальчик замер при этих словах, в ужасе взглянув на мать.

– …но тут отцу стала помогать маленькая дочка. Она сказала: «Неспроста ты взял с собой черпак. Ты можешь вычерпать им реку. Так ты сможешь добраться до моей мамы».

Шэн вскочил на колени и обвил шею матери руками:

– Мама, если ты уйдёшь, мы с папой тоже пойдём искать тебя! Мы вычерпаем всю реку! Мама, не бросай меня… – Мальчика душили слёзы. Патти выпрямилась в кресле, будто проглотив кол. Чоу пытался взять сына на руки, но мальчик будто прилип к Чжи… Книжка упала на пол…

– Мама, не уходи! Мамочка!

Чоу унёс сына из комнаты… Чжи бессильно откинулась на подушки. Ей было тяжело дышать.

– Мама, открой окно, мне не хватает воздуха.

Патти распахнула створки окна. В комнату ворвался стрёкот цикад. Чжи некоторое время молчала, а затем спросила:

– Что там, на улице?

Патти дрожащим голосом принялась рассказывать:

– В ресторанчике играют свадьбу, гости пляшут и поют… Прохладно… Укройся-ка получше… Чжан Цзылинь возвращается с работы, несёт тяжёлые сумки…

– Но ведь ей нельзя, она же беременна! – возразила взволнованно дочь. Когда Чжи носила Шэна, муж сдувал с неё пылинки.

– Мальчишки пробежали… Опять что-нибудь придумали… Хоть бы уж Сяо не связывался с этими шалопаями…

Внезапно Патти замолчала. Она пристально смотрела на небо и не слышала, как дочь звала её. Патти чувствовала, как сердце её перестало биться. Глаза Патти расширились, голова начала кружиться от страха… Где-то далеко за городом, с неба на землю летело что-то большое, яркое и, оказавшись на земле, покрыло её пурпурным одеялом огня…

На вершине скалы сидел человек.

Прозрачным цветком колыхалась медуза в прогретой за день воде. Море было спокойно сегодня – не ревело, не грохотало, гордо возлежало в своей чаше. Как драгоценный камень в оправе, лежало оно в обрамлении скал, с вершины одной из которых казалось серебряным. Рубиновое солнце пронизывало воды насквозь, каждым лучом цеплялось за них, не желая уходить. Лиловые облака сонно плыли на восток, окрашивались в пурпур, причудливо меняли форму.

От моря веяло древностью, тысячи раз солнце рождалось в его водах и столько же угасало, окунувшись в него. Море являлось частью той воды, которую сотворил Он в самый первый день, помнило многое, чувствовало всё, что происходит в мире, чувствовало каждым весело звенящим ручейком, каждым зеркально-блестящим озерцом, огромными могущественными океанами. Все воды Земли были единым целым: если страдала одна часть, страдали все. Это началось давно – море уже не помнило, когда точно. Может, с Евы, а может, и с Каина. Их море тоже помнило плохо. Люди рождались и умирали, а море было вечным – носило корабли, влюбляло в себя художников. Море знало – люди не меняются: всегда будут те, кому ничто не важно, кроме себя, и таких – больше, чем художников и тех, кто придумывает корабли. Так думало море уже сотни лет, потому что чувствовало, как умирают реки и озёра, задушенные людьми, видело, как взмывают в небо клубы тумана, чёрного, красного и золотого. Из-за него люди болеют и умирают, а дети их рождаются двуглавыми, как древние боги. Море давно перестало понимать людей. Они ломали мир, как несмышлёные дети – свои игрушки. Бог наказывал их, направляя на верный путь, но люди продолжали окрашивать воды Земли собственной кровью, не понимая, что их кровь – одно целое, не чувствуя, что когда страдает один, – страдают все. Они продолжали ходить к алхимикам, чтобы узнать, как превращать металлы в золото, вместо того, чтобы искать правду о смысле жизни. Они поджигали чужие дома вместо того, чтобы зажечь свет в своей душе. Они отравляли всё вокруг, заражали своей алчностью и жестокостью. Море чувствовало, как дрожит земля, пытаясь справиться с людьми, образумить их. Но они ничего не понимали, веками ходили по тропинкам жизни с закрытыми глазами, срывались в пропасть, но не открывали глаз. Море как-то понимало: человек неразумен оттого, что был создан на несколько дней позже, чем свет и тьма, чем оно само. Ветер шептал детям Адама и Евы, куда идти, ручьи пели, как жить, солнце дарило свет, земля кормила, а море лечило душу. Но человек не понимал этого. Правда, такими были не все, иначе бы море давно уже восстало на людей.

Бросив прощальный взгляд на море, человек поднялся. Оно было в другой жизни, это море. В той, искренней (правда, он терпеть не мог это слово) и истинной. Мужчине надоело смотреть на море, он повернулся к нему спиной. Перед ним лежал мёртвый город. Некогда шумный, гомонящий, полный людей, теперь походил он на череп с пустыми глазницами. Пылью и пеплом покрылись развалины домов, дерево, металлы, мрамор – всё смешалось и стало одной безжизненной и бессмысленной грудой хлама. Взгляд мужчины остановился на полуразрушенной церкви, обвитой диким виноградом. Купол её давно превратился в пыль, уцелела лишь пара башенок. У крыльца валялся колокол, давно уже молчащий.

Этот безъязыкий колокол – в его, человеческой, жизни. Он прищурился, пальцы по привычке потянулись к карману – за сигаретами. Пачки не было. Сейчас он был наедине с этим городом, его зелёные глаза были спокойны, но тонкие губы сжались в нитку, он чувствовал себя беззащитным. Он – сильный, крепкий, человек, был беспомощен перед молчащим городом.