Читать книгу Русский излом. Роман в трех частях - Алона Китта - Страница 17

1909год.

Постепенно забывалась дуэль, взволновавшая семью Астафьевых. Маруся выздоровела, дуэлянтов освободили из-под ареста, а на Красную Горку сыграли скромную свадьбу Ольги и Евгения.

– Весь Песчанск насмешили своей дуэлью, -иронично заметила Аня, – Это для великих поэтов дуэль, как правило, заканчивалась смертью, а наши мальчики помахали перед носом пугачами и поставили на уши весь город.

Лето, как обычно, провели в и́мении Большие Дубы, только Митя оставался на службе. Осенью вернулись в Песчанск.

Новый учебный год в обеих гимназиях, мужской и женской, был ознаменован неприятными происшествиями: кто-то разбросал в рекреациях листовки, отпечатанные на гектографе.

«Гимназисты и гимназистки! Долой эксплуататоров-педагогов! Долой порочную систему учебы за оценки!

Да здравствует революция в образовании – без оценок, без домашних заданий и записей в дневниках!»

Как назло, мужскую гимназию посетил школьный инспектор, впавший в ярость после ознакомления с содержанием листовок. Струхнувший директор гимназии поспешил обратиться в полицию, и местные сыщики рьяно взялись за дело.

Прежде всего допросили учащихся старших классов, затем вызвали сторожа и воспитателей, но ни одна деталь не позволила выявить виновного. Складывалось впечатление, что листовки залетели в школьное здание через раскрытое окно.

Вечером в просторной гостиной Астафьевых девочки обменивались впечатлениями с Мишей Талановым. Он рассказал о приезде полиции, а девочки наперебой повествовали об истерике, которую закатила директриса прямо на школьной линейке.

Федор Иванович делал вид, что читает «Песчанские новости», но в действительности прислушивался к ребячьим разговорам. Он с легким сердцем мог бы предположить, что эти листовки – глупая выходка некоего лоботряса-гимназиста, исключённого за неуспеваемость, если бы не одно обстоятельство: листовки отпечатанные на гектографе!

Илюша упоминал, что в их организации используют гектограф. Неужели «революционеры"не гнушаются распространением своих идей в гимназической среде? Воистину нет границ человеческому бесстыдству!

Он снова потёр рукой грудь, почувствовав, как перехватило дыхание, и железные обручи сдавили ребра. Ах, сынок, знал бы ты, сколько тревоги ты мне приносишь! Слава Богу, не бросаешь университет!

Через некоторое время боль отпустила, и Федор Иванович успокоился. В самом деле, зачем так волноваться? Илья в Петербурге, он не причастен к этим безобразным выходкам и, скорее всего, это действительно дело рук записного двоечника.

Между прочим, был один человек, хорошо знакомый Астафьевым, который определенно указал бы на виновного.

Афоня Храмов, сын кухарки Домны, учился в Песчанске на путевого обходчика, одновременно совмещая учебу с революционной деятельностью в группе деповской молодежи, и последняя удавалась ему гораздо лучше.

За два года жизни в Песчанске подросток не преуспел в освоении профессией, и в депо его держали на черных работах. Мастер Ломов напрасно старался вложить науку в упрямую Афонину голову, напрасно рисовал радужные картины уважаемой работы, приличного жалования, гордости от принадлежности к службе железных дорог. Молодому человеку хотелось всего и сразу, а денег столько, чтобы хватило и на ипподром, и на рестораны -Афоня имел возможность наблюдать купеческие кутежи в вокзальном обеденном зале.

В действительности же ученических денег хватало на съем угла в Кузнецкой слободе, скромные обеды в деповской столовой и еду всухомятку по вечерам.

Тянулись тоскливые серые дни, заполненные бесконечным стуком молотка по железным костылями, проверкой стрелок и семафоров, невкусной едой и одиночеством. Афоня скучал по матери, по беззаботной деревенской жизни, но сознавал, что возврата к старому нет.

Однажды весной, когда они с мастером Ломовым делали проверку только что прибывшего состава, внимание Афони привлекла группа пассажиров, вышедшая из вагона первого класса. Это была семья – респектабельный отец, дородная ухоженная мать и две симпатичные девочки в одинаковых шляпках и элегантных пальто. Отец семейства жестом подозвал носильщика, мать равнодушно наблюдала, как здоровяк в брезентовом фартуке ставит чемоданы на тележку, а девочки с интересом озирались вокруг. Одна из них случайно встретилась взглядами с Афоней, скорчила гримасу и отвернулась.

– Вот так цаца, -вырвалось у мальчика, – И что она так важничает?

Мастер Ломов, не оборачиваясь, объяснил:

– Баренбоймы вернулись из Варшавы. Ездили сыночка проведать, он у них там в университете. Богатые -жуть!

Афоне показалась странной необычная фамилия, и он спросил:

– А кто они, дядя Митя?

– Он сахаром торгует, купец. Евреи они.

Афоня задумался: евреев в городе было не так много. Песчанск находился по ту сторону черты оседлости, и жить в нем разрешалось не всем, а только богатым.

Торговец Баренбойм принадлежал к первой гильдии. Он поселился в Песчанске, благодаря его близости к столице. Кроме того, железная дорога разветвлялась в сторону Прибалтики, Польши, а также на юг, в Белоруссию и на Украину, а оттуда в Румынию, Болгарию, Югославию. Дом торговца на тихой Казанской улице выделялся новизной и стильностью, и даже забор представлял собой произведение искусства -хитрое сплетение металлических прутьев, розочек и полосок. Баренбойм прекрасно прижился в тихой русской губернии, его дело процветало, а нарядное ухоженные семейство дразнило своим видом обывателей.

После той мимолётной встречи на перроне Афоне неоднократно удавалось увидеть мельком девочек, таких же элегантных и надменных. Он поймал себя на том, что, с одной стороны восхищается ими, а с другой – и они сами, их наряды, поведение, даже сам факт их существования ужасно его раздражал. И сколько раз ему хотелось швырнуть помойной грязью в светлые шелковые платья сестер, отобрать у них школьные ранцы, вывернуть в лужу их содержимое и топтать, топтать, топтать чистенькие тетрадки с аккуратными пятерками.

Позже он узнал, что старшая из сестер Баренбойм, Рашель, преподает в вечерней школе для взрослых, организованной при депо.

Злые языки утверждали, что молодая учительница рассорилась с семьёй, отвергнув выбранного для нее жениха, и начала самостоятельную жизнь. Она поступила на службу и сняла квартиру в районе вокзала. Родители девушки пришли в ужас от того, что их старшенькая, красавица и умница Рахилечка, общается с новыми и не соблюдает еврейский образ жизни. Более того, дочка шокировала их высказываниями, явно с чужого голоса, о"всеобщем равенстве и благоденствии», «исторической роли России в преобразовании мира» и о том, что"террор – это благо».

Впрочем, учительское жалование оказалось настолько мало, что после оплаты счетов у беглянки на руках осталась сумма, которую в школьные годы Рашель получала от папы «на булавки». Пристыженная, она вернулась назад под родительское крыло, оговорив себе возможность продолжать работу и свободно выходить из дома.

Афоня загорелся мыслью взглянуть на учительницу-миллионершу и поспешил записаться в вечернюю школу. Не понадобились и убеждения мастера Ломова.