Читать книгу Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых - Алиса Тишинова - Страница 1

Он

Он обнаружил себя, находящимся в старой заброшенной церкви. Неяркие лучи солнца мягко освещали темные бревенчатые стены, и сохранившиеся кое-где на них прямоугольники тёмных истертых икон; а также более светлые места, где когда-то, видимо, висели остальные образа. Его окружали разнообразные предметы, названия которых он не знал. Здесь еще витал тот особый церковный аромат ладана, смол, впитавшихся в стены.

Он попытался пошевелиться и слегка изменил свое местонахождение в пространстве, вернее, изменилось видение предметов. Движения своего тела он не почувствовал. Попробовал взглянуть на свои руки и ноги, и не увидел их… Хотел похлопать глазами, – не получилось. Видимо, глаз тоже не было; но чем-то он все-же смотрел на всё, кроме себя… Он ничего не помнил: кто он, как попал сюда? Помнил, что он – человек; а у человека должно быть тело…

– Я умер? – произнес он. Не ртом, не губами, но как-то произнес. Вслед за этим он услышал (видимо, не ушами) шаркающие шаги, покашливание…

К нему приближался старик в темном балахоне с капюшоном. Креста на балахоне, характеризующего вошедшего, как священника, не было. Старик поглядел на него яркими карими, слишком молодыми глазами на пергаментно-бледном лице.

– Да, – ответил старик, – в известном смысле, определенно.

– Кто ты? И кто… – я? Как я попал сюда? Где мое тело?

– Слишком много вопросов сразу, – произнес старик, присаживаясь на деревянную скамью. – Да, ты умер. Тело твое в могиле, а ты – дух. Осознай это как-нибудь для начала, и успокойся. Это не страшно; рано или поздно это происходит со всеми.

– А кем я был? Как я умер? Почему я ничего не помню?

– Тебе и не нужно помнить. Ты – дух. Что было в той жизни умерло вместе с тем человеком, которым ты когда-то был.

– Почему же тогда я не в раю? Или хотя бы в аду? Или это и есть ад или рай?.. Должен же быть Суд!.. Господь Бог…

Старик вновь покашлял, помолчал…

– Послушай… Суд был, только ты его не помнишь. С тобой сложно было. А мне нужен ученик. Ты – мой избранник. Постепенно поймешь все. Ну… многое. Будешь изучать этот мир, людей, их страсти, пороки, желания… Ты слишком мало узнал при жизни. Теперь наверстаешь. Когда я буду в тебе уверен, – начнешь выполнять часть моей работы… Я стар, я устал. Я слишком долго живу…

– Какой работы? Кто ты? Ты не Бог, не ангел… Ты – Дьявол?!

Старик мелко и глухо засмеялся.

– Хе-хе… Можно и так сказать… С вашей точки зрения. Хотя я не люблю этих пафосных названий.

Глаза старика недобро, но и не зло, а иронически блеснули. Беззубый рот шевелился с трудом.

– Я – человек. Но родился очень давно. Почти так давно, как сотворен мир. Тогда люди жили гораздо дольше, а моя миссия… Но всему есть предел. Я – человек, призванный править этим миром. Не единственный. Есть и другие, подобные мне. Как там у вас говорят: “Миром правит Сатана”? – так вот: миром правят эмоции, чувства, страсти. Все это астральная часть; а она на Земле фактически главная, физическая подчинена ей. Ментальность – это уже выше; это ищущая, познающая, божественная область… Но не она правит миром.

– Не понимаю…

– Не спеши. Ты говорил про рай и ад… Рай, – это временная школа для большинства душ, которые будут рождаться вновь, и, таким образом, "жить вечно"… Ад? Что значит ад? Ад бывает на Земле: войны, пытки, предательство, горе; физические и душевные болезни, – вот он, ад…

– Тогда почему…

– Потому. Совсем некачественные души, без наработанного опыта, необязательно, кстати, преступники и убийцы, а просто пустышки, они уничтожаются, вот и всё. Они не живут вечно. Но в любом случае, ни те, ни другие, ничего об этом не помнят, хотя и все стремятся… Смысл для них? Никакого. Они лишь пешки. Редким талантам удается что-то вспомнить потом, это, так сказать, наш «брак». Потому бывают и третьи… – Старик поморщился.

– Кто? Как я?

