Читать книгу Большая книга перемен - Алексей Слаповский - Страница 4

__________

____ ____

____ ____

____ ____

__________

____ ____

Побольше времени уделяйте общению с детьми.

Яна Немчинова лежала, слушала музыку, ждала отца, чтобы поговорить сразу и с ним, и с матерью.

Она очень хотела в Москву, куда позвали ее проветриться друзья Семен, Нина и Ростик.

Но нужны деньги, это первое. Конечно, надоело просить, но пока приходится. Даже на сигареты клянчишь. То есть она просит на другое – на сигареты не дают. С тем, что курит, смирились, уже не пилят, а на сигареты не дают. Где логика?

Нужно еще, чтобы элементарно разрешили. То есть первое на самом деле это.

Что бы им сказать, думала она.

Я им скажу: родители, меня друзья, очень приличные ребята, приглашают съездить в Москву, как вы на это смотрите?

Спросят: зачем?

Я скажу…

Что им сказать?

Отец уважает, когда у кого-то есть увлечения и интересы. Он знает, что Яна в последнее время увлекается ретроблюзом (это Ростик ее подсадил, он продвинутый). Надо сказать, что в Москве какой-нибудь сумасшедший концерт, который бывает раз в сто лет. Группа Efrat Gosh, кстати, как раз в Москву приезжает, на иврите блюз поет, смешно, но интересно: блюз на иврите!

Но мать иронично скажет: Девочка моя, мало тебе тут твоей бессмысленной музыки, ты за ней еще и в Москву потащишься?

Не годится.

Может, сказать совсем просто – поеду отдохнуть? Точно. Родители, можно я съезжу отдохнуть?

Мать: От чего отдохнуть, капелька моя?

Отец: Вот именно!

И разговор окончен.

Или сказать, что там есть интересные предложения насчет работы, надо посмотреть лично.

Не поверят.

Тьфу, блин.

Ладно, причину потом можно придумать. Но все равно ведь вопросы будут задавать.

Мать спросит: А где вы там остановитесь?

Я скажу: У тетки подруги Нины, родная тетка у Нины в Москве живет.

Потому что не скажешь же им, что на самом деле они остановятся у старшего брата Семена, в смысле у Семена старший брат в Москве, приличный человек, дилер, вроде того. Или мерчандайзер. Или брокер. Или девелопер. Каких только нет профессий с туманными названиями… Родители сразу подумают неизвестно что, а какое может быть неизвестно что? – брат живет в однокомнатной квартире, да не один, а с подругой. Нет, если у кого фантазия извращенная…

Яна отвлекается и с долей юмора предается извращенным фантазиям. Улыбается. Это все смешно, но не заводит. Нормальный секс – это да, учитывая, что с парнем, к которому хорошо относишься, то есть с Ростиком, а представить, что и еще кто-то рядом копошится, да ну на фиг. Противно даже.

Пожалуй, воспитание родителей все-таки сказалось, она слишком нормальная. Но это поправимо.

Так.

Остановимся у Нининой тетки. Едем завтра.

Тут же начнется: Почему раньше не могла предупредить?

Я: Потому что мне предложили только вчера.

Родители: Что это за молодые люди, которые вот так вот могут сорваться и поехать? Какой у них вообще моральный облик? Приведи их в гости немедленно, будем знакомиться!

Я: Вы мне не верите? Вы считаете, что я дружу с какими-то уродами, потому что я сама уродка?

Они: Кто тебе сказал, что ты уродка, Яночка, лапусик, опомнись, ты просто сама себя уродуешь, вся в пирсинге своем дурацком, в одежде своей дурацкой, нет бы юбочку надеть или хотя бы нормальные джинсы, не черные, почему у тебя все черное?

Я: Я же вам не указываю, как вам одеваться, отец вон бомжем ходит, я молчу.

Они: Как тебе не стыдно, отец тратит на тебя последнюю копейку!

Я: Она же первая и единственная!

