Читать книгу Мои Белые Боги 2. Твой Холодный Умар - Алиса Кортно - Страница 6

– И что они сказали?, – с усмешкой спросила я у Рона.

– Зачем было убивать, спросили, – честно ответил Рон.

– И что ты ответил?

– Сказал, что так пожелала ясная вестница. По соглашению твоего отца и Дориана Агиба среди прочих пунктов, прописано, что в мирах потомков вестницы обладают теми же правами, что и в мирах Альмахатери. Алиохаро! Да даруют им боги в следующей жизни более осторожности, и оставим это в прошлом. Ты устала?, – нервно спросил Рон, желая скрыть свое возбуждение и только-только утихающую злость, и вспомнил, – руку не отдали: «то, что принадлежит богам, должно вернуться богам, нам остается только жизнь».

Аплан ощупал взлетную площадку и в следующее мгновение главный порт Умара превратился в яркую точку внизу. Апланы и рейки- летательные суда Умара, полностью искусственные хотя по виду сразу и не скажешь, поскольку они напоминают живых существ. Отличаются вместительностью: аплан может поднять двадцать пассажиров, на рейки строят целые сектора для дальних полетов. «Маленькое чудовище» аплан имеет восемь щупалец, на которых стоит в покое и которыми ощупывает разные предметы и совершает некоторые манипуляции, вроде выгрузить багаж, попросить оплатить проезд и даже «подать руку» при выходе. Кабина и щупальца на ощупь приятные, буро-зеленого цвета и скорее назовешь это покрытие шкурой нежели искусственным покрытием. В воздухе щупальца складываются в кольца и резво вращаются вокруг кабины.

– Прости, ясная, – смутившись своей смелости, сказал вестник с необычной для нашей расы внешностью. Во-первых, он не красив, да простят боги. Лицо худое, болезненное, нос горбинкой, под глазами круги, пальцы тонкие и указательный на правой руке вообще кривой. Может, сломан и неудачно сросся. Во-вторых, нет в нем вестнической уверенности, духа. Но это первое впечатление и я оставлю ему шанс.

– Для чего ты желала оставить себе отрубленную руку?

– Сувенир. Хотела забальзамировать и поставить в имение отца, чтобы каждый раз когда начну хорошо думать о потомках, смотреть на эту руку.

–Какой ужас!, – подала голос с дальнего сидения Молис, обиделась в целом на моё взросление и уткнулась в Кейти – ту сэвилья, что плакала в порту.

– Как тебя зовут, вестник?, – спросила я.

Он встал, чуть склонился и скоромно сказал: – Отика Саджоэ, ясная.

– Саджоэ?, – удивилась я и переглянулась с Роном, который подтвердил. Да, Саджоэ.

Саджи – старшая дочь Альмахатери, от нее пошел род вестников Саджоэ. Чрезмерная гордость этим простым обстоятельством привела к тому, что Саджоэ без разрешения взяли на себя роль старших братьев, ну и лезут с наставлениями при каждом удобном и, чаще всего, неудобном случае. Ральф их не любил и побаивался, поэтому жил как можно дальше от всех Саджоэ. Они воспитывают всех детей своего рода с подобными мыслями.

– И как тебя отпустили коруны на Умар?

– Я сам отпустился, ясная. Сбежал. И теперь получаю каждым кораблем по три письма проклятий, – жалобно, с долей иронии сказал Отика.

Я рассмеялась и сказала: – Прекрасно. Будь всегда со мной. А как подготовка? Ты хорошо владеешь мечом?

Очевидно, вопрос «ударил» по больному месту. Братец Отика смутился, потупил взгляд, вытянул губы и протянул: – Нууу…

Из всех вестников в аплане я знаю только драгэти Рона Уэарза. Всей долгой жизни не хватит, чтобы познакомиться со всеми: только на Риспе, по переписи семнадцать миллионов вестников, Флуоция еще не закончила перепись, а на Тарсе их попробуй, посчитай! Рон жестом руки показал, что военное дело не дается Отике и сказал: – Зато он внимательный. Я взял его в совет: там много нудной работы, инструкции. Отика всё читает и вкратце мне рассказывает. Полезный. И кстати, если тебе не нравятся потомки…мы удивились, когда ты решила прилететь на Умар, – «заерзал» Рон.

