Читать книгу НЕМИР - Алиса КЛИО - Страница 15

Неудивительно, что после всех приключений Ленни решил покончить с уборкой в доме. Амбер горячо поддержал его и даже присутствовал при торжественном водворении в кладовку уборочного инвентаря. По мнению Хранителя, «наведение красоты всегда требовало слишком много сил, времени, здоровья и денег». И всё бы ничего, но это чересчур затягивало…

Ленни уже не доискивался чужих тайн. С тех пор, как у тайны появилось имя, он счёл дальнейшее расследования недопустимыми. Единственное, что он себе позволил – беззлобно поддразнить Рамзеса, который явно побаивался архаика. Обычно тот смущался, если Ленни удавалось подловить его на чём-то неподобающем; но не теперь. Практикант лишь посмотрел на него хмуро и заявил, что от таких типов лучше держаться подальше.

– О нём чего только не говорят, – прибавил он мрачно, – в Городе и окрестностях.

По-человечески Ленни понимал жителей Города и окрестностей: о Сантариале было сложно чего-нибудь не сказать. Но это, опять-таки, характеризовало скорее их, нежели его.

Вместе с весенним разливом реки в Город пришли беженцы – жители окрестных деревень, а с ними – вести о двух армиях на севере, которые сцепились насмерть. Как-то Ленни спустился в нижний город и не узнал его – всюду стояли возведённые на скорую руку деревянные навесы, где переписывали и распределяли вновь прибывших. Понаблюдав за людьми, Ленни пришёл к выводу, что их пригнала в Город паника, а вовсе не хищнические действия захватчиков. Впрочем, оказавшись за городской стеной, паника сама собой сходила на нет. Город стойко держал оборону от слухов. Вскоре беженцев отправили на южную окраину, и опять наступило затишье.

Война была ещё далеко; за рощей, за холмами, за пределом видимости человеческого глаза. Ленни не раз напряжённо вглядывался вдаль, предвкушая со страхом и любопытством появление того, что существовало лишь в умах и разговорах окружающих. Но видел только слабый дымок в долине Дивной, да редкие сполохи белёсого пламени, да ещё прилетали оттуда взволнованные птицы, сбивались в стайки и сидели тишком, и дико было на это смотреть. Изредка чьё-то робкое чириканье прорывалось сквозь завесу молчания, и тогда ослабевшие крылатые создания изливали боль своих маленьких душ в коротком страстном концерте, который заканчивался столь же неожиданно. И от этого становилось ещё тоскливее.

Однажды, гуляя, Ленни забрёл довольно далеко и уже хотел вернуться, как вдруг наткнулся на тщедушное тело, лежащее на обочине дороги. Оно могло принадлежать ребёнку; Ленни долго разглядывал застывшие черты лица, сведённые судорогой пальцы рук, лохмотья, едва прикрывавшие израненные бока, пока не понял, что это не ребёнок, а низкорослое существо какой-то неведомой расы… Он умер недавно – это всё, что смог Ленни понять.

Впервые он повстречал смерть так близко – не героическую или романтичную литературную версию, а её прототип, такой как есть, однако это не стало для отмирка шоком. Внутренним наитием он знал гораздо больше, чем могли поведать ему книги. И мог бы поклясться, что, глядя в эти остекленевшие глаза, отражавшие небо, прожил не одну жизнь. Ленни перенёс умершего в овраг и забросал землёй и дёрном, дав себе слово вернуться и построить настоящую могилу.

Больше он за город не ходил.

Амбер просто запретил это делать.

– Ты же фаталист, – проворчал Ленни в ответ, но спорить не стал.

– И, пожалуйста, не забывай предупреждать, куда и зачем выходишь.

– Ну, уж это нет! – отрезал Ленни, обидевшись на недоверие друга. Рамзес горячо его поддержал:

– Он так ничего и не увидит, если будет сидеть здесь!

– Если так пойдёт дальше, сообщение могут закрыть, и он вообще не вернётся домой. Что ни говори, Ленни, а мне трудно поверить, что ты хочешь именно этого.

– Пусть ходит со мной, – решительно заявил Рамзес. Амбер мучительно вздохнул: решение явно не показалось ему оптимальным. Но он ничего не сказал, вероятно, рассудив: лучше Рамзес, чем вообще никого. Дальнейшие события показали, что провидцем Хранитель Архива не был…

– Важно быть на острие процесса, – говорил Рамзес, широко шагая рядом с Ленни по аллее, окаймлённой тополями и липами, – или находиться в потоке, если это выражение тебе больше созвучно.

Отмирок смотрел ему в рот.

Он понимал, что это глупо, но не мог ничего поделать. Слушать, как Рамзес рассказывает о процессах, и не смотреть ему в рот, было немыслимо.

И всё-таки, Ленни вскоре заметил, что, концентрируясь на голосе Рамзеса и на его мимике, он совсем не поспевает за ходом его рассуждений. Раздосадованный, что ему вновь не удалось продержаться на заданной высоте полёта мысли, Ленни попробовал собраться, встряхнуться, но с ужасом почувствовал, как на него наваливается сон…

– Загрузно, да? – понимающе изрёк Рамзес. – Так оно всегда, поначалу-то.

Ленни вздохнул, раздумывая, что же будет, если он уснёт на ходу.

Когда-то (не так давно) он мог бы поклясться, что знает о Рамзесе всё – или, во всяком случае, многое. Но кое-что явилось для него неожиданностью. Оказывается, ко всем своим замечательным качествам Рамзес был ещё и кайфоломщиком, вернее, его так называли многочисленные жертвы. Первым это слово произнёс Амбер; он тут же смутился, закашлялся и попросил Ленни «не думать ничего такого». «Такого», и в самом деле, не было; просто, как юноша образованный, начитанный и идеологически подкованный, Рамзес считал целью своей жизни просвещение Ни о чём не ведающих, Спокойно живущих сограждан. Ибо, как можно жить спокойно, говорил Рамзес, когда в Немире такое творится! Пока вы сидите у себя дома, занимаясь готовкой и стиркой, происходят перемены глобального масштаба, но вы, даже в кои-веки выползая на улицу, всё равно ничего не замечаете! Где ваша ответственность за судьбу планеты?! Где нравственные принципы и устремления?! Где, в конце концов, банальная взаимовыручка?!

Учтите, говорил Рамзес согражданам, настанет миг, и вы прозреете, но будет поздно. Беспредел настигнет вас и расплющит; выживут лишь те, кто осознанно хочет измениться к лучшему… Не спите! Не спите! «Прогресс, как танк, ревёт, готовясь раздавить!»1… как правило, дальше Рамзес переходил на метафоры одна другой краше, можно было заслушаться! Так он говорил, и снёс не одну крышу… Те, кто пытались упираться, получали по полной программе – Рамзес уверял их, что они сознательно избегают проработок, но это недолго продлится, ибо время нынче движется быстрее, чем в былые годы; отсюда, дескать, и неточности во многих предсказаниях. После такого спокойно живущие граждане начинали постепенно терять радость спокойной жизни, и процесс этот оказывался необратим. Так что, «кайфоломщик»… да, пожалуй, это было верное определение.