Они: Ах, вот ты какая! Может, ты еще и употребляешь вредные наркотики и занимаешься половым сексом с безответственными юнцами, дочка?

Я: Да, папа и мама, я употребляю вредные наркотики и занимаюсь половым сексом с безответственными юнцами! И мужцами. И старцами.

Они: Ты нас убила, мы связывали с тобой надежду всей нашей жизни, что ты закончишь высшее педагогическое заведение и прославишь нашу семью на ниве просвещения!

Я: Нет, не хочу заканчивать высшее педагогическое заведение и прославлять семью на ниве просвещения, а мечтаю подохнуть под забором со шприцем в вене и с любовью в глазах к любимому безответственному юнцу!

Они: Мы сейчас зарежемся от отчаяния!

Я: Нет, я зарежусь!

Они: Нет, мы!

Они хватают нож, и я хватаю. Кто вперед. Папа режет сначала маму, потом себя, но не успевает, я уже зарезалась. Приезжает милиция и скорая помощь. Три трупа. В газетах пишут – коллективное самоубийство на почве нищеты и гордости. Ростик пьет с горя водку и икает. (Он прошлый раз выпил и икал три часа.) Нина скажет: дура. А Семен скажет: жаль, не успел я ее. Нина: что?! – и в глаз ему вилкой, вилкой, вилкой, а он ее разбитой бутылкой в грудь, в грудь, в грудь, которой она так гордится, грудь отваливается, Нина пытается приставить, никак, она тогда хватает Ксюшу и кричит: отдай мне свою грудь, – Ксюша тоже кричит, тут кто-то включает музыку, и все начинают плясать на поминках.

Яна смеялась так, что мама постучала в дверь, открыла. Увидела дочь в наушниках и сказала:

– Надо же, какая бывает веселая музыка!

Потом пришел отец.

Яна выждала, пока они поужинают, и решила: пора.

Вошла скромно в кухню – чаю попить. Сама себе налила, на стульчик села. И загадочно молчит.

Но родители ее необычного поведения не оценили, не заметили. Они вели принципиальный и серьезный разговор. Они не как некоторые, кто шепчется тайком от детей, они дочь свою уважают. Показывают, что считают ее взрослой. Так и считали бы во всем, а не только в том, что им удобно.

Отец говорит про какую-то книгу, которую ему предлагают написать.

Мама, не поймешь, то ли отговаривает, то ли наоборот. Это ее прием: я считаю примерно то-то и то-то, но ты поступай как хочешь. И в результате отец поступает не так, как хочет, а как считает мама.

– Это же все-таки роман, – говорит мама. – Выдумка. Можно выдумать и плохое, и хорошее. Объективности все равно не будет.

– Особенно, когда не я решаю, что плохо, а что хорошо.

– Поступай как знаешь. Ты ведь можешь это написать как героическую поэму в прозе. С иронией. Кому надо, поймет. А они примут за чистую монету. Они же тупые все.

– Ты так говоришь, потому что с ними не пересекаешься. Давно не тупые. Поумнее нас с тобой.

– В практическом смысле – может быть.

– Да в любом смысле.

– Видишь, ты их уже защищаешь, – улыбается мама. – И потом: редкостная возможность узнать этот мир изнутри. Сравнить с твоим Постолыкиным. Интересная задача.

– Вообще-то да, – соглашается отец. – Учитывая известный феномен: близкое прошлое люди знают хуже, чем отдаленное. С исторической точки зрения.

– Это как? – спросила Яна, найдя возможность аккуратно вписаться в разговор.

– А так. В каком-то смысле я Петра Первого знаю лучше, чем тебя.

– Скажешь тоже!

– А ты подумай. О нем собраны исторические свидетельства, факты биографии изучены, от него остались документы – и так далее. А о тебе, Яночка, исторических свидетельств нет, документов нет, кроме паспорта, факты биографии не изучены, ибо чем ты занята, где ты строишь свой Петербург и с кем ведешь свою Северную войну, неизвестно.

