Читать книгу Простая история. Том 3 - Амрита Альгома - Страница 5

У Джефа внутри прокатился холодный огонь от макушки до пят. Брат Рей спокойно шагнул вперед, легко дотронувшись до его локтя. Джеф пошёл ту пару десятков шагов не чувствуя пола под ногами и весь тонко подрагивая внутри. Он никак не мог назвать, определить свои ощущения, не мог думать, потому что все мысли разом вылетели из головы, оставив один трепет. Зрение сузилось в один узкий луч восприятия, Джеф не мог увидеть, что происходит рядом с ним, не воспринимал ни окружающих ни окружающее: его внимательность была важна здесь, у алтаря и не было возможности и права отвлечься. Перед ним осталась только сверкающая громада алтаря. И видел он только алтарь. А может, ему просто было позволено видеть только алтарь. Он стоял словно в огромном белом кафельно-холодном просторе медицинского кабинета, под безжалостным светом и пристальным взглядом.

В этом всеобъемлющем внимании к нему не было предвзятости или скептицизма. Одна радость. Но и такая ясная всепоглощающая радость была почти непереносима в своей огромности.

– Положите руку ему на плечо, Стив, – услышал он негромкий голос Рея и почувствовал, как на его плечи твёрдо легли две ладони.

Рука Стива была такой горячей, что он прочувствовал этот жар через ткани сорочки и пиджака. Рука Рея была невесомой и прохладной. Почти неощутимой. Но странно, именно эта рука направляла: то вела, то поворачивала, то наклоняла, то поддерживала его.

Джеф, повинуясь безмолвным указаниям Рея, склонил голову, склоняясь над алтарём, но невесомая тяжесть давила на него дальше, и чтобы хоть как-то облегчить это давление, он, неожиданно для себя и для всех, отшагнул назад и встал на колени. Просто потому, что так было нужно, так было правильно для него. Видимо, это не планировалось, но Джеф и не заметил, не имея возможности ни оглядеться, ни оценить себя со стороны: Таинство разворачивалось вокруг, шуршало крыльями, тревожило, освещая. Только почувствовал: когда он встал на колени стало легче и уловил в этом вселенском внимании к себе мягкую и лёгкую насмешливость поощрения: так-так, правильно, дерзай.

Отец Теодор, моментально сориентировавшись, взял с алтаря таз и подставил его под лоб Джефа. Отец Вильхельм полил трижды водой его голову, проговаривая формулу крещения: "крещу тебя Марк-Джефферсон-Аарон во имя Отца и Сына, и Святого Духа" и рисуя крест надо лбом тонкой неровной прозрачной струйкой. Ледяная вода просочилась сквозь волосы, потекла по лбу, по лицу Джефа и ему самому показалось, что это слёзы – так она обожгла его, эта невесомая струя. А может, просто она нагрелась на нём.

Плечи его горбились под неимоверной тяжестью, снисходящей на него свыше. Не было сил стоять: его колотила дрожь и пригибала к полу Сила. Он был ошеломлен, просто смят, распластан этой Силой, вздрагивающий, качающийся от усилия удержать тело и не свалиться, впервые постигая всю сущность выражения "десница Господня". Самое правильное, что он мог сейчас сделать, как Джеф ощущал – это упасть здесь, ничком у алтаря от благодарности, что он остался жив. Потому, что как можно терпеть его величайшую дерзость в такой момент? Джеф чувствовал, что ему недостаточно стоять перед Богом на коленях, что ему надо было, легче было бы пасть ниц.

Но рука Рея странным образом поддерживала его, двигаясь на нём, заставляя его трястись до конца. Ему не пришло в голову, что его так качало, поэтому и Рей, и Стив пытались просто его удержать и не дать ему упасть.

Когда крещение закончилось, Теодор потянул его за локоть, помогая встать. Джеф ничего не видел вокруг: всё было словно в светлом тумане. Он, не чувствуя под собой ног, спустился вниз, к скамьям, пытаясь идти ровно.

Он ничего не слышал от грохота собственного сердца и шипенья крови в висках. С трудом уловил, что Николь тянет его вниз, чтобы он сел: начиналось освящение даров.

– Благословен Ты, Господи Боже вселенной: по щедрости Твоей Ты дал нам хлеб – плод земли и трудов человеческих, и мы приносим его Тебе, чтобы он стал для нас хлебом жизни.

– Благословен Бог вовеки – ответила рядом Николь.

