Читать книгу Дремеры. Изгнанники Зеннона - Алина Брюс - Страница 2

На следующий день я передала с Гаэном свое «да». А после школы в комнате меня ждал сюрприз – прекрасное шелковое платье цвета розовой пудры, висевшее на двери в гардеробную. За все почти шестнадцать лет жизни я не носила ничего более изысканного и женственного. Рози – та едва не упала в обморок от восхищения. Но чем больше я рассматривала полупрозрачные рукава, атласные манжеты и пояс, и жемчужные пуговицы на лифе, тем большая меня охватывала злость. Значит, дядя даже и не сомневался в том, какой ответ я дам, раз сделал заказ швее заранее.

Что бы я ни решила, всё равно решал всё дядя.

Почти безмолвно я перетерпела примерку, во время которой даже Нелла расщедрилась на комплимент. Платью, не мне. После чего платье забрали, чтобы ушить.

Три дня спустя, день Нумма застал меня в особо подавленном настроении. После школы меня ожидала окончательная примерка платья. И, как всё окончательное, это вселяло в меня тревогу.

Распрощавшись с Неллой, я двинулась по дороге к широкому крыльцу школы, с каждым шагом ощущая, как по мышцам разливается напряжение. Идеально прямая спина, вздернутый подбородок и высокомерный взгляд – маска, под которой Виру Линд узнавали в школе и которую я здесь не снимала почти шесть лет, с самого первого дня.

В школу детей отдавали в десять лет, когда дар просыпался у всех. Наша была расположена в самом богатом районе Зеннона, неподалеку от Храмовой площади, поблизости от Красного моста через Венну. Дядя мог бы оставить меня на домашнем обучении, но это бы посчитали чересчур странным, – ведь школа давала не только знания, но и возможность завязать нужные знакомства. Не то чтобы приемной дочери Советника первого ранга это было так уж необходимо, но такова традиция. Тем более, что сам дядя учился именно здесь.

В первый день я пришла в школу, чувствуя себя самозванкой, ожидая, что моя аномалия вот-вот откроется. Накануне дядя провел со мной двухчасовую беседу, предупреждая быть осторожной и советуя, как поступать в том или ином случае. С каждой минутой разговора мне всё больше казалось, что это безнадежная затея. Я провалюсь, не справлюсь и снова разочарую дядю.

Но, вместо того чтобы смотреть на меня с презрением, которого я заслуживала, на меня пялились чуть ли не с обожанием. Да, в школе доставало детей Советников, но дочь Эрена Линда была всего одна.

Все хотели со мной пообщаться, все хотели со мной дружить.

На первом же перерыве одноклассницы позвали меня в одну из комнат отдыха, предназначенных для девочек. До этого я почти не общалась со сверстниками, – с каждым годом дядя сокращал круг нашего общения, пока на мое десятилетие за столом не оказалось ни одного ребенка. Несмотря на волнение, перспектива стать хотя бы немного своей меня так захватила, что, не задумываясь, я согласилась.

Комнатка была милой, в лимонно-мятных тонах, с мягкими креслами и пуфами, расставленными вокруг трех столиков. Я сразу представила, как буду проводить здесь время со своими новыми подругами, и впервые за день улыбнулась.

Но, помимо освежающего сока с печеньем, меня ждало кое-что еще.

– А давайте сыграем в «Жабу»? – предложила одна бойкая белобрысая девочка, к верхней губе которой пристали крошки.

Все дружно закивали, а у меня сердце словно скатилось в желудок. На тех редких праздниках, где были дети постарше, я неизменно замечала подобные шелковые мешочки и маленькие песочные часики. Каждый по очереди опускал руку в мешок и должен был как можно скорее отыскать камень, который называл ведущий. Тот, кто быстрее всех опознавал все камни, становился победителем. Тот, кто справлялся медленнее всех, становился жабой и должен был квакать и скакать вокруг стола, пока песочные часы не перевернут дважды.

Понятное дело, все камни были подобраны так, что на ощупь их отличить было невозможно – только увидеть с помощью дара.

– Конечно, это самый простой набор, всего из шести камней, – словно извиняясь, проговорила хозяйка игры.

Все десятилетки играли в эту игру. Все. И те, у кого дар проснулся недавно, и те, у кого он проявился несколько лет назад, соревновались, отстаивая свое место в мире сверстников.

