Читать книгу Найди меня в лесу - Алиса Бастиан - Страница 19

Стены старой пятиэтажки были настолько тонкими, что Нора слышала не только шум пылесоса, звуки телевизора и громкий смех, когда к соседям приходили гости, – она слышала гораздо больше. Лёжа на кровати, вписанной в угол между двумя стенами, особенно ближе к ночи, когда и без того довольно тихая Локса совсем замирала, словно выключаясь из мира, Нора слышала каждое их слово.

Каждое слово каждой ссоры Олафа и Марты.

Почему-то они особенно любили выяснять отношения поздними вечерами, словно отдохнув и постепенно переключившись с работы на дом, каждый раз заново открывали друг на друга глаза. Ссоры случались несколько раз в неделю, наверное, как и у всех остальных пар, но остальные пары не жили через тонкую стенку от Нориной кровати. Иногда какой-нибудь особенно громкий возглас или хлопанье дверью буквально вырывало Нору из сна, и тогда ей хотелось придушить чёртову Марту, почти всегда начинавшую конфликт. По крайней мере, Норе казалось именно так – ведь Олаф, довольно мягкий и весьма интеллигентный на вид, в её понимании просто не был способен на провокации. Относительное спокойствие наступало, когда Марта, психанув, собирала жёлтый чемодан на колёсиках (Нора видела его несколько раз), топала ранним утром на автовокзал и уезжала в Таллинн. Родственников у Марты не было, поэтому она снимала недорогой номер в отеле. Каждый раз она говорила, что у неё больше нет сил всё это терпеть и что она уже не вернётся к Олафу. Во всяком случае, каждый раз, когда Нора была застенковым свидетелем очередного ухода. Но Марта всегда возвращалась, остыв и отдохнув от мужа, помучив его достаточно времени. Хотя по мнению Норы, мучился он как раз в присутствии Марты, а не в её отсутствие. В конце концов и Олаф, и Нора, да и сама Марта – чемодан всякий раз был довольно лёгким на вид – знали, что возвращение посвежевшей и благосклонно простившей мужа жены неотвратимо. В конце концов все трое к этому привыкли.

Они всегда здоровались друг с другом, как и положено вежливым и добропорядочным соседям, особенно если одна из них работает в магазине, куда почти каждый день ходят другие. Но на следующее утро после вечернего скандала улыбка Олафа всегда была настолько натянутой, что Норе хотелось протянуть руки и помассировать его лицо, чтобы снять спазм. Марта же здоровалась как ни в чём не бывало, словно и не знала, что Норе слышно почти каждое слово их вечерней семейной жизни. И ночной тоже, если уж на то пошло, – низкие животные стоны и скрип кровати, вообще-то стоявшей не так и близко, заставляли Нору натягивать одеяло с головой. Стучать в стенку ей почему-то было иррационально стыдно, словно она специально подслушивала соседские плотские утехи и стуком обнаружила бы своё присутствие. К счастью, супружеский долг исполнялся нечасто. К счастью – потому что в какой-то момент Нора поняла, что эти звериные рыки издаёт Марта, а не Олаф, и от этого её каждый раз почти физически выворачивало.

Но когда Марта, ранним утром направляясь на автовокзал и таща за собой жёлтый чемоданчик, не ведая, что не выспавшаяся после их ссоры, идущая на утреннюю смену в «Гросси» Нора едва сдерживается, чтобы не высказать ей все свои претензии в резком тоне, поскальзывалась на гололёде и растягивалась в смешной позе, Нора с готовностью бросалась ей на помощь.

Когда Марта высказывала какое-нибудь предложение на собрании товарищества дома, Нора, накануне с неконтролируемой презрительной гримасой прослушавшая её ночной зоопарк, искренне поддерживала соседку.

В Марте, как и во всех, было и плохое, и хорошее. Но при этом от неё, похоже, исходил какой-то необъяснимый магнетизм, иначе с чего бы Норе так себя вести? Наверное, именно поэтому Олаф до сих пор её не бросил, несмотря на постоянные ссоры. Из-за проклятого магнетизма. Ну и, вероятно, из-за нечастых, но, очевидно, весьма удовлетворительных во всех смыслах ночей. Если бы она не жила через стенку, Нора относилась бы к ней исключительно положительно. И считала бы, что Марта с Олафом – прекрасная пара.