Она коротко взглянула на него, чуть повернув голову и Джеф попытался встряхнуться, чтобы собрать раздробленное на множество осколков своё восприятие мира.

– Благословен Ты, Господи Боже вселенной; по щедрости Твоей Ты дал нам вино – плод лозы и трудов человеческих, и мы приносим его Тебе, чтобы оно стало для нас питием спасения.

– Благословен Бог вовеки, – ответила снова негромко Николь.

Джеф наконец смог шевельнуть губами вместе с ней, осознавая постепенно происходящее вокруг. На него медленно наваливалось удивление. Неужели всё? И он действительно до сих пор жив? Что: взяли, вывернули наизнанку, потрясли, посмотрели и решили – рановато ему ещё на тот свет? Наверное, все его чувства были настолько обострены, что он слышал, как тихо отец Вильхельм говорил, склоняясь перед алтарём:

– Прими нас, Господи, стоящих пред Тобой со смиренным духом и сокрушённых сердцем. Да будет эта жертва наша пред Тобою угодна тебе, Господи Боже, – и добавил, выпрямляясь, протягивая руки вперёд и в стороны, приглашая на молитву и всех вокруг: – Молитесь, братья и сёстры, чтобы моя и ваша жертва была угодна Богу Отцу Всемогущему.

Все встали и Джеф, изумлённо владея своим телом, тоже встал.

– Да примет Господь эту жертву из рук твоих во хвалу и славу имени Своего, ради блага нашего и всей Церкви Своей Святой.

– Аминь, – он совсем теперь не слышал Николь. И не слышал себя – всё сливалось в один единый голос, усиленный, многогранный, словно приподнимающий над полом.

– Господь с вами, – сказал настоятель.

– И со духом твоим.

Отец Вильхельм поднял руки вверх и сам глядя вверх, куда-то в высокие своды, весь устремленный туда и сам, воззвал:

– Ввысь сердца. – Затем поднял руки чуть выше, словно и в самом деле приподнимая ладонями сердце Джефа.

– Возносим к Господу, – откликнулись все и это едино взлетело ввысь, к сводчатому потолку, и выше, проникая сквозь его полукруглые своды и достигая небес.

Николь ухватилась ледяной рукой за ладонь Джефа, словно боясь, что он улетит без неё. Её холодные пальцы не отвлекали его: он просто сжал её руку, согревая.

Снова протягивая к людям руки, оглядывая знакомые лица, настоятель предложил:

– Возблагодарим Господа Бога нашего.

– Достойно это и правильно.

– Префация, – шепнула Николь, словно сама себе.

Это напомнило Джефу об отцовских раскопах, и он задумался о преломлении слов в истории, вместо того, чтобы слушать молитву у алтаря, предваряющую самую важную часть мессы: Евхаристию. Интересно, что фация в переводе с латыни просто форма, в геологии: пласты или свиты осадочных горных пород, имеющие одни и те же органические остатки. А в церкви префация – подготовка перед современным жертвоприношением в литургии.

– Воистину достойно благодарить Тебя, – говорил, направив руки ввысь, отец Вильхельм. – Воистину праведно прославлять Тебя, Святой Отче, ибо Ты один – Бог живой и истинный, предвечный и в вечности пребывающий обитающий во свете неприступном; Ты один благ, Ты один жизни источник, сотворивший вселенную, дабы исполнить благословениями Свои создания и многих радовать сиянием Своего света. Тебе предстоят бесчисленные множества ангелов, денно и нощно Тебе служащих и в созерцании славы Твоей непрестанно Тебя славословящих. И мы вместе с ними и со всем поднебесным творением имя Твоё в ликовании исповедуем, воспевая: …

Это так ясно указывало на то, что сейчас месса идёт и на небесах, что у Джефа на миг пробежал мороз по коже. Вместе со всеми он пропел, когда на величественных звуках органа поплыли слова Славы после Префация:

– Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф. Полны небеса и земля славы Твоей. Осанна в вышних. Благословен грядущий во имя Господне. Осанна в вышних.

Богатые низы органа словно поддерживали музыкальную вязь.

Его всегда поражала Слава, исполняемая на мессе. Она была так весома, внушительна и удивительно: вызывала у Джефа почтение, желание склонить голову в согласии, потому, что с таким сочетанием ощутимых звуков нельзя не согласиться.

