Читать книгу Жизнь среди людей. [не]научно-исследовательская работа - Алиса Константиновна Рекунова - Страница 4
3. 99 дней
ОглавлениеКто говорит, что логика объективна?
Мы вновь повторяем все те же и те же ошибки.
Кто-то верит, что у Вселенной свои мотивы.
Фрактальный бог сделал этот мир слишком зыбким.
Бывает так, что самые страшные вещи начинаются с какой-нибудь безобидной фразы.
«Нам надо поговорить».
Дальше становится хуже.
«Мы разводимся».
И еще хуже.
«Вы с мамой скоро переедете в Москву, и там ты пойдешь в новую школу».
Миг – и у меня в груди взрывается сверхновая, а на ее месте образуется пустота. Черная дыра, которая начинает поглощать мою жизнь.
Всю мою жизнь.
____________________________________________________________________
Первые две недели прошли лучше, чем я думал. Одноклассники меня не замечали. С одной стороны, я был очень рад, потому что никто надо мной не смеялся и не бил. С другой… я поймал себя на очень странном желании. Я хотел, чтобы меня заметили.
Я слушал разговоры, ловил слова, обрывки фраз и смех. Я запоминал их, а потом прокручивал в голове.
Листья желтели, с неба падала вода, город казался серым.
У меня было три основных проблемы.
Первая заключалась в том, что я очень плохо запоминаю лица людей. Иногда мне требуются месяцы, чтобы запомнить чье-то лицо, но иногда хватает и пары недель. Для этого на лице должен быть какой-то изъян. Что бы люди ни говорили про свои лица (я читал в интернете, что многие недовольны своей внешностью), серьезные изъяны встречаются довольно редко. Хорошо, что у всех людей разное телосложение и одежда. По этим признакам я и ориентируюсь. И еще, как ни странно, по сигналам входящих сообщений и рингтонам. Они у всех разные.
Второй моей проблемой была неспособность определять реакцию человека. Да, я вижу, когда люди хмурятся или улыбаются, но более тонкие нюансы распознать не могу. Это слишком сложно.
Ну, а третьей проблемой оказалась сама учеба. С письменными заданиями и устными сообщениями, которые надо было готовить заранее, все обстояло хорошо. Но если я не должен был устно отвечать, а меня вызывали, то я терялся и ничего не мог сказать.
В прошлой школе меня не вызывали к доске, потому что я и так все знал. Но здесь все изменилось.
Все началось в начале третьей недели. Если быть точным, во вторник. 99-й день с тех пор, как мой мир оказался разрушен.
Первым уроком была литература. Мы изучали поэзию Серебряного века, и каждый должен был выбрать стихотворение, чтобы прочитать его на уроке. Поскольку я отвечал у доски на прошлом уроке литературы (краткий ответ по теме «Трагизм судьбы русской литературы XIX века в XX веке»), то очень удивился, услышав свою фамилию.
– Самохин, к доске. Ты не слышишь, что ли? – спросила Клара Ивановна.
– Слышу, – ответил я.
– Выходи к доске.
– Я же на прошлом уроке отвечал.
– И что? Выходи.
Я встал и вышел. Клара Ивановна смотрела на меня сквозь толстые стекла очков. Она была очень седая, очень старая и очень худая.
– И какое стихотворение ты подготовил?
Я слышал ее голос, но гораздо громче в ушах стучала кровь, которая бежала по капиллярам. На меня смотрели мои одноклассники и учительница литературы, меня слепил свет люминесцентной лампы над доской, у меня потели ноги и ладони, хотя три с половиной минуты назад все было хорошо.
– Самохин, ты меня слышишь?
– Да.
– Так какое стихотворение ты прочитаешь?
Какое стихотворение я прочитаю?
– Максимилиан Волошин. Четвертый сонет из венка сонетов «Corona Astralis».
Я прочитал это стихотворение в детской энциклопедии по астрономии, когда мне было восемь лет. Тогда я понял, что поэзия, как математика. Только математика упорядочивает Вселенную, а поэзия – мысли.