Сейчас кайфоломщик и его спутник внезапно оказались в центре толпы, по случайному совпадению состоявшей из многих Не обращённых и Не убеждённых Рамзесом людей; обычно они старались не попадаться на глаза, но так уж вышло, что Рамзес их приметил, а они увидели его. Надо сказать, люди эти в основной массе были обычные, сероватые и скучноватые, но, в общем, безобидные. Увидев Рамзеса, они затряслись от страха, а их лица, и без того невесёлые, сделались совсем кислыми. Что касается Рамзеса, то он уверенной походкой направился к ним, несмотря на все попытки Ленни удержать его от необдуманных действий.

Из толпы выступил длинный, худощавый обыватель с нервным взглядом. Вся его фигура чем-то походила на вопросительный знак. Дёрнув щекой, он беспокойно глянул на Рамзеса и дрожащим голосом произнёс:

– Хочешь сломать нам кайф?..

И тут Рамзеса прорвало.

– Да! – закричал он в экстазе праведного негодования. – Я хочу сломать ваш дурацкий кайф, чтоб вам пусто было, и сделаю это прямо сейчас!..

Зря он это сказал. Бывает, что и овцы перекидываются в волков. Как раз такой случай и назрел; не успели пришельцы оглянуться, как мирные граждане, только что настроенные благодушно, или уж во всяком случае, безразлично, вскипели и, сплотив ряды, двинулись на них. Одни были вооружены зонтиками (к вечеру намечалась гроза), другие агрессивно подняли трости, а селяне, приехавшие на праздник, повыскакивали из-за прилавков, схватившись за вилы. Никто не любит, когда ему ломают кайф.

Поначалу Ленни не поверил в кровожадные намерения граждан – ну, а кто бы на его месте поверил! Только что они с Рамзесом были сами по себе, а толпа – сама по себе, и вот поди ж ты! Как позднее объяснил им Хранитель, произошло что-то вроде «цепной химической реакции», совпадения несчастных обстоятельств, в результате чего друзья по уши влипли в эпическую драму…

– Хватай их! – взвизгнул худощавый тип, поспешно прячась за спины остальных; толпа заревела, и через секунду вся эта человеческая масса просто размазала бы Ленни и Рамзеса по асфальту… Но, к счастью, Рамзес был не так уж оторван от действительности, как могло показаться с первого взгляда. Сообразив, что дела принимают неинтересный оборот, кайфоломщик высоко подпрыгнул и рванул с места со средней скоростью джипа, форсирующего финишную прямую ралли. За ним – Ленни, нежданно обретая силы и второе дыхание.

Преследователи тоже не дремали: они легко взяли заданный Рамзесом темп, и теперь пыхтели позади, подбадривая друг дружку боевыми выкриками. И пошла погоня – кстати, весьма увлекательная, поскольку ландшафт местности был неровный, древняя мостовая обветшала, да и лужи местами попадались. То и дело кто-нибудь из преследующих спотыкался и падал, ругаясь на чём свет стоит, но Ленни не оглядывался. Ему было так страшно, ведь никто никогда не гнался за ним с вилами наперевес, и Творец знает, чем это ещё закончится! Он видел только мелькающие пятки Рамзеса, который бежал всё быстрее…

В небе кружились птичьи перезвоны; ветер носился над Городом, тревожа ветви деревьев, отягощённые крупными цветами. Атласные лепестки усыпали капот странного механического экипажа, стоявшего в одном из переулков. Весна в Немире вступила в пору бурного расцвета, что означало сезон повышенного спроса на кисти, краски и холсты. Впрочем, это никоим образом не коснулось двух архаиков, затаившихся в экипаже под прикрытием раскидистых ветвей.

Свету и теплу все представители этого народа предпочитали мрак и холод. Дождь с ледяным ветром загоняли в дома скверну, которая всегда ассоциировалась у архаиков с людьми. На морозе не погуляешь по улице, распевая под настроение неприличные песни, и не сунешься в кабак, чтобы лишний раз надраться – святая истина. В то же время, неприязнь архаиков не относилась исключительно к людям. Они вообще были чужды дружбе и любви до гроба, а просто приятельские отношения считались у них пижонством. Однако, упомянутая пара составляла исключение из всех неписанных правил, хотя сами они вряд ли смогли бы объяснить, в чём оно…

Последние полчаса оба сидели, не шевелясь, напряжённо уставясь в пустое пространство улицы, словно ожидали, что ниоткуда возникнет нечто ужасное и полностью завладеет их вниманием.

– Думаю, это всё-таки глупо – торчать тут, когда у нас в кои-веки полная свобода действий, – подал голос один из них, сидевший за рулём. – Нет, правда, Сантариал, действовать – значит, двигаться вперёд, а движение – это жизнь!

Сидевшего за рулём звали Нандоло Грободел; и, хотя его несомненно древняя фамилия, переведённая на нынешний язык, потеряла в своём благозвучии, носителя вполне устраивало впечатление, которое она производила на людей.

– Немир дышит на ладан, и чем дальше, тем глубже, – произнёс он, чтобы не молчать. – Нет, серьёзно, я не могу больше тут сидеть.

– Иди побегай.

Если ничто тому не препятствовало, Нандоло думал и говорил почти одновременно. Это экономило силы и время, однако не означало, что данный конкретный архаик был болтуном – следовало ещё потрудиться, чтобы расшифровать форму, в которую облекались его откровения.

– Галахад здесь. Ну и как тебе это понравится? – своим вопросом Нандоло подразумевал вероятные перемены в умах и сердцах обывателей. Сантариал лишь покачал головой.

– Что, неужели?! Ничего восхитительного, удивительного… даже ужасного?! С ума сойти, – Нандоло выглядел разочарованным. – Это называется «ничего особенного». Ненавижу подобные состояния.

– Прорабатывайся.

На пульте замигал сигнал связи.

– Как у вас дела? – послышался голос Инферналиса. Архаики переглянулись.

– Как обычно, – отозвался Сантариал. Нандоло неодобрительно нахмурился, искоса поглядывая на него. Оно и понятно. Как обычно… Ничего особенного… Близнецы-братья разговорной речи.

– Значит, всё в порядке? – подозрительно поинтересовался начальник. – И мне не нужно вас контролировать?

Судя по его виду, Сантариал чуть было не ответил: «Нужно, дорогой мой, ещё как нужно», но сдержался и промолчал. Сигнал погас.

– Жаль, что мне приходится уживаться с таким выражением на твоём лице, – искренне сказал Нандоло.

Сантариал лишь ухмыльнулся. Подобная ухмылка – одним уголком рта – как правило, не вела ни к чему хорошему. Кажется, это сам Инферналис придумал о своём сотруднике байку, что у того, якобы, повредился лицевой нерв после встречи с ахинеей, которой, понятное дело, повезло гораздо меньше. Нандоло же склонялся к версии родовой травмы. Сколько он его знал – Сантариал редко улыбался от души, и эти случаи следовало заносить в Анналы.

– Как по-твоему, зачем он звонил?

– Напомнить, что тебе пора заняться аутотренингом, – машинально отозвался Нандоло. – Кстати, если серьёзно, у него был повод поговорить.

– Неужели?

– Тот тип, которого мы отправили на общественные работы, застрелился.

– Это ты виноват, – отрешённо заметил Сантариал, глядя куда-то вдаль.

– Я думал, ему не повредит, если он поработает немного на общество, как работал на себя.

– Ты был чересчур убедителен, – голос Сантариала звучал так же невозмутимо. – Впрочем, всё правильно: ему это действительно не повредило.

Нандоло досадливо поморщился, потирая пальцем правую бровь, что свидетельствовало о крайней степени нервозной раздражённости.

