Читать книгу Дай мне знать, если все еще… - Алина Вадимовна Кривенец - Страница 6

Утро в родном доме. На этой самой кровати спала маленькая девочка восьми лет. Она писала записки Святому Николаю и Деду Морозу. Да, в свои восемь лет, она в них верила, и даже больше, нежели в то, что в жизни все будет так, как только захочешь: настоящая и единственная любовь, белоснежное свадебное платье, длинная кружевная фата, собственная яхта, загородный дом и так, по мелочам.

Этой восьмилетней девочкой была я. Сколько лет прошло с тех пор? Двадцать. Много, мало? Сейчас, когда я лежала на этой кровати, казалось, что прошла целая жизнь. А с переездом в другую страну, началась новая. Только уже без веры в настоящую и единственную, белоснежное, кружевную и так….по мелочам.

Бабушка уже была на кухне и готовила завтрак. Обычно, эта кухня принадлежала только ей. Два года я прожила с бабушкой и дедушкой.

– Ба, ну еще пять минут! – кричала я, когда она будила меня в школу.

А на столе уже ожидал завтрак: мое любимое яйцо всмятку и овсяная каша с маслом. Я с удовольствием съедала все, что ты готовила на завтрак. Я любила твои завтраки, а когда возвращалась со школы – уже на первом этаже (а мы жилы на четвертом), слышала запах свежей выпечки. И никогда не ошибалась, что это – твоя выпечка. Это лучшие воспоминания моего детства.

– Доброе утро, – это звучало так нелепо этим утром.

– Садись, – мама выглядела очень уставшей, а мешки под глазами напоминали о вчерашнем дне. Хотя, она плакала, кажется, не больше пяти минут назад.

– Спасибо, я не хочу пока есть. Ты спала?

– Да, кажется. Обратно…? – не успела договорить, я опередила ответом.

– Я побуду с тобой, сколько будет нужно. Не брала обратный.

– Если тебе нужно быть там – бери билет. Я справлюсь.

В маминой голове не было обиды или скрытой просьбы остаться. Она уверенно сказала: «я справлюсь», и сомневаться в том, что она и сейчас справится, у меня не было ни единой причины. Она всегда справлялась. Даже тогда, когда хотелось завыть от боли.

– Нет, я побуду. Дней семь, а там посмотрю. Ты же помнишь, моя работа не привязана к месту.

– Не нужно видеться с ним. Я тебя очень прошу, – мама резко сменила тему разговора. Хотя, я знала, что она вспомнит его.

– Не собираюсь с ним видеться, – отрезала я, а внутри все сжалось то ли от неуверенности в собственных словах, то ли от борьбы с собственными желаниями. Борьбы заранее проигранной.

– Он живет с девушкой. Мне рассказала Таня.

– Я знаю, – металл в собственном голосе испугал меня.

– Я видела их в городе, – эта фраза была произнесена очень быстро, но при этом мама бросила на меня пронзающий взгляд. В нем читалось: «не нужно видеться».

И после этой фразы, я ощутила прилив дрожи: от кончиков пальцев ног – до макушки. Еще секунду, и казалось, что у меня начинается озноб. Мамино «я видела», воспринималось как полная реальность. Как то, что не подлежит никаким опровержением и сомнениям. Когда говорят: «Я знаю» или «Мне сказали» – есть повод усомниться. Нет-нет, это не серьезно. Это лишь слухи, и ничего больше. В нашем городе распространение слухов был едва ли не единственным родом занятий для многих. Мама их видела. А значит, больше никаких сомнений.

– Прекрасно. Он счастлив. Это главное.

– Не думаю, что он счастлив. Он меня увидел тогда. А в глазах… В глазах я не увидела счастья. Может, просто забыла, как выглядит счастье. Да, наверное, я забыла.

Мамина жизнь не была той жизнью, в которой есть место беззаботности. Мне было восемь лет, когда они с отцом развелись. Это был крах. Крах настоящей любви, в которую я, будучи маленькой девочкой, так искренне верила. Теперь перед моими глазами была другая картина: заплаканные глаза мамы и горький запах успокоительных трав, которые она принимала ежедневно. Так длилось около года.

С отцом мне разрешали видеться. Да, дедушка был против. Но, он молчал. Иногда с комнаты доносились обрывки фраз во время разговора мамы и дедушки. С этих обрывков я понимала, что отец ничего не делает для моего воспитания и лучше бы мне видеться с ним как можно реже. Запретить наши встречи никто не смел. Отца я очень сильно любила. Это была самая искренняя любовь, которая доступна только детям. А еще, во взрослом возрасте, она доступна израненным душам, которые смогли пройти все испытания и исцелились. Только об этом я пока не знала.

