Читать книгу Бочка счастья (сборник) - Алла Иошпе - Страница 5

Взяли себе моду. Все время приглашают нас на разные телевизионные ток-шоу. Было бы уместнее звать нас на музыкальные программы.

Но наших молодых журналистов, этих, извиняюсь, интервьюеров, интересует прежде всего какой-нибудь конфликт. Скандал или «клубничка».

И нас спрашивают:

– Вот вы столько лет вместе! Ну и как?!

В смысле – не надоели ли мы друг другу? За столько-то лет. Или если уж надоели, то – до какой степени?

Но… как сказал бы Лоренс Даррелл – брат известного Даррелла Джеральда: «Мы слишком далеко зашли, чтобы возвращаться».

Думаю, это действительно так.

И еще он же: «Суть обладания – война до победного конца за золото души близкого человека».

Здорово, правда? И странно.

Это что – война?! Да еще – до победного конца?! Значит, кто-то кого-то должен обязательно победить, чтобы добраться до «золота души близкого человека»?!

Интересно. И даже немного страшно.

Но, несмотря на «до победного конца», я говорю:

– Вся моя жизнь – как один день!

Муж говорит:

– Один – к трем!

Тем не менее на горизонте – наша ЗОЛОТАЯ СВАДЬБА. Как кто-то сказал, «Золотой юбилей золотой пары!». Честно говоря, не уверена, что мы уж такая золотая пара. Но народ знает лучше. И все ждут от нас восторженных рассказов о нашем безоблачном счастье и вечной любви.

Восторги?

Да. От того, что мы вместе до сих пор, что до сих пор поем, что любимы зрителями. Что живы! Можно это назвать не столько восторгами, сколько благодарностью судьбе и друг другу.

Вечная любовь?

А где вы видели вообще что-нибудь вечное? Тем более любовь вечную?! Ее не было и нет. И это не страшно. Она, любовь, перерастает во что-то другое, а если очень уж повезет, то действительно в долгое, надежное, необходимое… А как это назвать – уже неважно.

А что насчет «безоблачного счастья»?

А оно вообще никуда даже и не перерастает. Нечему перерастать. Потому что такого счастья не бывает вообще. Как и самой безоблачности. Даже в прекрасный солнечный день мы видим изумительной красоты белые облака! Они украшают своим великолепием и выдумкой голубое небо! Делают его реальным и наполненным. Плывут себе по своему маршруту… Заняты.

Ну а если все так, то тогда – как же???

А если все так, то тогда – почему же?!!

А так. И потому.

Мы встретились, когда все было против нас. И все. Наши родители. Наши замужества, уже состоявшиеся. С детьми даже. Наше окружение: друзья и родственники. Наши на первый взгляд совершенно не совместимые национальности: он – узбек, мусульманин, я – еврейка, иудейка. Даже гороскопы наши расположены противоположно. Я – июньская, он – ровно через полгода, декабрьский. В некоторых так и написано – «союз наименьшей совместимости».

Надо же! А мы этого не знали.

Да и если б знали – то не заметили б.

Вот и не заметили.

…Наше знакомство произошло случайно. Как все знакомства на свете.

Наше знакомство произошло не случайно. Как все, что заканчивается браком.

К тому времени я с красным дипломом уже закончила факультет психологии МГУ, и меня оставили при кафедре. Готовиться к аспирантуре. Куда в дальнейшем я и поступила на очное отделение к знаменитому нейропсихологу, профессору Александру Романовичу Лурии.

Мне нравилась моя профессия, но главным в моей жизни тогда уже стал оркестр. Оркестр легкой музыки МГУ. О котором я так долго мечтала и куда меня наконец-то пригласили.

По воскресеньям и средам я с великой радостью и волнением прибегала на репетиции. В любимый Дом культуры на Моховой, в самом центре Москвы. На тогдашней улице Герцена. Рядом с моим психологическим факультетом.

