Читать книгу Жонглёр - Алексей Владимирович Баев - Страница 7

У катакомб, как и у гор – простите за не слишком удачное сравнение – есть одна общая особенность. Касательно их восприятия, конечно. Особенность эта заключена в следующем: кто там и там когда-либо однажды побывал, обязательно захочет вернуться снова. С чем это связано? О горах умолчим, без нас известно. А вот о катакомбах… Уж не то ли, что сама аура этих неуютных рукотворных пещер словно соткана из множества тайн? Хм… Версия.

Кто ж спускался в катакомбы Вечного города, впечатлениями переполнятся на всю оставшуюся жизнь (пусть она будет долгой и счастливой) и вернуться захотят вряд ли. После пережитого-то… Многие из любопытных, побывавших там, рассказывали не только о призраках (скорее всего мнимых, вызванных страхами из подсознания) но и о неких вполне материальных тварях искушающих. Да, да, именно так – «искушающие твари». Смешно звучит, многие согласятся. Что за твари? Чем искушают?

А вот нет ответа. Нет. Хотя…

* * *

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?

Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить…

Воистину так. Задумавший большую ложь непременно отыщет тех, кто будут ей внимать, разинув рты.

Он знал это не понаслышке. Знали и другие. Бесспорно. Вот только страшились признаться. В первую очередь – себе. Не боялись лишь Борджа. Что ж, отчаянным улыбается удача. До поры, до времени…

– Синьор Никколо, мы подъезжаем! – голос слуги прозвучал словно из иного мира.

Путник очнулся, выглянул в окно. Да. Практически на месте.

– Вижу, Скорцо. Остановимся, позови Луку. Пусть поможет разгрузить багаж. Мне надо побыть наедине с собою. Пройдусь.

– Как скажете, синьор.

Лука… Кроме старого слуги единственный преданный человек на всем белом свете. Пусть пока юн, но видно, что природа его не обидела. Внимает каждому слову, учится всему с охотой. Даже не с охотой, со страстью. И руки растут из правильного места. Такие блюда научился готовить, что впору гнать в шею повара. Жаль, что совсем еще ребенок, на многие вещи смотрит наивно. Но разве это недостаток? Молодость проходит. Быстро. К сожалению, очень быстро…

Он нашел Луку в лесу шестнадцать лет назад. Под Местре, близ Венеции. Какая-то несчастная мать оставила малютку в плетеных яслях, по сути – в обычной корзине, на опушке рощи. Полагая, видать, что того, если не найдут люди, сожрут волки. Или младенец околеет от голода и холода. Не по-христиански, да. Но разве позволено кому-то судить чужие, пусть самые чудовищные, поступки? Видимо, у женщины были на грех причины. Оправдать ее трудно, но Господь всех наградит по делам. А человеческая воля чего-нибудь стоит? Не слишком много. Порой над тобою довлеют такие обстоятельства, что рад бы найти себе хозяина. Продаться за кусок мяса и краюшку хлеба… Воля…

Да, Лука станет наследником. Пусть пока об этом и не знает. Накопления перейдут ему. Ему же придется заканчивать то, что не успеет сделать он сам. Если не успеет. Хм… А может быть иначе? Человеческая жизнь коротка. Прими этот факт, как данность. Подготовься.

Лука – дар Всевышнего. Без всякого преувеличения, дар чудесный и бесценный. Помощник, каких поискать. И при том умница. Вон какой дом выстроил. Сам проект подготовил, сам нашел мастеров. А фонтан! Сам Леонардо руку приложил…

Да…А ведь юноше тогда не было и пятнадцати. Удивительно. Другие в его возрасте волочатся за юбками, дерутся на шпагах, пьянствуют, бездельничают. В лучшем случае, родители отправляют их в путешествия или на учебу. Этот же… Нет, вовсе он не волк-одиночка. Стоит выйти на улицу, собирает вокруг себя такую свору приятелей, что только диву даешься. Сила обаяния? Харизма? Пожалуй. И это качество не менее ценно. Когда тебя слушают, внимают твоим речам, верят…

