Читать книгу Изнанка судьбы - Алина Лис - Страница 3

Франческа

…В стылых мартовских сумерках тлеют свечи. Дрожат на ветру, но не гаснут, как заговоренные. Запах оплавленного воска висит над долиной, мешаясь с запахами мокрого камня, прелой листвы, сожженных трав и дыма от факелов.

Короткий, отчаянный крик: «Не надо! Я буду хорошей! Не трогайте Терри!»

Кровь на моих руках. Кинжал, застрявший в теле мага. Пробирающий до последней жилочки, тихий, жуткий шорох. Смерть проносится мимо, не задев, лишь опалив леденящим дыханием щеку.

Снова крик: «Терри-и-и!»

И небо – сиреневое вечернее небо – падает в долину…

За секунду до того, как стоящего рядом человека разорвет на части, за мгновение до того, как второго, чуть дальше, вплавит раскаленной волной в темный камень, а происходящее превратится в нечеловеческий кошмар, я вспоминаю, что это все – сон, морок. Открываю глаза, сдерживая рвущийся на волю крик.

Снова тот же кошмар. Прошел почти год с тех пор, как сон возвращал меня в долину Роузхиллс.

За окном сумерки Изнанки. Не вечерние, рассветные. Чуть покачивается полог кровати, за витражным окном сереет небо.

– Чш-ш-ш. Что случилось? – Горячие объятия заставляют чуть отступить навалившуюся жуть. Воспоминание не уходит навсегда, просто прячется в тень, как прячется в кустах хищник, поджидая добычу.

– Ничего.

Губы касаются моего виска, спускаются чуть ниже к мокрой щеке:

– Ты плакала?

– Кошмар приснился. Я тебя разбудила? Прости.

Хмыкает:

– Я только лег.

– Опять до утра сидел за гримуарами? – говорю я с притворной строгостью.

– Угу.

– А потом дрыхнуть до обеда будешь?

– Угу. – Он обнимает меня чуть крепче и недовольно замечает: – А ты опять в сорочке.

– Конечно. Что мне, голой ложиться?

Он вкрадчиво шепчет мне на ухо: «Было бы неплохо!», и я чувствую, как горячая ладонь скользит вверх по ноге, задирая тонкую ткань.

– Ты же спать хотел.

– Угу.

– Ну хватит.

Пальцы уже поглаживают подколенную ямку – легонько, нежно. От прикосновений по коже бегут мурашки.

– Неужели хватит? Мы же только начали, – и рука движется дальше, вверх по бедру, чуть стискивает ягодицу, пытается проникнуть меж ног…

Тело отзывается на ласки, но память о кошмаре слишком свежа. Душой я еще там, под холодными небесами долины Роузхиллс. Они не располагают к любовным утехам.

Я отпихиваю его и отворачиваюсь.

– Давай спать.

– Спать – отличная идея, – соглашается Элвин, прижимая меня к себе и медленно целуя в шею, пока пальцы все так же гладят кожу с внутренней стороны бедра. Чувствую возбуждающий холод металла на своей груди сквозь ткань сорочки.

Низ живота наливается пульсирующим теплом. Элвин слишком хорошо знает мое тело, чтобы я смогла долго сопротивляться.

– Перестань, – придыхание, с которым я говорю это, выдает меня с головой.

– Что перестать? – спрашивает он обманчиво-невинным тоном. – Перестать делать вот так? – ладонь ложится на живот, спускается ниже и чуть надавливает, заставляя меня ахнуть и выгнуться.

– Да-а-а, – выдыхаю я и откидываюсь назад, чтобы прижаться к нему плотнее. Сорочка скомкана и задрана до талии, обнаженными бедрами я ощущаю его возбуждение. Металлические пальцы пощипывают и сжимают твердые горошинки сосков, и я уже не пытаюсь сдержать стонов. Сама чуть раздвигаю ноги, чтобы ему было удобнее, и ощущаю прикосновение к самой чувствительной точке моего тела.

Шепот на ухо:

– Перестать делать вот так? Да, сеньорита?

– Да-а-а!

– Неужели сеньорита действительно хочет, чтобы я прекратил?

– Не-е-ет, – всхлипываю я, чувствуя во всем теле вожделеющую слабость. Сейчас я сделаю что угодно, лишь бы он не останавливался.

– Тогда чего сеньорита хочет? Этого?