– Разве не лучше искупить вину добрыми делами, чем гнить в казематах несколько лет? – поинтересовался он.

– Это ты так считаешь.

– В том-то и дело!

Они обменялись сердитыми взглядами.

– Ему ещё повезло, – довольно резко заявил Сантариал.

– Ага. Больше, чем тому фабриканту, которого по твоей наводке обвинили в торговле людьми. Ему пришлось выплатить кучу денег разным инстанциям, чтобы откупиться. Я, конечно, не против прибавки к жалованью, но он разорится окончательно!

– Нет, – сказал Сантариал. – Он такая сволочь, что вряд ли.

– Всё равно. Если так шевелить всех богатеев, скоро у нас не останется совсем никакого рынка. Его предприятие потребляет сорок процентов шерсти, идущей из Порто-Фенко. А машинный магнат, живущий напротив, залпом скупает то, что теперь называется художественными произведениями. На что будут жить люди творчества?!!

Последнее прозвучало словно вопль погубленной души, который улетел никуда. Легче было привить на мысе Аджано сильфанейскую моду, чем выжать из Сантариала хоть какую-нибудь эмоцию.

– Извини, – сказал Нандоло. – Увлёкся.

Сантариал откинулся на спинку сиденья, рассеянно вертя на пальце кольцо принадлежности к высшему эшелону.

– Я иногда задумываюсь, – произнёс он, – почему в Незапамятные Времена из Немира выслали всех поэтов, а художников и музыкантов оставили? По-моему, это несправедливо.

Нандоло долго и пристально смотрел на напарника.

– А я иногда задумываясь, – в тон Сантариалу ответил он, – почему, когда я так говорю с тобой, мне хочется поверить в существование ангелов, демонов и…

– Творца?

– Вот не надо мне тут про Творца! Творец – это суровая реальность, рабочие будни. Только про него и слышу. Я хотел сказать, во Всеобщее Благо, которое греется где-то на песочке и машет нам лапкой.

Сантариал лишь кивнул, но ничего не сказал. Вопросы веры в Немире обычно не обсуждались: этот принцип соблюдался всеми (ну, кроме новаторов вроде Рамзеса). Слишком эфемерной была граница, отделяющая самый первый из сотворённых миров от некоего запределья, где обитали лишь тонкие структуры и где материя и мысль существовали в неразделимом единстве.

Правда, в свете последних событий всё больше граждан Немира традициями пренебрегали, и это тоже было понятно. Чем страдать в одиночестве, куда как проще поделиться своими сомнениями и страхами с соседом, чтобы тот передал другому, и пошло-поехало. Тем хуже для них, тем хуже…

– Кстати, о буднях, – сказал Нандоло деловито. – Сегодня, кажется, праздник у некоторых. Исхода Весны, или нечто вроде. Народ гуляет и развлекается. У меня предложение: двинули к центру. Небольшая потасовка с парочкой смертельных исходов – как раз то, что нужно.

Сантариал взглянул на часы, украшавшие приборную доску. Стекло давно отлетело и болталось на одной пружинке, но часы, неизвестно чьими молитвами, продолжали трудиться, дробя немирскую вечность на секунды, минуты и часы.

– Половина шестого, – сказал он. – Мы можем не успеть.

– Что ж, тогда нам представится редкостная возможность насладиться обществом тех, кому хорошо.

Поначалу Сантариала развлекали человеческие дрязги: они казались ему переборами расстроенного инструмента. Но потом он понял, что по тональностям, регистрам и набору мелодический вариаций люди инструментам в подмётки не годятся. И вообще, они – самые банальные существа во всех мирах.

Возьмём хотя бы этих. Обожают сидеть друг у друга на голове. За столько сотен лет не уяснить, что толпа всегда более управляема.

Точкой обзора архаики выбрали площадку на небольшом возвышении, откуда неплохо просматривалась городская площадь и скопление народа. Навскидку Сантариал насчитал человек пятьдесят. Пятьдесят человек слонялись туда-сюда с важным видом, ничем особенно не занимаясь. У них не было ни идеалов, ни просто ценностей, понятных представителям высших рас, к которым архаики, естественно, причисляли себя. Нандоло был прав. Он всегда прав.

– Привет, крошка! Отлично выглядишь. Одеваешься в детском магазине?

Девушка, переходившая улицу перед экипажем, шарахнулась куда-то в сторону, спасаясь от насмешливых выкриков Нандоло. Вдохновлённый довольным взглядом Сантариала, тот уже озирался в поисках следующей жертвы. У Нандоло всегда отлично получалось доводить людей. В служебном ресторане на мысе Аджано он частенько собирал целые толпы, закатывая необычайно талантливые импровизации на тему разговоров, подслушанных в Городе. Он сыпал фразами, не задумываясь ни на секунду: это и было самым комичным. Наверно, Нандоло с успехом заменил бы всех оставшихся в Немире деятелей культуры и искусства, если бы слова «лояльность» и «политкорректность» хоть что-то значили для него.

Благодаря покровительству Магистра, во всём соблюдавшего нейтралитет, архаиков в Городе всё же терпели, если, конечно, не ловили за руку на провокационной деятельности. От немедленного шельмования их спасала уникальная способность отвлекать от себя внимание и становиться практически незаметными. Наряду с чтением мыслей талант этот присутствовал абсолютно у всех.

– Ты считаешь, это нормально, когда женщина хочет похудеть, чтобы соблазнить мужчину, выйти замуж, родить и снова стать толстой? – спросил Нандоло, тяготясь вынужденным бездельем, пока улица пустовала. Такие риторические вопросы были вполне в его духе. Не получив ответа, он обычно задавал следующий и мог продолжать так до бесконечности.

– Ты представляешь, их называют неотмирками, как и нас, только прибавляют «люди», – снова подал голос Нандоло, с отвращением разглядывая вызывающе лазурное небо. – А мы, значит, нелюди. Гуманоиды! Правящие круги без конца нас унижают!

Сантариал жестом прервал этот гневный монолог, указав на толпу, в которой что-то происходило. Нандоло тут же насторожился.

– Ахинея задери его за хвост, – пробормотал он в качестве комментария, вглядевшись, – Никак это Рамзес, лаборант нашего дорогого…

Улыбка снова коснулась губ Сантариала, теперь она была мечтательной и почти нежной, – так бабочка задевает крылом цветок, пролетая. Нандоло, однако, предпочёл бы ей самую зверскую гримасу.

– Итак? – начал Сантариал, подняв бровь, – с чего начнём?

– Нет уж, – отказался Нандоло, – отбой. Против такой конкуренции мы ничто.

– Ну, хоть посмотреть?

– А у тебя истерикон не начнётся? Лично я пас. Пойду куплю кефиру, и домой.

Вздохнув, Нандоло взял деньги и, путаясь в полах длинной одежды, выбрался из экипажа. Спустя минуту он возвратился и со словами «Подержи пока» вручил Сантариалу кефир, а сам полез на заднее сиденье и принялся шарить в коробке с инструментами. Делал он это с известной опаской: на их родине бытовало убеждение, что, сунув руку в любое отверстие, неизвестно что оттуда вытащишь. Жители мыса Аджано даже постель перестилали с известной осторожностью.