Все-таки отец иногда бывает остроумным. Мысль интересную изрек, надо запомнить и при случае использовать.

– Ясно, – сказала Яна. – А что за книга?

– Да предлагают написать про одного человека. Миллион рублей дают, – сказал отец спокойно, с легкой усмешкой, будто ему миллионы предлагают каждый день и уже просто достали своими миллионами.

Яна даже приоткрыла рот, а перед этим она отхлебнула чаю, и жидкость пролилась ей на подбородок. Мама и отец засмеялись, любуясь оторопью дочери. Она в последнее время так далека от них, так замкнута и при этом пугающе заторможена, не дождешься от нее ни улыбки, ни приветливого слова, и эта ее непосредственная реакция показалась милой, детской – минутное возвращение к прежней Яне, ласковой, разговорчивой и любопытной.

– И ты сомневаешься? – спросила Яна.

– Вот, – указал на нее отец, обращаясь к маме. – У них даже вопроса нет, за что, зачем, почему. Сумма прописью – и никаких сомнений!

Вечно они переводят стрелки, сразу – «у них». Будто Яна не сама по себе, а представитель поколения. Никого она не представляет, кроме себя. А вгляделись бы, сразу бы поняли, что никакого поколения нет, все очень разные.

Впрочем, Яне сейчас не до теоретических размышлений. Миллион рублей! За долю секунды она успела представить эти деньги в разных материальных измерениях. Машинка «дэу матиз», которую родители подарили дурочке Оксане, стоит всего триста с чем-то тысяч. Квартира однокомнатная стоит миллион – не самая хорошая, конечно, но надо покупать сейчас, через пару лет будет два миллиона, а через пять три. Вот купили бы ей квартиру, это была бы жизнь! А можно и просто потратить с умом. Одеться, например. У Леры сумасшедшие белые джинсы за восемнадцать тысяч, девушка может себе позволить, у нее друг топ-менеджер в какой-то фирме, а что, разве у Леры лучше ноги, чем у Яны? Нет, Яна, как все приличные люди, ненавидит гламур и глупых блондинок, но ходит она вечно в одних и тех же черных джинсах и одной и той же куртке (дорогая, правда, неделю родителей уговаривала, чтобы купили) не потому, что ей так уж нравится эта униформа, а потому, что не на что купить разных хороших вещей.

– Я поняла за что, – возразила Яна. – За книгу. И ты имеешь право. Ты за Постолыкина своего ничего не получил, вот пусть они и компенсируют.

– Оригинально мыслишь! – оценил отец. – Особенно если учесть, что Постолыкин и Костяковы – две большие разницы!

– Так это Костяковы? – Яна была окончательно поражена.

– А ты их знаешь? – спросила мама.

– Кто же их не знает? Разве только вы. А в чем вопрос тогда? Я правильно поняла, что они тебе расскажут, а ты запишешь? Ну, обработаешь потом, чтобы грамотно?

Отец тут же разозлился. Ох, не любит Яна, когда он так вот выпучивает глаза, поджимает губы и некоторое время молчит, уставившись, как на врага, а ты сиди и гадай, что сейчас выдаст.

Отец выдал:

– Ты абсолютно правильно все поняла, Яна. Ты даже быстрей мамы поняла, какой надо найти аргумент. Действительно, они расскажут, а я запишу, никаких волнений. А еще ты поняла, что эти деньги тебе, Яночка, очень могут пригодиться. Чтобы, в частности, поступить в университет на платное отделение, куда тебя возьмут только именно за деньги, потому что за свои знания, мизерные, скажем прямо, тебя никуда не возьмут! Только в «Макдоналдс» на раздачу.

– Ну, в «Макдоналдсе» тоже приличные мальчики и девочки подрабатывают, студенты, – заметила умная мама.

Очень умная, часто умней отца. Не «работают» сказала, а «подрабатывают». Подрабатывать нигде не стыдно. Уравняла попутно раздатчиков «Макдоналдса» со студентами. Намекнула Яне, что и она могла бы там подработать. Намекнула отцу, что нехорошо интеллигентному человеку так пренебрежительно отзываться о неквалифицированном, но честном труде. Вон сколько всего уместилось в одной фразе.