– Дважды в одну реку…

– Мам, не начинай. Я все поняла. Я взрослая девочка, ты помнишь?

– Помню. Взрослая, но глупая.

– А ты любила папу? – я никогда не задавала этот вопрос. Не решались, не было подходящего момента, не хотела вспоминать прошлое. А сейчас, было ощущение, что – пора.

Несколько секунд молчания, казалось, тянулись целую вечность. Я уже хотела повторить вопрос, когда прозвучал ответ, который я не ожидала услышать.

– Я не знаю, – на ее глазах были слезы.

Мне хотелось продолжать. Хотелось понять, почему так сложно дать определение любви и вообще, как понять, что это именно она. Но, раскрывать рану, возле которой уже появилась еще одна, совсем свежая, я не могла.

– Извини. Не будем. Может как-то в другой раз. Когда ты будешь готова. Когда я смогу задать еще один вопрос. Сейчас не получается.

– А с кем же ты оставила…?

– Котенка?

– Котенка.

– Соседка. Она с радостью за ним согласилась посмотреть. У нее тоже, две кошки.

Портреты бабушки и дедушки теперь стоял рядом. Оба – с черными атласными лентами. Я смотрела на портреты и понимала главное: они любили друг друга и прожили счастливую жизнь. Для меня они были примером сплоченности, взаимопонимания и любви… Как там говорят? Любовь до гроба. Бабушка прожила без него полгода. Вернее, без двадцати дней полгода. И вчера никто не осмелился сказать, что она рано ушла. Все прекрасно понимали, зачем она ушла и к кому.

– Я прогуляюсь.

– Помни, о чем я тебе сказала, – мама решила «добить» в третий раз.

– Я тебя услышала с первого раза. Нет, я не собираюсь.

– И, если даже увидишь, вдруг, пройди мимо. Будет сложно, но для собственного благополучия.

– Да, я все поняла.

Обычно, я не выхожу на улицу без макияжа. Легкий тон, туш, иногда – помада. Сегодня мне не хотелось ничего: ни легкого тона, ни туши, ни помады. Правда, легкий тон нужен был, чтобы спрятать следы от слез, которые не прекращались и ночью. Утром мне удалось взять себя в руки. Именно утром мне всегда становилось легче. Казалось, что самое худшее – позади. Только вот тебя, Ба, я больше никогда не смогу обнять. Но ты всегда рядом. Я это твердо знаю.

После мая месяца, в котором жадно глотала воздух в открытом окне и поспешно собирала чемодан, я вернулась впервые. Конечно, мне очень хотелось приехать раньше. И я буду жалеть, о том, что этого не сделала, Ба. Внутри я начинаю себя съедать мыслями: «Ты поставила выше всего свое «Я». Ты не приехала, не успела обнять, не успела сказать «люблю» самому близкому человеку». Мы же никогда не знаем наперед. Ба, ты меня простишь? Я знаю, простишь.

Прошло меньше года, но что-то в этом городе изменилось. То, что раньше мне казалось помпезным и величественным, имело жалкое зрелище. Проходя мимо единственного в городе кинотеатра, я ощущала жалость. А, ведь еще недавно, меня переполняла гордость и…. Да, меня переполняла любовь к Тебе.

– Алиса!

Тот самый момент, когда тебе хочется остаться незамеченной, но тебя, обязательно, заметят все. Знакомый мужской голос. Такой низкий, с мягким бархатом. Его я узнала сразу. Занавес открывается. Улыбка.

– Боже мой, как ты изменилась! Давно, надолго?

– Да ладно. Ничего я не изменилась, – искусственная улыбка в общении со старыми-добрыми знакомыми, меня всегда спасала. – Нет, я ненадолго. Бабушка, она…

– О, прости. Я не знал. Мои соболезнования.

– Спасибо. Ты как? Решил остаться?

– Да я вот завтра уезжаю. Нужно что-то менять. Этот город стремительно ведет к…

– Деградации, – перебила я.

– К деградации, – его роскошная улыбка опять напомнила мне то время, когда изо дня в день он усердно провожал меня домой. Даже тогда, когда я честно призналась, что в этом нет никого смысла. Как и нет никакого будущего. Общего будущего.

– Он знает.

– Прости, что ты спросил?

– Он знает. Это не вопрос.