А всё оттого, что чёрные пески лишь издали казались безжизненными. Говорят, там водились даже скорпионы, только они не жалили, а плевались, но приятного тоже мало. Хранитель Архива однажды сказал, что пустыня отыгрывается так за отсутствие верблюдов. Природа, дескать, не любит пустоты.

Вечно шутит этот Хранитель Архива. Какие такие верблюды?!

– Кажется, колесо прокололось, – поморщившись, сообщил Нандоло. Сантариал согласно кивнул: обычно, если в машине архаиков что-то прокалывалось, значит, его прокололи. К таким вещам следовало проявить максимум внимания. Вскоре Нандоло выпрямился, держа в руках инструменты.

Тут-то всё и произошло.

…они выскочили на ровную площадку полукруглой формы, окружённую невысоким каменным парапетом. Отсюда начинался крутой склон, поросший соснами, и спуск прямиком к морю. Но Ленни увидел совсем другое.

То, что для архаиков было лишь механическим созданием их инженерных гениев, для Ленни явилось полной неожиданностью. Он едва не затормозил: впечатление от встречи с этим странным нечто заслонило даже собственное плачевное положение. Со стороны оно выглядело как гигантская птица, сложившая усталые крылья и наклонившая голову. Обтекаемые формы, чёрные шероховатые бока, выступы с обеих сторон; птица, которая никогда не полетит, однако, мелькнуло у Ленни, всё же это был механизм, причём, очевидно, способный передвигаться. И Сантариал, стоявший рядом, только подтвердил для Ленни верность этой теории. Не станет же человек, даже такой, как Сантариал, мирно стоять с пакетом кефира возле какого-то монстра!

Рамзес тоже его увидел. Он неожиданно встал, словно врос в землю, а потом с диким воплем ринулся к парапету. Сантариал обернулся… Сперва ему на глаза попался Ленни, а затем – лавина людей, затопившая горизонт и неотвратимо приближавшаяся… В таких обстоятельствах самым разумным было просигналить отступление. Возможно, так бы Сантариал и поступил, будь он один. Но внезапно одно «крыло» отъехало, и наружу высунулся кто-то ещё – одетый точно так же, но ростом пониже и лицом посмешнее, и этот кто-то замахал руками и закричал:

– Эй! Марафонец! Сюда! Сюда! Да скорей же ты!!!

Что-то ощутимо изменилось… Ленни нервно оглянулся: до него только сейчас дошло, что топот преследователей затих. Толпа сгрудилась у края площадки, не решаясь приблизиться. Удивление, ненависть и страх на лицах почтенных неотмирков смешивались в разных пропорциях. Если Ленни и колебался, то, услышав глухой рокот позади, оставил колебания до лучших времён. Он в несколько прыжков преодолел расстояние, отделявшее его от архаиков, но в этот момент что-то просвистело над ухом и смачно взорвалось на капоте! Это был гнилой кочан капусты!

– Ахинеево отродье! – загремел кто-то из толпы. – Я так и знал!

Остальные ответили рёвом; задние ряды преследующих навалились на авангард, подминая его под себя. Сантариал с презрением поглядел на «летающий объект», промелькнувший в двух сантиметрах от его носа. Присутствие духа, которое он при этом выказал, заслуживало длительных аплодисментов, но Ленни было не до того. Он с размаху плюхнулся на сиденье, а спутник Сантариала, выпрямившись во весь свой невеликий рост, угрожающе заорал:

– Эй, ты, который запустил кочан на Луну! Я – Нандоло Грободел, и отныне ты – мой личный враг!..

Возмущённая толпа заколыхалась, словно потревоженный мусс. Но не успели селяне переварить эту информацию, как над их головами взметнулся чей-то указующий перст.

– Я говорил: они с библиотекарем заодно! – послышался крик из гущи народа. – Гнусные архаики! Предательство и обман у них в крови!

– Ты сам сейчас будешь в крови! – недовольно пообещал Нандоло.

Двигатель взревел, и он пошатнулся, нырнув между сиденьями.

– Эй! – раздался оттуда его нервный голос. – Давай жми! А то догонят и придётся убивать!

Расстояние между ними и преследователями зримо увеличилось, и продолжало расти. Сантариал держал руль правой рукой, поглядывая в зеркало левым глазом, и было видно, что жизнь на такой скорости для него не в новинку.

– Надо же, сколько народу за ними гонится, – поразился Нандоло, поглядев назад.

– За нами, – лаконично отозвался Сантариал.

– Интересно, – сказал Нандоло, – а где наш идеолог концепции? Что-то я его не вижу.

Ленни тоже было интересно, если данное слово здесь подходит. Забираясь в экипаж, он успел увидеть, как Рамзес, перемахнув через парапет, бросился вниз по склону. Двое или трое устремились за ним, остальное скрыли ветви деревьев.

– Как я их понимаю, – философски заметил Нандоло; похоже, невзирая на резкие толчки, которые экипаж выдавал на этой ущербной дороге, его мысль продолжала течь без особых усилий. – Что этот недогуру им сделал? – полюбопытствовал он, и Ленни понял, что вопрос адресован ему.

– Мы хотели сломать им кайф! – обречённо ответил он. Он всё еще не пришёл в себя и никак не мог отдышаться, но постепенно ему начинало казаться, что Рамзес выбрал гораздо лучший вариант. Особенно когда Нандоло вызывающе громко захохотал.

Преследователи скрылись из виду. Экипаж вырвался на простор зелёной долины; дорога шла прямо к побережью, и скоро запах моря прокрался сюда вместе с западным ветерком. Ленни сидел молча, впервые переживая непосредственный контакт с Немиром после нескольких недель заочного знакомства. Он так долго ждал этого момента, и всё-таки оказался к нему не готов. Есть вещи, к которым нельзя подготовиться заранее.

Это был хороший вечерок, хотя над морем медленно, почти незаметно набухала грозовая туча. Ленни почему-то показалось, что Сантариал держит курс прямо на неё. Пытаясь понять, что происходит, он поглядел на своих спутников.

– Меня зовут Нандоло Грободел, – сказал Нандоло. – А ты Ленни. Попробуй сказать, что нет. Это Сантариал Деанж, и тут я, разумеется, должен встать и снять шляпу, но я, с вашего позволения, лучше посижу.

Ленни мрачно подумал, что совсем недавно Нандоло уже представился, да так азартно, что теперь полгорода в курсе, кто он такой. Сантариал, со своей стороны, даже не шевельнулся, словно речь шла не о нём, да и вообще он вёл себя так, словно был один. Ленни почувствовал внезапное раздражение: хотя они давно покинули Город, он и не думал сбросить скорость, и такая гонка очень действовала на нервы. Но потом Ленни вспомнил: ах да, война… Эта мысль посетила его случайно; ничто не напоминало о чрезвычайном положении. Разве что отсутствие людей: здесь, в непосредственной близости от арены военных действий, не осталось желающих наблюдать природные красоты на открытых пространствах.

– Ну так что, друзья до гроба? – поинтересовался настырный Нандоло. Похоже, пребывание в молчании было для него противоестественно.

Так вот что напоминает ему эта странная посудина!.. Гроб! Хотя нет, снова мимо. Ленни никогда не питал пристрастий к разнообразным механическим конструкциям, но теперь, когда он оказался внутри одной из них, вопрос о её устройстве и принципе действия поневоле начал его беспокоить. Ленни принялся ёрзать, озираясь по сторонам с откровенным любопытством, которое вскоре было вполне удовлетворено. Изнутри механизм действительно больше всего напоминал автомобиль, однако Ленни заметил одну интересную деталь: сиденья и пол запорошены невесомой и очень нежной на ощупь чёрной пыльцой. Оставалось гадать, какой цвет был присущ им раньше.