Я снова всхлипываю, ощущая его полную власть над собой. Жаркий выдох опаляет ухо, зубы чуть прикусывают мочку, а неутомимые безжалостные пальцы продолжают дразнящую ласку. Я раздвигаю ноги шире в безмолвной просьбе, и он гладит там, прикасается к чувствительному местечку. Слишком нежно, слишком легко, вынуждая меня стонать от желания и разочарования.

– Да-а-а, – я трусь об него, выгибаюсь, прижимаюсь плотнее, ощущая на шее его учащенное дыхание.

Это его любимая игра. Заставить меня обезуметь от вожделения, забыть о приличиях. Чтобы я сама просила взять меня. Какой бы развратницей я ни стала за эти десять лет под его руководством, в такие мгновения на меня всегда находит странная немота. Чем сильней желание, тем постыднее признаться в нем.

Но в этот раз он сдается первым.

– А, к грискам все! Хочу тебя.

Чувствую, как он входит в меня, и снова выгибаюсь, не в силах сдержать возбужденного стона. Двигаюсь в едином ритме с ним, вскрикивая каждый раз, когда он вторгается глубоко и резко. Его пальцы снова начинают ласкать меня – в этот раз никакой нежности, он делает это яростно, почти грубо. И эта грубость, этот напор откликаются во мне восхитительным разрядом. Каждое его движение продлевает удовольствие, вызывая все новые и новые спазмы наслаждения.

Бешеные толчки, всплески блаженства и упоительное чувство беспомощности в мужских руках. Чувство принадлежности ему – целиком, без остатка. Он стискивает мои бедра, хриплый рык над ухом, боль обжигает шею чуть выше ошейника.

И несколько мгновений тишины, когда все закончилось, но мы еще одно целое.

Его руки – горячая, человеческая, с длинными пальцами музыканта, и вторая – странный механический уродец – обнимают меня. И от этой близости, от того, что мы вместе, находят такая теплота и сумасшедшая нежность, что хочется расплакаться.

– Фра-а-ан, – он произносит это едва слышно. Так, словно ему просто нравится звук моего имени. – Моя Фран.

– Твоя, – соглашаюсь я и откидываю голову, ищу губами его губы. – А ты меня за шею укусил! Вурдалак недоделанный.

– Прости, – в голосе не слышно раскаяния, только самодовольство. – Больно? – он проходится языком по следу от укуса и легонько дует на него.

– Не очень, – мне даже нравится, когда он оставляет свои метки, пусть потом их приходится маскировать шарфами и пудрой.

– Хорошо. Вот теперь – спать. Можешь даже сорочку оставить, стесняшка.

Под ехидное «очень вовремя» я стягиваю сорочку и поворачиваюсь, чтобы положить голову ему на плечо. И засыпаю без страха.

Когда он рядом, когда мы спим в обнимку, Роузхиллс и другие кошмары обходят мои сны стороной.

Элисон

– Ты дурочка, счастья своего не понимаешь, – Китти надувала губки и разглядывала себя в зеркало. Судя по довольному выражению ее лица, то, что она в нем видела, ей очень нравилось. – Будешь графиней.

– Он гадок!

– Ну почему сразу «гадок»? На любителя. Говорят, его мать была из Эль-Нарабонна, поэтому такой темненький, – она хихикнула. – Еще брился бы почаще или отпустил бороду. И бровушки эти… Зато богатый. И нас наконец-то смогут посватать.

– Я не выйду за него, – устала повторять. Эти слова – как заклинание, которое не работает.

– Выйдешь, куда ты денешься.

В последние дни было ощущение, что я ступила в трясину и теперь бесполезно барахтаюсь. О свадьбе говорили как о решенном деле.

– Саймон еще мог бы все отменить, как глава семьи. Да где его искать? – вздохнула Фанни. – Элисон хорошо хоть при муже будет. А нам – побираться и жить милостью дяди.

– Саймон? Да он у маменьки из рук ест, а она сама не своя от радости, что избавилась от меня.

– Не говори так, Элисон. Мама желает тебе счастья. Мы все желаем. А Саймон терпеть не может сэра Оливера. Он бы ему снега зимой не отдал, не то что сестру.

– Какой он все-таки эгоист! – каждый раз, как я вспоминала о брате, становилось горько. – Неужели не мог хоть немного о нас подумать?

– Ты тоже эгоистка. Отказываешься выходить за Блудсворда, а он – наше спасение.