До этого я уже была студенческой звездой, выступая с маленьким квартетом факультетской самодеятельности. Но оркестр – это ОРКЕСТР! С настоящими, профессиональными музыкантами, настоящим дирижером (уже известным тогда Анатолием Кремером). А вскоре – и с настоящими гастролями по стране. А это уже – концертные залы, гостиницы, поезда, успех… цветы…

К моменту нашего знакомства Стахан еще только заканчивал МЭИ, Московский энергетический. У него это получилось позже, чем у меня. Институт закончить. Но к тому времени у него уже был свой ансамбль. Ансамбль «Гармония» был создан при Доме культуры МЭИ специально для студента Стахана Рахимова, который учился гораздо хуже, чем пел. Но который пел так, что сразу же стал настоящим студенческим любимцем.

Подробнее обо всем об этом кто-то уже прочел, а кто-то, если захочет, узнает в «Песне длиной в жизнь». О том, как мы познакомились – как конкуренты на конкурсе в Колонном зале… как поделили первую премию на двоих (а сами понимаете, женщина не может удовлетвориться половиной, вот вам – и наш дуэт!)… И о том, как вскоре полетели к черту все предостережения родителей (его – «она же не наша!», и моих – «ты с ума сошла, у восточных мужчин – гаремы!»)…

Мой будущий муж объяснял своей маме: «Она же еврейка!» На что мама его заявила: «Ну… немножечко своя». А своей маме я объявила:

– Не бойся, мама, мне просто придется заменить ему гарем!

Вот мне в дальнейшем и приходилось этим заниматься. Всю жизнь. Гарем ему заменять. Работы в этом плане было предостаточно.

…Жить нам было негде. Денег не было совсем. Мои родители смогли снять нам комнатушку недалеко от них, на Малой Бронной. Папа на санках перевез какую-никакую мебелишку, самую необходимую… посуду… И мы стали пробовать жить вместе.

А непосредственным поводом «жить вместе» послужили наши первые совместные гастроли. Это было в Одессе. Так что нашей повивальной бабкой стал этот удивительный город.

И вот мы с оркестром МГУ прилетели в Одессу, и нас стали расселять в гостинице. Администраторша, толстая одесская тетя, категорически отказалась селить нас вместе в одном номере.

– Ну, и – где? – спрашивает тетя.

– Что – где? – удивляется Стахан.

– И где я вижу, что вы муж и жена? – прищурилась администраторша.

Нигде она этого не видела.

– Нигде и не вижу! Не вижу. Даже напрягаюсь.

Стахан занервничал:

– Я же вам говорю – мы муж и жена!

– Ну, и где мне это видеть, когда я только слышу?!

Тетя издевательски вертит перед своими глазами его и моим паспортами.

– Да у нас – дети! – справедливо вспомнил Стахан.

– Чьи?! – обрадовалась тетя.

И тут уже он распаляется и выходит из себя.

– Если не поселите нас вместе, я не буду петь концерт! – выдвигает он последний аргумент.

– Да хоть не танцуй! Мне и так весело! – радуется тетя.

На крик появляется ОН, главный администратор Одесской филармонии, знаменитый товарищ Козак.

– А где же тут драка? Почему не вижу?! – интересуется товарищ Козак.

Стахан настаивает, кричит!!! Скандал разрастается. И тогда, обращаясь к собравшейся уже публике, невозмутимый Козак изрекает:

– Разве это скандал?! Что-то я не вижу скандала!

И – указывая двумя руками на моего будущего мужа:

– Это что, темперамент?! Нет!!! Это не скандал и это не темперамент! Вот грузины гастролировали! Так это был темперамент! Так это был скандал!!!

И – гордо:

– Они меня резать обещали!

И все-таки Козак позаботился, и мы оказались в гостиничном номере вместе.

Именно после этого случая в Одессе Стахан и решил, что штамп в паспорте, может быть, и не помешает.