– Это фаэтон, – произнёс Нандоло как нечто само собой разумеющееся.

– Да? – спросил потрясённый Ленни.

– А как ещё его назвать? – Нандоло передёрнул плечами. – Можешь предложить имя получше?

– Я не знаю, что это такое…

– Никто не знает. Наши гениальные предки явно изобрели его для чего-то другого. Они брали идеи пришельцев из Настоящего Мира. Но всё, что нами создано, так или иначе, повторяет нашу собственную историю. Так должны мы были на ком-то отыграться?!

Ленни был просто убит – только теперь он начал понимать, как странно идеи и легенды его мира преломляются здесь… так что же случилось с архаиками, что им понадобилось «отыгрываться» на своих творениях? Но он ничего не сказал, а продолжал жадно слушать.

– В инструкции ясно написано, что он должен летать, – рассуждал Нандоло, проводя рукой по обивке салона, – но он ведёт себя так, словно поклялся ни за что не отрываться от земли. Сантариал с ним просто намучился – и так во всём, с чем нам приходится иметь дело. По-моему, это похоже на какое-то проклятье.

– Это не проклятье, – сказал Ленни, – это карма.

Он пожалел, что не сдержался. Фаэтон вдруг ощутимо вздрогнул – как будто мир вокруг них содрогнулся. Сантариал тихо выбранился и принялся выравнивать ход.

– Попробуй угадать, какого цвета он был раньше, когда был самим собой, – как-то слишком поспешно предложил Нандоло. Ленни крутанулся на месте и уставился на него, чувствуя, что начинает тупеть: слова архаика казались продолжением его, ленниных, мыслей. Покачав головой, Ленни соскрёб ногтем грязь с поверхности дверцы и с удивлением убедился, что фаэтон имел цвет бледной зелени с посеребрением.

– «Печальный зелёный цвет», – сказал Нандоло, кивнув. – Так назвали бы его сильфанеи. Они обожают придавать всему чувственную окраску.

– А как оно вообще работает?

Нандоло воздел руки к небу.

– Да поможет нам волшебство! – театрально провозгласил он. – Я не знаю! То есть я знаю, как он должен это делать, но вот почему он это делает… – Нандоло сокрушённо вздохнул. – Я бы на его месте не стал. А ты?

Пока второй архаик болтал, упражняясь в красноречии, фаэтон сошёл с трассы и покатил прямо по берегу, впереди из туманной дымки выдвинулись скалы Чёрного Грота. Вернее, это могли быть они, ведь Ленни никогда не видел их прежде. Однако за время, проведённое в библиотеке Хранителя Архива, он успел набить свою голову разнообразными знаниями историко-географического характера, и теперь сам мог просветить кого угодно почти по любому вопросу. Чёрные пики правильной конической формы, образующие разорванное кольцо, возникли в голове раньше, чем глаза смогли различить их контуры на затуманенном горизонте.

И тут Ленни словно проснулся. «Беги отсюда!» – прозвучал голос, казалось, внутри него; Ленни вздёрнул голову, озираясь. Да. Точно. Бежать, бежать без оглядки, подальше отсюда, от Сантариала, который как всегда излучал необъяснимое, но фатальное очарование, от Нандоло, который таил угрозу, несмотря на всё своё дружелюбие… от них обоих. Внезапно фаэтон резко стал, Нандоло, который всё время что-то говорил, смолк и странно посмотрел на напарника.

– Оставь его, – ровно произнёс тот, но Ленни понял, каким напряжением далась ему эта фраза. – Вышвырни его отсюда, и пусть катится!

– Зачем? – непонимающе спросил Нандоло. – Ни в коем случае! Экскурсия не завершена, это дело чести!..

– Какой ещё чести? – еле ворочая языком, пробормотал Ленни. Ему вдруг стало страшно, так страшно, что он почти окостенел и соображал всё хуже. Чудилось, что всё происходящее – жуткий сон; он потёр уши руками, поморгал глазами, но паралич не проходил, и липкие пальцы ужаса принялись массировать его мозг.

– Ни за что! – повторил Нандоло. Он не оставил шутливой манеры, но явно насторожился. – Я ему ещё покажу. Давай трогай! – крикнул он.

Фаэтон нехотя сдвинулся с места, а затем рванул вперёд с натужным рыком, какой могло бы издать обессиленное и обозлённое живое существо. Ленни весь похолодел, а ладони у него вспотели; тут его качнуло, и он машинально вцепился в первое, что оказалось под рукой. Лишь позднее, когда ход выровнялся, Ленни сообразил, что дёргает за шиворот Нандоло, который лежит на сиденье, шепча проклятия.

– Прошу прощения, – пробормотал Ленни, отпуская его.

– Не стоит! – заявил тот и выругался в полный голос, ударив кулаком по сиденью – так укрощают строптивого коня.

– А оно точно… не живое? – боязливо поинтересовался Ленни, решив: в случае чего он спрыгнет на ходу.

– Конечно, нет. Ни одно живое существо не выдержит подобного обращения, – проворчал Нандоло. Потом он задумался, и его лицо просветлело. – Но Сантариал знал его ещё ребёнком, и долгое время они были неразлучны, как близнецы. Поэтому, если мой друг не хочет чего-то делать, его настроение вполне может передаться фаэтону.

Это невинное замечание, сопровождаемое беззаботной улыбкой, не обмануло Ленни. Пусть себе угадывают его мысли! На здоровье! Его обострённое чутьё говорило, что Нандоло очень зол на своего напарника и даже может перейти к рукоприкладству, но опасается за свою жизнь, беспечно вверенную уродливой колымаге на колёсах. Поняв это, Ленни немного расслабился и устроился поудобнее, созерцая окружающую природу.

Ни до, ни после этой ночи ему не приходилось видеть такой красоты. Заходящее солнце повисло над океаном, не решаясь окунуться, а туча быстро настигала его, обволакивая со всех сторон, и виделось, будто сквозь морщинистый старый лик проглядывает свежая кровь. Залив пламенел; смотреть на воду было больно. Море выбрасывало волны, точно руки, приветствуя дикую стихию. Над ним носились чайки и буревестники, и чьи-то тоскливые голоса слышались в завывании ветра.

Чёрные скалы приближались – почти в буквальном смысле, потому что скорость их приближения была явно выше той, с которой двигался фаэтон. Будто чья-то воля толкала их прямо в центр разорванного кольца, и Ленни еле справлялся с внутренним трепетом. Но где-то на самом дне его подавленной страхом души пробудился столь знакомый ему интерес, присущий человеку с неутолённой жаждой знаний. Ленни не успел задать свой вопрос, как Нандоло произнёс тоном, в котором сквозило удовольствие:

– Есть кое-что, чего ты не знаешь, правда? Существует целая легенда о том, как возникли Чёрные Скалы. Они – полностью искусственного происхождения. Однажды наш древний предок решил соорудить самую высокую в Немире башню. Но только постройка была закончена, как все окна в башне в одночасье стали непроницаемо чёрными – такими их сделала первая же песчаная буря. Тогда решили строить башни без окон, но сильные ветры остужали их стены, и жить в таких условиях оказалось невозможно. Не спасал даже солнечный свет, потому что солнце часто исчезало в облаках всё той же чёрной пыли. Поэтому все перебрались под землю. Там, по крайней мере, не дует.

