Читать книгу Найди меня в лесу - Алиса Бастиан - Страница 5

Аксель Рауманн был столичным жителем до мозга костей, и решение поехать в такую глушь, как Локса, далось ему нелегко. Хотя это и был вполне приличный городок, не какой-нибудь там хутор или деревенька без магазинов, внутри у Акселя всё заныло, когда он приехал на автовокзал. Автовокзал представлял собой пару скамеек под навесом, над которым кричал крупный белый рубленый шрифт слова «ЛОКСА». Рядом красовалась потёртая вывеска то ли клуба, то ли бара, но в дверь возле одной из скамеек, выглядевшую как что-то из другого тысячелетия, Рауманн не зашёл бы, даже если бы это был единственный бар на Земле. Первые впечатления уже давали плоды: Акселю хотелось уныния и депрессии, чтобы написать что-то драматичное, и он уже начал в них погружаться.

Однако кроме «автовокзала» с «клубом-баром» посмотреть было на что. Разумеется, Аксель приехал именно сюда из-за природы, моря, песчаных пляжей, зелёных лесов, Лахемааского заповедника. Жемчужина Северной Эстонии, Локса была прекрасна, этого он не мог не признать. Но постоянная жизнь в этом месте его бы убила.

Обойдя почти весь город и сравнив впечатления с теми, что возникли у него во время подготовки к поездке (состоявшую из просмотра карты, фотографий и расписания автобусов), Аксель остался скорее доволен, чем нет. Он снял небольшой уютный домик поближе к заливу, у самого леса, отделяющего городок от береговой полосы, и прожил здесь уже несколько дней. Локса могла похвастаться тремя продуктовыми магазинами, два из которых были вполне себе приличными супермаркетами, аптекой, культурным центром и даже библиотекой. По меркам жителей других городков это было невероятно круто. По меркам Акселя это давало шанс на выживание здесь ещё какое-то время. Если отбросить то, ради чего он приехал, те главные сокровища, которыми могут похвастаться только прибрежные города, окружённые лесами-заповедниками, в сухом остатке звенели лишь безнадёжность, скука и тихое отчаяние. Аксель слышал их в советском заброшенном универмаге с выбитыми окнами; в пёстрых и убогих субботних ярмарках – единственном развлечении жителей; в пьяницах, перманентно ошивающихся около продуктово-алкогольного магазинчика; в окнах домов, темневших уже после девяти вечера. В Таллинне после девяти вечера жизнь только начиналась. Для него Локса была как расстроенное пианино. Клавиши вроде те же, но звучание размытое, ненастоящее. Не жизнь, а её подобие. Не хватало резкости, звонкости, чистоты. Хорошо, что Аксель не сглупил и не поехал в деревушку или посёлок типа Суурпеа или Вийнисту. Он бы уже сошёл с ума.

Здесь даже была музыкальная школа – естественно, не идущая ни в какое сравнение с таллиннскими, но всё же. И были концерты. Учеников и бывших учеников, добившихся хоть каких-то успехов. Для Акселя успехи без окончания Консерватории не укладывались в голове, но на несколько концертов, как раз идущих в неделю его приезда, он сходил. Играли либо от души, но фальшиво, либо чисто, но без души. Город, где нельзя было послушать настоящее исполнение, или, например, большой оркестр или оперу, не был для Акселя городом. Будь в нём хоть десять музыкальных школ.

У Рауманна был абсолютный слух, но на мир вне музыки он не распространялся. Он умирал от малейшей фальши в произведении, но не распознавал фальшь в людях. Особенно это касалось лести. Вполне возможно, он был прекрасным композитором, и слушатели действительно восторгались его музыкой, но между ценителями и льстецами пролегала бескрайняя пропасть, а самооценка и потребность в признании Акселя легко перекинули через неё мостик. Рауманн слышал любое отклонение на шестнадцатую тона, но не слышал отклонений и сигналов в поведении. Его чуть не избили около «Мейе», и он так и не понял, почему: то ли из-за велюрового пальто (эй, столичное пальтишко, вали отсюда), то ли из-за шёлкового (пидорского) шарфа, то ли из-за его предельно вежливой, абсолютно правильной речи, то ли из-за всего вместе. Одно он знал точно: это пьяное быдло – лишь мусор, навсегда лишённый способности воспринимать красоту. А страшнее этого ничего быть не может.

Аксель жил в своём музыкальном мире, не имея потребности изображать жизнь в мире реальном. Только Ритта как-то привязывала его к обыденности, иначе он бы уже улетел, как воздушный шарик, и неизвестно, к чему бы это привело. Здесь он был ради вдохновения и нового альбома. Решив поменьше ходить по городу (особенно в районе «Мейе»), Аксель всё внимание уделил локсаским пейзажам.

И это было правильно.