– Китти права. Семья важнее всего. Каждый делает что может. Ты старше, вот от тебя большего и ждут.

– Но как же… я ведь тоже человек? Тоже заслуживаю счастья? – Неуверенно это у меня как-то получилось. Словно я сомневалась в своих словах.

– Пф-ф-ф, хватит слез, – Китти приложила к шее кружевной воротничок. – Ну разве я не красавица? – воскликнула с таким искренним кокетством, что нельзя было не улыбнуться в ответ. – На свадьбе Элисон все кавалеры будут мои!

– Элисон, не будь такой переборчивой. Мы думали, к тебе и эсквайр не посватается, а тут целый граф. Что тебе не нравится? – спросила Фанни.

– Подумаешь, горбун, – поддержала ее Китти. – А у тебя припадки. И воображаемые друзья. Не будь эгоисткой, Элисон. Подумай о семье!

Может, она права? И я действительно эгоистка?

Я попыталась подумать о семье. Но вместо этого снова вспомнила вязкую тьму в глазах его сиятельства и предвкушающую улыбку на смуглом лице.

* * *

Первый раз я увидела графа Блудсворда в двенадцать лет, аккурат в свой день рождения. Цвела сирень, ветер обрывал с яблонь белые лепестки, и жужжали мохнатые пчелы.

Он приехал вместе с дядей Грегори. Я сначала и внимания не обратила – мы с Китти и Фанни играли в крокет во дворе. Солнце так и палило, словно уже лето, все захотели лимонаду, я сказала, что сбегаю – попрошу прислугу принести.

Побежала и наткнулась на дядю с его другом. Они как раз входили в дом. Хотела проскочить между ними, но дядя ухватил меня за плечо.

– Тпру, мисс Майтлтон. Куда вы так торопитесь? Разве вас не научили, что благовоспитанным девицам не следует носиться, как челяди?

– Будьте добрее, Грегори, – хорошо помню, как жутко стало, когда услышала этот медовый голос. День жаркий, а у меня мороз по коже. – Я ведь правильно понимаю, что это сама виновница торжества? В такой день следует быть с ней помягче, мой дорогой друг.

Я съежилась, попробовала выскользнуть. Не тут-то было. Дядя Грегори крепче сжал пальцы и укоризненно покачал головой.

– Где ваши манеры, леди? Поприветствуйте моего друга. Граф Оливер Блудсворд, член палаты лордов. Оливер, это моя племянница, Элисон Майтлтон.

– Доброго дня, сэр, – пискнула я. Сделала книксен и лишь тогда осмелилась посмотреть на него.

Отчего-то граф с первой минуты показался мне таким же страшным, как его родовое имя. Лицо у него было грубое, некрасивое – с большим носом, густыми почти сросшимися бровями и тяжелой челюстью, но смеяться над ним не хотелось. Над такими не смеются, их боятся.

Особенно мне запомнились глаза – две бездонные ямы, полные тьмы.

– Наслышан, наслышан. Вот вы какая, юная леди, – он говорил лениво, вроде бы небрежно, но так и ел меня глазами.

Я еще раз сделала книксен. И заверила, что мне очень приятно. Хотя приятно совсем не было.

Только когда он отвернулся, скинул с плеч плащ и отдал его дворецкому, я заметила, что друг дяди Грегори горбат.

* * *

А потом граф Блудсворд сдружился с папенькой и стал частым гостем в Гринберри Манор. Всякий раз, видя меня, он пакостно улыбался и спрашивал, как у меня дела. И еще иногда дарил конфеты.

Я брала подарки – отказываться было неловко. Если отказаться, граф начнет расспрашивать, почему я не хочу конфетку и что случилось. И если при этом рядом окажется маменька или кто-то из взрослых, они непременно примутся стыдить меня за невоспитанность. А граф с благостной гримасой будет рассуждать, что, мол, кто же поймет этих детей. Дети с их безмятежными радостями так бесконечно далеки от угрюмых озабоченных проблемами взрослых. Детство прекрасно, так будем снисходительны к капризам юной леди.

Так что конфеты я брала, но не ела никогда. Все казалось, что они пропитаны ядом или еще какой гадостью. Иногда я даже представляла, как граф разворачивает хрустящую золоченую бумагу, в которую завернуты конфеты, медленно, со вкусом облизывает их, высунув толстый красный язык, а потом заворачивает обратно. Фу, противно.