Лука. Лука Джукольере… В тех яслях лежал простой платок с вышитым именем. И пусть синьор Никколо не знал такой фамилии, оставил приемышу его родное имя. Зачем? Тогда ответить на этот вопрос он не мог. Теперь же откуда-то из глубин подсознания все чаще доносилось – имя дано человеку Богом. В нем заключено будущее, буквами его предначертана судьба. И страшный грех – вмешиваться в промысел Всевышнего, каким бы отвратным он на первый взгляд ни казался. Большой грех…

* * *

Искалеченная грехами душа Папы Каликста отошла в мир иной. Вернулась к Господу. Или, скорее, провалилась в Преисподнюю – наместник Бога был поистине достоин вечных страданий, а не райской благодати. Однако живущим наверняка знать о загробных мирах не дано. Да и до этого ли нам?

Сюрприза не случилось. На Священный Престол, как все того ожидали, взошел кардинал Родриго Борха. Борджа. Стал Папой, принял имя Александр.

Что ж, коль Бог не натешился театром разврата, пусть. Его воля. Только Его. Вправе ли кто из смертных осуждать Небеса? Аль камней под ногами поубавилось? Кто их прибрал?

У Лукреции хорошей девочкой стать не получилось. Она, впрочем, особо и не стремилась. Жила теперь в Риме, но, как и раньше, исключительно в свое удовольствие. И пусть отец негодует. Папа! Государственных дел нет? Полно! Вот ими и занимайтесь, Святейший, а меня оставьте в покое. На мать посмотришь, так эта давно махнула рукой. Мол, перебесится чадо, вырастет, за ум возьмется. А и сдохнет – не велика потеря. Правильно, мамочка. Не велика.

Если за ночь в угловой спальне, принадлежащей чертовке, не побывал мужчина, то весь следующий день она ходила в дурном настроении и устраивала скандалы по малейшему поводу. Впрочем, когда и повода не находилось, портила жизнь домашним. Просто так, от скуки. Но коль отважный кавалер решался пощекотать развратницу Удачу, винить никого он не смел. Знал, на что шел. Пусть и надеялся, что останется жив. А вдруг? Ходили даже слухи – понятно, неизвестно кем распускаемые, – что тот, кто переживет месяц после свидания с Лукрецией, получит неслыханную награду от самого Папы. Казалось бы, при чем здесь Святейший? Но ведь верили в эти враки. Верили!

Меж тем, место счастливчика было вновь вакантно. Хотя, почему вновь? Четырех недель после ночи любви не пережил никто. Во всяком случае, об ином не говорилось. Собственность же рисковых донжуанов – и движимое имущество, и имения – после смерти владельца отходили Ватикану. И бумага всегда имелась. А как же? Завещание, оформленное согласно закону. Нельзя сказать, что подобные фокусы не тревожили умы вельмож, но если кто роптал, того не слышали…

Факты указывают, что воистину смелых людей намного больше, чем видится стороны. Просто человеческая отвага – знак равно с безрассудством – редко проявляется в серой повседневности. Ждет случая. Сверхординарной, если угодно, ситуации. Смотришь порой на неказистого пузана – щеки дряблые, живот висит, волосы редкие, одежды дорогие, но подобраны без вкуса, осанка, что у старой медведицы… Печальное зрелище. Но, по правде, больше и сказать-то о нем нечего. Как так? А так. В сражениях не участвовал, подвигов не совершал. Даже с бандитами в темных подворотнях не дрался. Всегда предпочитал исчезнуть, лишь почуяв запах опасности. Кто ж он, этот пузан? Записной трус? Отнюдь. Перед вами обычный человек. Каких подавляющее большинство, кстати.

Но что-то однажды в душе ли повернулось, в мозгу ль перещелкнуло – понял пузан: жизнь скучна. Тосклива и однообразна. И катится она к такой же бесцветной и беззубой старости. Жалеть его станут, слов нет. Бульоны варить, горшки выносить. За обещанное наследство-то. И похоронят потом в семейном склепе, поплачут неискренне. Да и забудут скоро.

Все. Как. У всех.

Плохо?

Кто ж его знает? Но было б хорошо, мучили б подобные мысли?