– Не понимаю, о чем ты, – я сказала эту фразу настолько убедительно, что смогла обмануть даже сама себя. Только глаза мои никогда не умели обманывать. По крайней мере, Ты так всегда мне говорил.

– Брось. Ты прекрасно поняла, о чем я говорю и о ком. Ты точно решила, что это…. Ну, ты точно решила, что больше не хочешь? Хотя, у него уже другая жизнь.

– И у меня другая. Жизнь. – Я нарочно сделала паузу.

– Тем лучше. Просто, он звонил мне. Просил твой номер. Но, я же, действительно, не знаю твой новый номер. Как-то звонил тебе на старый. Тишина.

– Верно. Я его выбросила.

На самом деле, я не выбросила старый номер. Мне всегда казалось, что крайности – излишняя глупость. Или излишняя роскошь. Пока сама не сделала шаг, заступив за край.

– Так что, может, встретимся вечером? Завтра я уеду. Мы не виделись… Сколько мы не виделись?

– Около года, – ответила я лаконично.

– Точно, около года, – он нахмурил лоб и на секунду задумался. Слушай, а мне казалось, что не виделись всего-то месяц. Тем более, нужно встретиться и посидеть, как…

– Как год назад, – подхватила я. Не нужно. Поверь мне, это очень плохая затея.

– Как скажешь. Уговаривать тебя не имеет смысла. Если ты говоришь «нет», то никакие уговоры не действуют. Я помню, – он улыбнулся широко и настолько искренне, что за несколько секунд, пока его лицо украшала эта улыбка, в голове пронеслись десятки моментов прошлого.

– Ты знаешь, я до сих пор не могу понять, – он сделала паузу, так как знал, что я всегда готова «подхватить» то, что ему сложно озвучить.

– Почему он? – по его резко нахмуренному лбу, я поняла, что снова попала в точку.

– Да.

– Бывает такое чувство – любовь. Я думаю, поэтому.

– Брось. Он тебя не любил, – казалось, что эта фраза воспринималась им, как очередной триумф.

– Может, и не любил. Какая теперь разница? – с неподдельной легкостью спросила я. И правда, сейчас мне было легко.

– Да у тебя на лице написано, что ты его все еще… Ай, даже не хочу продолжать, – он скривился так, будто, действительно, говорил о чем-то невероятно противном.

– Не смотри на мое лицо, в таком случае, – юмор всегда меня спасал, даже в самых неприятных ситуациях.

– Умеешь ты пошутить там, где шутки вообще не к месту.

– А я рада была тебя увидеть! – это был тот случай, когда лучше закончить диалог и попрощаться. – Удачи тебе на новом месте, Марк.

Казалось, он не собирался больше говорить ни слова. Меньшее, что я хотела – обидеть его. Но получилось, что я опять «наступила» на больной мозоль. Даже, когда я была с ним, Марк не готов был это принять. Он упорно продолжал искать встречи и надеялся. Как-то я ему сказала: «Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает». И в этот же день была решающая фраза: «Давай больше ты не будешь искать со мной встреч. Я люблю Его». Он ничего не ответил. Мы больше не виделись. Но, он виделся с ним. Виделся слишком часто, чтобы иметь возможность забыть обо мне и о том, что дружбе – конец, а отношениям – никогда не быть. Они работали вместе. Иногда Марк говорил мне: «Да он тебя не любит!». И звучало это так отчаянно, так безысходно, что я ни на секунду не сомневалась, как же я Тебя люблю.

Я уже сделала несколько шагов, когда услышала то, что ожидала услышать сразу после моей прощальной фразы.

– Оставь свой номер.

Я не обернулась, не сказала ничего в ответ. Только легкий поворот головы и кивок со стороны в сторону. Он знал, что будет так, но надежда живет настолько долго, насколько мы сами себе это позволим. Мне кажется, моя надежда будет жить всегда.

……………

Кожа предательски покрывалась мурашками. Каждый поцелуй в шею – как контрольный выстрел. Мне казалось, я начинаю терять сознание. Еще один поцелуй. И еще, и еще… Вот, еще очередной контрольный, и я не выдержу. Как только моя рука мягко падала вниз с Твоего плеча, Ты прижимал меня еще крепче. Тебе нравилось, что мое тело становилось мягким и абсолютно безвольным. У меня не возникало желания сопротивляться. Никогда. Хотелось остановить Тебя, и, одновременно, еще больше я поддавалась Твоей силе. Я пыталась оттолкнуть, но Ты прекрасно знал этот жест. Как только я упиралась, еще не лишенной силы рукой о Твою грудь, каждый следующий поцелуй становился еще беспощаднее и агрессивнее.

