Читать книгу Ахматовские зеркала - Алла Демидова - Страница 6

Я зажгла заветные свечи,

   Чтобы этот светился вечер,

      И с тобой, ко мне не пришедшим,

         Сорок первый встречаю год.

Но…

   Господняя сила с нами!

      В хрустале утонуло пламя,

         «И вино, как отрава, жжет»[7].

Это всплески жесткой беседы,

   Когда все воскресают бреды,

      А часы всё еще не бьют…

Нету меры моей тревоге,

   Я сама, как тень на пороге,

      Стерегу последний уют.

И я слышу звонок протяжный,

   И я чувствую холод влажный,

      Каменею, стыну, горю…

И как будто припомнив что-то,

   Повернувшись вполоборота,

      Тихим голосом говорю:

«Вы ошиблись: Венеция дожей —

   Это рядом… Но маски в прихожей,

      И плащи, и жезлы, и венцы

Вам придется сегодня оставить.

   Вас я вздумала нынче прославить,

      Новогодние сорванцы!»

Этот Фаустом, тот Дон Жуаном,

   Дапертутто[8], Иоканааном[9],

      Самый скромный – северным Гланом

         Иль убийцею Дорианом,

            И все шепчут своим дианам

               Твердо выученный урок.

А для них расступились стены,

   Вспыхнул свет, завыли сирены

      И, как купол, вспух потолок.

Я не то что боюсь огласки…

   Что́ мне Гамлетовы подвязки,

      Что́ мне вихрь Саломеиной пляски,

         Что́ мне поступь Железной Маски,

            Я еще пожелезней тех…

И чья очередь испугаться,

   Отшатнуться, отпрянуть, сдаться

      И замаливать давний грех?

Ясно всё:

      Не ко мне, так к кому же?[10]

   Не для них здесь готовился ужин,

      И не им со мной по пути.

Хвост запрятал под фалды фрака…

   Как он хром и изящен…

            Однако

   Я надеюсь, Владыку Мрака

       Вы не смели сюда ввести?

Маска это, череп, лицо ли —

   Выражение злобной боли,

      Что лишь Гойя мог передать.

Общий баловень и насмешник,

   Перед ним самый смрадный грешник —

      Воплощенная благодать…

Веселиться – так веселиться,

   Только как же могло случиться,

      Что одна я из них жива?

Завтра утро меня разбудит,

   И никто меня не осудит,

      И в лицо мне смеяться будет

         Заоконная синева.

Но мне страшно: войду сама я,

   Кружевную шаль не снимая,

      Улыбнусь всем и замолчу.

С той, какою была когда-то,

   В ожерелье черных агатов

      До долины Иосафата[11]

         Снова встретиться не хочу…

Не последние ль близки сроки?..

   Я забыла ваши уроки,

      Краснобаи и лжепророки! —

         Но меня не забыли вы.

Как в прошедшем грядущее зреет,

   Так в грядущем прошлое тлеет —

      Страшный праздник мертвой листвы.

Звук шагов, тех, которых нету,

По сияющему паркету,

И сигары синий дымок.

И во всех зеркалах отразился

Человек, что не появился

И проникнуть в тот зал не мог.

Он не лучше других и не хуже,

Но не веет летейской стужей,

И в руке его теплота.

Гость из Будущего! – Неужели

Он придет ко мне в самом деле,

Повернув налево с моста?

С детства ряженых я боялась,

   Мне всегда почему-то казалось,

      Что какая-то лишняя тень

Среди них «без лица и названья»

   Затесалась…

                     Откроем собранье

      В новогодний торжественный день!

Ту полночную Гофманиану

   Разглашать я по свету не стану

      И других бы просила…

                                  Постой,

Ты как будто не значишься в списках,

   В калиострах, магах, лизисках[12], —

      Полосатой наряжен верстой,

Размалеван пестро и грубо —

      Ты…

         ровесник Мамврийского дуба[13],

      Вековой собеседник луны.