– Так начинай. Чего ты ждешь?
Чего я жду? Наверное, чтобы руки перестали дрожать, и паника прекратилась. Я отвечал на прошлой неделе, а сейчас не должен был. Но меня все равно вызвали.
– Ну? – сказала Клара Ивановна. – Ты не готов?
– Полночных солнц к себе нас манят светы, – начал я.
– Четче. И громче. Перестань жевать слова.
Жевать слова. Какое интересное выражение. Будто бы правда можно набрать в рот слов и жевать их. Интересно, а проглотить их можно? А какие они на вкус?
– В колодцах труб пытливый тонет взгляд. Алмазный бег Вселенные стремят: Системы звезд, туманности, планеты.
Я замолчал, потому что шум в ушах стал слишком сильным, а свет люминесцентной лампы высасывал мои внутренности.
– Ну? Забыл?
Я не забыл.
– От Альфы Пса до Веги и от Беты Медведицы до трепетных Плеяд Они простор н-небесный бороздят.
О нет. Только не это.
– Творя во тьме свершенья и обеты, – я почти шептал.
– Громче говори, – велела Клара Ивановна.
– О пыль миров, о роль священных пчел.
– Не жуй слова. Произноси внятно.
– Я исследил, измерил, взвесил, счел, Дал имена, составил карты, сметы.
Осталось последнее трехстишье. У меня в горле пересохло, и уши были готовы взорваться.
– Но ужас звезд от знанья н-не потух.
Я замолчал, потому что мне надо было отдышаться.
– Мы помним все: н-наш древний темный дух…
Я спрятал руки за спину, потому что пальцы начали непроизвольно шевелиться. Я почувствовал судорогу. Обычно мои пальцы плохо выглядят, когда их сводит.
– Ах, н-не крещен в глубоких водах Леты, – выдохнул я.
Буква «н». В этот момент я ее просто ненавидел.
Клара Ивановна долго молчала. Кажется, еще дольше, чем я отвечал.
– Ну, что ж? – сказала она. – Видно, что не готовился. Стихотворение только сегодня прочитал первый раз, да?
Не первый, но я решил об этом не говорить.
– Ладно, садись. Придется поставить тройку. В следующий раз готовься заранее.
Я пошел на свое место.
– Вундеркинд, блин, – хмыкнул Саша Соколов.
Он и его соседка по парте Таня захихикали.
То ли Клара Ивановна услышала, то ли просто так совпало, но следующей она вызвала именно его. Саша Соколов вышел и бодро прочитал стихотворение Осипа Мандельштама «Железо». Ему поставили пятерку.
Ему всегда ставили пятерки – он был отличником. У него была только одна четверка – по химии. Учителя говорили, что Саша Соколов и Женя Смольникова получат серебряные медали, а Вика Веревкина – золотую.
Я завидовал. Я тоже хотел бы получить медаль. Но с моими устными ответами это невозможно.
Мне вновь стало стыдно за то, как я прочитал свое любимое стихотворение.
Весь оставшийся день я чувствовал себя космонавтом в вакууме. Все было не так. Слишком яркий свет, слишком громкие голоса, слишком неудобные ботинки, слишком сильно швы свитера впивались в плечи.
На перемене в класс вошла Зоя Викторовна и сказала, что после пар я должен пойти к Ольге Алексеевне, нашему школьному психологу.
Мне было очень страшно, что я сделал что-то не так, и оставшиеся две пары (геометрия и английский) я нервничал.
Почему меня вызвали к психологу?
После пар я собрал рюкзак и пошел к Ольге Алексеевне.
По всему кабинету были развешаны детские стенгазеты про психологию, профессии, экологию и инновации. Сама она сидела, глядя в ноутбук, и заносила какие-то данные.
Для психолога она казалась мне слишком неформальной. На ней не было пиджака, а была кофта с короткими рукавами и джинсы. И носила она не черное с белым, а синее с бежевым.