– Я не собираюсь здесь задерживаться: утолю любопытство и вернусь домой, – честно сказала я и подумала: – Потому что когда я закончу своё дело, тут вообще вестников не останется: все вернутся на Риспу.

Рон улыбнулся во весь рот и сам понял, что выражает слишком сильную радость и, не «виляя», сказал: – Сама понимаешь, все были против. Умар – опасный мир, мы не спустим с тебя глаз. Клянусь, за твою безопасность я жизнь отдам без раздумий.

– Надеюсь, этого не понадобится, – шепнула я и взглянула в иллюминатор, – почему Дик меня не встретил?

– Может, повезло, издох возле сектора прибытия на третьем уровне, где тебя нет, – улыбнулся Рон. Остальные вестники если не улыбнулись, то мысленно согласились и пытались угадать мою реакцию на эту шутку.

Аплан начал спускаться. Тьму разрезали светящиеся, ровные линии улиц и домов. Услужливый голос Анализатора, которого для краткости зовут просто Ани, проворковал: – Центральный сектор семь. Снижаюсь.

– Быстро прилетели. Сейчас какое время?, – спросила непонятного у кого Молис.

– Сейчас гринада. Вечер. Сплошная ночь, – услужливо ответила Кэти и, заметив моё внимание, улыбнулась и от смущения отвела взгляд.

Так я себе и представляла центральный сектор Умара. Как на картинках и письмах. Вдоль широкой улицы, по обеим сторонам двух-трехэтажные домики. Потомки не любят в быту прямые линии, облицовка домов каменная, неровная, углы окон и дверей закруглены и то не всегда ровно, кое-где и волной. Крыша цвета охры. На первых этажах в этой части седьмого сектора много торговых лавок и ппп (пунктов приема пищи). Освещение встроено в фасад зданий и дорог, отдельно фонарей нет. За моим будущим домом остров зимнего соснового леса. Я вышла, решив прочувствовать умаровский холод, о котором так много слышала. Шел снег. Завораживающая картина. А если поднять голову, то чудится, будто это не снежинки, а миры летят. Я высунула язык и поймала снежинку, превратившуюся во рту в воду. Так можно – я слышала. Снег не ядовит. Это замерзшая вода. И они пухлые, неповторимые падали на мою раскрытую ладонь и великой трансформацией жизни превращались в воду.

– Ааа!, – закричала Молис, отбиваясь от щупальца аплана драгоценной папкой с драгоценными рисунками. Надо же так рисковать! Эта беспокойная сэвилья решила достать багаж из брюха аплана, скорее всего, позабыв ввиду врожденной беспокойности, что аплан может помочь в этом деле. Да и багажа там немного, остальное привезут отдельно. Вестники посмеивались, служанки бросились долбить по щупальце – им простительно не знать, что это безопасное «устройство».

– Могли бы и помочь, – грозно выпалила Молис и поправила упавшие на лицо волосы громким выдохом.

– Как ты ее терпишь?, – поинтересовался Рон.

– Мужественно, – ответила я.

Вот мое жилище на ближайшее время. Дом имеет два отдельных входа. Каждый вход ведет в две квартиры. Одна на первом уровне, вторая на втором уровне. Итого в доме четыре огромные квартиры с множеством комнат. Это необходимо, потому что вот вся эта свита будет жить со мной. В общем внутреннем пространстве стены из цельного камня с бело-зеленым рисунком, белоснежные ступени, возле стены отдельно покатый спуск.

– Нравится?, – спросил Рон и, уловив вымоченную улыбку, сказал: – Можем поехать в дом, он тоже готов.

– Нет. Попробую. Спасибо.

Дверь на втором уровне уже была открыта. Человеческая сэвилья оказалась симпатичной блондинкой с аккуратным пучком на голове, светло-карими глазами с добрым взглядом и женственностью, которую хочется оберегать. Одета она в темно-синее платье и белый фартук.

– С прибытием, госпожа, – сказала она и чуть склонила голову, – позвольте помочь вам с одеждой.

– Это – Идэль. Нравится?, – снова спросил Рон.