Я попыталась сглотнуть. К такому дядя меня не готовил. Вместо мыслей внутри завихрилась темнота. Не глядя на лица, горевшие ожиданием, из этой темноты я вытащила слова, тяжелые как якорная цепь:

– С чего вы решили, что меня интересует такое ребячество?

Нахмурила брови точь-в-точь как Нелла и вздернула подбородок. Девочки заморгали, словно в глаза им попал пепел, потом неуверенно заулыбались.

– Ну мы и сказали, что это простой набор…

Я слегка фыркнула, встала и, расправив плечи, отправилась обратно в класс, слыша, как девчонки обиженно зашуршали:

– Ну и гордячка! Она, конечно, дочь Эрена Линда, но могла хотя бы сделать вид…

В тот день я поняла, что единственная возможность сохранить свою тайну – спрятать лицо за маской и оградить себя щитом, как от Теней. Даже если это и подразумевало, что друзей у меня никогда не будет.

Я шла по широким и светлым школьным коридорам, едва отвечая кивками на приветствия. Удивительное дело, я считала, что, надев маску, отпугну от себя всех и вся, но видимо, у гордячки Виры был свой собственный флер, поэтому участь изгоя меня миновала. Все по-прежнему хотели со мной дружить и общаться, но со временем научились обходить тему камней стороной – к большому моему облегчению.

Еще более удивительно, у меня завелась подружка. Самопровозглашенная подружка, ибо будь моя воля, я бы ни за что на свете не имела дела с Тами Марголд. Пухлощекая, приземистая, она смотрела на меня снизу вверх в прямом и переносном смысле и словно не понимала, что дружить я с ней не хотела – как собачонка, которую сколько ни прогоняй, все равно ластится снова. Со временем я к ней просто привыкла.

Тами настигла меня в коридоре на втором этаже, и в класс я вошла, сопровождаемая ее ежеутренним перечислением новостей, слухов и собственных домыслов. Покивав на приветствия, в сопровождении Тами я прошла к столу Наставников, где лежали подготовленные к первому уроку книги Закона. Исчерпав школьные сплетни, Тами перешла к городским:

– Кто-то снова пропал, читала? Словно растворился в воздухе! Уже неделю найти не могут!..

В кои-то веки новости Тами меня заинтересовали, но узнать больше о странном исчезновении не удалось, – к столу подошел Кинн.

Тами прервалась на полуслове и, пролепетав, что уже взяла книгу, ретировалась на свое место в самом конце класса. Кинн лишь мельком глянул на нее, как сытый коршун на мышь, и сдержанно кивнул мне. Я вежливо улыбнулась и, забрав книгу, прошла на свое место – прямо перед столом Наставников. Кинн сел сзади, слева через проход.

Кинн Террен. Мой соперник за звание самого неприступного человека в школе. И, судя по реакции Тами, первое место принадлежало ему.

Будто невзначай я бросила взгляд в окно и украдкой глянула на Кинна. Темно-русые волосы как обычно упали на лоб, серые глаза сосредоточенно уставились в книгу Закона. Суровый, отрешенный, он как геррион источал вокруг себя холод. Никто из одноклассников не хотел встречаться с ним взглядом.

В класс впорхнула Наставница Флия, и меня словно перенесло на пять с половиной лет назад, на точно такой же урок Закона.

Тогда Наставница Флия нараспев, как колыбельную, зачитывала Толкования на Закон Серры. Я смотрела, как шевелятся губы Наставницы, как серебрится нашивка на ее синем платье, и грезила об Озёрах, куда ездила отдыхать с дядей.

Вдруг Наставница замолчала. В дверном проеме появился Утешитель – высокий, статный, в небесно-голубой форме в тон глазам. В каждом городе Утешителей было всего несколько. Они были одновременно Служителями и слугами Закона и имели право ходатайствовать о помиловании преступников. Судя по цвету формы, этот Утешитель был самым главным. Наставница Флия, оттаяв, защебетала:

– Утешитель Йенар, приветствую Вас! Мы не ожидали Вас так рано…

– Прошу простить за столь несвоевременное вторжение. Меня вызывают в Совет, поэтому я вынужден поторопиться.

Глубокий голос Утешителя обволакивал, словно горячая вода в расслабляющей ванне.

– Препоручаю вам Кинна. Надеюсь, мой мальчик успешно вольется в ваше общество.

Конечно, Кинн не мог быть сыном Утешителя Йенара: Закон запрещал Утешителям, как и всем Служителям и Служительницам, иметь детей. Но в редких случаях они выступали опекунами для сирот.