Яна так тоже иногда умеет, в маму пошла.

– Минутку, – сказал отец, теперь пуча глаза и сжимая губы уже и на маму. – Вы, значит, хотите, чтобы я за это взялся?

Этот его тон известен. Означает: я сделаю, но вы мне за это морально заплатите!

Однако Яне было не до дипломатии, она высказалась прямо:

– Не надо мне ваших денег, сами бы хоть пожили по-человечески. Ремонт хотя бы сделайте, не видите, что ли, что у нас творится? Мне друзей стыдно позвать.

Она соврала лишь отчасти. Друзей она и впрямь приглашала очень редко. Не потому, что стеснялась бедности – плевать, у некоторых не лучше. Но там родители не достают, не лезут. Ну, чаю предложат или пирог попробовать, обычные дела. Мать же с отцом хотят общаться, они хотят показать, что понимают молодежь, впираются в комнату и начинают пытать: что читаете, какие планы, что себе мыслите про будущее нашей отечественной родины? Не совсем так, но приблизительно. Друзья и подруги вежливо отвечают – ради Яны, но Яна-то видит, что голый стёб идет, а кому приятно, когда прикалываются над твоими родителями, пусть они этого и заслуживают?

Родители переглянулись. Яна попала в их общую болевую точку. Они всегда хотели для своей единственной дочери пристойной компании интеллигентных юношей и девушек, они видели, что к ней мало ходят или ходят какие-то всё не те, и вот она им открыла простую причину.

Но отец остался хмурым, отвернулся и упрямо смотрел в окно. Не терпит он справедливых возражений. Хочет во всем и всегда быть правым. Яна очень не любит эту его черту, поэтому спорит редко – какой смысл?

– Ну, ремонт не главное в жизни, – пробормотала мама.

И опять умно, очень умно это сделала. Чтобы отец почувствовал: да, ремонт не главное в жизни, но и не последнее. Чтобы он услышал в мамином голосе некоторую виноватость перед Яной.

И по взгляду отца Яна поняла – его проняло. Он готов.

Она поспешно ушла, чтобы отец не передумал, а такое уже бывало, когда ему казалось, что он принял решение под явным давлением.

Яна ушла, надела наушники, но тут же сняла их. Редкий случай – музыка мешала думать. А думала Яна не про миллион, а про Егора Костякова, сына Павла Витальевича. Она не раз видела Егора проходящим по проспекту. Стремительный, высокий, красивый. Лет двадцать пять на вид, хотя, говорят, ему уже тридцать. У Егора куча денег, такая куча, что он, выучившись в Москве на режиссера, вернулся и открыл собственный театр. В подвале, но настоящий, со сценой, со зрительным залом на сто с лишним мест. Егор там и хозяин, и режиссер. А живет, говорят, один, не женат. Значит, не нашел еще. И нормальной ориентации: девушки, имевшие с ним дело, подтверждали.

Нина однажды, провожая Егора глазами, как и Яна, рассказала, что Оксана, пыталась подцепить его на крючок, да сорвалось, не помогла ей пластика груди и губ. Потому что Егор дур не любит, он человек хоть и богатый, но интеллектуальный, творческий. Яна тогда подумала – у нее есть шанс, она ведь не дура. И интеллект есть, и творческие задатки. Мысль мелькнула и пропала: что толку думать о невозможном?

И вот теперь это невозможное может стать возможным. Очень просто: отец будет ведь собирать материал, общаться с отцом Егора, а Яна найдет зацепку, повод, чтобы выйти как-то на сына. А там будет видно.

Яна думала об этом там, где будет видно. Вспомнила Ростика, но тут же мысленно отмахнулась: Ростик всего лишь увлечение, друг, преходящие сексуальные отношения. Это тоже важно, но не настолько.