Не обманут притворные стоны,

   Ты железные пишешь законы,

      Хаммураби, ликурги, солоны[14]

         У тебя поучиться должны.

Существо это странного нрава,

   Он не ждет, чтоб подагра и слава

      Впопыхах усадили его

         В юбилейные пышные кресла,

            А несет по цветущему вереску,

               По пустыням свое торжество.

И ни в чем не повинен: ни в этом,

   Ни в другом и ни в третьем…

                                         Поэтам

   Вообще не пристали грехи.

Проплясать пред Ковчегом Завета[15]

   Или сгинуть!..

            Да что там!

                        Про это

   Лучше их рассказали стихи.

Крик:

   «Героя на авансцену!»

   Не волнуйтесь: дылде на смену

      Непременно выйдет сейчас

         И споет о священной мести…

Что ж вы все убегаете вместе,

   Словно каждый нашел по невесте,

      Оставляя с глазу на глаз

Меня в сумраке с черной рамой,

   Из которой глядит тот самый,

      Ставший наигорчайшей драмой

         И еще не оплаканный час?

Это все наплывает не сразу.

Как одну музыкальную фразу,

Слышу шепот: «Прощай! Пора!

Я оставлю тебя живою,

Но ты будешь моей вдовою,

Ты – Голубка, солнце, сестра!»

На площадке две слитые тени…

После – лестницы плоской ступени,

Вопль: «Не надо!» и в отдаленье

Чистый голос:

«Я к смерти готов».

Смерти нет – это всем известно,

   Повторять это стало пресно,

      А что есть – пусть расскажут мне.

Кто стучится?

            Ведь всех впустили.

   Это гость зазеркальный? Или

      То, что вдруг мелькнуло в окне…

Шутки ль месяца молодого,

   Или вправду там кто-то снова

      Между печкой и шкафом стоит?

Бледен лоб и глаза открыты…

   Значит, хрупки могильные плиты,

      Значит, мягче воска гранит…

Вздор, вздор, вздор! – От такого вздора

   Я седою сделаюсь скоро

      Или стану совсем другой.

Что ты манишь меня рукою?!

   За одну минуту покоя

   Я посмертный отдам покой.

«Уверяю, это не ново…

   Вы дитя, синьор Казанова…»

      «На Исакьевской ровно в шесть…»

«Как-нибудь побредем по мраку,

   Мы отсюда еще в “Собаку”…»[17]

      «Вы отсюда куда?» —

                  «Бог весть!»

Санчо Пансы и Дон Кихоты

   И, увы, содомские Лоты[18]

      Смертоносный пробуют сок,

Афродиты возникли из пены,

   Шевельнулись в стекле Елены,

      И безумья близится срок.

И опять из Фонтанного грота[19],

   Где любовная стонет дремота,

      Через призрачные ворота

         И мохнатый и рыжий кто-то

            Козлоногую приволок.

Всех наряднее и всех выше,

   Хоть не видит она и не слышит —

      Не клянет, не молит, не дышит,

         Голова Madame de Lamballe[20],

А смиренница и красотка,

   Ты, что козью пляшешь чечетку,

      Снова гулишь томно и кротко:

         «Que me veut mon Prince Carnaval?»[21]

Как копытца, топочут сапожки,

   Как бубенчик, звенят сережки,

      В бледных локонах злые рожки,

         Окаянной пляской пьяна, —

Словно с вазы чернофигурной,

   Прибежала к волне лазурной

      Так парадно обнажена.

А за ней в шинели и в каске

   Ты, вошедший сюда без маски,

      Ты, Иванушка древней сказки,

         Что тебя сегодня томит?

Сколько горечи в каждом слове,

   Сколько мрака в твоей любови,

      И зачем эта струйка крови

         Бередит лепесток ланит?

Примеч. Ахматовой.