Утешитель Йенар пропустил вперед Кинна, и по классу прокатились любопытные шепотки. Высокий, с темными, ниспадающими на лоб волосами и серыми выразительными глазами, в школьной форме, которая подчеркивала его фигуру, Кинн действительно привлекал внимание. Но еще больше привлекала внимание стена отчуждения, которую он выставил между собой и нами, – она была ничуть не ниже моей.

Учеба началась почти два месяца назад, и любой новенький оказался бы в центре внимания, и уж тем более – приемный сын Утешителя Йенара. На перемене все ринулись знакомиться с Кинном. Тами, которая за это время уже успела занять место моей подружки, тоже потащила меня.

– Кинн, это Вира Линд, дочь того самого Эрена Линда, а также племянница Советника Дана Линда.

Кинн молча выслушал и, скупо улыбнувшись, кивнул и повернулся к одноклассникам, которые наперебой завалили его вопросами.

В растерянности я замерла рядом с Тами, которая едва ли не выпучила глаза от такого отношения. Он был первым, кто за всю историю школы при знакомстве со мной не издал удивленно-восторженного возгласа, не попытался схватить за руку и завалить комплиментами или начать расспрашивать об отце. Это было что-то новое.

Я уже почти отвернулась, когда Кинн поднял на меня взгляд. Из меня словно выбили весь воздух.

Никто и никогда в жизни не смотрел на меня с такой огненно-жгучей ненавистью.

Целый месяц, натыкаясь тогда на его колючий взгляд, я внутренне сжималась: что такого я сотворила, чтобы заслужить подобное отношение? До школы я никогда в жизни Кинна не видела, и была уверена, что никогда не слышала о его семье. Кем были его родители, никто так и не узнал. Даже Тами, неиссякаемый источник сплетен и слухов, оказалась бессильна развеять эту мглу. Кажется, родители Кинна работали в Библиотеке Зеннона. Или в Музее. Или ни там, ни там. Ну еще можно было предположить, что, если родители Кинна и не были важными людьми, Утешитель Йенар разглядел что-то в нем самом – возможно, даже готовил его себе в преемники, раз решил усыновить именно его. Версий было много, но все они были туманны и ни на чем не основывались.

Но Кинн смотрел на меня так, словно я была его личным врагом, и не раз меня посещала ужасная мысль, что он каким-то образом узнал о моей аномалии и считал, что такой самозванке в школе не место. А потом был поход в Музей истории Зеннона.

Стояла середина октября, и день недовольно хмурился, когда мы, покинув школу, свернули с аллей Первого квартала и вышли на многолюдную Храмовую площадь. Последние дни были странными, тревожными, и, хотя еще не было сделано никакого официального заявления, отовсюду, как дым изо щелей, лезли слухи.

Шептались об украденных – или так и не украденных – эрендиллах, о проверках у городских ворот, о приостановке торговли с Альвионом и даже о закрытии Зеннона. Дядя ходил мрачным, и еще больше пропадал у себя на Совете.

У себя в школе мы слушали, как Тами свистящим шепотом по кругу пересказывает все версии произошедшего, и не верили и половине сказанного. В голове не укладывалось, что Альвион мог решиться украсть наши эрендиллы. Всем казалось, что это недоразумение, которое рано или поздно разрешится. Мы еще не знали, что Зеннон действительно закроют. А еще через месяц начнутся изгнания.

Пока что, радостные, что вырвались из школьных стен, мы пересекли Храмовую площадь по цветной азонитовой брусчатке и подошли к двухэтажному зданию Музея рядом со зданием Совета – прямо напротив Храма Зеннона.

Мне всегда нравилось бывать в Музее, потому что здесь сухая история из учебников обретала плоть: первые карты Серры, где Зеннон был еще крохотным зернышком рядом с огромным пятном Черного леса, свадебный портрет Зеннона и Деи, портреты их детей, даже портреты каждого из горячо обожаемых Зенноном псов. И что мне нравилось больше всего – в Музее не было ни одного настоящего камня, только рисунки и муляжи. Запирать живые камни в Музее, как и носить их в качестве бездушных украшений, считалось варварством.

В Музее было только одно место, куда я никогда не рвалась – Зал славы Зеннона, посвященный всем тем, кому город был обязан своим богатством, красотой, благополучием. Мы пришли туда в самом конце, и мне хотелось затеряться где-нибудь по пути. Но меня бы не поняли.