Нора даже подумывала провести звукоизоляцию, чтобы избавиться от столь частого присутствия соседей в её размеренной жизни. Но звукоизоляция стоила недёшево, и потом – почему она должна её делать, если мешают своим шумом они? Хотя, с другой стороны, почему её должны делать они, если что-то не нравится ей? В конце концов Нора решила: чёрт с ним, если очень надо, есть беруши, хотя она их и ненавидела. Ночью ещё куда ни шло, особенно если ей надо было выспаться перед сменой, а соседушки опять ублажали друг друга, однако с использованием затычек вечером возникли неожиданные проблемы. Норе настолько была непривычна вечерняя тишина, Марта и Олаф настолько стали для неё фоном, своеобразным радио, что беруши теперь лишь подчёркивали её одиночество. В итоге Нора их выбросила.

Олаф Петерсен, как и его жена, хорошо относился к Норе. Всегда перекидывался парочкой фраз, если встречал её на улице, вставал в её кассу в «Гросси», даже если в другой кассе очередь была меньше. Сама Нора ни за что бы так не делала, если бы всё было наоборот: выкладывать перед соседом все свои товары, чтобы он видел каждую морковку, каждую банку тушёнки по акции, каждую упаковку туалетной бумаги? Нет уж, увольте. Олаф, однако, не смущаясь покупал у неё и алкоголь, если она работала на «спиртовой» кассе, и презервативы, при этом чуть ли не подмигивая.

Возможно, это даже доставляло ему какое-то особенное извращённое удовольствие.

Обычно они ходили в магазин по очереди, но Нора никак не могла предугадать, кто из них придёт сегодня. Марта, в отличие от Олафа, вставала в её кассу только при крайней необходимости. Нора всегда работала быстро и чётко, товары летали мимо сканера штрих-кода со скоростью и ловкостью, достойными фокусника, расчёты с покупателем она могла произвести с закрытыми глазами, а сдачу наличными отсчитывала за постоянно уменьшающееся количество секунд. Все считали, что Нора – лучший кассир, но сама Нора знала: нет предела совершенству. Любую скорость и ловкость можно удвоить, утроить, удесятерить, и Нора действительно могла сделать это в двух случаях: когда ей по какой-нибудь причине хотелось как-то впечатлить покупателя (который может даже этого не осознать, но про себя наверняка отметит высочайшее качество обслуживания) или когда ей хотелось поскорее с ним закончить (забери свои чёртовы товары и сгинь). Иногда, демонстрируя непостижимые чудеса кассирного дела, Нора не могла понять, какая из двух причин истинная.

Например, когда на ленту её кассы выкладывала товары Марта.

Марта Петерсен была высокомерна, и Нора хотела бы не смотреть на неё каждый раз, как видит её, но у Марты было кое-что, от чего было не отвести взгляд. Для каждого – что-то своё, а Нору пленяли роскошные платиновые волосы до середины спины. Всегда ровные, видно, что мягкие на ощупь, ухоженные, ослепительно красивые, без намёка на желтизну. Нора всегда мечтала о таком цвете, но серебро не брало медь. Её рыжину вообще ничто не брало. Она пробивалась даже сквозь чёрный, отсвечивала в нём на солнце. Иногда Нора её ненавидела. Рыжину. Иногда Марту, за её роскошные волосы. Иногда себя за то, что не могла прекратить пялиться. За то, что хотела бы иметь такие же. За то, что недостаточно себя ценит. Марта Петерсен была яркой мозаикой, составленной из множества разноцветных кусочков, блестящих и сверкающих, а Нора была фреской, неразборчиво выписанной бледными красками по сырой штукатурке. Но самодовольная Марта Петерсен – не та мозаика, на которую стоит равняться.

Даже если в ней есть несколько красивых фрагментов.