Читать книгу Крещатик № 93 (2021) - Альманах - Страница 15

Константин Хан убирался в квартире. Сложил полотна в кучу, убрал мольберт в угол, собрал скопившийся мусор, вытер полы. На кухонном столе лежала карточка с миллионом тенге. Манила взгляд.

Надо было переводить дух и снова браться за кисть, но к творчеству не тянуло. Внутри ещё покоилась некая пустота, как и всегда после завершения картины. Обычно он заполнял её алкоголем, но сейчас…

Он опустил тряпку в ведро и полез под кровать. Наверняка там полно пыли и мусора. Вытянул руку, пошарил в сухой темноте. Вытащил засохший тюбик из-под краски, старый бычок…

Пальцы коснулись холодного стекла, он отдёрнул руку, как от огня. Зазвенело в ушах. Хан лежал на полу, слыша собственное сердце, сжав кулаки. Выругавшись, потянулся и вытащил находку на свет.

Малик собрал все бутылки и вынес на мусорку. Он сам его об этом попросил, незадолго после приступа. Он сам ужаснулся количеству найденного в квартире, сам пообещал себе, что больше никогда, ни капли…

Одну Бродяга всё-таки пропустил.

Она была покрыта слоем пыли, на дне плескалось немного жидкости. Благословенной, проклятой жидкости.

Хотелось пить.

Руки тряслись. Он поднёс нос к горлышку, хотел только вдохнуть запах, только на том остановиться. Глубоко вдохнул, будто в забытьи, на автоматизме, давно выученным движением перевернул бутылку.

Звон выдернул его обратно в жизнь. Он сидел на полу, пальцами упершись в колени, перед мутными осколками и хрустальной лужицей, тяжело дышал. Запах наполнял квартиру, проникал в ноздри.

Хан опустился на корточки, высунул язык, почувствовал на кончике жгучую жидкость. Выплюнул, стиснул зубы, застонал в омерзении к себе, захныкал. Схватил осколок, сжал в кулаке, горячая боль скользнула к мозгу, в котором всё жужжала невидимая муха, вернулась обратно, потекла на пол.

Хотелось пить. Никогда ещё ему так не хотелось пить.

Он медленно встал, подошёл к шкафу, баюкая пораненную руку. Выдвинул ящик, вытащил из него бритву, потрогал пальцем лезвия. Сойдёт.

На ходу раздеваясь, зашагал в ванную. Скорее!

Теперь-то он знал, что ему нужно делать.

* * *

По дороге ветер швырнул Алану в лицо большой жёлтый лист. Был он мягкий, сочный и чуть влажный на ощупь. Весь путь до дома Хана он держал его, не желая выпускать из рук.

В песочнице что-то сверкнуло. Он подошёл, присел на колено, зачерпнул холодный песок. Улыбнулся. В ладони, тусклый и потёртый, блестел крестик на порванной цепочке.

Он обтер его о штаны, положил лист на скамейку, подошёл к подъезду. Набрал квартиру Хана. Домофон пропиликал мелодию. Ещё раз. И ещё. Умолк. Бродяга снова набрал номер и прислонился к стене. Он начинал волноваться.

Трель сменилась частым писком, и из подъезда вылезла спиной вперёд женщина с коляской. Алан придержал дверь и проскользнул внутрь.

Взбежал, перепрыгивая ступеньки, по лестнице. Долго стучал в квартиру. Подумал было, что Хана нет дома, но какое-то подозрительное чувство копошилось внутри. Он прижался ухом к двери, прислушался.

Шум воды. Едва ли Хан ушёл, не закрыв воду. Он застучал ещё громче.

– Костя! Ко-остя, открывай!

Наконец раздались шаги. Алан облегчённо выдохнул. Дверь открылась.

Константин Хан, в одном полотенце, с бритой головой в порезах и клоках волос, с бритвой в опущенной руке, со спокойным безмятежным взглядом, стоял в проходе.

– Привет, Бродяга.

– П-привет, – не сразу нашёлся онемевший Алан. – Ты чего это?

– Проходи, – кивнул Хан и исчез в глубине квартиры. Малик последовал за ним.

С его руки на линолеум капала кровь. Возле кровати Бродяга разглядел осколки.

– Я, Бродяга, в монастырь пойду. Решил я.

– В монастырь?

– Да, – Хан босой ногой отодвинул стекло в сторону, с размаху опустился на кровать. Тут же сморщился и схватился за голову.

– Ты аккуратнее!

– Да понял я, понял, – он помассировал шею и поднял взгляд на Алана. – Короче, сам я бросить не смогу. Надо в монастырь идти, там, наверно, помогут.

– Ты… уверен? А картины?

Хан отвёл глаза.

– Ну, может, пристроят стены расписывать или иконы там рисовать… Ты меня не отговаривай! Я сейчас… сорваться могу, – он покосился на бритву.

– Да зачем же отговаривать. Раз ты так решил…

Алан начинал понимать. Для человека, как он, отказ от собственной воли и однообразная монастырская жизнь была бы невыносима, но для Хана… Наверное, для него это действительно лучший выход.