– Вроде того… Но не совсем. Ты был избран специально; ты под контролем, можно сказать, наш эксперимент… Эти же…

– Ага! Привидения, да?! – он чуть не захлопал в ладоши от радости, что начал понимать; да вспомнил, что руки отсутствуют, хлопать нечем…

– И они тоже. И другая нечисть. Бывает. Впрочем, несчастные они. Хотели всех перехитрить, остаться жить в своей жизни, со своей, неизмененной душой; с телом – сущностью, похожим на их прижизненное тело. Лешии, русалки, водяные, домовые… Это люди их так делят. А суть одна: души неприкаянные. Своих найти не могут; по-нормальному общаться с оставшимися на Земле не получается. Хотят, чтоб их любили, а их боятся. А порой и вправду дух исказится, злобой пылает. Пугает, может и сотворить что… Нет, не дело это…

– Почему же вы их не ловите, не уничтожаете тогда?

– Ловим порой… Прятаться умеют; не зря же: кто-то в воде живет, кто-то под корягой. Я – старик, не полезу туда. А Господу вообще не до этих… Не его сфера… – Старик замолчал, прикрыв глаза.

Не заснул ли?

– Так кто вы все-таки? Как называть вас? Зачем вам я, и… кто – я?

– А, – старик выпал из полудремы. – Вот видишь, каким я стал… Ты, – может быть, – заменишь меня; если я смогу обучить тебя, как должно. Как учился я. С чистого листа…

Звали меня Астарий… Но это неважно. Здесь я хозяин. И для тебя, – хозяин, учитель. Не будешь учиться как должно, – могу и уничтожить, – внезапно сверкнул глазами старик; но улыбнулся, дал понять, что это не всерьез.

– Люди глупы, – продолжал Астарий. – Они думают: есть добро и зло. Нет. Есть мысли, – и есть эмоции. Страсти. Страсти они считают грехом… Видишь ли, мысли, – они нейтральны, логичны. В правильных мыслях ты должен сначала возлюбить Бога, затем человечество, затем себя; или , – наоборот: себя, затем человечество, – тут разницы мало. Разум говорит, что вечен лишь Бог; он создал всех нас разными; и ничто не является ничьей заслугой. Ты должен служить, жить правильно, совершать правильные поступки, и, – Астарий улыбнулся, – избегать пагубных страстей. Любая страсть, – то есть, – любая эмоциональная составляющая, – есть грех. Любишь ты хоть своего ребенка, – ты уже выделяешь его среди других, ставишь над другими; а это нехорошо, неправильно. В идеале ты должен одинаково относиться к своим и чужим. То есть… Никак не относиться. А поступать при этом правильно. Влюбляться вообще нельзя: партнера надо выбирать по разуму; и любить в нем лишь то, что он также любит Бога, и правильно мыслит. А так, как я заведую именно чувствами и эмоциями… грехами… можешь считать меня Дьяволом… хе-хе. Хотя я человек. Просто – приближенный…

– Почему же любое чувство, – грех? Как так может быть?

– Потому… Разум прямолинеен, а эмоции – это весы. Чем больше на одной чаше, тем выше подскочит противоположная. Так называемые "хорошие" чувства возникают за счет противоположных, плохих… Ну не бывает чувств, – без противопоставления. Чем сильней ты любишь женщину, – тем хуже тебе кажутся остальные. Чем яростнее ты защищаешь родину, – тем сильнее ненавидишь врага. Чем больше ты привержен честности, порядочности; восхищаешься талантами, – тем сильней ненавидишь лживых людей, предателей; возмущаешься бездарями, занявшим чье-то место… А это – порок. Это нельзя… Все созданы Богом, нужно ко всем относиться одинаково. Вообще… любая страсть… губительна для души. – Старик зевнул. – Да, и вот еще. Наивные люди. Когда они впадают в религиозный экстаз, – они думают, что стали ближе к Божественному. Ничего подобного! Экстаз – всегда плохо. И религиозный ничем не отличается от любовного, или магического. Только люди этого не понимают.

– Чем же вы заняты на земле, Учитель?

– О, это самое интересное! – улыбнулся старик. – я должен… "проверять людей на вшивость", – искушать их. Вот это самое. Создавать ситуации; подталкивать к выбору; к страстям, – чтобы Высшие силы могли судить, насколько искушаем этот человек. Насколько он поддается. Вспоминает ли о Боге, раскаивается ли потом. Сознает ли свои страсти. И, – конечно, играет роль все-таки, – каким именно страстям он поддается. Не все так категорично… Не было бы нашей работы, – как бы высшие устраивали проверки? А по мне так и скука была бы смертная… вот что…

– Да уж. Неожиданно. А все-таки-почему – я?

– Об этом не сейчас… или вообще никогда. Если коротко: ты был не слишком умен с точки зрения… логики. Душа же твоя неглупа. Тебя не могли отнести никуда: и зла натворил, – по неведению; и, – сам погиб, пытаясь устранить последствия. У Высших это… приборы зашкалили… А вот мне ты подошел… Ты будешь познавать все практически с чистого листа, изначально. Теперь же… отправляйся в путь. Вернешься, – обсудим, – что ты сумеешь прочувствовать.