– Попробую, – пошутила я. Человеческая сэвилья от этой шутки отчего-то испугалась, по лицу пробежал ужас; страх ее был таким неожиданным и сильным, что я его прочувствовал до мурашек и поняла ход ее мыслей.

– Ты в безопасности. Мы не мориспэн. Покажи мне жилье!, – приказала я и подала ей плащ.

Вход в жилье просторный, с множеством шкафом и зеркал. За входом находится огромная зала, здесь можно разместить не десять вестников, а раз в пять больше. Зала поделена на три зоны: первая у окна: на полу лежат подушки из изысканной ткани и ждет тихих посиделок маленький камин-чаша, в средней части сидения более высокие и больший камин-чаша, в котором горит огонь на бездымных брикетах, в третьей части несколько полок с книгами, прозрачный шкаф с каким-то фигурками и три маленький столика. Разность фактур расширяет пространство, утопающее в незнакомой роскоши. Я выросла в роскоши: роскоши дружеского общения, безопасности, роскоши теплых лесов и океанов миров Альмахатери, роскоши надежного дома, хорошей еды и добротных вещей. А здесь другая роскошь, кричащая: заработай на меня и попробуй, удержи. Единственное, что мне пришлось по-настоящему по душе, так это огромные окна, на которых удобно читать и смотреть на засыпающий сектор и падающий снег.

– Нравится?, – спросил жаждущий похвалы Рон и не успела я ничего ответить, как вестники хором сказали: – Попробую.

Не понимая над чем смеются, Идэль смущенно показала на ближайшую к зале дверь: – Это спальня для гостей, а остальные дальше по коридору.

Так как это очень важный момент, я осмотрела эту спальню. Не большая, с гардеробной с окном и ванной. Но она ближе всего к выходу! Дальше по правую руку с окнами на улицу шел кабинет, библиотека, еще два помещения со свободным назначением, а по левую руку спальни, потом по обе стороны спальни и по левую – кухня. Так вот к кухне ведет небольшой коридорчик, скрывающий ее от хозяйских глаз, и имеются толстые, прозрачные двери. Этот дом строился под потребности потомков, они любят «запирать» запахи. Самым примечательным является то, что с кухни есть отдельный выход-лестница, со стороны похожая на ползущую по стене лиану. И дальше от кухни, в самом конце располагается хозяйская спальня. Выбирая из двух вариантов, я сходу не смогла определиться и сказала: – Я хочу две спальни.

Идэль удивилась, но промолчала. Молис и служанки устраивались на новом месте. Немые не отходили от меня ни на шаг.

– В этом доме – свобода, – сказала я, – отдохните пять часов, потом по очереди кто-то должен быть в коридоре. Идэль, устрой их на сон…ближе к главному входу, и надо накормить наших гостей. А что мы будем есть?, – озадаченно спросила я себя.

– Не волнуйтесь, госпожа. Драгэти Рон Уэарз обо всем позаботился. Он с вестниками научил меня нескольким риспийским блюдам.

– Даже так. Отлично.

Немые – часть отцовского наследства. Практика немых существует на Риспе со второй эпохи, коруны-хранители называют их лишними душами, потому что только заблудшая не в свой мир душа может добровольно отказаться от прелестей жизни. Практика исключительно добровольная, при том на «раздумья» дается несколько лет. Драгэти через влияние стирает прошлую личность и некоторые потребности. Они не привязываются, не влюбляются, не имеют привычек, не испытывают потребность в сэвильях, у них только одна задача – служить драгэти и так как отец приравнял меня к себе, то после его смерти их задача – охранять меня. Сразу же после преображения они много и бессвязно болтают, поэтому их лишают языка, в течение одной человеческой жизни он отрастает, но тогда уже их состояние становится стабильным. Большей частью они молчат. Молчат и ходят за мной тридцать пять молчаливых мужчин и если не правильно отдать приказ – так и будут ходить тенью. Помнится, однажды я проснулась от чувства, что в спальне кто-то есть, а когда открыла глаза, увидела стоящих и смотрящих на меня сверху троих немых.

На Умар я взяла только двоих – Эра и Эма. После обращения им дают новые и короткие имена. Я почти ничего не знаю об их прошлой жизни и причинах вот так отдаться служению, разве что, разбирая написанные отцом хроники, нашла история Эма. Его мальчишкой нашли на Тарсе. Он был слишком мал, чтобы что-то помнить и рассказать о себе, тайна тяготила его так сильно, что он просил избавить его от самого себя.

