Читать книгу Чему улыбается рыба - Алексей Равносторонний - Страница 7

Это был бурный месяц. С вечера он начинал придумывать новый сюжет для рассказа, а следующим утром, качаясь в автобусе, ещё раз прокручивал его в голове, добавляя новые детали и подбирая лучшие слова. Алексей не замечал ни хмурых лиц, ни снега и холода, ни всех этих людей, которые выходили, просили делать остановку, смотрели в экраны телефонов или спали – в его воображении цвела весна, и водоворот образов, идей и слов так и просился наружу.

…

он вырвал её из ванной, мокрую и разгорячённую, и вцепился в неё поцелуем, но не простым касанием губ, нет, его язык, как змея проникал сквозь её смыкающие зубы и двигался, так, что не было возможности понять, где начинался один и заканчивался другой рот. Его ладони, как голодные псы, кусали её тело, мёртвой хваткой вгрызаясь в спину и, не пропуская ни сантиметра, обгладывали все её изгибы. Он вводил пальцы в её влажное и скользкое лоно, прижимая к стене своим телом, а потом размазывал её соки у неё по лицу, и она хватала эти пальцы ртом и с жадностью сосала их, будто обслуживающая посетителей бордельная шлюха. Он сжимал и оттягивал её соски до тех пор, пока она не начинала стонать. Он называл её самыми грубыми и пошлыми словами, на которые раньше бы она обязательно дала ему пощёчину, но в тот момент только больше распалялась, и из нежного котёнка превращалась в дикого, голодного до похоти зверя. В этом немыслимом танце слившихся двух тел, рыча, кусаясь и стеная, они ввалились в спальню и, не дойдя двух шагов до кровати, он взял её, в первый, но не последний раз в эту ночь.

…

На такие строки Лиса отправляла множество смайликов и кучу восклицательных знаков, подкреплённых красочными эпитетами.

Как-то после обеденного перерыва, он спросил её.

– А сегодня ты в чем?

Он почти сразу перешёл с ней на ты, а она по-прежнему обращался к нему на Вы, а иногда – Хозяин, когда хотела немного «пашалить».

– Хотите увидеть?

– Так давно пора уже! – написал он, отправив подмигивающую рожицу. Через пять минут пришло несколько фотографий. Он приблизился к монитору. На первом изображении, на него, снизу вверх смотрела абсолютно голая девушка, лежащая на кровати и прикусившая нижнюю губу, наверное, для придания большей эротичности. Следующая, она уже в вертикальном положении (вроде, стоя на коленях на кровати), и снимает снизу, так что, половину фото занимает её голая попа, и только в левом верхнем углу, из-за плеча смотрит Лиса, лукаво улыбаясь. И на последнем широко разведённые ноги и гладкий лобок между ними.

– Ах ты, чертовка рыжая! Я же на работе!

Но вместо извинений от неё пришёл смайл с хохочущей лисой.

– А я вот возьму сейчас и возбужу тебя! Что будешь делать?

В ответ пришла фотография с теми же разведёнными ногами, но на этот раз промеж них была ладонь, а указательный палец, аккуратно прикрывал клитор.

– Сучка! Ну-ка быстро встала на четвереньки, голову в подушку! Руку на киску!

– Ур-р-ра!!! Ой, то есть слушаюсь, мой Хозяин…

– Ну, хоть здесь, без замечаний. Так, представь, что я сижу рядом на кресле, а ты приняла коленно-локтевую позу таким образом, что попой «смотришь» в мою сторону. Ласкаешь себя, не спеша, потом немного виляешь ягодицами, призывая меня присоединиться. Но! Ты же знаешь, что сначала тебя нужно наказать.

– Как скажете, Хозяин.

– Конечно, как скажу, не надо мне об этом напоминать.

– О, простите, Хозяин, я глупая лисица, и меня нужно наказать, как считаете нужным.

– Вот выпороть-то тебя очень нужно. Я встаю и подхожу, на ходу снимая с брюк чёрный кожаный ремень. Ты это видишь, и начинаешь быстрее мастурбировать. Шлёпаю тебя ладонью по ягодицам.

– М-м-м-м-м.

– Затем снова, а после отстраняю твою ладонь и проверяю, насколько ты влажная, и ввожу наполовину два пальца тебе в лоно. И как там?

