Читать книгу Правило номер 8. Книга первая. Погружение - Алла Кравец - Страница 4

Иногда нам кажется, время тянется бесконечно долго.

Порой, напротив, создаётся впечатление, будто оно проносится необыкновенно быстро: мелькает, умещаясь в мгновение, схожее с моментом появления и исчезновения искры, внезапно отлетевшей от пламени костра.

Глядя на искру, можно успеть обдумать десятки вещей. А можно просто смотреть на неё.

Время, отмеряемое часами, при этом, всегда ведёт себя одинаково.

Совершенно по-иному, однако же, происходит восприятие времени в голове наблюдающего за искрой.

Странные вещи начали вмешиваться в размеренную жизнь школьницы Стеллы около шести месяцев тому назад.

В то, почти полугодичной давности, дождливое ноябрьское утро, она сидела в доме своих родителей и завтракала бутербродом с колбасой, запивая его сладким чаем.

Дождь за окном всё не прекращался.

Капли ожесточенно стучали, пытаясь, казалось, всеми силами проникнуть в комнату и нарушить царящие там покой и уют.

Стелла внимательно наблюдала из окна за происходящим на улице ненастьем, мечтая о том, чтобы время тянулось подольше. А ещё больше она хотела, чтобы позвонил кто-нибудь с её школы с радостной вестью об отмене занятий, – в связи с тем, что внутрь здания кто-то, наконец, удосужился подложить бомбу.

Или, на худой случай, по радио могли бы объявить новость о надвигающемся на город стихийном бедствии в виде торнадо.

Телефон не звонил.

Смерчей в тихом городке не было отмечено с самого момента его основания.

За окном люди стремительно бежали, – кто по делам, кто обратно домой.

«Вот эти — счастливые». – Думала о последних с завистью Стелла.

Утренние часы завтрака (перед походом в школу) а так же сама дорога к «обители знаний»: осенью – под проливным дождем; зимой – в сильный снегопад или в мороз, когда холод «щипал» за щёки; весной же, напротив, под пение птиц, – это всегда Стеллу необыкновенным образом воодушевляло.

Неизменный, казалось бы, маршрут, всякий раз походил на эдакое небольшое приключение, – во время которого можно было мало того, что путешествовать в действительном, осязаемом мире, но ещё и представлять себе иные путешествия, в иные миры (привычка детства, от которой девушка до сих пор никак не могла отвязаться, – несмотря на то, что ей было уже далеко не шесть лет, а шестнадцать).

Единственным, что каждый раз омрачало Стелле её «путешествия», являлся неоспоримый факт того, что любая дорога рано или поздно оканчивалась, – и на смену ей приходили скучнейшие однообразные школьные будни.

Дождливому утру ноября, между прочим, тоже видимо не предстояло стать исключением из правил. Просто ещё одно унылое начало дня, – предвещающее дальнейшее унылое его продолжение. И вовсе не ливень на улице расстраивал, но осознание того, что нужно опять, снова идти в место, видеть которое совершенно не хотелось.

«Скука, серость». – Примерно такими были в тот день размышления Стеллы по поводу перспектив дневного времяпровождения.

И даже осознание того, что проходящий учебный год в её школьной жизни является заключительным, – в тот день её не радовало. Стелла ведь точно знала о том, что как только она окончит школу, – тут же для неё настанет время поступать в новое место учёбы, в чём-то подобное теперешнему.

«Ещё и врача менять…»

Невесёлые мысли вязко, вяло текли в её голове, – будто незадачливые охотники в поисках дичи забредшие в болотную трясину и по глупости своей даже не пытающиеся никоим образом оттуда выбраться.

Это туповатое, сонливое состояние одолевало Стеллу до того самого момента, пока внезапно резкий спазм не сжал все ее внутренности, – тем самым прервав печальные думы о повседневной рутине.

Скучно уже не было.

Кружка с чаем выпала из руки старшеклассницы и полетела на пол, расплескав по полу все свое сладкое содержимое. Следующий за этим приступ тошноты, почти мгновенно, сменился рвотными позывами.

Школьница со всех ног побежала в ванную комнату.

…поднявшись, – спустя несколько последующих минут, – на ноги, Стелла сразу же начала умываться и чистить зубы (было бы справедливым отметить, что она, в общем и целом, несмотря на некоторые вполне свойственные её возрасту поведенческие проблемы была довольно чистоплотным подростком, и старалась никогда не забывать о своей гигиене).

После произведённых процедур она принялась разглядывать свое внезапно потемневшее отражение в зеркале, – что было прикреплено к навесному шкафчику в ванной комнате. Стелла внимательно изучала цвет лица, слизистые оболочки глаз, язык.

«Болезнь?»

Глаза, глядевшие на нее из зеркала, говорили более об удивлении, нежели о болезни.

В школу она в тот день решила не ходить. Произошедшее с ней даже обрадовало её в чём-то: по крайней мере, у Стеллы появилась действительно уважительная причина для того, чтобы понежиться дома, под пушистым пледом, глядя на дождь за окном, – а не спешить вместо этого в место, про себя именуемое ею «НПУ» (Ненавистное Пыточное Учреждение).

