Читать книгу Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина - Страница 15

Спустя некоторое время наша троица (Гаврилов, Жондецкий 2-й и я) уверенной поступью входит в помещение «Кадетского досуга». Каждый принес рассказ для журнала и уже воображает свою литературную славу.

«Что, звери, – приветствует нас Колпинский, – принесли сочинения о том, как ходили в Боровичах с тетками за грибами?».

Мы переглядываемся…

«Ну, валяйте, звери, о чем ваши творения?» – Колпинский восседает за длинным столом, на котором разложены стопки листов.

«У меня о первом опыте отдавания чести, – говорит Гаврилов. – Когда я в первый раз в отпуск шел, посреди пути ветер фуражку сорвал. Фуражка в лужу покатилась, я за ней. Поймал, носовым платком от грязи оттер, но так в мокрой фуражке и отдавал честь первый раз. Смешно».

«А у меня о том, как на экскурсию в Александровский сад ходили. В снежки играли. Уточку в Неве видели. Было ее жаль», – это Жондецкий 2-й.

Колпинский вздыхает: «Вы, зверь, что скажете?» – вопрос ко мне.

«Я о первом лишении отпуска еще не успел, – отвечаю, – но принес фантастический рассказ о некоем воспитателе кадетского корпуса. Он сделал орнитоптер. После подъема орнитоптера с плаца корпуса этот летательный аппарат исчез из поля зрения публики. Думали, он разбился где-то за городом, а он попал из нашего времени на сто лет вперед, в 2010 год. И воспитатель увидел на берегах Невы небоскребы по примеру Нью-Йорка!».

Редактор Колпинский делает кислую физиономию:

«Звери, вы полагаете, это кому-то интересно?».

«Допустим», – уклончиво отвечает Гаврилов.

«А это?» – Колпинский выдергивает наугад листок из стопки бумаг и зачитывает с сарказмом:

«Называется «Перед аквариумом». Стих!

Рыбка, рыбка золотая,

Что так грустно ты стоишь?

Что все жабры ты сложила

И печально так глядишь?

Желаете слышать еще? Берем что попалось… «Ея глаза»! С посвящением «Моей Таточке». Тоже стих.

Твои глаза – они ведь могут

Свести с ума и погубить,

Но даже если так и будет –

Я буду все же их любить.

Бред. Детский лепет. Все вокруг жалуются на неаккуратность выхода «Кадетского досуга». А как, спрашивается, можно печатать журнал часто и делать его интересным, когда все пишут следующее: младший возраст – грибы, ловля рыбы и первый опыт отдавания чести; средний возраст – любовные стишки; старший возраст – о, эти сосны Финляндии, о, кедры Крыма, о, море, и ах, она, Нина! И это рассадник великих людей, будущий цвет нации? Что молчите, звери?».

Мы стоим перед Колпинским, потупя головы.

«Звери, кто-нибудь из вас когда-нибудь знакомился с работами на фабриках и заводах?».

«Нет!».

«Был с отцом в плавании на боевом корабле?».

«Нет!».

«В воинском гарнизоне?».

«Нет!».

«Звери, вы знаете, чем победила нас японская нация?».

«Нет. Но я прошлым летом был с маменькой в Неаполе», – спешит оправдаться Жондецкий 2-й.

(Жондецкий 2-й: кадетская кличка Жондюша, или просто Дюша. У меня кличка Репа. У Гаврилова Горилла).

«Звери, – говорил Колпинский при другой нашей встрече, – от вас зависит приблизить момент апофеоза и славы отчизны. В обществе появились отрадные признаки приближающегося оздоровления после ужасов 1905 года. Русское общество прониклось духом патриотизма. Придет время – и обессиленный, состарившийся запад склонится перед молодым востоком, где на развалинах древней Скифии и на всем необъятном пространстве между четырьмя океанами раскинется Великая Славия, объединенное славянское государство юга и севера, востока и запада. А что мы сделали за последнее пятилетие? Прилагали ли все свои усилия к тому рычагу, которому суждено повернуть историю народов?».

Мы слушали его, смотрели в окно на плывущие по Неве баржи с дровами, на телеги с сельдяными бочками на набережной и плохо понимали, о каком рычаге говорит редактор журнала «Кадетский досуг».