Несколько минут мы просто молчали. Мне было сложно нарушать тишину, в которой мы оба еще слышали отдаленное эхо бесконтрольных звуков. Эти минуты были самыми сладкими. И, если бы можно были что-либо вернуть, я бы вернула именно их.

– Как прогулка? – мамин голос резко «ворвался» в самое драгоценное – воспоминания. Мои плечи вздрогнули, но, кажется, это заметила только я.

– Прогулка? – я всегда переспрашивала, когда не знала, что ответить и хотела выиграть еще несколько секунд. – Да так, прошлась в центре, заглянула в нашу любимую кондитерскую. Там, на столе, посмотри. – Взмах руки демонстрировал абсолютную беззаботность.

– С корицей? – мамин вопрос был лишним, так как воздух был наполнен стойким запахом корицы.

– Да, наши любимые.

– Давно я не слышала запах корицы, – сжимая в руках любимую выпечку с яблоком и корицей, ответила мама. – Я думала, это запах еще бабушкиной выпечки. Мне кажется, здесь стены всегда будут пахнуть корицей. Она провела рукой по стене, и я впервые заметила, как же быстро бежит время. Это была рука зрелой женщины. Мелкие морщинки, пигментные пятна – все это выдавало ее возраст. Но для меня, мама навсегда осталась в том времени, где ей едва ли исполнилось тридцать, а мне – сладкие восемь беззаботных лет. Для меня есть всегда едва ли тридцать.

Неловкая тишина, но мне она была необходима. Опять хотелось вернуться в воспоминания. От них становилось так тепло и уютно. Именно сейчас, именно в эту минуту – никакой боли. Я уже забыла, как это: вспоминать о Тебе без удушающей боли. Когда Ты увидел свою любимую белую рубашку после стирки с розовым оттенком, мне хотелось провалиться сквозь землю. А Ты улыбнулся, молча одел ее на меня и в такт каждого поцелуя застегнул на ней пуговицы. Все, до единой. С тех пор в этой рубашке я готовила Твою любимую запеканку, ванильные блинчики и ложилась спать, прижавшись крепко-крепко к Твоей спине.

Что нужно человеку для счастья? Человеку нужен человек. Сколько бы ни было побед, сколько бы ни было наград и похвал, дома хочется одного – крепких объятий и крепкого чая, с медом. Больше не хочется ничего. Можно ли быть счастливой, будучи одинокой (а кто-то называет это свободой)? Можно, только всегда будет пустовать один фрагмент. Один пазл. И так можно жить годами. Жить долго-долго и счастливо-счастливо, играя в игры с собственным подсознанием. Помню то ощущение сладкой победы, когда в детстве, складывая пазлы, наконец-то находился тот единственный фрагмент, которого не хватало для целостности картины. Это был триумф, и это значило, что картина – совершенна. Были и картины, которые навсегда оставались без одного недостающего пазла. Такими картинами не хотелось любоваться. Они сразу поддавались разрушению, и пазл за пазлом отправлялся в коробку. «Что-то в этом есть», – подумала я. Резкий запах корицы напомнил о вчерашнем и сегодняшнем. А о будущем я не думала. Все будет так, как должно быть. Вспомнила, как ты говорила, Ба: «И это пройдет». Так ты меня утешала, когда я приходила со школы с плохой оценкой. Я плакала из-за принесенной двойки, а ты повторяла: «И это пройдет». И оно, правда, проходило. А это пройдет, Ба?

– Никого не встретила? – в этом вопросе была осторожность.

– Марка встретила. Больше никого.

– Хороший парень. Столько лет добивался, – я не любила, когда в мамином голосе звучал укор. Это значило, что я должна чувствовать себя виноватой. Очень виноватой.

– Еще не поздно, – очередная попытка усилить чувство вины.

– Мам…

– Он про тебя всегда спрашивал, когда я его в городе встречала.

– Мам, пожалуйста. – В этой просьбе была мягкость. Сейчас точно было не время и не место для конфликта.

– Ладно. Твоя глупость… Да ты и сама знаешь.

Мы часто ссорились, когда жилы вместе. Расстояние сглаживало разницу во взглядах на жизнь, но ничего не менялось при встрече. Я знала, что она хочет только лучшего, самого лучшего для меня. А мое представление о лучшем было другим. Правда, мама до сих пор точно не понимала, каким.