– Учитель, а где мы сейчас? Что это за место, и как я сюда вернусь?

– Обыкновенная старая церковь. Ничего особенного в ней нет; интереса для туристов не представляет. Стояла на отшибе села; затем города, – здесь теперь промышленный район, который тоже затем пришел в упадок… Дорога сюда заболочена; а сама церквушка никому не мешает, оттого и не снесли. Развалится, – не беда, – другую обитель найдем; это непринципиально… Вернешься… когда время истечет. Почувствуешь, или я призову. Пока будешь при деле, – будешь в теле… хех… вспомнишь, как это было. Но тело, конечно, будет чужим; мысли и чувства, – частично чужими; а ты будешь все ощущать…

Ну, лети… Ты же у нас дух; а мне-то и поспать нужно… Лети, родимый. В путь…

Он взмахнул рукой, и воздух заколебался, уплотнился, стал похож на вязкий туман… затем в нём возникло что-то вроде радужной ленты; подул сильный ветер, и лента выпрямилась, расширилась…

– Лети!

Дух пошевелился, подался в сторону радужной дороги… и его понесло по ней со скоростью ветра; разве что в ушах не засвистело, ибо ушей-то не было…

…

Он стоял посередине огромной сцены. Разноцветные лучи прожекторов вначале навели на мысль, что это продолжение радужного пути… Но нет. Теперь он твердо стоял на ногах, – настоящих, реальных ногах; чувствуя под ботинками твердость разноцветно-психоделического пола.

Впереди ревел зрительный зал; вокруг грохотала музыка; совсем рядом наяривали на гитарах и барабанах патлатые, затянутые в черную кожу музыканты, – потные и одуревшие; со звериным блеском в глазах, и фанатичными лицами… У него самого была черная гитара; на руках, – татуировки, на теле, – майка и кожаные штаны. И он… пел. Или орал. Что-то яростное про любовь и страсть; войну и социум. Орал, не думая о смысле; слова шли сами. Какое там… он еще "отдышаться" не успел. Таких песен он не помнил. Хотя помнил-ли он вообще какие-то песни? Быть может, если бы он пел что-то вроде "В траве сидел кузнечик", – ему и показалось бы это знакомым, но и то сомнительно… Да и бог с ним. Дело же не в песне. Хотя познавать нужно, разумеется всё; но важнее всего, – эмоции.

А они просто зашкаливали. С каждым аккордом, каждой выкрикнутой нотой, – он ощущал свое величие. Он управлял всеми этими… людишками по сравнению с ним. Перестань он играть, сбейся с ритма, – завопят, упадут; рассыплются, как сломанная вереница выстроенных в ряд доминошек. Заплачут, как ребенок без погремушки. Он должен, должен продолжать! Он устал и напряжен; пот градом течет по всему телу (как это приятно – иметь тело!) Но зал возвращает ему обратно эту выжатую энергию; она пульсирует от него – к залу, от зала – к нему; как заведенный механизм, как организм; и он в нем, – сердце. От одного главного, – ко многим малым, – толчок, – и от множества малых, – вновь к нему одному…

Нравится ли? Да нет, это больше, чем нравится. Он вспомнил слово "драйв"; что оно означало, – он еще не знал, но, кажется, оно подходило лучше всего.

Когда концерт закончился, он, нетвердо держась на (настоящих!) ногах, прошел за кулисы… Люди; знакомые, и нет… Бритоголовая охрана. Чьи-то поздравления, восторги, прыжки, хлопанье по плечу, визг: "Ты – супер!". Он принимал все это вяло-снисходительно (а разве могло быть иначе? Разве он не больше сейчас всех этих людей; и в конце концов, – разве он не смертельно устал? Никакой вины, он имеет право… Это так… мельком пронеслось в голове.

Дальше будет пара скучноватых дней восстановления… Массажи, бассейн, свежевыжатый сок на подносе, и что-то покрепче – вечером; девочки… тоже будут. Все это приятные мелочи его жизни. А главное, – почти приступ панического страха, – на секундную заминку в памяти (видимо, присутствие чужеродного духа слегка замедлило работу мозга): О! послезавтра снова концерт… Выдох… Скоро… скоро опять это безумие; это выворачивание себя наизнанку; эти волны чужой энергетики, которые больше чем вино, чем секс; чем что-либо вообще. Это управление толпой… Ничто не имело смысла без этого чувства; можно пожертвовать всем, лишь бы снова и снова испытывать его.