– А куда ты денешь деньги? – вспомнил он.

Хан пожал плечами.

– Оплачу жировки, а остаток куда-нибудь пожертвую… Ты ведь не против?

– Я – то что. Деньги твои. Я кстати, крестик твой нашел, – вспомнил Малик.

Хан уставился на него, улыбнулся, накинул на шею.

– Вот уж выручил в очередной раз. Спасибо тебе, Бродяга.

– Да не за что. Тебе помочь чем-нибудь нужно?

– Мне, Бродяга, уже ничего не нужно, – покачал головой Хан. – Спасибо тебе за все и… я думаю, это последняя наша встреча.

«Даже так».

Он кивнул, крепко пожал напоследок запястье. Костя похлопал его по плечу.

– Не скучай, Малик. На все воля Его.

– Да уж не соскучишься. Удачи тебе, Костя.

Во дворе он в последний раз обернулся, уставился в окно квартиры, где жил Константин Хан, художник, медик и непростой судьбы человек. Пнул камешек и зашагал по дворам.

– Бывают же такие истории, – пробормотал он себе под нос.

* * *

На тротуаре, завёрнутая в толстое потрёпанное пальто, сидела бабушка. Перед ней на газетках теснились несколько коробок с яблоками и грушами.

– Яблоки поштучно продаёте? – Бродяга указал пальцем на один из ящиков.

– Он тенге[13], – растопырила она пальцы.

Он поискал в карманах и нашёл двадцатку. Протянул её продавщице, взял с прилавка два блестящих красных яблока, показал ей.

– Рахмет, балам[14].

Он кивнул и пошёл к скамейке неподалеку, где с руками в карманах спортивки, с тростью на коленях сидел Андрэй.

– Привет, Рэй.

Он резко выгнулся, как пружина, повернул голову. Расслабился.

– Привет, Алан.

– Вытяни руку.

– А?

Бродяга вложил ему в ладонь яблоко, сам сел рядом и вгрызся в своё.

– Как прошло?

– Нормально, – Андрэй протирал фрукт рукавом. – Спина побаливает, да я привык.

– Нравится?

Рэй усмехнулся.

– Не то чтобы у меня был большой выбор… Но да, неплохо.

Бродяга кивнул. Жора порекомендовал Рэя знакомым художникам, и тот уже начинал свыкаться с профессией натурщика.

– Слушай, Алан, – тот посерьёзнел.

– А?

– Если бы не ты, я бы сейчас где-нибудь клянчил милостыню. Бродяга пожал плечами.

– Я рад, что смог помочь.

– Ага, – Андрэй с хрустом откусил кусок яблока, проглотил. – Чё там с Ханом?

Алан вздохнул.

– Он в монастырь ушёл.

– В монастырь? Ха, – он откинулся на спинку, задумчиво захрустел.

Они сидели молча, слушали шум города, наслаждались последним тёплым вечером.

* * *

Закипел чайник. Дарина вскочила было со стула, но Жора остановил её.

– Сиди! Я сам выключу.

– Я тебе что, стеклянная теперь? – беззлобно возмутилась она.

– Сиди!

Алан переводил взгляд с одной на другого. Догадавшись, чуть не выронил пиалку из рук.

– Дарина, ты что… беременна?

Они переглянулись. Захохотали.

– Понятно, – Алан откинулся на стуле, улыбнулся. – Поздравляю.

Жора налил кипятка в заварник, обнял жену, поцеловал в щёку. Та зарделась. Вот они, семья, и вот он, вечный свидетель чужого счастья и чужих трагедий. Он поставил недопитый чай на стол.

– Дарина, – тихо сказал он. – Я уезжаю.

– Уезжа-аешь? Снова?

– Да, – кивнул Бродяга. – Я тут уже все дела завершил.

Жарылкасын почесал затылок.

– Уже? Ну, удачи, Алан. Было здорово с тобой свидеться.

– Когда уезжаешь-то?

– На неделе соберусь, – Алан почесал нос.

– Куда поедешь? Когда вернёшься?

– Не знаю. Куда дорога заведёт.

Жора покачал головой.

– Интересный ты человек. Ну, скажешь, как соберёшься.

Бродяга кивнул.

– Скажу.

* * *

Некоторые вещи Бродяга доверял случайности. Рассудив, что на востоке делать ему нечего, он вытащил две монетки.

– Выпадет две решки – поеду на юг. Два орла – запад. Две разные – север.

Подбросил одну, другую, поймал. Убрал руку.

– Ясно.

А на следующий день выпал снег. На вокзале, перед старым вагоном, отстояв небольшую очередь, он попрощался с Дариной и Жарылкасыном, с Рэем, шагнул на поставленное вместо подножки ведро и вошёл в вагон.

Костя Хан прийти, к сожалению, не смог.

Он закинул наверх рюкзак, сам расположился на верхней полке, получил бельё, уставился в окно, за которым синело небо. Вытащил из кармана наушники.

От усталости он задремал задолго до того, как за окном исчез город и появилась бескрайняя, припорошенная снегом, искрящаяся звёздами туманная степь.