– Ему это неинтересно, – заметил Сантариал.

– Нет, интересно, очень даже интересно. Ведь правда?

Ленни виновато опустил глаза, разглядывая свои руки, чинно сложенные на коленях.

– Раз интересно, то смотри, – сказал Сантариал каким-то странным голосом. Ленни насторожился, но Нандоло не дал ему размышлять.

– И не только смотри, а участвуй! – пригласил он.

Близилась ночь. Вокруг них чёрными рваными хлопьями оседала тьма. Маленькая и беспомощная игрушка в руках космических стихий, планета погружалась во мрак. Сначала помрачнело море, скоро и горы приняли монашеский обет, тёмное покрывало заволокло небо и землю, затушив прощальные блики тлеющего солнца. Не успел Ленни ахнуть, как двое перед ним перекинулись в персонажи театра теней, безликие и безголосые. Рука Нандоло протянулась вперёд, коснувшись его плеча; прикосновение было мимолётным, почти неощутимым. И тем не менее тому показалось, что его ухватили за позвоночник и сильно вздёрнули вверх, встряхнув обвисшие гирлянды внутренних органов. Ленни машинально пригладил волосы, вставшие дыбом.

– Вы хотите показать мне что-то необычное? – уточнил он, делая паузы после каждого слова, чтобы унять дрожь в голосе.

– Более необычное, чем ты? – отозвался Нандоло. – Не думаю. Я не встречал в Немире ничего подобного тебе. Хотя, конечно, это дело вкуса и вопрос времени, потому что вкусы меняются.

Нандоло пожал плечами, как неудачливый фокусник, разоблачённый зрителем.

– Скорее это демонстрация сАмого что ни на есть тривиального факта, который имеет место в любом мире, где есть существа, наделённые душой, – продолжал он, широко улыбаясь, но улыбка быстро погасла. – Механизм деструктивного поведения с детства заложен в каждом. Едва успев появиться на свет, ребёнок начинает швырять на пол игрушки. Он проверяет мир на прочность.

Ленни захлестнуло отвращение. А если сейчас взять и дать этому типу в ухо, будет ли это проверкой Немира на прочность? На всякий случай он весь подобрался, готовясь доставить архаикам как можно больше проблем, если они снова захотят нарушить границы его личного пространства.

И тут началось. Только что он перемещался в фаэтоне на приличной скорости, и вдруг увидел себя в гробу. Сомневаться не приходилось: он лежал на дне деревянного ящика с чёрными стенками, настолько просторного, что там мог улечься с десяток таких же Ленни, и кто-то в его голове внушал ему: сюда поместится всё, что Ленни захочет забрать из этой жизни в неведомое грядущее. В общем, это очень хороший гроб, убеждал невидимый голос, повторяя вновь и вновь, и его мантру вскоре подхватили другие голоса. Странные звуки множились, разрастались и переплетались между собой, образовывая непрерывную мелодию, подчинённую повторяющейся ритмической конструкции. Смысл пришёл неожиданно, и был ужасен настолько, насколько Ленни ещё мог поддаться ужасу: его отпевали…

Он не видел их; только небо – серое, отягощённое тучами, – неслось над ним в обрамлении чёрных стен, будто бесконечный кадр старого фильма. Потом стены начали смыкаться, его отгораживали от внешнего мира, пытались замкнуть в тёмный контур и захлопнуть крышку. Он понимал: это надо прекратить, сию же секунду, пока не поздно, но почему-то продолжал лежать и смотреть. Крышка нависала над ним, но не могла опуститься, словно что-то её удерживало. Ленни чувствовал, как тянутся к ней десятки призрачных рук, как они давят на неё не в силах закрыть. Голоса возвысились, стали тоньше, и слились в один, который перерос в оглушительный визг, а затем оборвался и упал до шёпота – шелестящего и сухого, как шуршание камушков, завершающее обвал:

Ну, что же ты… давай… помоги нам…

«Чего?!» – мысленно заорал Ленни. И вспомнил…

Один приятель-эзотерик как-то сказал ему: в такие состояния нельзя погружаться, иначе тебе конец… «Они не посмеют ничего мне сделать, пока я им не позволю, – догадался Ленни. – Как же просто!» Он рванулся изо всех сил, работая локтями, саданул по носу Нандоло и вернулся в реальность. Тьма отступила, и воссиял свет.

Какое-то время Ленни ошарашенно взирал на спутников, которые едва не отправили его в мир иной. Фрагменты головоломки из всего того, что он когда-либо слышал или читал в последние месяцы, сошлись в одно. Только теперь ему открылся весь смысл их действий – и неудивительно, ведь до такого надо было ещё додуматься! Его испытывали… как сказал Нандоло, «проверяли на прочность», а потому спровоцировали внутренний конфликт, настолько сильный, что он вызвал временное помрачение рассудка. Он сидел в фаэтоне с двумя винтиками системы, посвятившей себя без остатка великому научному эксперименту, суть которого была в выявлении предела выносливости людей, их психической тренированности, короче, всего того, что могло понадобиться архаикам в случае «крайней необходимости». Показать людям самих себя – этому они посвятили огромное количество теоретических изысканий, и теперь дело стояло за практикой, а пророчества Принцессы Тайны лишь открыли всему этому путь. Что до философской категории «крайней необходимости» – здесь всё было ещё впереди, а потому они могли творить что хотели… будто дети.

«Вот как они работают. Ну что ж… но неужели я действительно желал умереть?!»

Фаэтон остановился посередине огромной пустоши в центре кольца скал, мотор опять заглох, на этот раз неясно, на время или навсегда. Ни разу в жизни у Ленни не было такой кошмарной поездки.

– Нормальный был гроб, – недовольно пробурчал Нандоло. – Сам бы попробовал! Забыл, что бывает с теми, кто сваливает с процесса?

На миг настала тишина, и тогда Ленни впервые услышал, как тяжко, прерывисто дышат горы.

Потом Сантариал устало произнёс:

– Он отмирок. С ним всё не так.

Вспоминая обо всём позже, Ленни понял, что только после этого страх окончательно отпустил его. И кто-то чужой, поселившийся в его голове и взявший в осаду мозг, оставил свои позиции и поспешно ретировался.

– А я-то думал, он как все… – выдал Нандоло до боли знакомую фразу.

В окружающее пространство вернулись звуки, до того словно похищенные невидимой, но очень могучей силой; обычные ночные звуки, приглушённые, знакомые и мирные. Фаэтон, тронувшись с места, легко и плавно набирал скорость и впервые за весь вечер Ленни почувствовал, что ему всё равно, куда и зачем они едут.

– Как же ты сюда попал? – заботливо поинтересовался Нандоло.

Ленни глубоко вздохнул, подавляя естественное желание укротить это неуместное сочувствие. За месяц, проведённый в Немире, собственная история уже успела навязнуть у Ленни в зубах, столь часто ему приходилось пересказывать её многочисленным клиентам и разным знакомым Амбера. Начиналась она, как правило, одинаково: «Понимаете, я наступил в покрышку, и вот…»

– Он наступил в покрышку, – сказал Сантариал. – Амбер рассказывал. Отстань от него.

– Да ну? – недоверчиво переспросил Нандоло. – Прямо вот так жёстко?