Но я знал, что Ольга Алексеевна училась на кафедре педагогической психологии в профильном учебном заведении, поскольку спросил, где она училась.
– Привет, – сказала она. – Заходи, садись.
Я сел напротив, и она отодвинула ноутбук.
– Я что-то сделал?
– Почему ты так решил?
– Потому что к психологу обычно отправляют, когда ты что-то сделал.
– Нет, – улыбнулась она. – Ты ничего не сделал. Я просто хотела с тобой поговорить.
Я напрягся от этой фразы. Даже желудок скрутило.
– Как тебе в новой школе? – спросила она, и я вспомнил, что ее зовут Ольгой.
– Нормально. А что?
– Ничего. Просто если у тебя проблемы…
– У меня нет проблем, – поспешно ответил я.
Ольга Алексеевна кивнула. Я заставил себя посмотреть ей в глаза и вдруг заметил, что один глаз у нее немного выше, чем другой. На самом деле, это почти незаметно, но если уж начинаешь смотреть, то не замечать невозможно.
– Значит, все в порядке?
– Ну, я немного волнуюсь, конечно.
– По какому поводу?
– Я боюсь, что люди посчитают меня странным, – признался я.
– Почему они должны посчитать тебя странным?
– Потому что так было всегда. Наверное, дело в том, что я младше остальных. Мама говорит, что у меня все получится, потому что я умный. Да, наверное, я умный. Просто…
– Что?
– Иногда этого не достаточно.
Меня потянуло на откровенность, и я еле заставил себя замолчать.
– Да, я понимаю. Тебя сейчас никто не обижает?
– Нет.
– Это замечательно, – Ольга Алексеевна улыбнулась. – Ты ведь приехал в Москву с мамой? У вас здесь есть еще родственники? – спросила она.
– Бабушка по маминой линии. Людмила Сергеевна. Она приходит раз в два дня проверить меня, когда мама уезжает в командировки.
– Значит, ты остаешься один? А твоя мама часто уезжает?
– Нет. Тем более Людмила Сергеевна все время звонит.
Я вспомнил бабушку, и у меня сразу же испортилось настроение. Я подозревал, что Людмила Сергеевна меня не любит.
Она хромала, потому что у нее вместо правой ноги стоял протез. Она рассказывала, что однажды на заводе ей на ногу упала металлическая пластина весом в триста килограмм. Стропальщики плохо закрепили ее, поэтому она сорвалась и упала Людмиле Сергеевне на ногу.
Как-то, когда мне было десять лет, я попросил ее уточнить кое-какие данные, чтобы рассчитать такую возможность, но Людмила Сергеевна накричала на меня и ударила по лицу газетой. Я где-то слышал, что собак можно бить газетой, потому что это не больно, но обидно и унизительно.
Да, это, и правда, оказалось обидно и унизительно. Но я не уверен, что собаки способны понять, что такое унижение. Может, речь шла не о собаках вовсе?
После того случая я старался не общаться с ней лишний раз. Но мне пришлось.
– А Москва тебе нравится?
Я пожал плечами.
Ольга Алексеевна улыбнулась, и я сразу же смутился.
Все же неудобно быть подростком на пике полового созревания. Сразу думаешь о разных физиологических процессах.
– Ты можешь заходить в любое время, – сказала она. – Если будут какие-то проблемы или если захочешь просто поговорить.
– Спасибо.
– По любому вопросу.
– Хорошо, – я кивнул.
Мы попрощались, и я пошел домой.
Весь вечер я делал домашние задания. Я подготовился ко всем предметам. Вдруг меня спросят снова?
Я решил поднимать руку два раза в неделю. Это поможет мне привыкнуть отвечать устно. И тогда меня не будут спрашивать спонтанно, как сегодня.
Я думал, что ничего не может быть хуже, чем мой ответ по литературе. Но я ошибался. Вечером мама пришла домой не одна.