В этом зале была целая стена, посвященная моему отцу.

Я подходила к ней со смешанными чувствами. С одной стороны, я отцом гордилась. На его счету числилось двадцать семь открытий и изобретений, включая разработанное сопряжение для нагнетания давления воды, – теперь вода могла поступать по трубам даже на самые высокие этажи. Но главное, отец довел световой щит Зеннона до совершенства, использовав эрендиллы, названные так в его честь. Именно благодаря им, Тени вот уже более пятнадцати лет ни разу не пробивали защиту города. Отец подарил Зеннону безопасность. Уже одно это гарантировало ему место в Зале славы.

С другой стороны, была я. Ни на что не годная дочь знаменитого отца. Самозванка и лгунья. Мне стоило большого труда сохранять в этом зале свою маску.

Наставница Флия красноречиво расписывала достижения отца, то и дело мне улыбаясь. Как никогда я чувствовала себя в центре всеобщего внимания, чувствовала неприязненный взгляд Кинна, который словно высвечивал мою ложь, и из последних сил старалась играть роль почтительной и не менее талантливой дочери.

Я стояла перед отцом и лгала – каждым своим взглядом, каждым движением, каждым вздохом. И пусть это был всего лишь его портрет, это было невыносимо. И, когда все потянулись на выход, я задержалась, всего на полминуты, чтобы сказать отцу «прости».

Всего на полминуты я сняла свою маску.

Этого оказалось достаточно, чтобы меня заметили.

Я повернулась, чтобы уйти, и столкнулась взглядом с Кинном. Тот сразу же отвернулся, но я обомлела. Вместо враждебности в дымчато-серых глазах сквозила растерянность.

После этого я постоянно чувствовала пристальное внимание Кинна, словно он оценивал меня, изучал, стараясь понять, какая Вира – настоящая. Рядом с ним мне пришлось удвоить свою осторожность. И всё же однажды я попалась.

Меня пригласили на свое тринадцатилетие брат и сестра Аксарры. Одно время сестра, Лея, та самая бойкая девочка, которая когда-то предложила сыграть в «Жабу», набивалась ко мне в подружки, а ее брат Марен чуть не каждый день признавался мне в любви. Но в целом они были неплохими, и, сложись всё по-другому, я была бы не против с ними дружить.

Уже несколько лет я только и слышала, какие умопомрачительные праздники устраивали Аксарры. И каждый год упорно отклоняла приглашения: я не могла рисковать. Но в этот раз ожидалось что-то невообразимое – катание на корабликах по Венне, пикник с играми в Садах Деи, световые иллюзии, а еще шептались, что для танцев пригласили едва ли не всю Гильдию бардов.

Невероятным усилием воли я заставила себя сидеть со скучающим выражением лица, выслушивая, как заливается восторженная Тами. И еще большее усилие мне потребовалось, чтобы отказать Лее и Марену.

– Дядя едет на Озёра, я еду с ним, – заявила я.

Лица двойняшек одинаково опали, и мне показалось, что Марен взглянул на меня как-то особенно грустно. Когда они ушли, и Тами унеслась вслед за ними, в надежде выведать еще какие-нибудь сочные подробности, я встала у окна, делая вид, что рассматриваю школьную оранжерею, всю в рыжих всполохах сентябрьского солнца. И, хотя в классе больше никого не осталось, тихо вздохнула, чувствуя, как в уголках глаз начинает щипать.

Ни на какие Озёра с дядей я не собиралась. В лучшем случае мне бы пришлось просидеть дома, в гордом одиночестве. А в худшем… Всегда была Нелла, которая не упускала возможности меня чему-нибудь поучить.

Хотя бы раз, хотя бы только раз побыть как все – повеселиться, забыв обо всем на свете, натанцеваться так, чтобы ноги болели, – разве я хотела слишком многого?

По щеке поползла предательская слеза, за ней – другая, в груди опасно заклокотало, и, чтобы не разрыдаться, я стиснула костяшку пальца зубами – до боли, до кровавого следа. Я не имела права плакать. Только не здесь.

В окне что-то пошевелилось, и с ужасом я поняла, что это чье-то отражение. Кто-то подошел ко мне сзади.

– Они сейчас вернутся.

Кинн. Медленно я разжала зубы, выпустив палец, и вытерла слезы. Выпрямила спину.