Заглянув (гораздо позже, уже в обеденное время) в холодильник, – скорее по привычке, нежели от чувства реального голода, – и обнаружив там сковороду с чем-то съестным, Стелла начала было разогревать содержимое на плите, но вскоре ее вновь начало мутить.

На этот раз она сразу догадалась, в чём причина.

Запах.

Приподняв крышку посуды, она обнаружила внутри тот источник, от которого чувство тошноты усилилось вдвойне. От греха подальше сковорода была избавлена от находящихся в ней до этого мясных котлет.

«Отравилась». – Подумала тогда Стелла.

«Что-то начало меняться». – Такой была следующая её мысль.

По прошествии ещё нескольких дней, – в течение которых приступы недомогания периодически повторялись, – Стелла узнала о том, что жертвой некого неизвестного науке и смертельно опасного заболевания она не стала, а ещё она поняла, что тошнит её исключительно тогда только, когда она пытается употребить в пищу так называемые «продукты животного происхождения».

Мясо, птица, рыба, куриные яйца: от каждого из перечисленного ее теперь стало буквально выворачивать наизнанку, – нещадно, заставляя все внутренности сворачиваться в узел в тот миг, когда она всё-таки заставляла себя проглотить что-либо из указанного.

Родители, конечно же, переживали за дочь очень сильно. Оба принялись по-очереди (вдвоём сразу бы она им этого сделать попросту не позволила) водить её по врачам.

Впрочем, самой Стелле, признаться, вполне хватало общения и со своими «старыми знакомыми» (от общества которых её, к её разочарованию, так и не избавили).

Однако, нашлись во всём происходящем и положительные моменты.

Мать и отец решили так же сберечь своё единственное чадо от лишних умственных и физических нагрузок, – и в связи с этим, Стелле дали разрешение целую неделю не посещать школу.

Стеллу такая ситуация почти что совершенно устраивала.

По прошествии недели, вновь вернувшись на занятия, Стелла, – активно пользуясь теми слухами, что стали ходить вокруг её «прогрессирующей болезни», – стала просто «отсиживать» уроки, проявляя полнейшее равнодушие к предстоящим выпускным экзаменам.

Девушка донельзя сократила общением с одноклассниками, – и если раньше её беседы со сверстниками сводилось хотя бы к утреннему приветствию, то теперь она стала пренебрегать даже этим.

В минуты перемен между уроками она каждый раз спешила уйти дальше от духоты классной комнаты и от постоянных криков ровесников, – которые, казалось, не могли просидеть в тишине даже доли секунды.

Стелле хотелось движения.

Она мечтала бежать, бежать…

Из школы обратно домой девушка теперь ходила нарочно выбирая самые длинные пути, – а сразу же после ужина и подготовки домашних заданий старалась поскорее улизнуть подальше из дома.

Несмотря на столь яростное желание действия, определённой цели у этих прогулок, надо сказать, не было.

Стелле просто хотелось ходить, бегать, а когда её тело уставало – бороздить улицы быстрым шагом.

Это было бы странным, – если бы вместо Стеллы заняться подобным решил кто-либо другой.

Однако, для себя она считала это занятие подходящим.

Постепенно, её новые привычки стали приносить свои плоды.

С удивлением девушка заметила, что стала намного лучше, полнее чувствовать вкус пищи, обонять запахи. Все её ощущения, казалось, заиграли яркими красками.

И это ещё не всё.

Из-за появившейся умеренности в еде она постройнела и вытянулась. Её сильно отросшие волосы приобрели непривычный оттенок. В мышцах (в кои-то веки) начала проявляться сила. И, мало того: Стелла готова была поспорить, что какие-то странные, не с первого взгляда уловимые, но всё же явные изменения начали происходить не только с её телом, но даже и с чертами её лица.

Впрочем, последнее, – касательно лица, – она могла (как и многие подростки её возраста) сама себе просто надумать.

В любом случае, Стелла была, можно сказать, довольна происходящим. По-настоящему омрачало её разве что только одно-единственное обстоятельство: навязчивая забота родителей.

Они, правда, раздражали её. Не проходило и дня, чтобы она не задумывалась о том, как сильно она хотела бы жить где-нибудь далеко, чтобы не было этих постоянных разговоров о ней: разговоров, которые отец и мать регулярно устраивали, нависнув сверху подобно двум строгим учителям, и разговоров, что они вели между собой в соседних с ней комнатах – уверенные, по всей видимости, в том, что она их не слышит.

Бывало (изредка), – Стелле становилось стыдно за эти свои мысли. В такие минуты она чувствовала, что должна быть терпимее к родным, ведь все их нравоучения, по сути, являлись выражением самой что ни на есть естественной и любящей заботы о ней.

Она повторяла себе это довольно часто, но жестокие мысли возвращались к ней вновь и вновь, – сразу же после очередной порции родительской опеки.

И так было постоянно.

Стелла стала сама себе напоминать заядлого грешника, который каждое утро исправно ходит в церковь – замаливать свои грехи, а к вечеру успевает накопить новых, – едва ли не вдвое больше, чем у него было их с утра. Ругая себя за невыдержанность и грубость, она никак не могла заставить себя хотя бы изредка помолчать, прислушаться, смириться с тем, что слышит почти что каждый вечер.

«Ну, что тебе стоит? – Думала она иногда про себя. – Промолчи ты хоть раз. Можно ведь даже не слушать то, что они там говорят. Просто… молчи».