– Исповедуем Тебя, Святой Отче, ибо Ты велик, и всё сотворил премудростью и любовью. Ты создал человека по образу Своему, и вверил ему попечение о вселенной, дабы служа Тебе – единому Творцу – он владычествовал над всем творением. Когда же, ослушавшись, он утратил Твою близость, Ты не оставил его во власти смерти, но милостливо подавал всем помощь, дабы ищущие могли обрести Тебя. Ты многократно предлагал людям союз и через пророков учил ждать спасения. Ты, Отче Святой, так возлюбил мир, что когда пришла полнота времени, послал нам во спасение Единородного сына своего. Он, воплотившись от Духа святого и Марии Девы, жил в образе человеческом, подобном нам во всём, кроме греха. Он благовествовал нищим спасение, пленённым освобождение, скорбящим радость. Дабы исполнить Твой замысел спасения, Он Сам Себя предал на смерть, и, воскреснув из мёртвых, сокрушил смерть и обновил жизнь.

Но чтобы мы уже не для себя жили, а для Него, умершего и воскресшего ради нас, Он послал от Тебя Отче, Духа Святого – первый дар верующим, дабы осуществляя дело Его на земле, Он завершил освящение мироздания.

По храму пролетел шорох, как длинный вздох, от того, что все встали на колени.

– Итак, Господи, молим Тебя: да освятит Дух Твой Святой эти дары, что бы они стали Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа для совершения великого этого Таинства, которое оставил Он нам в установление вечного союза. Ибо он сам, когда настал час Его прославления Тобою, Святой Отче, возлюбив своих, пребывавших в мире, до конца возлюбил их; и, вкушая с ними вечернюю трапезу, взял хлеб, благословил, преломил и подал ученикам Своим, говоря: примите и вкусите от него все: ибо это есть Тело Моё, Которое за вас будет предано. Так же взяв чашу, наполненную вином, возблагодарил и подал ученикам Своим, говоря: примите и пейте из неё все: ибо это есть чаша Крови Моей, нового и вечного завета, Которая за вас и за многих прольётся во отпущение грехов. Это совершайте в память обо Мне. – Отец Вильхельм медленно преклонил колено перед алтарём. Потом поднялся, говоря: – Велика тайна нашей веры.

– Смерть Твою возвещаем, Господи и воскресенье Твоё исповедуем, ожидая пришествия Твоего.

– Поэтому и мы, Господи, совершая ныне память искупления нашего, вспоминаем о смерти Христовой и Его сошествии в преисподнюю, исповедуем Его воскресение и вознесение к деснице Твоей и, ожидая Его пришествия в славе, приносим Тебе Его Тело и Кровь, Жертву, Тебе угодную и всему миру спасительную. Воззри, Господи, на Жертву, Тобою для Церкви Твоей уготованную, и удостой милостливо всех от единого этого Хлеба и Чаши, причащающихся быть собранными Духом Святым во единое тело, да станут они во Христе жертвой живой во славу величия Твоего.

– Помяни, Господи, всех, за кого мы приносим дары наши – сказал рядом с ним отец Теодор глубоким и звучным голосом, шагнув вперёд, чтобы лучше видеть листы лекционария: – прежде всего служителя Твоего Папу нашего Иоанна Павла, кардинала нашего Джеймса Алоизиуса и всех епископов, и всё духовенство и приносящих, и здесь предстоящих и весь народ Твой, и всех искренним сердцем ищущих Тебя.

Теодор немного отшагнул назад от алтаря и передвинул лекционарий, что бы его было удобнее читать отцу Франциску.

– Помяни и тех, кто почил во Христе, и всех, чья вера была ведома только Тебе. И всем нам, сынам Твоим, милосердный отче, даруй наследие жизни вечной вместе с Пресвятою Девой Богородицей Марией, – медленно склоняя голову произнёс отец Франциск и снова выпрямился: – с апостолами и святыми Твоими в Царстве Твоём, где со всем творением, освобождённым от тления греха и от смерти, мы восхвалим Тебя через Христа Господа нашего, через Которого Ты подаёшь миру все блага.

Отец Вильхельм взял патену, поднимая её над алтарём, рядом поднял чашу отец Франциск и их голоса присоединились к голосу настоятеля:

– Через Христа, со Христом и во Христе, Тебе Богу, Отцу всемогущему, в единстве Духа Святого всякая честь и слава во веки веков.

– Аминь, – ответили все.