Он быстро переполз по сиденью, и, снова оказавшись за креслом напарника, прокричал в затылок Сантариала:

– У него, наверно, имеются какие-нибудь волшебные способности. Давайте проверим!

Сантариал отмалчивался. Ветер поигрывал его волосами, отбрасывая их назад в лицо Нандоло, но тот даже не отстранился.

– Давай смоделируем ему портал. А что? Запасная покрышка есть – не жалко… Главное – начать, а там видно будет. Зато если он перенесётся, ты отработаешь за меня смену.

– А если нет? – поинтересовался Сантариал.

– Если нет, тогда он отсюда живым не выберется.

Услышав такое, Ленни испытал изумление, граничившее с шоком. Он посмотрел на архаиков, надеясь, что кто-нибудь из них опротестует это заявление, но оба молчали. В молчании Нандоло, правда, было что-то требовательное. Он ждал ответа на своё предложение, но отнюдь не от Ленни.

И Ленни понял, что ему придётся выкручиваться самому. Он не видел в происходящем никакой логики, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову:

– А Вашему фаэтону понравится, если я начну его оскорблять, называя разными нехорошими словами?

– Забудь, – быстро сказал Нандоло. Его лицо сделалось каким-то напряжённым, а сам он нахохлился, будто мокрая курица. Ленни почувствовал себя так неловко, словно по незнанию нанёс страшное оскорбление местным обычаям – по меньшей мере.

– Впрочем, я не отказываюсь, – поспешно проговорил он. – Если, например, не ставить вопрос, что дело жизни и смерти и всё такое, я, пожалуй, даже согласен.

– Они что, всегда так выражаются? – подозрительно спросил Нандоло у напарника, полностью игнорируя Ленни.

Сантариал рассмеялся, но смех напоминал болтание ледяных кубиков в бокале с коктейлем. Обстановку он не разрядил.

Нандоло забился в угол и сидел неподвижно; со стороны могло показаться, что он пребывает в праздности или просто спит. На самом деле он усиленно думал. Ленни догадался об этом, почувствовав, как сидящий рядом Нандоло словно переместился на недосягаемое расстояние. Ленни представил, как архаик решает в уме уравнения со многими неизвестными, один за другим подбирая и отвергая возможные варианты, так что пространство вокруг него чуть ли не вибрирует.

– «В небе, расправив крылья, летает мечта, и даже бескрылых зовёт за собой высота», – продекламировал Нандоло в задумчивости. – С одной стороны, всё, что не делается, не делается к лучшему. С другой стороны, шнурков на переправе не завязывают…

– А как насчет третьей стороны в качестве независимого эксперта? – вдруг спросил Сантариал.

– А мы составим какой-нибудь отчёт… Потом.

– Гениально, – произнёс Сантариал чуть слышно, но Нандоло уловил. Ему в очередной раз стало весело, и опять без всякой видимой причины. Такое восторженное состояние не могло быть укрощено разумными доводами. Ленни счёл за лучшее промолчать, хотя сам он расслышал в шёпоте Сантариала весьма едкую иронию.

– «Гениально»! – повторил Нандоло с удовольствием и пихнул Ленни в бок. – Мне нравится, как это звучит – «гениально»! Я люблю, когда это слово произносят в моём присутствии!

Сантариал нажал тормоз и повернулся к ним, не дожидаясь, пока фаэтон остановится. Опять встали, подумал Ленни. Скоро он кого-нибудь убьёт.

– Значит, так, – сказал Сантериал. – Если он переносится, ты прыгаешь за ним. Если же нет, я куплю цветы секретарше Лорда и целую неделю буду улыбаться. По-настоящему. Начиная с сегодняшнего дня.

Взглянув на лицо Сантариала в этот момент, Ленни как-то не поверил, что тот способен улыбаться. Ему даже стало страшно при мысли, что Сантариал станет утруждать себя таким неподходящим занятием. «А значит, – лихорадочно подумал Ленни, – я просто обязан куда-нибудь перенестись». И это вполне соответствовало его желанию – быть как можно дальше отсюда.

– Да будет так! – провозгласил Нандоло, сконструировав на лице серьёзную мину.

Нандоло вылез из фаэтона и исчез во мраке. Он двигался настолько тихо, что Ленни мог расслышать лишь слабое шуршание его плаща. Темнота поглощала все движения; уже на расстоянии вытянутой руки было трудно что-либо различить. Ленни это совсем не устраивало, и не только по причине неуёмного любопытства, подгонявшего его воображение. Чувство самосохранения с новой силой заявило о себе. Он оставался настороже, прислушиваясь и приглядываясь, хотя с тем же успехом мог улечься на пол салона, укрывшись плащом с ног до головы.

К счастью, он оказался не одинок. Луна – этот неусыпный ночной страж – показалась из-за туч и плыла по небу, серебристая и величественная, безразличная ко всем ночным бедам и драмам. Внезапно самые мелкие детали стали доступны взгляду. Нандоло вытащил покрышку и придирчиво осмотрел её со всех сторон, подставляя лучам восходящего светила.

– Должно быть, всё дело в дырке, – доверительно сообщил Ленни, наклоняясь к нему. Нандоло поднял покрышку на уровень лица собеседника и заглянул в отверстие, внимательно разглядывая Ленни.

– Сквозная, – значительно сообщил он. – Повезло, – и продолжал, вздыхая: – В чём-то я тебе завидую. Очень даже неплохо стать героем дня.

– Я ещё не герой, – напомнил Ленни.

– Ну, если твоё путешествие затянется, ты станешь героем завтрашнего дня, только и всего. Решительным и бесповоротным героем. О тебе обязательно сочинят баллады и колыбельные.

Ленни хотел сказать, что этого вовсе не требуется, но Нандоло, подхваченный всепоглощающей стихией вдохновения, возвысил голос:

– Что-нибудь типа:

Сложил голову рыцарь, что с песней геройскою шёл

Против сонма врагов, озверелых и жаждущих крови.

Пал могучий и храбрый, и красный шиповник зацвёл

На посмертном одре, примостясь у его изголовья.

Сложил голову здесь, и лежит, безучастен и нем,

И не скажет «Прощай», не поднимет пред нами забрала…

– Короче, где сложил он её, там она и лежала, – оборвал Сантариал. – Слезь с неё уже. Шевелись.

«Ещё посмотрим, кто станет героем», – спокойно подумал Ленни и приготовился выжидать. Навязчивое состояние, когда ты должен срочно пойти куда-то и сделать что-нибудь великое, которое преследовало его с тех пор, как он воочию увидел короля Галахада, наконец, исчезло. Ленни понял это только сейчас. Он снова обернулся самим собой и был обязан этим двум архаикам, которые издевались над ним с того момента, как он забрался к ним в экипаж.

Ленни вздохнул и расправил плечи. Он чувствовал себя уверенней, чем когда-либо.

Нандоло привстал с покрышкой в руках, примеряясь, и, удовлетворившись результатом, отправил её за борт фаэтона. Упав плашмя, она должна была дожидаться, пока Ленни не решится испытать судьбу, но тот уже знал, что нужно делать.

Он быстро поднялся с сиденья и толкнул Нандоло. Архаик перекувырнулся через борт и пропал из виду; Ленни тут же занял его место. Высунувшись, он с любопытством посмотрел вниз. Но ничего не увидел. Там, где должна была находиться земля, плавала всё та же густая темнота, проникнуть сквозь которую не мог даже яркий лунный свет.