Ведь бегал в юности со шпагой, сражался со сверстниками за один только восхищенный взгляд прекрасной незнакомки. А со скалы нырял в море, помнишь еще? Что же произошло? Почему искра угасла? Отчего величавое спокойствие так угнетает? Разве так должно быть? Этого ждал ты от жизни, пузан? Посмотри на себя в серебряное зеркало! В глаза свои загляни. Попытайся найти в них страсть. Что? Нет ее?

Нет. Знаю. Боишься ты рисковать, синьор. То есть, не боишься, а придумываешь глупейшие отговорки. Мол, зачем нужен бессмысленный риск, когда и так все в порядке. Ну-ну. Блажен, кто верует.

Дай Бог, встрепенешься ты. Поймешь однажды, что жизнь без риска – не жизнь, а унылое существование. И не поставь на кон все, что имеешь, не пойди немедленно ва-банк, накопленное злато сохранишь, но потеряешь себя окончательно. Себя потеряешь! Слышишь?!

Дай Бог, не было б слишком поздно. Когда ни ноги не ходят, ни руки не держат, ни глаз не видит. Один только мозг еще и работает, ворочая неподъемные мысли, перелопачивая перегной мечт. Ведь могло все быть иначе. Могло! Но не случилось. Почему? Так возможности не было. Или повода не представилось…

Да. Как раз им, поводом, для пресыщенных жизнью господ и стала Лукреция.

Только поводом…

Пусть того вовсе и не осознавала. Ясно, умишком пока не доросла. Грезила, что всеми желанна, оттого благочестивые синьоры и бросаются во все тяжкие. Лишь завидят неземную ее красоту… Чтоб хоть час обладать роскошным телом. Хоть миг. Хоть мгновение.

Глупая… Глупая девчонка…

* * *

Впервые Лука спустился в катакомбы лет десять назад. Тогда он был еще совсем малышом.

Они с синьором Никко только-только переехали в Рим. Не вынес добрый синьор жуткой казни друга своего и соратника, не смог остаться во Флоренции. Да, страшно там стало. Словно все обезумели. Жаждали крови, чьей – не суть важно, лишь бы реки ее не иссякли. Ни Никко, ни домочадцев его тронуть бы, конечно, не посмели, но наблюдать каждый день из окна весть этот ужас… Нет уж, премного благодарны.

А новый Папа синьора очень ценил. За смекалку, за ум великий. Давно к себе звал, да тот до поры до времени отмахивался. Мол, попозже. Сейчас и тут великие дела творятся… К чему они – эти дела – привели, теперь всем известно.

Здесь же, в Риме – в Магистратуре Синьории – Никко немедленно получил чин секретаря при кардинальской Коллегии Десяти. Хорошая должность, солидная. И жалование будь здоров. Плюс – возможность отказа от рукоположения, которым синьор воспользовался без зазрения совести. Не желал становиться святым отцом. Александр, впрочем, и не настаивал. Прекрасно Папа понимал, что не плести интриги при Святейшем Дворе прибыл Никко. Работать. Ну и пусть себе работает, главное – результат.

Впрочем, речь-то вовсе не о синьоре. А о любимом его приемыше. И, попутно, о катакомбах Рима.

Итак, всем доступного входа в древние катакомбы не существовало. Поговаривали, что еще в незапамятные времена сам Аттила приказал его заложить камнем. Мол, дух уж больно смрадный оттуда идет, кабы чума на свет не вышла. Чума – не чума, но отшельники, жившие под землею, здоровыми вовсе не выглядели – бледные, тела сплошь покрыты язвами да струпьями, кашель чудовищный из груди вырывается. В общем, замуровали варвары ходы-выходы. Вместе с людьми, что не успели убежище покинуть. Во всяком случае, в легендах именно так говорится.

А что же Лука? Да ничего. Синьор слишком занят был, чтобы дитя караулить, слуги тоже все при деле. Ну, мальчишка и шастал за ворота. Место новое, неплохо б оглядеться, посмотреть, что к чему. Не в доме ж сидеть безвылазно. Скукотища жуткая.