Когда я обернулась, Кинн уже сидел на своем месте, опустив голову к учебнику. Не поднимая глаз, я прошла к своему столу. Когда в класс ввалилась шумная толпа, мое лицо уже приняло свое обычное выражение.

Только Кинн знал, что палец я поранила не об оконную защелку. И только Кинн видел, что гордая Вира Линд – всего лишь маска. И я ничего не могла с этим поделать.

– Эй, Вира, ты идешь?

Я вздрогнула, увидев пухлые руки Тами у себя на столе.

– Что?..

Вокруг царила суета, все довольно переговаривались. Похоже, пока я предавалась воспоминаниям, урок Закона благополучно закончился.

Тами прыснула себе в кулак:

– Вира, ты в последнее время такая рассеянная. Это так на тебя не похоже! Ты часом не влюбилась?

Я повернулась, чтобы возразить, и тут наткнулась взглядом на Кинна, который исподлобья наблюдал за мной. Я сразу же отвернулась, покраснев против воли, словно меня на чем-то подловили.

Глаза Тами расширились:

– Вот это да! И кто он? Я его знаю?

Глупость Тами вывела меня из равновесия, и я сорвалась:

– Это не твое дело!

Тами заморгала, обидевшись, но тут же спрятала обиду за виноватой улыбкой:

– Да-да, конечно, извини. Это, и правда, не мое дело.

Она отошла к своим приятельницам и начала с ними яростно шептаться. От злости я едва не заскрипела зубами. И дернуло Кинна посмотреть на меня именно в этот момент. Из-за него и из-за этой дурочки Тами теперь вся школа будет сплетничать о том, что Вира Линд в кого-то влюбилась, и еще полшколы – утверждать, что именно в них.

Несколько раз я глубоко выдохнула, чтобы успокоиться. Вспомнила платье, которое дожидалось меня дома. Что ж, возможно, теперь подобные слухи были мне на руку. Вероятно, дядя даже был бы доволен.

Под конец дня Тами настолько утомила меня своим любопытством, что я была только рада сбежать от нее в библиотеку. Это было единственное место во всей школе, где Тами почти не появлялась, – она клялась, что у нее аллергия на библиотечную пыль. Хотя я была уверена: всё дело было в том, что библиотекарь Аррин очень строго относился к соблюдению тишины.

Я заняла привычное место за одним из столов в нише у окна, там, где я привлекала меньше внимания, подготовила книги и достала свои заметки. Но сосредоточиться никак не могла.

Тами ошибалась, я не была ни в кого влюблена. И уж в кого я точно не была влюблена, так это в Кинна, замкнутого и непонятного. Просто он был… другим. Единственным человеком во всей школе, который не лицемерил передо мной, не пытался втереться в доверие и напроситься на дружбу или, убереги Серра, притвориться влюбленным в меня, – я уже перестала считать, сколько было таких попыток. Шесть лет непрестанной лжи заставили меня ценить искренность.

И всё же после того случая с Аксаррами между нами с Кинном что-то неуловимо поменялось. Когда я поняла, что он не собирался срывать с меня маску, мне словно стало легче дышать.

А теперь, сидя в библиотеке, я ждала, когда Кинн придет для наших занятий по наречиям Серры.

Наставник Луккиан всегда верил, что совместная работа идет учебе на пользу. Именно на его уроках, изучая разные наречия, мы занимались в парах. Моей бессменной напарницей была Тами, вместе с Кинном со страдальческим видом сидел Марен.

В прошлом году, когда мы закончили изучение основных наречий, Наставник Луккиан объявил, что в дополнение к классным занятиям мы должны будем попарно представить одно из островных наречий – рассказать о фонетических, грамматических и лексических преобразованиях на протяжении всей истории Серры и о влиянии на другие наречия.

– Без изменения нет жизни, – сказал Наставник на древнесеррийском, которым время от времени любил пощеголять. – Поэтому я прошу вас разделиться на пары по-иному. Сейчас для каждого юноши я озвучу наречие, а вы, барышни, сможете выбрать то, которое вас больше заинтересует.

Наставник Луккиан, кажется, искренне не понимал, что его предложение могло быть истолковано как-то по-другому. Между тем в классе взметнулись возбужденные шепотки, преимущественно со стороны девушек.

Наставник попросил всех юношей выйти вперед и назвал шесть островных наречий. Едва он закончил, поднялся гвалт, каждая моя одноклассница что-то выкрикивала.