Я их даже детям слуг не отдавала – никого так не ненавидела, чтобы подсовывать конфеты, которые облизал его сиятельство. Просто выкидывала или прятала.

А графа я боялась до мелкой дрожи. Он все время смотрел на меня, как на самую большую, самую вкусную в мире конфету. И улыбался, как облизывался. И разговаривал – вроде обо всем на свете, как обычный взрослый, но мне в снисходительном журчании его голоса чудилось: «Ты будешь моей, маленькая Элли, ур-р-р!»

Порой даже думалось, что Блудсворд сошелся с папенькой только затем, чтобы быть поближе ко мне.

Чтобы оправдать этот страх, я рассказывала самой себе истории о графе. В них он представал то людоедом, то и вовсе вурдалаком из нянюшкиных сказок.

Правда, света он, в отличие от тех же вурдалаков, совсем не боялся. Только щурил глаза на солнце, как кот.

А потом я воочию убедилась, как справедливы мои страхи.

* * *

Это случилось в том же году, летом.

Малина вымахала густая, высокая. Ее заросли подступали к задней стене Гринберри Манор, и я, ускользнув от мисс Уайт через малую калитку, бродила по краю кустарника. Общипывала ягоды и отправляла их в рот – прямо так, немытыми. Так вкуснее.

Крупная и душистая малина пахла вареньем, которое мама всегда распоряжалась открывать на Мидст [1]. И еще летом и чем-то очень хорошим. А косточки застревали в зубах, как всегда.

Я почти вышла к главной дороге, когда наткнулась на Блудсворда.

– Какая встреча, о моя сладкая Элисон.

Сегодня от него снова разило кровью. А рядом не было совсем никого из взрослых. Никто даже не знал, где я. Когда еще хватятся, когда станут искать в малиннике?

Мне стало очень страшно.

– Здравствуйте, сэр. – Я попятилась, но он подошел ближе. И облизнулся.

– Что вы делаете здесь одна, бесстрашная Элисон? Разве матушка не предупреждала вас, что юным леди опасно прогуливаться по глухим местам в одиночестве? – продолжал он все так же шутливо.

– Предупреждала. Я уже иду домой, – я хотела в доказательство своих слов удрать к калитке, но он поймал меня за руку.

– Я провожу вас, милая Элисон.

– Не надо! Я сама!

– Тс-с-с, скверная девчонка! Не надо спорить со старшими, – в игривом голосе прорезалась сталь.

А потом из-за наших спин раздалось глухое:

– Отпусти девочку.

Блудсворд повернулся, но моей руки не выпустил. Так что и мне пришлось повернуться вместе с ним.

– Ба, какая встреча, – граф все же отпустил мое запястье, чтобы шутливо взмахнуть руками. Тут бы мне и убежать, но я осталась стоять. – Не ожидал встретить вас здесь… святой отец.

Мне показалось, что последние слова он сказал так, словно издевался. Или не верил, что отец Вимано – священник.

– И чем вызван ваш интерес к этому милому ребенку… святой отец?

– Я ее духовник. С благословения ее матери.

Отец Вимано в этот раз не улыбался. Лицо у него было мрачное, даже злое. И стоял он, весь подобравшись, и смотрел на графа, будто прикидывал, куда бить удобнее. В ту минуту патер показался мне очень сильным. Я знала, что священникам нельзя бить или калечить людей, но тогда подумала, что отец Вимано, если будет надобность, сможет и ударить, и искалечить.

И от этого стало спокойно.

Он едва мазнул по мне взглядом и велел:

– Иди отсюда, Элисон.

– Идти… – я растерялась. – А как же вы?

– Иди. Все будет хорошо. Твои родные, наверное, волнуются.

Он все правильно говорил, но я не хотела оставлять отца Вимано наедине с вурдалаком, который не боится солнечного света.

– Может, помощь позвать?

Блудсворд глумливо улыбнулся:

– Помощь?! Помилуйте, моя бедная Элисон! Не начался ли у вас один из тех странных приступов умопомрачения, которые, как я слышал, весьма обычны для вас? Какую помощь вы собрались звать? И для кого?

– Иди, Элисон, – повторил отец Вимано с таким видом, как будто знал, что делает.

Я и ушла.

Больше я его в живых не видела.

* * *

– Терранс!

Молчание.