Вот так вот шаг за шагом, день за днем, и ходил паренек по улочкам, круги вокруг резиденции нарезая. Сперва малые, чтоб знакомые крыши из поля зрения не выпускать, потом побольше, потом совсем осмелел. Но интересного вопреки ожиданиям в Вечном Городе было мало. Дома больше простые, без изысков, улицы грязные, людей бедных много – побирушек всяких приставучих. Церквей красивых хватает тоже, правда. И развалин. Но с храмами все ясно – папская столица, а вот руины… Любопытно. Как будто и отстраивать их никто не собирается, и совсем город очистить рука не поднимается. Да. Очень любопытно! Может, там, среди камней этих, что драгоценное сыщется? Монетка ли старинная, камушек какой драгоценный, да и просто древняя поделочка. А?

Но достойного внимания почти не попадалось. Так, несколько черепков с остатками блестящей черной краски да расколотая жемчужная бусина. Разве это трофеи? А ведь уже четыре места исследовано. Нет, пять же!

Неделя прошла, прежде чем Лука вышел по широкой улице на большую площадь. А там – ох… Руины так руины. Всем развалинам развалины. Высоченный домина, красивый, стены кругом идут, углы срезая. Жаль, с одной стороны чуть не до земли разрушен. Куда Папа смотрит? Такой театр тут устроить можно – тысяча зрителей поместится, если не все десять! Нда, упущеньице. Однако даже такого во Флоренции нет. Уж там-то бы быстро разобрались, такой разрухи бы не потерпели.

– Скажите, синьор, а это что за дом? – обратился Лука к первому же прилично одетому прохожему, указав рукой на диковинное сооружение.

– Дом? Это Колизей, юноша, – улыбнувшись, отозвался мужчина. – Ты что, не здешний? Один гуляешь?

– Теперь здешний, – весело отмахнулся паренек и тут же соврал. – Отец осмотреться пустил, сказал, чтоб далеко от дома не отходил. Рядом поселились.

– Ну, коль так… – с сомнением проговорил человек.

– А Колизей – для чего он? – продолжил допрос Лука.

– Тут, на его арене, в эпоху императоров гладиаторы дрались. Рабы-воины. Насмерть бились в угоду публике, – спокойно объяснял человек. – Эх, много ж здесь крови было пролито, потому и решено его не сносить. Будущим поколениям в назидание. Да… Страшные были времена.

– А сейчас не страшные? – спросил мальчик.

– Чего ж страшного, когда такого кроху отец одного гулять по улицам отпускает? – улыбнулся мужчина. – Или соврал ты мне? Давай-ка я тебя до дому провожу.

И уж рукой потянулся, чтоб схватить сорванца за плечо. Да тот увернулся, присел. А потом сиганул, только пятки засверкали. Впрочем, в погоню за ним не пустились. Махнул добрый человек рукою, пошел своей дорогой. Но мысль…

Мысль в голове поселилась надоедливая. А ведь паренек-то как будто знакомый. Или не сам он, но на кого-то похожий. Причем, настолько, что хочется узнать – кто отец? Редкие черты лица. Правильные, без изъяна. Скулы не римские, высокие. Волосы светлые. Густые, чуть вьющиеся. И глаза… Взгляд такой, будто не малец смотрит, а отец родной – с хитрым презрением. Хм… Отец? Уж не его ль тайный отпрыск? Запросто. Любил старик пошалить. До сих пор любит… Стоп… Нет, ерунда. Местный бы про Колизей не спрашивал.

Впрочем, сейчас след о другом госте думать. Как вести себя с ним, о чем молчать. Папа ему доверяет, ценит – это серьезно. Александр абы кого к себе не приближает. Чем же привлек его флорентиец? Да так, что в честь его прибытия званый ужин назначен? Стоит приглядеться. Может, и к себе в союзники взять? Или прикончить тихонечко, пока дел не натворил…

Внутри Колизей показался Луке еще интереснее, чем снаружи. Большая круглая арена, местами проваленная. Не большая – огромная! А какие высоченные трибуны вокруг! Нет, тут поместится не тысяча человек. И даже не десять. Весь Рим собрать можно, флорентийцев прибавить – еще не заполнишь. Красота! Починить бы тут все. Неужели в назидание потомкам руины поменьше оставить нельзя? Им какая разница? Страшные времена – не страшные, кровь-то как лилась, так и льется. Только раньше тут, перед зрителями, а теперь на улицах. Зря что ль из Флоренции уехали?