Терзаемая впитанными ею (ещё задолго до того, как начала активно проявляться её тяга к независимости) моральными принципами, Стелла, – не зная, каким ещё образом можно оградить себя от буйства собственных эмоций (а помимо этого, испытывая регулярный «голод» по физическим занятиям) принялась удлинять часы своих ежедневных прогулок и уходить по вечерам из дома всё дальше.

На какое-то время это возымело определённый успех: Стелле в течение почти двух месяцев удавалось обходиться без явных конфликтов с отцом и матерью.

С приходом апреля всё изменилось.

Основной мыслью Стеллы в это время стала гордость от осознания нежданной, – раскрывшейся для неё, правда, совершенно внезапно, – собственной привлекательности.

При этом, острое, практически болезненное желание двигаться, набрало, кажется, ещё большие обороты. Желание движения стало буквально изводить ее, – не давать спать ночами и изматывая её во время школьных будней.

Вечерние прогулки становились все более длительными.

Времени на то, чтобы вдоволь «нагуляться» и при этом сделать в срок все свои домашние задания (которых с каждым днём задавали всё больше) катастрофически не хватало.

В связи с этим, и без того неустойчивая психика Стеллы стала совершенно неуправляемой.

– Ты не думала о своих выпускных экзаменах? – Не выдержал как-то за ужином озадаченный отец. – Ты сможешь отдохнуть после, но сейчас надо бы подумать о своем будущем… как считаешь?

Произнесённая родителем фраза подействовала тогда на Стеллу примерно с тем же успехом, как появление пирожного с кремом воздействует на ребёнка, – которого, по каким-либо причинам, отлучают от сладкого.

Проще говоря, девушке просто «снесло крышу».

Громкий стук вилки, – которая с визгом отлетела от тарелки с едой и упала на пол, – не дал тогда отцу окончить начатое предложение.

Быть может, дослушай Стелла слова отца до конца, – это помогло бы ей избежать неприятностей в скором будущем.

Но слушать она никого не хотела.

Она в бешенстве выскочила из-за стола.

Странный, нарастающий в ушах шум заглушал тогда собой все голоса, – и любые доводы, пытающиеся противостоять ему, казались девушке враждебными.

Она побежала (прямо в том, в чём была одета за столом), побежала вперёд, – оставив распахнутой входную дверь родительского дома, побежала, переходя постепенно из лёгкой трусцы на ожесточенный бег.

Стелла бежала долго, очень долго, – пока, наконец, не пересекла пределы города и не попала на большое, заросшее сорной травой поле. Устремившись через него, она не останавливалась до тех пор, покуда у неё не начали отниматься ноги.

Тогда она просто упала в траву, более не имея сил двинуться.

Мышцы болели, а вся одежда, к тому времени, насквозь пропиталась потом.

Она чувствовала боль во всём теле. Но одновременно с этим, она почувствовала и то, чего ей так не хватало – радость.

Стелла решила называть это так.

Май в этом же году выдался невероятно теплым.

Особенно приятны были майские ночи.

Месяц спустя после «апрельского скандала» (в ту самую роковую ночь, с которой началось данное повествование) Стелла шагала по улице, наслаждаясь приятной прохладой ночного воздуха.

Погода в этот погожий день была настолько мягкой, что девушка совершенно не переживала по поводу того, что нарядилась совершенно по-летнему.

На ноги её были обуты лёгкие босоножки, верхняя же одежда представляла собой пошитую из ткани и развевающуюся от малейшего дуновения ветерка юбку, – и такую же точно блузу, но только чуть более светлого оттенка. В темноте, подсвечиваемой лишь редкими уличными фонарями, ткань обоих предметов гардероба, казалось, даже светится изнутри.

С каждым новым совершённым ею шагом Стелла ощущала, как плавно качаются из стороны в сторону складки почти что невесомой ткани, а так же то, как в унисон с ними, напротив, – тяжёлые волны распущенных волос пружинят вдоль её спины и плеч.

Она представляла себе эту картину, – и на губах её сама собой возникала самодовольная улыбка.

Многие, вероятно, совершенно справедливо осудили бы Стеллу за ее поведение. Они бы назвали её сегодняшний наряд чересчур вызывающим для ночной прогулки, а настроение – излишне самовлюблёнными.

Стелла и сама осознавала импульсивность своего поступка. И всё же, она считала: у нее имеется повод вести себя так – вызывающе и беспечно.

Её распирало огромное желание показать свои стройные ноги, свои аккуратные лодыжки, обозначить тонкую талию, распустить густые темно-рыжие волосы и накрасить ресницы своих больших зеленых глаз толстым слоем косметической туши.

Ей всё это доставляло удовольствие впервые за прожитые годы, – потому что она, наконец-то, чего-то достигла.

…вполне вероятно – то, что случилось со Стеллой этой же ночью, явилось для неё наказанием за её странные, прогрессирующие всё сильнее, наклонности.

Текущая майская ночь, вообще-то, изначально предрекала своим наступлением события необыкновенные.

Примерно за неделю до судьбоносного для Стеллы ночного происшествия, – совершенно случайно послушав выпуск новостей по радио, – она услыхала о метеоритном дожде, который должен был «проходить» в небе над районом, в который входил и её город.