– Терри, выходи. Ну пожалуйста!

Тихий смешок. У стены появился полупрозрачный силуэт:

– Чего тебе, Элли?

– Терри, мне ужасно плохо. Мне надо кого-нибудь обнять и поплакать! Я так больше не могу!

– А я тут при чем?

– Гад! Гад ползучий, – я села на кровать и заплакала.

Призрак опустился рядом:

– Ты же знаешь, я не могу тебя обнять.

Я сердито отвернулась. Обняла подушку, уткнулась в нее, но все равно чувствовала, как Терранс смотрит ласково и насмешливо. Под его взглядом слезы сами высыхают, но я все равно продолжала выдавливать из себя всхлипы. Очень хотелось, чтобы он меня пожалел и утешил.

– По какому поводу плачем, Элли?

– А то ты не знаешь? Ты же всегда рядом.

– Все равно расскажи. Станет легче.

– Все не так. В моей жизни все не так, Терри. Моя мать – истеричка, единственный друг – призрак. Мой брат сбежал с ши накануне слушания дела о наследстве. У меня приступы падучей, галлюцинации и провалы в памяти. И в довершение всего на мне хочет жениться мерзкий зловещий горбун. Этого недостаточно, чтобы плакать?

– Ну, если смотреть на дело с такой стороны…

– А с какой еще, Терранс?

– Можно перебирать свои утраты и становиться беднее. Можно вспоминать, чем владеешь, и становиться богаче. Не ты ли недавно жаловалась, что на тебе никто не хочет жениться?

– Ох, Терри. Лучше бы это оказалось правдой… Ты видел Блудсворда?

– Нет.

– Почему?

Странная улыбка пробежала по призрачным губам:

– Когда он рядом, я не рискую даже подглядывать. Он слишком опасен.

– Почему этого никто не замечает?

– Люди смотрят глазами. У тебя зрячая душа, Элли.

Я отбросила подушку и сердито вытерла слезы:

– Толку от нее. Знать бы, существуешь ли ты на самом деле. Может, Китти права и я чокнутая. А ты – мой воображаемый друг.

– Ты не можешь сомневаться во мне и в то же время просить помощи. Выбери что-то одно.

Я подняла голову. Сейчас Терранс почти не просвечивал.

Странно, но он рос вместе со мной. По чуть-чуть, незаметно, но все же. Я раньше думала, что призраки не растут.

Сейчас его издалека можно принять за подростка. Ростом едва с меня, даже чуть ниже. Скуластый, бледнокожий, с раскосыми зелеными глазами. Темные взъерошенные волосы слегка вьются на концах. Короткий жгут косички, от правого виска перевитый разноцветными шнурками.

Красивый. Очень.

Я всегда любила смотреть на него. Как он двигается с мягкой грацией, как улыбается. Любила его негромкий голос. И его жестокую правдивость.

Если бы он был настоящий…

– Тебя ведь никто не видит, кроме меня, Терри.

– Так надо.

– Толку от тебя, – горько сказала я. – Не обнимешь, не утешишь. Одни поучения.

Призрак покачал головой.

– Принцесса, зачем вы ждете, что я буду делать то, что вы и сами в силах сделать?

– Вот об этом я и говорила! Одни поучения. И давно хотела спросить: почему «принцесса»?

– Потому что до королевы тебе еще расти и расти.

Вот всегда он такой.

– Слушай, Терри. А зачем я Блудсворду? Он мог бы найти жену знатнее, богаче…

– А я откуда знаю, – призрак очень натурально удивился. Так натурально, что я поняла: знает, но не скажет. – И да, я дам тебе кое-что гораздо лучше утешений. Совет.

– Дай совет. Что мне делать? Саймон мог бы меня спасти, но Саймона здесь нет.

Терри покачал головой в удивлении:

– Это же очевидно! Найди его и заставь вернуться.

– Как?! Подойти к ближайшему холму и постучать?

– Общение с сестрами плохо влияет на тебя, Элли. Неужели ты откажешься от путешествия только потому, что не знаешь дороги?

Я вскочила и начала мерить комнату шагами:

– Мне нужен проводник. Так, Терри? Хватит намеков, давай сразу к делу! Кто может знать дорогу на ту сторону холмов? Маг?

– Обычный маг здесь не поможет.

– Я же сказала, хватит игры в загадки. Где взять необычного?

– Я слышал про одного…