– О-о-о-очень горячо и сладко. Я скоро кончу…

– Не вздумай раньше времени! Как только я разрешу!

– Да, Хозяин, я поняла.

– Я вынимаю пальцы, и начинаю пороть тебя ремнём, а ты в это время, не переставая, ласкаешь себя и просишь, чтобы я наказал свою вредную принцессу, свою похотливую шлюшку, свою рыжую бестию.

– М-м-м-м… я уже почти… почти всё…

– А потом, когда ягодицы сплошь покроются ярко-красными полосками, я откину ремень и войду в тебя. И буду драть тебя, пока не кончу.

– О-о-о-о… да… можно?

– Да, можешь кончать.

– Через несколько минут она прислала фото, на котором, смотрела на него хитрыми глазами из-под, натянутого до самого носа, одеяла.

Конечно, от таких переписок у Алексея становилось тесно в брюках, но как говорил когда-то какой-то великий человек: «постоит, постоит да и устанет, а после и совсем ляжет». Но зачастую это толкало к написанию очередной зарисовки для неё. Иногда эротической, иногда смешной, а иногда философски-рассудительной.

…

Вы хорошая мама, – продолжил он, – и красивая. Но, когда вы последний раз улыбались по-настоящему? Или были там, где хотелось? Есть мнение, что мужчина должен указывать женщине её место, но я бы добавил, что необходимо не просто указать на него, а для начала создать это место. И это не только дом и кухня. Созданное место должно быть желанным для неё. Ну а, например, а если он скажет – твоё место у моих ног?

После этих слов она продолжала смотреть в свой телефон, но буквы уже плыли перед глазами, а сердце, замерев на мгновение, никак не решалось начинать свой ритм дальше.

– Есть желания, которые мы подавляем всю свою жизнь, – он продолжал свой импровизированный монолог, – так как это не попадает под общие нормы. Есть правила, которые нам навязывают, образ жизни, который считается общепринятым. Но отчего-то внутри нас есть ощущение того, что это не так. И, знаете, можно жить, терпеть внутреннюю дисгармонию, гасить в себе желание, улыбаться. А потом к сорока годам умереть от рака. Зато всё без обмана.

Он замолчал, а она не понимала, как реагировать на эти слова: или рассмеяться, или молча кивнуть, или прижаться к этому незнакомому человеку и начать плакать, сначала тонкими ручейками слез, а потом навзрыд, громче и громче, и не ждать утешения или слов ласки, а просто оказаться у него на груди, в его теплоте, в его руках, и, не стыдясь, просто чувствовать себя маленькой девочкой, которая плачет от того, что мир жесток.

Но плачет только с ним, и только рядом и только для того чтобы завтра всех порвать в клочья. И плевать на все эти взгляды со стороны.

…

Она часто радовала его своими фото: с улицы, с кровати, из ванны, не сильно заморачиваясь над тем, как она выглядит, Лиса просто делала снимок и отсылала, а он уже решал: красиво, средне, эротично или совсем ужасно. Такая непосредственность ему нравилась. Но, как, это часто бывает, были и свои частицы «но». Сначала иногда, а позже всё чаще и чаще, она, становилась сердитой, беспочвенно обижаясь, например, на то, что он долго не отвечал или мало разговаривал или не был в сети. Впрочем, очень быстро она потом просила прощения и рассказывала что-нибудь интересное. Но когда такие нервозные «вспышки» по нескольку раз случались за день, Алексею становилось не по себе, и чтобы навести её на верные мысли, он написал небольшой рассказ «Со слезами».

…

Она неслась со всех ног, со всех этих маршруток, переходов, метро, светофоров, которые никак не хотели сразу загораться зелёным. Она спешила и очень старалась не опоздать. У неё был подарок, наверное, самый первый подарок для Него. Но если очень подумать, то не совсем подарок, но очень хотелось преподнести его именно таким. И поэтому каблуки летели, а набойки, готовые сорваться от такой прыти, цокали по асфальту и тротуару, приближая её к заветной двери, за которой ждал её Он.

Если ему удавалось прийти раньше и настроение позволяло, то он сразу начинал готовить, что-нибудь на ужин, а потом, наблюдая как она ест, угадывать по её мимике – вкусно, или просто очередная порция еды, чтобы дотянуть до завтрака. Когда открылась входная дверь и она ворвалась, шумная и запыхавшаяся, он резал лук. Кивнув ей в знак приветствия, он продолжил мелко его шинковать.