Лука и сам не заметил, как обошел арену и очутился вновь перед теми же самыми воротами, через которые проник. Так быстро? Жаль. Но лазить среди камней отчего-то расхотелось. Домой, что ль, пойти? Там уж обед скоро подадут. Вон, в животе-то разбурчалось.

Свернув к выходу и уже шагая по сводчатому коридору, он вдруг заметил краем глаза слева узкий лаз. Остановился. А лаз ли это? Взрослый человек меж камнями точно не протиснется – не хватит места, даже если живот втянуть. Но то взрослый. У ребенка преимущество.

Лука улыбнулся своим мыслям. Нет, его вовсе не отпугнул неестественный жар, которым тянуло из дыры. Наоборот. Кровь в жилах забурлила, от нетерпения затряслись коленки. Там что, кузню устроили? Коль так, то и другой выход есть, правда? Кузнец-то с подмастерьями должен как-то входить-выходить. Не отсюда ж…

Страха не было вовсе. Детское любопытство словно ожило, материализовалось. А потом схватило паренька за руку и потащило за собой с такой силой, что сопротивляться ему не представлялось возможным. Лука и не сопротивлялся. Даже внутреннему голосу, бубнящему: «одумайся, мальчик! Беги лучше домой», приказал заткнуться. Мол, гляну одним глазком и побегу. К обеду опоздаю – что с того? Повар добрый, в кухне покормит.

Внутри были ступени. Вели куда-то вниз. Странно. Уж не карлики здесь живут? Те, что выходят по ночам, воруют детей, чтобы пожарить их на кострах. И съесть. А что? Скорцо рассказывал. Брр! И жар такой, что солнце дать земле не может.

Уйти, пока не заметили? Или… Ну хоть краешком глаза? Ведь карлики! Настоящие людоеды! А потом, когда с мальчишками познакомлюсь, будет, что рассказать.

«Проваливай отсюда! Беги!»

Конечно… Только чуточку попозже, хорошо?

Ступенек через десять стало настолько темно, что идти дальше приходилось исключительно наощупь. Да, посох бы не помешал. Вдруг обрыв? Прежде чем сделать каждый последующий шаг, приходилось нащупывать опору. Да и жара становилась все невыносимей. Сорвать бы камзол, да потом разве его здесь найдешь?

Злые карлики меж тем, если они здесь и жили, признаков этой самой жизни не проявляли. Ни голосов, ни звука шагов, ни криков поджариваемых детей. Кузней тоже не пахло. Буквально. Думаете, раскаленное железо без запаха? Ха! Да и молотки не стучат… Уж не спуск ли это в сам ад? Интересно, черти видят во тьме? Хоть бы один только лучик тоненький, а? Бог всемогущий, слышишь ты меня? Дай, пожалуйста, немножко света…

Бог услышал просьбу. Причем, настолько буквально и быстро, что Лука чуть не испугался. Чуть? Да. Не успел. Откуда-то из глубины пещеры прямо ему под ноги стремительно прибежала узенькая, мерцающая разноцветными огоньками, дорожка. Ого! Спасибо тебе, Боженька!

Идти пришлось довольно долго. Хорошо – ступени кончились. Пусть дорожка и стремилась чуть под уклон, но была абсолютно прямой. Вот только источника света до сих пор не наблюдалось. По мере продвижения коридор становился все шире и шире. И потолки делались выше. Лука, понятно, видеть этого не мог, но отчетливо слышал эхо собственных шагов, которое – чем дальше – делалось все более объемным и впечатляющим. В свои семь лет паренек знал уже многое – спасибо доброму синьору Никко, который никогда не ленился, учил приемыша полезным знаниям. Мол, слушай, мальчик. И запоминай. Кое-что из сказанного иной раз и жизнь может спасти…

Он сам не понял, как оказался в просторной и, главное, прохладной комнате. В круглой и светлой. Стены выложены черными каменными плитами, прямо из которых – будто б сквозь маленькие отверстия, просверленные в них – сочились разноцветные лучики. Больше красные и зеленые. Но самое ужасное, в комнате были… нет, не карлики. И даже не кузнецы. Дикие звери. Хищники. О, Господи!