Джеф смотрел на отца Вильхельма, почти устрашённый. Как он в состоянии выдерживать такой разгул силы?! Вот почему у него столько смирения! – такое действительно без Бога выдержать невозможно. Почему Джеф почувствовал это только сегодня? Он испытывал настоящую зависть: получать каждый день такую подпитку! Разве можно от такого отказаться!? Но каждому своё. О себе он мог сказать точно: он был не способен выдержать такое каждый день, он слишком увлекающаяся натура и может весьма далеко пойти в любом своём проявлении.

Видно было, как отец Вильхельм вздохнул.

Настоятель протянул руки к людям и сказал, оглядев собравшихся:

– Спасительными заповедями научённые, божественными наставлениями вдохновлённые дерзаем говорить: – тут он приостановился и посмотрел на хоры. В тишине протянулась мощная опорная нота, такая весомая, что казалось, будто её можно потрогать руками. Странно, что на органе не стали играть мелодию молитв, органист лишь дал тон для молящихся. Отец Вильхельм начал: – Отче наш…

Следом за ним подхватили все:

– Сущий на небесах. Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.

Голоса сливались в единый низкий голос, стройный, гибко двигающийся за создаваемой ими мелодией и отдельные прожилки голосов, не очень знакомых с мелодией или просто не чисто исполняющих, не замечались, отсекаясь сознанием. Они словно создавали ореол звуков, как струны в рояле: если их настроить в один тон, то рояль будет звучать плоско, и поэтому одну струну из трех для большей части клавиш настраивают по камертону, те две, что рядом с ней чуть выше и чуть ниже. Этот звучащий нимб вокруг молитвы пригибал Джефа, пронизывая богатством звучания и ощущений.

Настоятель продолжал:

– Избавь нас Господи от всякого зла, даруй милостиво мир во дни наши, дабы силою милосердия Твоего мы были всегда избавлены от греха и ограждены от всякого смятения, с радостной надеждой ожидая пришествия Спасителя нашего Иисуса Христа.

Все закончили:

– Ибо Твоё есть царство и сила и слава во веки.

На миг молчание воцарилось под ярко освещёнными сводами. Отец Вильхельм стоял, чуть прикрыв глаза и глядя на алтарь. Потом медленно поднял голову и сказал негромко, но так чётко, что в тишине его голос прозвучал ясно. Это было как сообщение:

– Господи Иисусе Христе, Ты сказал апостолам Своим мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам. Не взирая на грехи наши, но на веру Церкви Твоей и по воле Твоей благоволи умирить и объединить её. Ибо Ты живёшь и царствуешь во веки веков.

– Аминь. – Ответили все.

Настоятель протянул руки к собранию:

– Мир Господа нашего да будет всегда с вами!

Он сказал это так радостно, что ему просто хотелось ответить на это его пожелание, с такой же радостью. Желание само оформилось в слова ритуального ответа:

– И со духом твоим.

– Приветствуйте друг друга с миром и любовью.

И Джеф повернулся, протягивая руку Николь. Она с улыбкой обняла его шепнув: "поздравляю!". Том и Марина рядом пожелали мира, и он почувствовал почти блаженство, словно преодолел сразу три ступени на невидимой лестнице. К нему подходили незнакомые люди обнимали его тоже, поздравляли, пожимали ему руку. Джеф, ещё потрясённый, старательно улыбаясь, отвечал. Под куполом поплыли звуки органа и все встали на колени, говоря:

– Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира – помилуй нас

– Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира – помилуй нас

– Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира – даруй нам мир.

Джеф стоял, склонив голову и повторяя вместе со всеми одними губами знакомые слова. Настоятель поднял хостию и чашу, вознося их над алтарём, чтобы хорошо было видно всем. Подержал так миг и сказал:

– Вот Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира, блаженны званые на вечерю Агнца, – и поставил на алтарь. – Первым прошу подойти нашего окрещённого. – И отец Вильхельм поманил Джефа пальцем.

Нервный озноб мгновенно вернулся снова. Джеф опустился возле маленького ограждения, чувствуя коленями холод пола, проникающий сквозь брюки. Дрожащие пальцы нащупали покрытую бархатом поверхность ограждения.

– Тело Христово, – сказал отец Вильхельм, склоняясь к нему.

– Аминь – прошептал он хрипло: снова вдруг исчез голос.