Практика немых существует и у потомков. Особо впечатлительна практика теней, когда преображаются сокровища под огнем Вирога. Говорят, личность стирается не полностью, а вот преданность – такая же абсолютная, а это в мире силы бесценно.

– Кая, – позвала Молис, когда я проходила мимо ее спальни, – смотри.

– Кто бы сомневался, – улыбнулась я, увидев, что первым делом она разложила на столике свои рисунки. Рисует няня украшения и всё мечтает, точнее, пылает мечтой покорить ювелирный мир Умара, чтобы их сэвильи носили на себе украшения, созданные по рисункам риспийки Молис. Ее спальня обставлена так же, как другие спальни. Будучи в первом обличии похожими на людей, мы испытываем такие же потребности. Вся мебель, обстановка мне интуитивно понятна. Потребность во сне, в хранении вещей, в том, чтобы сесть и пользоваться руками для письма или еды. Отец говорил, что ничто не отличает людей от нас так сильно, как беспокойство мыслей. Ни продолжительность жизни, ни сила драгэти, ни второе обличие не выглядит столь разительно как карающие мысли людей. Боги раздирают их: тело требует одно, разум другое, а душа третье. Ни одно знакомое нам существо в мирах не служит трем богам одновременно.

– Как ты себя чувствуешь? Когда я прилетела первый раз на Умар, три ночи не могла встать с кровати. Что-нибудь болит? Слабость?

Вместо ответа я подошла ближе, провела пальцем по ее щеке и вкрадчиво сказала: – Ты не можешь оспаривать мои решения. Никогда. Особенно ужасно это при других.

– Ты убила потомка своими руками. Тебя это не волнует?, -вспыхнула няня.

– Он нарушил запрет повелителя Умара и оскорбил вестницу, – парировала я.

– Вот пусть бы и судили по их инструкциям, – в стремлении напроситься на неприятности заявила Молис и сделала хорошо знакомое в неугасаемом желании направить меня на путь истинный, выражение лица. Само собой, где проложен мой истинный путь, знает только она. Как же это раздражает! Наши близкие пьют из колодца нашего терпения.

– Ты забыла кто я!? Да как ты смеешь обсуждать мои решения!, – надавила я.

– Ты – ясная вестница, сама нежность, воспитанность и чистота.

– Что? Ты плохо меня знаешь. Много ты вестниц видела!

– А ты?, – надавила на больное няня, – Сама ты много вестниц знаешь?

– Госпожа, – донесся из коридора голос Идэль, – госпожа. Госпожа, – запыхавшись, повторила она, войдя в спальню и сделав книксен, – к вам пожаловали гости. Повелитель Риспы Дик Франс Муабари просит принять.

– Явился, – «вставила» Молис.

– Проводи в библиотеку, – как можно более спокойно приказала я.

– Не верь ему, – снова «вставила» няня.

– Он еще ничего не сказал, – парировала я.

– А ты все равно не верь.

Дик Франс Муабари известен в мирах потомков монукени, как повелитель Риспы. Это один из самых неприятных риспийцев, которого можно встретить в мирах Альмахатери. Но у недостатков обязательно есть достоинства: он красноречив, изворотлив (не считаю это однозначно плохим качеством), обаятелен в своей непробиваемой уверенности. Первое, что смело можно сказать глядя на Дика в первый раз – у него отменный аппетит, тоже самое можно сказать, встретившись с ними и во второй и в третий и в последующие разы. После смерти отца, мы встречались трижды, и всегда он что-то жевал, дорогой костюм засален свежими жирными пятнами, толстые пальцы в каком-то соусе, бока вылезают из штанин, лицо довольное, упитанное, настроение отличное.

Уже скоро я приняла его в кабинете. Сидение тут какое-то …издает разные звуки, когда садишься, ну да ладно, позже разберусь. Чтобы не нарваться на косые взгляды вестников, я сразу пошла в кабинет, не заглядывая в главный зал. Дик завалился с улыбкой на лице и кажется, стал еще шире, если такое возможно, конечно. Поэтому и казалось, что он ввалился или даже закатился довольным шариком в компании двух риспиек.