Событие не слишком-то её увлекло, когда она услышала о нём впервые: о метеоритном дожде сразу же начали активно судачить в школе, – что порядком поднадоело в первые же пару дней. Кроме того, ближе к концу учебной недели, Стелла встретила ещё и парочку неблагополучного вида личностей рядом со своим домом, – с плакатами, вещающими что-то о конце света.

Всё это походило на начало какого-то идиотского фильма, и Стелла принципиально перестала обращать внимание на тот ажиотаж, что происходил вокруг.

Всеобщее беспокойство, кстати, послужило и причиной очередного скандала вечером выходного дня.

Отец Стеллы (в отличие от неё самой прекрасно осведомлённый в том, что в их городе за прошедшие пять дней произошло два весьма неприятных инцидента, главными участниками которых являлись: в первом случае – группа молодых людей возраста самой Стеллы, во втором – двое мужчин и одна женщина с не самой лучшей репутацией), – запретил своей дочери (категорически) сегодня выходить куда бы то ни было, а тем более – на ночь глядя.

Разумеется, это лишь вывело своенравную Стеллу из себя ещё больше.

Разумеется, вечерний разговор прошёл на весьма повышенных тонах.

Удивительным в сложившейся ситуации явилось лишь одно: девушке (буквально каким-то сверхъестественным образом) удалось, всё же, ускользнуть из дома.

Не иначе, метеоритный дождь своим чудесным излучением умел воздействовать даже на неуёмную родительскую бдительность.

…мысленно прокручивая события назад, Стела так и не смогла припомнить, по каким именно излюбленным местам в тот вечер она успела прогуляться.

Она просто шла вперёд, ни о чём не думая, а затем как-то незаметно для себя уткнулась в здание «Вакханалии» – местного ночного бара.

«Вакханалия» пользовалась бешеной популярностью среди здешней молодёжи. Атмосфера внутри царила всегда характерная.

Коктейль, – составленный громкой музыкой, взбалмошными криками агрессии, возбуждения, похоти и желания выплеснуть накопившийся адреналин, – буквально «распирал» стены увеселительного заведения почти каждую ночь. Те, кто регулярно приходил сюда и закрывал за собой дверь с той стороны, – как правило на протяжении следующих нескольких часов не задумывались о том, что их ждёт завтра.

Они существовали только «здесь» и «сейчас».

Стелла не любила это место. Этим вечером ей особенно не хотелось находиться рядом с ним, и она недоумевала тому, что ноги вообще занесли её в этот день на эту улицу, да ещё и подвели именно к этому дому.

Заткнуть уши и пробежать мимо, дабы не слышать того шума, что исходил от невысокого двухэтажного строения – вот чего Стелле по-настоящему захотелось в тот момент, когда она осознала, где именно она находится.

Однако, желанию её не суждено было исполниться так скоро.

Не успела она приблизить ладони к ушам, – в намерении совершить то, что намеревалась, – как одновременно произошли сразу две вещи.

Во-первых, дверь бара вдруг резко открылась, – и на порог выскочил молодой парень, явно находящийся в состоянии опьянения – непонятно уж, какого именно. Подпевая заплетающимся языком словам какой-то современной песни, – одной из тех, что Стеллу особенно раздражали в последнее время, так как ей приходилось слишком часто слышать её из окон близстоящих домов или проезжающих вдоль дороги машин, – молодой человек, ничуть не смущаясь присутствия рядом девушки (либо просто не заметив её), побежал за угол, дёрнул за ширинку штанов и принялся выделывать со стеной здания что-то, слабо напоминающее сразу два возможных процесса.

Впрочем, двойственность восприятия действа была уничтожена очень быстро – благодаря второму событию.

Всего через несколько секунд, оттуда же, – из-за угла здания, – послышался возмущённый крик. Мгновением позже на парня с полуспущенными штанами принялась стремительно надвигаться жуткого вида особь, – судя по длине волос и тембру голоса, всё же, женского пола. Держа высоко над своей головой плакат, с которого на землю теперь капала кажущаяся прозрачной жидкость, – она начала изрыгать проклятия, вперемешку с фразами, напоминающими уже слышимые Стеллой недавно предсказания конца света.

Произошедшее буквально вывело Стеллу из себя. В голове зашумело так, что стало больно, – и только лишь стойкое чувство брезгливости заставило её не заорать на обоих, что есть духу, а вместо этого ускорить шаг и пройти мимо.

Когда расстояние между ней и «Вакханалией» увеличилось до ста метров, Стелла начала понемногу успокаиваться.

Её состояние, как уже говорилось ранее, в последнее время было весьма неустойчивым, – и порой захлёстывающие её эмоции очень быстро сменялись прямо противоположными.

«Давайте, пропивайте последние мозги. – Окончательно приходя в себя, когда звуки музыки остались где-то за её спиной, уже с достаточно лёгким пренебрежением подумала она. – Метеоритный дождь вам, придуркам, в помощь».

В очередной раз Стелла порадовалась тому, что находится не там – не внутри здания, не рядом с…

…к обычным мыслям вдруг примешался голос уже привычного девушке и бывающего порой весьма навязчивым собеседника.