Да, Одесса! Это был тот самый город, в котором еще до знакомства с моим будущим мужем я впервые попала в гастрольную поездку с оркестром МГУ. Когда после первого же концерта я услышала от того самого Козака – он говорил дирижеру: «О, она таки будет гастролершей!» – я расстроилась и горько заплакала. Я хорошо спела, меня так принимали! А он – «гастролерша»! Мне это слово показалось очень, очень обидным. Ведь моя бабушка, мама моей мамы, папу моего, которому вечно не сиделось на месте и который вечно куда-то спешил, ехал и бежал, обзывала гастролером.

– Яша! Сколько можно бегать?! Гастролер!!!

Лишь потом мне объяснили, что «гастролер» на языке эстрады это – почти как почетное звание. Так называли только тех, кто очень хорошо работает на сцене и смело может ехать на гастроли. Кто может своим именем везти за собой целые коллективы и собирать полные залы. Что в дальнейшем у нас со Стаханом и получилось. Мы действительно были гастролерами.

Тогда, в ту одесскую поездку, мы уже чувствовали себя настоящими артистами, почти профи – ведь мы уже получали гонорар! Рублей по шесть за концерт. Каждый. Это был наш первый семейный бюджет.

И успех был настоящий. Как на сцене, так и после концерта.

На моего будущего мужа буквально набрасывались поклонницы.

– Вы так пели, ах, как вы пели! – щебетали они.

Я брала его руку, демонстративно клала ее себе на талию, показывая всем видом, что им не обломится, и мы уходили с ним в наш номер, с таким трудом отвоеванный в битве с суровым законом.

Поклонники появлялись и у меня. Но это никак не нравилось моему уже почти мужу. Свои ему нравились как-то больше.

Тогда я и сказала:

– Если ты мне, Рахимов, изменишь или я это просто почувствую, тебе отвечу тем же. Хотя, если честно, мне этого совсем не хочется.

Он задумался.

– Ты – женщина! – мрачно сказал он.

– Тем более, – сказала я.

Аргументом «ты – женщина» он пользовался часто. Если надо что-то решить по телефону, позвонить кому-нибудь по делу – о концерте, о записи на радио, музыкантам… я – «женщина». Договориться о детском садике или вообще о чем-то важном – я «женщина». Поговорить с директором филармонии о переносе гастролей – тем более я «женщина». И вообще…

Но надо отдать ему должное – он был и остается настоящим мужчиной, решительным и рукастым, мастером на все руки. Даже мебель сам может сделать. И делал. И реставрировал антикварный стол и буфет. А как он может починить утюг! А это для меня всегда было высшей математикой, которую я боюсь всю свою жизнь.

Поэтому я и звонила, и договаривалась… и «была женщиной». Да я и не помню ни одного скандала по поводу того, кто из нас должен пропылесосить в квартире, сготовить или разогреть еду, сходить за продуктами, вынести мусор… И не было обид, если кто-то чего-нибудь не сделал. Мы даже не договаривались о наших обязанностях и правах. Мы просто все делали вместе. Ведь так долго у нас не было угла своего, крыши над головой… не было своего окна и своего абажура. Не говоря уж о своих общих семейных обязанностях.

И когда наконец появилось все это, мы просто были счастливы. И наши права, и наши обязанности уже не обсуждались. Некогда было. Надо было скорей-скорей успеть закончить домашние дела и – на концерт, на репетицию, на запись… Или на самолет.

И тогда никто еще и не слыхал о каких-то там брачных контрактах.

Да и что, если б и слышал?! Что б мы могли тогда разделить, если что?! Только нашу любовь. Разбитую, если, не дай бог, пришлось бы ее делить. Да обручальное колечко. Мое и его.

А его кольцо даже невозможно было б и снять! Не то что разделить. Когда однажды Стахан поднял капот нашей первой машины – «запорожца» – и залез в мотор (что он там натворил? на что нажал?), что-то там закоротило, и обручальное кольцо на его безымянном пальце раскалилось и буквально приварилось к коже! Боль была дикая. И снять это кольцо он не мог очень долго. Да и не снимал.

На этом месте так и остался выжженный шрам. И само обручальное кольцо, конечно.

Так, огнем и железом, я прописалась в его судьбе на всю жизнь.