– Моя хорошая…, – завопил он, чтобы вестники слышали, какие у нас чудесные отношения.

– Заткнись и садись, – велела я, – остальные пусть выйдут.

У Дика две любовницы. Сам он однолюб, точнее двоелюб, на других сэвилий и не смотрит, только на этих двух. Они постоянно сопровождаю его. Первая фигуристая и внешне чем-то похожа на Молис и всегда хихикает, вот и сейчас захихикала, вторую будто бы объел Дик – стройная, строгая и была бы симпатичной, если не кружевной чепчик.

– Они никому ничего не скажут, – голосом заговорщика заявил Дик.

– Вон!, – прикрикнула я и две пассии вылетели из кабинета.

После смерти отца, Дик назвал себя моим опекуном. Вот он – опекун. Решение в целом попахивало логикой, если не учитывать, что мы друг друга недолюбливаем: я в этом признаюсь честно, он с зачатками разума, поэтому молчит. Будучи не в здравом уме и не твердой памяти Ральф Форст выбрал ошивающегося у прохода в Тарсе продавца разбавленным вином риспийца – повелителем. Дело в том, что спасшие Риспу от небыти потомки принесли много новых слов, среди которых – «повелитель». Аналогов в нашем языке нет, а повелителя Риспы пожелал видеть сам Дориан Агиб и, не разобравшись в тонкостях, отец отправил кого не жалко. Сэрэсхэти – предводитель вестников не имеет той власти, что есть у повелителя Умара. А так как Дик хорошо вжился в роль, пройдоха не только занял странный для Риспы титул, но и умудрился на долгие годы сохранить его.

Наша последняя встреча пару лет назад закончилась скандалом. После этого мы не списывались. Встреча состоялась на берегу Розового моря. Я надеялась, что он расскажет что-то новое о последних днях жизни отца, поэтому согласилась на его условия. Море получило свое название благодаря рыбкам с насыщенно- розовой чешуей – розикам. Специально розиков не добывают, они слишком маленькие – так, если в сетях запутаются, то выбросят или на наваристый бульон оставят. В водах Розового моря есть уйма другой вкусной и более увесистой рыбы. Когда розики плывут стайками, с корабля, да и суши видны причудливые узоры в воде, а если смотришь вниз с рассекающего воздух киврика, то это прекраснейшее зрелище захватывает дух. Еще Розовое море называют русалачьим. Русалки на Риспе водятся и в соленой воде, и в пресной, но Розовое море ими просто кишит. В хрониках есть упоминание, что когда-то они даже устраивали бои из-за этого моря, но потом договорились об очередности: сначала одни семьи живут, потом другие.

В Розовом море есть несколько островов, куда русалки и риспийцы приплывают для обмена – первые приносят жемчужины, красивые кораллы, можно попросить найти какую-нибудь рыбу или обследовать какое-нибудь место, а в обмен они хотят хорошие, крепкие подвязки для волос или знаком просят подрезать им волосы. Русалки жили в водах Риспы с момента создания этого мира. Вместо ног у русалок рыбий хвост с серой, крупной чешуей, верхняя часть тела покрыта сине-зеленой кожей, между пальцами кожистые перепонки, уши больше похожи на жабры, нос очень маленький, глаза чуть навыкат и покрыты прозрачной кожей, отчего кажутся мутными, рот большой, губы как таковые отсутствуют. Ну и когда русалка улыбнется, сразу понимаешь, какие же мы разные. Сорок восемь зубов, созданные для перемалывания рыбы с чешуей отнюдь не настраивают на разговоры. Делить один мир нам помогает негласная договоренность: мы не ловим русалок, они помогают попавшим в беду морякам. Не было случая, чтобы русалки проплыли мимо тонущего риспийца – обязательно помогут.

Повелитель Дик ждал меня в разбитом на морском берегу шатре. Возле шатра никого не было: ни охраны, ни служанок, ни иного сопровождения. Белоснежная ткань мягко колыхалась от приятного морского ветерка и когда я подошла достаточно близко, Дик крикнул: – Заходи, не укушу, – и задорно рассмеялся до поросячьего повизгивания. Вдалеке, над морем завис умаровский аплан. Повелитель Риспы прибыл в мир, которым якобы повелевает тайно и под охраной потомков.