Стела, признаться, не очень-то любила этот голос. Во-первых, вместе с ним приходили подчас на ум весьма неприятные ей воспоминания. Во-вторых, уж больно властно он порой звучал, в том месте (в её голове), – в месте, где положено было, по природе, звучать всего лишь одному голосу.

Порой он смущал её, – и девушке приходилось прилагать определённые усилия для того, чтобы избавиться от этого явления, – которое было способно своим шумом иногда заглушать реально звучащие вокруг неё объекты (как вот сейчас, к примеру).

Голос, однако же, никак не желал успокаиваться – лишь крепчал, становился громче.

Стелла понимала, из-за чего он так «разошёлся»: она излишне переволновалась сегодня, хоть и знала, что нельзя. И это не говоря уже о том, что она совсем ещё недавно находилась непосредственно рядом с тем местом, где и произошло его, так сказать, «зарождение».

И, всё же, Стелла была уже достаточно приучена к неслышимому для других собеседнику, чтобы суметь взять над ним верх.

Пусть не сразу, но он затих.

А когда это наконец произошло, Стелла поймала себя на мысли о том, что слышит позади себя чьи-то неторопливые шаркающие шаги.

Первой реакцией Стеллы стало возросшее чувство ещё не до конца покинувшего её раздражения.

Шаги, впрочем, слышались пока на довольно приличном расстоянии от неё, и Стелла решила не оборачиваться. Она лишь, не замедляя хода, неторопливо поправила рукой свои волосы.

Вьющиеся пряди тихо зашуршали под ее пальцами.

На ум ей почему-то пришёл звук падения осенних листьев, сорвавшихся с деревьев.

«Спокойно».

…однако, что-то с этими шагами, определенно, было не так.

Размеренные, тихие, – они в точности повторяли её шаги.

Может быть, кто-то шёл сзади, специально подстраиваясь под ее неспешную походку?

Возможно, кто-то решил «приударить» за ней сегодня?

Стелла не питала особых иллюзий касательно своей внешности, но всё же, не была лишена здравого смысла и понимала, что уж просто симпатичной её вполне можно было назвать, – особенно в свете последнего месяца. Действительно, наверное, её стройные ноги, подтянутая фигурка, – обёрнутая полупрозрачной тканью блузки, – и подсвечивающиеся светом фонаря тёмно-рыжие локоны вполне могли привлечь проходящего мимо парня.

Внутренний голос тревожным колокольчиком зазвенел в её голове.

Стелла внезапно почувствовала: тёплая майская ночь перестаёт быть такой же тёплой, как раньше.

«Почему же это сразу насильника? Я могу понравиться и кому-то нормальному…»

Внутренний голос хоть и не ответил, – укрывшись вместо этого где-то в недрах её подсознания, – но своей изначальной подозрительностью успел внести достаточно смуты для того, чтобы Стелла, вопреки своему мнимому спокойствию, всё же оглянулась.

Позади себя, на расстоянии нескольких метров, она увидела грузного широкоплечего мужчину, одетого в старый мятый костюм. Угрюмо застывшее лицо его с широкими чертами и нависшими бровями не отрываясь смотрело в её сторону.

Выражение этого лица ей, определённо, не понравилось.

Стелла сразу же отвернулась и быстро зашагала дальше.

Сердце ее громко заколотилось от внезапного испуга.

Этот импульс, – будто нож для писем, – словно бы разрезал оболочку её внутреннего спокойствия, и все её страхи начали, один за другим, вылезать наружу.

«Вот идиот. – Подумала она, ещё сильнее ускоряя шаг. – Придурок полоумный. Надо же так напугать. Пьяница. Точно, это пьяница».

Эхо от шагов Стеллы далеко разносилось по тихому кварталу. Пожалуй, в первый раз за время своих ночных похождений она была не рада тому, что на улицах нет ни души.

Методично стучали об асфальт подошвы её босоножек.

Им вторили размеренные тяжёлые шаги и поскрипывание подошв мужских туфель о жёсткую поверхность дорожного асфальта.

«Этого не может быть. – Внушала себе девушка, внутренне пытаясь успокоиться, но не осмеливаясь, при этом, повернуть голову назад. – Просто подвыпивший человек идёт к себе домой – конечно, если у него есть дом. Это всего лишь нож для писем… нож для писем… А быть может, он спешит к своим друзьям?»

Сердце Стеллы колотилось всё быстрее.

Храм ее спокойствия безжалостно разрушали своим натиском древние чудовища: Страх и Паника.

Стелла ускорила шаг.

Секундой позже она поняла, что шаги позади неё тоже стали быстрее.

Сомнений не оставалось: неприятный, страшный мужчина не просто шёл.

Он преследовал.

Её.

Сердце застучало.

Сильно-сильно.

Она побежала.

Теперь Стелле было по-настоящему страшно.

Почему-то ей всегда казалось, будто бы с ней никогда не произойдет ничего подобного.

И вот, – на тебе, пожалуйста.

Она была бы очень рада встретить сейчас хотя бы кого-нибудь из тех подростков, – из «Вакханалии». И хоть у этих молокососов совсем не было мозгов, а штаны их наверняка были наполовину приспущены, – зато их было много, и за ними никто не гнался по ночным улицам.

…вокруг, однако, по-прежнему не было ни души.

Свет во всех как одно окнах домов был потушен.

«Нехороший знак».