Лука опознал их сразу. Лев и лисица. Во флорентийском доме синьора Никко висела картина, на которой был изображен суровый мужчина в смешном и легкомысленном девичьем белом платьице. Скорцо назвал его туникой. Не мужчину! Платье! Так вот, на плече человека сидела большая черная птица, слева стояла лисица, а справа возлежал он. Лев. Большой и опасный. Страшный. Но синьор лишь рассмеялся, когда Лука прикрыл ладошками глаза. Мол, чего ты испугался, дурашка? Это ж картинки, символы. Ворон – так звали птицу – мудрость, лисица – хитрость, лев – сила и отвага. Человек же – великий римский император Октавиан Август…

Но то были мертвые краски, эти же… Не съедят? Вон как смотрят!

Однако животные или были не голодны, или человечиной брезговали, агрессии не проявляли. Лев даже улыбнулся. Или показалось?

– Здравствуй Лука, – эти слова произнесла лиса.

– Приветствуем тебя, – сказал лев, слега наклонив гривастую голову.

– З-здравствуйте, си-иньоры, – чуть заикаясь, полушепотом отозвался мальчик. – Вы з-знаете мое имя?

– Да. И мы давно тебя ждем, – проговорила лиса, приблизившись на пару шагов. – Ни о чем не спрашивай, иди за нами.

Лисица, а следом за ней и лев прошествовали мимо мальчика. Тот, собрав остаток сил, тронулся следом. Хорошо, идти далеко не пришлось. Шагов через сто уперлись в стену. Лев поднял лапу, коснулся одной из плит, и несколько мгновений спустя открылась внутрь секретная дверца. Как раз под рост ребенка.

– Внутрь тебе придется войти одному, – сказала лисица. – Нам туда нельзя.

– Почему? – вполне искренне удивился Лука.

Страх прошел. Вернулось любопытство.

– Тебе было сказано – не задавай вопросов, – рыкнул лев. – Ну? Смелее! Обещаю, мы тебя обязательно дождемся.

– Хорошо бы, – вздохнул мальчик, но тут же обезоруживающе улыбнулся. – А там что?

– Лука!

Узкий извилистый коридорчик, пробитый прямо в скале и – слава Господу – довольно светлый, вывел его через несколько минут в небольшую комнатку, похожую на монашескую келью. Уютную и светлую, но без окон и единого следа копоти от свечей или лучин. А еще здесь было жарко. Гораздо жарче, чем в том, первом коридоре. Даже дышать стало невыносимо трудно. Как бы в обморок не упасть…

Свет и жар видимыми волнами накатывали от белой мраморной тумбы у дальней стены. От небольшой треугольной рамочки, на ней возлежащей.

Лука расстегнул воротник, попытался вдохнуть поглубже – получилось, – подошел. Что это за… В рамке лежали три прозрачных шара. Стекло? Горный хрусталь? Но почему они – ай! – мальчик прикоснулся к одному пальцем – такие горячие?

Тут же, рядом с треугольником, лежал скрученный, стянутый красной нитью свиток.

Развернуть? Прочесть? Пожалуй. Хорошо, что синьор уже начал учить его письменной грамоте…

Буквы оказались понятными, слова тоже знакомыми, но смысл написанного остался загадкой даже после десятого, наверное, прочтения.

Lustum enim est bellum quibus necessarium, et pia arma ibi nulla nisi in armis spes est¹.

О какой войне речь? Уж не о флорентийской ли резне? Но там совсем другое. Синьор говорит – кровавая смута. Зачем им еще оружие? Или не им?

Будь ты хоть семи пядей во лбу, но коль тебе семь лет от роду, вряд ли ты что-то поймешь. Но надо. Надо понять! Ведь зачем-то он сюда попал? И его ждали. Как сказали, ждали давно. Ну? Думай!

Лука стоял на месте и перечитывал фразу раз за разом. А смысл все ускользал от него. Было ясно, что война все ж идет, пусть и тайная, ему пока неведомая. Но чтоб ее прекратить, нужно священное оружие, без которого победы не жди… Оружие…