Дик по-умаровски вальяжно сидел на широких подушках и был ужасно пьян от какого-то умаровского питья. Неприятный запах не смог разбавить даже морской воздух. Перед ним стоял низкий столик, уставленный разными блюдами: копченое мясо с зеленью, соусы, свежая запеченная рыба с овощами, ягоды, фрукты, какое-то закуски и напитки в кувшинчиках. Прислуга то ли разбежалась, то ли он сам прогнал всех, я же пришла одна без всякой мысли, что на Риспе могу попасть в неприятную ситуацию. Он жестом руки предложил присоединиться к трапезе и еле проворочал языком: – Госпожа, ясная..ммм…вот. «Проглотив» несоответствующее обращение – какая же ясная госпожа – все госпожи на Умаре – я приняла предложение и села напротив. Разговор не задался с самого начала: Дик говорил, говорил, точнее думал, что говорит: половину слов он не смог выговорить, какие-то позабыл, а я молчала и ждала, когда из этого бессвязного потока попадутся слова о Ральфе Форсте. Пытался он говорить о странных вещах: о мощи Умара, о том, какая Риспа жалкая по сравнению с империей потомков, о том какие уникальные вещи могут делать потомки, а закончил тем, что скоро в Розовом море будут плавать морские рейки, потому что от наших рыбаков нормального улова не дождаться. По ходу этого монолога он размахивал руками и измазал рукава в подливе. Никогда не слышала, чтобы о любимой Риспе говорили в таком пренебрежительном тоне. Разве возможно говорить о родном доме плохо только потому, что где-то там делают что-то лучше.

– А почему ты ничего не ешь?, – спросил Дик и довольно внятно добавил: – Сам повелитель будет тебе прислуживать…

Тут он еле поднялся на ноги, поймал равновесие, сосредоточил на мне взгляд, потом перевел взгляд на кувшин, схватил его и что-то налил мне в стакан, а заодно на столик и на подушки для возлежания.

– Зачем ты меня позвал?,– холодно спросила я.

– Ааа!, – протянул Дик, будто вспомнил что важное.

– Ральф хотел разрешить рейки войти в Розовое море, но не успел. И теперь совет…Ринерик-дурак, не разрешает. А вот если ты согласишься, тогда исполнишь волю отца.

– Нет,– спокойно ответила я. По традициям вестничества Розовое море принадлежит младшей вестнице во всех мирах Альмахатери до того момента, когда рождается другая вестница. Обычно маленькие вестницы не знают, что делать с этим подарком, но отец бы никогда не принял такое решение, прежде не поговорив со мной.

– Что!?, – рассвирепел Дик и начал повторять: – Корм, корм, корм, – а потом запустил в меня полупустой кувшин.

Рука повелителя дрогнула: кувшин не долетел до цели, покатился по столу и залил мне платье. Разозлившись, я схватила горсть орехов и тоже запустила в Дика. Не помню, долетели ли они до него, да это ине важно, в ответ он тоже что-то схватил со стола и запустил мне в спину. Я отступала бегством, отстреливаясь вишней.

– Все беды от упрямства вестников: сами ничего не смогли сделать с небытью и другим не даете. Надо им помочь. Надо! Очень надо. Корм! Избалованная девка!

Дик гнался следом, пока с грохотом не упал на пол шатра, проклиная меня и всё вестничество. Я не стала ждать пока он поднимется, выбежала, свистнула киврику и вернулась домой без иных происшествий. Тогда не понимая, не осознавая до конца всего проступка Дика, я промолчала об этой истории без всякого умысла в будущем шантажировать владыку, просто не знала, как поступить. Рассказывать об этой истории не хотелось, поскольку остался гадкий осадок, словно я наступила в чьи-то… какашки и, описав всё в дневнике, вернулась к своему затворничеству и трауру.

Вспомнив эту встречу, я улыбнулась, отчего Дик удивленно уставился на меня и на всякий случай тоже похихикал, один в один, как его любовница.

– Мне нужно попасть в совет рас, – сказала я.

Он засмеялся громче, утер выступившие слезы и сказал: – Это невозможно.