Тогда Стелла не выдержала.

– Исчезни! – Срывающимся голосом крикнула она себе за спину, мгновенно пожалев об этом: звук голоса, интонация, и даже сама фраза говорили о страхе.

Преследователь, вероятно, прекрасно это ощущал.

Лучше бы она промолчала.

Скорость бега пришлось усилить.

Из-за смятения чувств всё больше теряя контроль над своим внутренним голосом, Стелла начала отвлекаться. Пару раз она просто споткнулась, но в конце концов через парочку кварталов «полетела» всё же носом вниз: рухнула с размаху прямо на пыльный асфальт.

– Давай же, давай… – Судорожно зашептала насмерть перепуганная старшеклассница, сразу же поднимаясь и яростно начиная теребить замочек босоножки, чтобы снять её.

Боли не ощущалось ни в расцарапанных гравием коленях, ни в расшибленных ладонях – только жар в теле усиливался всё больше.

Пискнув от счастья, – когда обувь, наконец-таки, удалось снять, – Стелла побежала дальше.

Через несколько шагов, вспомнив о том, что надо было ей хотя бы одну босоножку захватить: как-никак, хоть какое-то орудие в схватке один на один, – она чуть было не развернулась назад, но тут…

Звук – такой необычно громкий, жуткий и страшный.

Раздался ПРЯМО за её спиной.

Это был звук стали, звонко рассекающей ночную тишину.

…а за ним последовал треск разрываемой под этой сталью….

«…моя кожа…»

Но это была пока что не кожа, – а всего лишь ткань её блузки.

Страх, словно удар хлыста, на этот раз придал девушке двойную силу.

Она побежала вперед – теперь ещё быстрее.

…и вот, с тех прошла уже, наверное, целая вечность, – а погоня всё не прекращалась.

Стелла задыхалась от непрерывающегося бега. По-прежнему, однако, у неё не было ни минутки, чтобы успеть отдышаться, затаиться, набраться сил.

Только лишь неумолимый ужас пока ещё помогал ей двигаться, но, разумеется, это не могло продолжаться вечно.

Стелла никогда не изучала правил самозащиты (она ведь не рассчитывала, что на неё, действительно, кто-нибудь когда-нибудь нападёт в тёмном переулке). При себе у неё сейчас не было ничего, что хотя бы отдалённо напоминало орудие для борьбы. И силы, правда, были уже на исходе.

В какой-то момент до воспалённого сознания школьницы дошло, что ей осталось лишь одно: спрятаться, – в таком месте, где это чудовище её не отыщет.

И внезапно она поняла, что именно ей предстоит сделать.

Они, двое, находились сейчас в той части города, – у самой его окраины, – где на протяжении вот уже нескольких лет подряд проходило обширное строительство стоящих вряд друг за другом высотных домов.

Стелла довольно неплохо знала данную местность: именно здесь она три месяца тому назад впервые начала оттачивание навыков своей ловкости и гибкости, – прогуливаясь по карнизам и лазая с первого этажа до третьего по кирпичным стенам.

И именно эта застроенная будущими домами площадка должна была, вероятнее всего, стать местом её будущего спасения.

Стелла знала о том, что стройка не охранялась.

Таким образом, у неё возникла уверенность в том, что сейчас можно было наверняка спрятаться внутри одного из недостроенных зданий. А если окажется на деле так, что в выбранном ею доме кто-то обитает (к примеру, ночуют бездомные) – так это Стелле пришлось бы ещё и на руку: ведь если бы бродяги проснулись и подняли шум, появилось бы ещё больше шансов выбраться целой и невредимой.

От осознания возникших перспектив на спасение у девушки даже появились новые силы на бег, – коими она тут же воспользовалась, резко вырвавшись вперёд своего преследователя.

Она понимала, что если сейчас израсходует свой «резерв», то агрессивно настроенный незнакомец уже очень скоро её настигнет.

Тем не менее, теперь это её не пугало.

Он не успеет этого сделать, – она знала точно.

Мысленно (что скрывать) она считала себя уже спасённой.

Немного (правда, совсем немного) смущало Стеллу то, что она некоторое время не появлялась в здешних местах, – не по своей воле, разумеется. Во всём было виновато «Ненавистное Пыточное Учреждение», а заодно с ним и главные его составляющие: подготовка неугомонно растущих, с каждым новым тёплым весенним днём, домашних заданий.

Но и это обстоятельство сильного беспокойства не вызвало.

Район с полуразрушенными зданиями уже годы стоял без каких-либо изменений. При этом, Стеллы здесь не было всего-то с месяц.

Что там могло поменяться?

Кроме того, так или иначе, но другого варианта ей на ум не приходило.

На улице ни души, – да и если бы кто-то вдруг появился… разве имела место быть уверенность в том, что этот «кто-то» помог бы? От такого мордоворота, коим являлся преследователь Стеллы, и взрослому мужчине не стыдно убежать.

«Неужели всё это происходит на самом деле?»

Завернув за угол одного из ближайших недостроенных домов, Стелла почти без труда (почти – потому как усталость, всё же, давала о себе знать), залезла на знакомую ей кирпичную стену и спрыгнула вниз, – с другой стороны.