– Сегодня, снова что-то вкусное?

Он поднял голову и застыл. Ещё утром она уходила с жёлто-рыжей причёской, с нитями пепельного и фиолетового цветов, а сейчас перед ним стояла жгучая брюнетка и заискивающе улыбалась, не зная, куда при этом деть руки. Он помолчал ещё несколько мгновений, затем положил нож в сторону, снял фартук, вымыл руки, вытер их и, так же ни сказав ни слова, прошёл мимо неё в коридор, накинул куртку и ушёл, аккуратно закрыв за собой дверь.

Сначала она стояла ошарашенная и думала, что это какая-то затянувшаяся шутка – но он не возвращался. Она выбежала на лестничную площадку – никого, стала набирать его номер и услышала мелодию с кухни. Он не взял телефон. Он никогда его не забывал. Никогда. И тут её накрыло. Она села на табуретку, посмотрела на нарезанный им лук, на нож, который он держал, и ей стало дико, просто невероятно одиноко. Будто весь мир исчез, и осталась только кухня, стол, стул и она, а ещё полное отсутствие Его. Она поджала коленки к груди и сдавленно, и как-то жалобно, сначала заскулила, а потом, зажмурив глаза, разрыдалась. И чем дольше она плакала, тем больше и жгучей текли слезы. И она стала перебирать всё, что, возможно, ему не понравилось. Может, слишком больно вчера Его укусила, поцарапала? Или слишком плохо себя вела в кафе, специально заигрывая у него на глазах, вызывая если не ревность, то умеренную, холодную злость, а потом на своей пятой точке ощущая Его скопившуюся страсть. Но Ему же нравились именно плохие? Нужны были поводы для наказаний. А может, то, что не так быстро отвечала на сообщения? Молчала? Или была слишком вредной, но она не умеет быть другой. Она была такой, как хотела, не притворялась, не играла, просто была и хотела быть с Ним. А ещё она хотела Ему нравиться. Волосы!!! Она окрасила их для Него. И, волосы, эти долбаные волосы, это всё они! И, на секунду прекратив реветь, увидев себя в отражении в чайнике, с потёкшей тушью, опухшую, с размазанной помадой с взлохмаченной шевелюрой, она с ненавистью вцепилась себе в чёлку. Потянула на себя, а потом, медленно отпустив, снова разрыдалась.

Прошёл час или чуть более, слезы, беспрестанно стекавшие по щекам, высохли, оставив солёные разводы от уголков глаз к подбородку. Красные глаза, голова, будто накаченная свинцом, и пустота, а ещё никуда не девшаяся обида, не сформировавшаяся ещё в ненависть и не нашедшая жертву для медленного уничтожения. Она просто продолжала сидеть и не знала, что делать дальше.

А затем щёлкнул замок, открылась дверь, и вошёл Он, держа в руках пакет. Она с визгом бросилась на него, почти повалив на дверь. И на, казалось бы, выплаканных глазах снова навернулись слезы. Он с недоумением смотрел на неё, ничего не понимая, она же ничего не могла произнести и только всхлипывала и не выпускала из своих объятий.

– Что случилось? Ты обожглась? Поранилась?– всерьёз озабоченным голосом спрашивал он. – Меня не было полтора часа, и что я вижу по возвращении?

– Куда ты… ты… Вы ушли – наконец она смогла произнести, – я думала, всё, я думала насовсем,– и снова её голос задрожал.

– Хватит меня поливать,– он немного отстранился от неё. – Ты была рыжей, а сейчас чёрная, а у нас, что?

– Что у нас? – удивлённо хлопая глазами и не понимая пока ничего, повторила она.

– А у нас, есть только рыжий хвост! А чёрного нет, а что это за лиса такая: хвост рыжий, а уши черные,– и произнося эти слова, он достал из пакета пушистый, чёрный хвост, оканчивающийся симпатичной металлической анальной пробкой.

И уже дважды за этот короткий промежуток времени она бросилась на него, но теперь вместо того, чтобы обнять, она яростно, но не сильно начала стучать по нему своими кулачками и шептать,– какой же Вы дурак, какой же Вы дурак, какой же… ты дурак…

…

А потом были долгие телефонные разговоры, переписки, рассказы, обмен фото и… нервозные «вспышки».