Читать книгу Другие вольеры. Волонтёрские записки - Алина Пожарская, Алина Евгеньевна Пожарская - Страница 2

В зоомагазине, в шкафу за стеклянной дверью, лежит чихуахуа. Над ним табличка: привит, кастрирован, в роду такие-то и такие-то личности, цена – сорок тыщ.

Чихуахуа лежит на боку, будто выполняет команду «Умри!». Косит пластмассовым взглядом в зал магазина.

Рядом останавливаются две девушки.

– Смотри, на игрушку похож!

Это звучит умилённо. Умилённые, страшные слова.

В соседнем шкафчике – площадь у них примерно как у аквариумов средней величины – сидит шпиц. У шпица приступ интроверсии, он повернулся мордой к стене и мохнатым задом – ко всему человечеству. Привит, кастрирован, расчудесная порода такая-то, сорок пять тыщ.

Кристинка ждёт меня снаружи. Магазин этот – рядом с приютом, обычно мы закупаемся в другом магазине, около её дома, там нет животных. Сюда она вообще заходить отказывается. «Концлагерь», – говорит.

…Однажды, дежуря в редакции, я написала этому магазину письмо: что происходит? Почему они лежат на боку и уходят в себя? Жара? Тоска? Нехватка движения и игр? Водка-наркота? (Ладно, последних двух слов я не писала, но они неотступно, под незатейливый проигрыш, пелись у меня в голове.)

Ответили. Собак утром и вечером привозит-увозит специальный заводчик. Выгуливают специальные выгульщики. И собакам не жарко: под потолком аквариума, если вы заметили, колыхается специальная синяя мишура. Это кондиционер. А на стёклах написано, чтобы люди костяшками не стучали и вспышками с телефона не сверкали. Всё под контролем, всё идёт по плану.

И я склонна верить. Взять и разлюбить магазин было бы лицемерием: у них бывают жирные скидки, что позволяет покупать для приютских больше, а ещё они сотрудничают с благотворительным фондом – у выхода стоит большая красная корзина, куда собирают корм и лекарства, а фонд развозит в приюты, и в наш тоже.

Строго говоря, это двойной стандарт: приют и зообизнес разделяет баррикада из сена и колючей проволоки. Чем больше собак покупают, тем меньше шансов на пристройство у тех, других, наших.

Но на магазин грех жаловаться. Нам любая помощь нужна.

Словом, не сомневаюсь, что с аквариумными собаками обходятся настолько гуманно, насколько позволяет система.

Но пластмассовость во взгляде у чихуахуа никуда не уходит. Ей некуда деться, как некуда деться и соседу-шпицу от людей вокруг. Это лазейка, сквозь которую сочатся, сочатся на них тоска и уныние.

Они на виду.

…Я забираю консервы, пелёнки, купленные на деньги жертвователей. Трамбую в пакеты и выхожу к жмурящейся от солнца Кристинке. Она отбирает у меня один пакет, и мы идём к промзоне.

* * *

– Аля! Прячься!!

Спрятаться на полигоне негде, поэтому я встаю в бойцовскую позу и протягиваю руки для обнимашек. И не падаю только потому, что те, кто собирался сбить меня с ног, в итоге подпирают с двух сторон. Царь и Марфа. Они не очень-то крупные – скорее поджарые, – но из вольера вылетают на полной скорости, отсюда и Кристинкино предостережение.

Уважив, облапив и обшерстив меня, они тут же переключаются на следующий объект: волонтёршу Майю с печеньками.

Царь и Марфа – соседи по вольеру, и все удивляются, узнав, что они не родственники. Оба весёлые и разбитные, и у обоих узор – коричневые этюды на белом. Один узор на двоих, только Царь гладкий, а Марфа курчавая, и нос у неё чуть лисий. А ещё они вечно во всём соревнуются, хоть и получается это у них не агрессивно, а весело. Сангвиники, что тут скажешь.

– Царь, иди нафиг! – Майя машет руками, отгоняя белую морду от Марфиной порции крекеров. Марфа прекрасно понимает царёвские настроения – она такая же – и не злится: быстро уминает крекеры и подметает хвостом полигон.

– Пофоткай меня с ними, – просит Кристинка. – Если нормально выйдет. Они ещё долго тут дебоширить будут.

Фотки нужны для приютского паблика: хоть Царь с Марфой и не щенки – по человеческим меркам им под тридцатник, – шанс на пристройство у них неплохой: видные, общительные, бесшабашные собаки.

Кристинка переделывает свой рыжий хвостик, возродив его чуть выше, на макушке, оправляет синий комбинезон – яркий, новый, ещё не порченный крысами – и принимается за своих подшефных. Наклоняется над Марфой, чешет курчавый затылок, опускается на корточки, жмурится, тискает обоих и в конце концов берёт Царя в охапку и усаживает его перед собой на задние лапы.

– Вот мы какие красивые! Самые красивые! Ну как такого не взять!..

Я недавно обчиталась умных книжек про собачий язык – «Сигналы примирения», «По ту сторону поводка»[1] и так далее. Там, если вкратце, – о том, что псовые понимают нормальные человеческие сигналы по-своему и некоторые сигналы им неприятны. Книги подарили мне волшебный мир знаний и мозговой перекос: теперь я невольно анализирую сценку между Кристинкой и собаками и представляю себе, о чём Царь с Марфой сейчас могут думать. Получается примерно как у Джойса – поток сознания.

Села нос к носу: вызов угроза аларм!

Наклоняется над Марфиной головой: доминирование угроза аларм!

Обнимает Царя и достаёт телефон для селфи: а это вообще что за штукень тупорылая носом тычут аааааааааа помогите!!!

– Ты бы покинологичнее встала, что ли, – говорю. – Кинологи фотки увидят и не поймут.

– Да что ему сделается, если три секунды попози… – отзывается Кристинка и захлёбывается от царёвского поцелуя: улучил момент.

* * *

По сути, она права. Если эти фотографии и попадутся на глаза паре-тройке кинологов, те просто поплюются и забудут. Но нам-то нужно привлекать широкий круг людей, а широкому кругу тисканья и селфи с улыбкой в камеру нравятся больше. Да и на Кристинку собаки реагируют как люди, только со смещением фокуса. Людям нравится её трогательная внешность, а собаки видят прежде всего то, что под ней. У Кристинки полная гармония в этом плане.

А родной пёсий язык, язык жестов и телодвижений, в приюте за ненадобностью уплывает. Вернее, забивается в глубины сознания, и вытащить его обратно не так-то просто.

Но главная причина, почему человечий язык приютские псы принимают взахлёб, – думаю, в другом.

Им не хватает внимания.

В магазине животные вниманием измучены. Что с того, что там висит табличка – стекло руками не лапать? Взглядами тоже залапать можно. Отсюда тоска и уход в себя.

Здесь, в приюте, – другая крайность. Здешние – брошены и непрошены. И когда приходят волонтёры – полигон светлеет.

Гулянки. Игрушки. Почесушки. Крекеры. Да крекеры – чёрт с ними: вкусно, невкусно, ты дай, разберёмся.

В жизни на десять минут появился смысл. У тех, магазинных, – десять минут отдыха от людей, у этих, приютских, – десять минут людей.

Это другие вольеры.