Ей очень хотелось снять юбку и выбросить её: та только мешала, цепляясь за что ни попадя, – но, к удивлению, и возобновившемуся ужасу Стеллы, преследователь, – которого, кстати, уже давно не было слышно, – вдруг внезапно напомнил о себе.

Она увидела его не сразу, поскольку находилась к тому моменту уже по ту сторону стены, но звук приближающихся быстрых шагов за стеной был характерным.

Похоже было на то, что он, как и она сама, тоже решил выложить свой запас сил в последнем рывке.

И если сейчас его «запасы» превысят её…

Надо было Стелле слушать свою мать: та совсем недавно говорила ей о том, что не помешало бы дочке завести себе дамскую сумочку. Стелла видела в том совете лишь глупую «указку»: попытку управлять её действиями, – а стоило бы подумать юной ненавистнице модных «штучек» и о собственных пользе и удобстве из данного возможного приобретения, ведь сумочка, вероятно, – прекрасное хранилище для шпилек, перочинных ножиков, и всяких там отпугивающих средств-распылителей.

«В следующий раз…»

Отворачиваясь от стены и устремляясь вперёд, – к спасительной темноте высоток, – Стелла на одну-единственную секунду успела представить себе, как просто было бы вытащить сейчас из-за пазухи газовый или перцовый баллончик…

Её мимолётная фантазия, однако, была прервана весьма грубо: девушка со всего размаху стукнулась лбом об ещё одну кирпичную стену.

Стелла зашипела.

Боль огромным тёмно-красным пятном расплылась перед глазами, скрывая собой окружающее пространство.

Как же это всё было неожиданно.

И мерзко.

Красное пятно быстро сменилось яркими пульсирующими кругами, – и девушка ещё несколько секунд вслепую тыкалась в темноте, не видя перед собой абсолютно ничего.

«Чёртова стена…»

«Месяц назад этого было!»

Стройка пустовала годами… и вот, именно сейчас строители решили наконец взяться за недоделанную работу.

…неторопливые тяжёлые шаги.

Казалось, звук их окружает её со всех сторон.

– Пошёл вон отсюда… – Застонав, Стелла схватилась за макушку и, – ещё не совсем хорошо ориентируясь в пространстве, – попыталась поднять веки, которые, казалось, свело судорогой от боли. – Не подходи… скотина…

Наконец, усилием воли она заставила себя распахнуть глаза.

Сомнений быть не могло: медленно, но верно, к ней приближался её противник.

Огромный и обозлённый, он своей широкой спиной практически полностью закрывал тот небольшой проход между стен, в который она так неудачно забежала.

Проход, в котором не должно было стоять этой дурацкой кирпичной стены.

Проход, который стал для неё ловушкой.

Впереди только он: только смерть или увечья, а вероятнее всего, – и то, и другое.

Над головой – тёмное, без единой звёздочки (и без обещанных метеоритов) небо.

Стелла в отчаянии пошарила рукой позади себя в поиске какого-нибудь чуда, которое обычно всегда случается, когда других способов спасения нет.

Ладонь её уткнулась в шершавую прохладную кирпичную стену.

Она провела по ней рукой.

Все.

На этом её путь окончен.

Казалось бы, кроме дикого страха и отчаяния в такую минуту ничего не могло остаться, – и потому Стелла была немало удивлена, когда обнаружила внутри себя новое чувство.

Новое для сегодняшней ночи, но вполне обыденное в ее повседневной жизни.

Злость, – всеобъемлющая, всепоглощающая, – начала стремительно разгораться в ней: от головы до кончиков исцарапанных пальцев.

Страх, несмотря на всю безысходность ситуации, прошёл, уступил место ярости, – такой живой, такой настоящей, что Стелла почувствовала, будто со стороны, как заскрипели друг о друга её челюсти.

– Убью, сука! – Внезапно, ни с того, ни с сего, проорал мужик.

Изо рта его брызнула слюна.

Стелла не шевелясь, внимательно наблюдая за ним.

Он казался громадным в этом узеньком проулке. Темнота не давала хорошенько различить черты лица, но глаза его сверкали очень ярко.

Этот неотрывный взгляд был направлен прямо на нее. Этот взгляд говорит о том, что его обладателю доставит искреннее извращенное удовольствие не просто избить её, но как следует поиздеваться, прежде чем…

Волна гнева накатила на неё сверху, обжигая.

Стелла сжала кулаки так, что суставы хрустнули, и ногти глубоко впились в ладони.

Её ответный взгляд засверкал от бешенства.

Почему, почему он выбрал именно её?

Почему не распущенную девку, подпирающую по ночам стены?

Почему не другую девчонку, – одну из тех, кто вдрызг напивается или принимает наркотики в «Вакханалии»?

Это.

Несправедливо.

Это ЧЁРТ-ЗНАЕТ-КАК несправедливо!

Судьба, видимо, благосклонна только к выскочкам, – к наглым, самоуверенным и любящим разврат. Какая-нибудь шалава ее лет сейчас спокойно трахается с очередным ухажером, – у себя, или у него в доме. Завтра она будет трахаться с новым недоноском, послезавтра – еще с одним, а через пару лет беспробудных пьяных оргий и купленных фальшивыми улыбками и аккуратно заученными фразами из учебников дипломами, она остепениться, обзаведётся любимой работой, мужем и парочкой детишек. Станет примерной женой и мамочкой, и нужным обществу звеном.