Тяжело переводя дух, Ленни услышал позади щелчок зажигалки и почувствовал запах дыма. Это убаюкало его бдительность, и он не потрудился обернуться.

Ощутимый удар в спину лишил его временного преимущества.

Удар был не из тех, что наносят кулаком или сапогом. «Совершенно бестелесный, – успел подумать Ленни. – Как внезапный приступ обиды или гнева». Он не смог до конца развить эту мысль, как уже летел, потеряв всякое представление о направлении, навстречу звёздному небу, которое отражалось в его собственных глазах.

Его бросило на землю и закувыркало с невиданной силой, складывая и переворачивая самым невероятным образом. «Наверно, я смог бы укусить свой локоть, если бы он мне попался», – размышлял Ленни, сам поражаясь этой бредовой идее. Как ни странно, он ничего не сломал, и быстро вскочил на ноги, намереваясь дать отпор невидимому обидчику. Но рядом никого не было.

Этот удивительный факт открылся его чувствам, но не глазам. Вокруг по-прежнему беспредельно царствовала непроглядная тьма. И всё же… место было другое. Ленни перенёсся!

– Вот это да! – восторженно воскликнул он. – Вот это… нет!

Ужаснувшись, Ленни припал к земле, охватив голову руками и приготовившись к худшему.

– Ну хорошо, – сказал Нандоло; было видно, что он начинает нервничать. – А теперь скажи мне, куда он девался. Вот он был здесь – и вот его нет! Как это? Человек не может просто испариться неизвестным науке способом! Даже если это отмирок!

– Ты столько всего сказал…

– И ещё скажу! Знаешь ли, от одного тычка в спину невозможно улететь настолько далеко! Я надеялся, всё это шутка. И…

Нандоло набрал воздух в лёгкие, намереваясь продолжать.

– Ты чего завёлся? – лицо Сантариала выражало что угодно, только не благожелательную готовность слушать.

– А того, что дело пахнет саботажем основных постулатов нашей идеологии! – взвизгнул Нандоло. – Мы никого никуда не перемещаем, мы воздействуем только на мозг! Скажи, что это не то, о чём я только что подумал! Скажи – и можешь никому не дарить цветов!

– Я, если ты заметил, ещё не конченый псих, – холодно сказал Сантариал.

– Ничего подобного я не замечал, – заявил Нандоло, постепенно успокаиваясь. – От тебя всего можно ожидать, – он остановился, размышляя. – Но тогда… ты изобрёл новый способ передвижения в пространстве?

– Не я. Я им просто пользуюсь.

Нандоло колебался. Казалось, его доверие к напарнику и товарищу переживало серьёзный кризис; но для того, чтобы задать все насущные вопросы, у него просто не хватало слов.

– И что? – сказал он, наконец. – И как? То есть… куда он в результате попал?

– А вот куда он попал… – мечтательно проговорил Сантариал, разглядывая звёздное небо, – мне придётся спросить у него в следующий раз.

– Мы для этого его отпустили? Чтобы ты мог спросить?

– И для этого тоже.

– Но потом ты всё мне расскажешь?

– Разумеется.

Нандоло покачал головой. Он понимал, откуда взялась эта необъяснимая сговорчивость. «Потом» – понятие весьма растяжимое.

– Может, ты уже залезешь в фаэтон? – раздражённо поинтересовался Сантариал. – Мне надоело держать дверь открытой. Холодно.

Чуть помедлив, Нандоло всё же забрался внутрь и захлопнул дверцу.

Какое-то время они сидели в тишине. Положив руки на руль, а подбородок на руки, Сантариал смотрел прямо перед собой.

– И что теперь? – спросил Нандоло. Нарушив молчание, он сказал больше, чем содержали слова. Он напомнил о времени, которое в любую секунду могло вырвать свой вёрткий хвост из их цепких пальцев.

Архаики больше не могли здесь оставаться.

– О цветах не беспокойся, – сказал Сантариал, со вздохом откидываясь на сиденье. – Мне это нетрудно. Но насчёт остального – тебе проще об этом забыть, поверь.

– О, Творец! Это всего лишь улыбка. Сокращение мимических мышц лица. Все это делают. Не надо бояться.

– Ты не понимаешь.

– Я выдержу.

– Зато я – нет.

– Один раз. Только для меня.

– Хорошо – если сможешь потом вести.

Пропустив Нандоло на своё место, Сантариал устроился рядом и произнёс:

– Лично я восхищаюсь отмирками.

Немир не отпустил его. Ленни понял это, сделав первый вдох после своего отнюдь не мягкого приземления. Он дышал тем же – сладковатым, ароматным, удивительно свежим – воздухом, не имевшим ничего общего со смесью газов, которую приходилось вдыхать на покинутой родине. Именно воздух делал всё вокруг таким отчётливым и ярким, а переживание реальности – таким свободным и… легкомысленным. Не зная, радоваться ему или разочаровываться, Ленни уткнулся лицом в ладони и постарался забыть обо всём.

Между тем время медленно текло мимо; погасли звёзды на востоке, робкие птичьи голоса затянули первые трели. Ленни разбудило ощущение пристального взгляда. Он вздрогнул и очнулся.

«Куда это меня занесло?» – подумал он. Однако, оглядевшись, Ленни сообразил, что находится в восточной части Города, как раз у подножия склона горы – то есть, если можно так выразиться, в точке старта. К нему приближался некто на четырёх конечностях. Какой-нибудь зверь, решил Ленни поначалу, но быстро отказался от этой мысли, уж больно неуклюже передвигался неизвестный.

Ленни двинулся навстречу тем же манером, радуясь, что этот последний, кем бы он ни был, сейчас разделит его одиночество.

– Извините, Вы не видели поблизости телефона? Или хотя бы почты? – Ленни внезапно замолчал, потому что его осенило. – О! Знаю, что мне нужно! Церковь! Хотелось бы отправить сообщение… туда…

Ленни попытался сопроводить свои слова соответствующим жестом, но его правая рука, поднявшись в воздухе, безвольно упала. Он узнал ползущего.

Это был Рамзес. Лихорадочно работая локтями и коленями, ни говоря ни слова, тот преодолел последние метры, разделявшие их. Крепко ухватив Ленни за плечо, Рамзес отдышался и только тогда заговорил, горячо и напористо. Его обычный деловой тон никак не вязался с безумным блеском глаз.

– Ленни, мы опоздали. Всё уже началось. То есть… что я говорю! Всё уже кончилось!

Ленни пытался высвободиться, размышляя, стоит ли так волноваться из-за того, что что-то там кончилось, не начавшись.

– Говорю тебе, – повторил Рамзес, раздражаясь, – считай, что мы не просто умерли; нас уже похоронили!

– Я что, опоздал на свои похороны? – полюбопытствовал Ленни. После нынешней ночи даже такое не казалось ему маловероятным. Кроме того, в его душе открылся кладезь мудрости и терпения. Чтобы исчерпать его, потребовалась бы толпа подобных Рамзесу. Или какой-нибудь архаик, на худой конец.

– Ты не опоздал. Ты слишком поспешил. Для нас с тобою было лучше не родиться… их там тысячи. Целое море! – Рамзес, наконец, выпустил чужое плечо и, обмякнув, сел на траву.

– Море, – прошептал он одними губами. – А ты умеешь плавать, Ленни?