Сраженный таким воодушевлением, Наставник Луккиан кое-как распределил первые четыре пары. Оставались только Марен и Кинн. Марену достались Худые острова, и даже его сестра, которая всегда его выручала, не стала выбирать наречие простых рыбаков. Кинн, напротив, получил Пряные острова, с одним из самых своеобразных и интересных наречий в Серре, но никто не стремился выбирать Кинна.

Из девушек без пары были только Тами и я, и она не рискнула сделать выбор первой. Избегая умоляющего взгляда Марена, спокойно и холодно, я сказала:

– Пряные острова.

Сзади донесся облегченный вздох Тами.

С тех пор раз в неделю мы виделись с Кинном в библиотеке, чаще всего каждый молча сидел со своей стопкой книг и выписывал необходимые сведения. Изредка мы сверяли свои успехи.

Со временем я поняла, что с нетерпением дожидаюсь этих почти молчаливых часов, когда мне не надо было притворяться ледяной и гордой Вирой Линд.

Когда в начале этого года Наставник Луккиан снова предложил дополнительные занятия – на этот раз для изучения малых наречий, – я, не задумываясь, выбрала Кинна, хотя на этот раз ему достались трудные малые наречия юга. Мне бы не хватало нашего молчания.

А сегодня Кинн опаздывал.

Я убедилась, что поблизости никого нет, и из стопки заметок вытащила помятый листок бумаги. На нем было нарисовано восточное побережье Серры и Пряные острова. Этот листок Кинн выбросил еще в прошлом году, а я, повинуясь минутной блажи, подобрала и сохранила.

Это просто потому, что я люблю карты. А Кинну они явно удаются, – это понятно даже по наброскам.

Я услышала шаги за пару мгновений до того, как Кинн подошел к столу, и едва успела спрятать листок. Чувствуя, что краснею, я сделала вид, что погружена в работу, чтобы не встречаться с Кинном взглядом.

– Привет, тебя можно отвлечь?

В голосе Кинна не было ничего особенного, но отчего-то его было приятно слышать.

Я подняла голову.

– Да, конечно. В чем дело?

У Кинна в руках был небольшой деревянный ящичек. Сердце у меня неприятно ёкнуло.

– Наставник Сарден просил оказать ему услугу. Тут геррионы. Их необходимо рассортировать по силе. Нужна точность, и я подумал, что, возможно, ты сможешь помочь.

Руки у меня похолодели, словно я уже прикоснулась к геррионам.

Несколько секунд, не дыша, я смотрела на ящичек в руках Кинна.

– Я… – голос предательски дрогнул.

Как я могу отказаться, не вызвав подозрений? Грудь сдавило, голова закружилась, и стало так плохо, что я подумала, что сейчас потеряю сознание.

От Кинна не укрылось мое замешательство:

– С тобой всё в порядке?

Я постаралась взять себя в руки.

– Да, конечно. Я бы помогла, просто… Сколько сейчас времени?

Я нашла глазами настенные часы и, от волнения едва различив тонкие стрелки, сделала вид, что удивилась:

– О, уже четыре часа. Мне надо спешить домой. Меня ждет платье… Сегодня последняя примерка.

Заметив недоумение в глазах Кинна, я опустила взгляд на заметки и сдавленно сказала:

– Послезавтра моя помолвка.

Мне показалось, что я услышала резкий вдох, но когда Кинн заговорил, его голос был как обычно ровным и отстраненным:

– Конечно, если тебе надо спешить… Я сам справлюсь.

Чувствуя странное желание расплакаться, я торопливо собрала заметки и книги и уже приготовилась уйти, когда Кинн тихо сказал:

– Поздравляю.

Я нашла в себе силы слабо улыбнуться и кивнуть, а потом зашагала прочь так быстро, что даже ковер не смог заглушить мои шаги, отчего библиотекарь Аррин оторвался от заполнения каталога и поднял на меня удивленный взгляд. Стараясь не показать, что руки у меня трясутся, я положила книги на дубовую стойку и отстраненно-вежливо попросила:

– Если можно, поскорее, пожалуйста.

Пока библиотекарь оформлял возвращенные книги, я сцепила перед собой руки, до боли впившись ногтями в подушечки пальцев.

Когда-то мне казалось, что мы с Кинном похожи на два самых высоких пика Серебристых гор – такие же недостижимые, холодные и одинокие.

Пусть так и останется.

Особенно теперь, когда мне предстоит выйти замуж за другого человека.