И ЭТО долбанная правда жизни?!!

«А КАК ЖЕ Я??!»

Руки Стеллы затряслись.

Ненависти, подобной этой, ей еще не доводилось испытывать.

Это было первое чувство полнейшего разочарования в окружающем мире – словно мир попросту использовал её, а затем выбросил за ненадобностью.

Как половую тряпку.

Как мусор.

Она громко задышала.

Всё её тело теперь сотрясалось от злобы.

А её будущий убийца, тем временем, подошел к ней еще на шаг, ближе: она уже могла различить в темноте щетину на его лице, а так же двигающиеся под покровом щёк вперёд-назад, будто перетирая какую-то твёрдую пищу, челюсти.

Противная рожа.

Упивающаяся чувством своего превосходства, своего выигрыша, мерзкая рожа.

Злость кипела в голове Стеллы, варилась там, словно мифический адский суп.

Злость порождала мысли, от которых ей в другой день стало бы дурно. Тем не менее, сейчас она ощущала не дурноту вовсе, но безумное желание вцепиться зубами в эту огромную руку, – руку, что так нарочито медленно и уверенно тянулась к ней.

Откусить её, заставить его…

Страдать…

Кричать…

Разрывать воплями боли тишину этой безмолвной, безразличной ночи.

Понял бы он, каково это – когда твою жизнь разрушают за одно короткое мгновение.

Ненавистная рука была совсем рядом.

Стелла как в замедленной съёмке наблюдала её неспешное приближение…

«Я не позволю тебе этого сделать». – Подумала она, бросаясь на него первой.

Что-то пошло не так.

Уши вдруг резко заложило, – словно огромный прозрачный мыльный пузырь неслышно приземлился сверху на голову, а затем накрыл собой окружающее пространство.

Все вокруг зависло, замерло, – и так и осталось недвижимым.

Стелла, – плохо пока понимая, что происходит, – посмотрела в глаза своего преследователя, – что находились сейчас в нескольких сантиметрах от её глаз.

В этих глазах отражалось ее собственное удивление.

А затем, – всего через секунду, – мужчина исчез без следа.

…он исчез, прихватив с собой все окружающее пространство.

Стелла оказалась совершенно одна, – в кромешной темноте, начисто лишенной звуков.

Ощущения сложно было назвать приятными.

«Может быть, ты пытаешься высмотреть меня из темноты?»

«Может быть, ты даже видишь меня и готовишься нанести удар первым?»

Ощущение неизбежности нависшей угрозы вывело девушку из ступора.

Она в панике изо всех сил ударила куда-то вперед, в темноту, – сначала рукой, а затем следом и ногой.

Но перед ней никто не стоял.

От силы своего удара она полетела вперед головой, – и едва успела выставить руку, чтобы не пропахать щекой землю.

Ноздри её, – глядящие сейчас вниз, – не обоняли ни запаха земли, ни запаха асфальта.

Запахи исчезли.

Несколько секунд она лежала и слушала свое хриплое, испуганное дыхание. В кромешной тьме и в тишине оно казалось ей чужим, словно это не она, но кто-то лежал вместе с ней, рядом.

И дышал.

Стелла заставила себя совершить ещё несколько глубоких вдохов.

Звук дыхания казался ей по-прежнему чужим, но темп его был таким же точно, как у нее.

«Рядом со мной никого нет».

«Нужно успокоиться».

Тишина. Ни звука.

Она раньше и не задумывалась о том, что тишина тоже может звучать – звенеть в ушах.

«Не видно ничего. Хоть глаз выколи».

А если, действительно, кто-то сидит в темноте и наблюдает за ней?

Прямо за ее спиной?

Или сверху, – над ней?

Лицо школьницы мгновенно покрылось испариной ужаса.

«Нет-нет-нет».

«Только не думай об этом».

«…как же, всё-таки, страшно…»

В далёком детстве, оставшись одна в темноте, Стелла часто закрывала глаза, поскольку её богатое воображение имело тенденции создавать из темной тени на полу лужу крови, из невинной шторы – ведьму, или, что ещё хуже, – доисторическую хищную птицу.

В углах комнаты частенько «прятались» странные существа: как правило, с длинной шерстью и рогами. Эти, последние, – как только замечали, что она их видит, – шли к ней на задних лапах и приближались до тех пор, пока она вновь не закрывала глаза.

И тогда они исчезали.

Тогда оставалась только спасительная темнота, без всяких силуэтов.

И все же, жуткие образы появлялись вновь, – стоило только ей опять осмелиться взглянуть в их сторону.

Глядеть на монстров было страшно, но при этом, это странно притягивало.

И Стелла вынуждена была любоваться ими, потому что ей это было интересно.

Кроме того, у неё имелся способ защитить себя.

Открыть глаза означало увидеть опасность лицом к лицу.

За закрытыми же веками опасности не было видно, – и тогда эта опасность действительно будто бы переставала существовать.

…к сожалению, сейчас, в настоящее время (и в этом странном месте, лишённом звуков, запахов и света), – кроме темноты не на что было смотреть.

Можно не открывать глаза – это не поможет.

И неизвестно, стоит ли радоваться спасению от преследователя…

…либо пора начинать бояться кого-то или чего-то куда более жуткого.