Он хотел было встать и уступить место кому-нибудь другому, но неожиданно ему на плечо твёрдо легла рука Теодора. Джеф поднял глаза на его улыбающееся лицо, покорившийся, дрожащий, вновь не видя ничего вокруг себя. Перед ним вдруг выросла огромная сверкающая чаша, прикасаясь к губам. Его ладонь положили на гладкость поверхности, показывая, что нужно самому взять её. Он не видел, кто это сделал, наверное, тоже Теодор, потому, что рука с плеча исчезла. Джеф глотнул, для чего пришлось наклонить чашу к себе – вина в ней оказалось ничтожно мало, и он испугался: хватит ли после него священникам. Вино, полузабыто, но не сильно обожгло ему глотку, прокатилось небольшим глотком, неожиданно помогая яснее ответить:

– Аминь.

Он поднялся с колен и, качаясь, как пьяный, прошёл на своё место.

Опустился на колени там, прикрыл глаза, сцепив прыгающие пальцы. Когда только эта дрожь пройдет? Вскоре рядом с ним опустилась на колени Николь, уткнувшись лбом в сложенные ладонь к ладони руки.

Он повернул к ней голову, беззастенчиво разглядывая её. Сегодня, здесь, он мог себе это позволить. После столь эмоциональной встряски.

Ему всегда было интересно, о чём она молится?

Она была так сосредоточенна, что даже не ощущала его взгляда. А он поражённый, смотрел на неё, чувствуя себя такой крошечной песчинкой под этой вселенской мощью, таким мизерным и ничтожным, но почему-то до сих пор живым, что сейчас, в этот момент, его это поражало, и думал: и он мог так самонадеянно полагаться на свои силы?! Его изумляла Николь – как она выносит столь огромное давление, не сгибаясь и не устрашаясь? Она говорила, что христианство – тяжёлая ноша, но он сам не замечал: тяжела ли эта ноша для неё? Удивительно, он сейчас видел только то, что эта самая ноша, которая его просто размазала по полу, Николь (всегда!) поднимает настроение. Может ли он выдерживать это с такой же простотой, как она? Одно утешение – теперь он, что называется свой, ему дарована величайшая, просто необъятная милость небес. Помощь.

Как это там его бабушка говорила? Он заимел "блат", возможность обратиться за помощью в первую очередь. Николь повернулась и посмотрела на него. Они одновременно поднялись с колен и сели на скамью: над ними плыл гимн.

– Сядьте, дорогие, – все сразу задвигались: начинался отпуск народа и объявления, над рядами сидений прошелестел шёпот. Настоятель спокойно дождался тишины, наступившей спустя несколько мгновений. – Несколько объявлений. Я вижу, вы уже оживились. Ну ещё бы, да? Расписание рождественских месс вы найдёте на доске объявлений, если кто не видел. У нас на следующее воскресенье намечено венчание Марты и Стефана, если кто-то хочет освятить свои дома, то сейчас самое время пригласить священника в гости. Хочу и сам пригласить желающих в паломничество: оно не отнимет много времени, можете подробности узнать у отца Теодора. Наверное – всё, – он простёр вперед и вверх руки, повернув их ладонями вниз:

– Господь с вами.

Все встали.

– И со духом твоим.

Отец Вильхельм поднял выше правую руку, прижав левую к груди, улыбнулся и с внушительно-медленной торжественностью благословляя всех, сказал:

– Да благословит вас Всемогущий Бог Отец и Сын и Дух Святой.

– Аминь.

– Идите с миром, месса совершилась. – Сообщил настоятель.

– Благодарение Богу.

Спокойный гимн, протекал сквозь душу, неся утешение и смягчая облегчение. Священники поцеловали алтарь обошли его, дружно преклонили перед ним одно колено и, пропустив вперед министрантов, вышли один за одним. Отец Вильхельм, как предстоятель вышел последним. Гимн таял в вышине под потолком и Джеф своей обострённостью услышал из ризницы призыв настоятеля: "Восславим Господа" и священники приглушённым хором ответили: "Благодарение Богу". Потом послышался вопрос Рея: "О, а что тут за вода?" и ответ Теда, явно растерянный – "Вон, смотри, колба со святой водой. Взорвалась просто".

К Джефу всё продолжали подходить люди, пожимали ему руки, обнимали его, поздравляли, некоторые были знакомы: с кем-то он подружился на занятиях Теда, многих не знал вообще.

Психологически измочаленный, он только молчал, улыбаясь, стараясь хоть этой улыбкой не обойти никого. Пришли уже переодетые Рей и Теодор, обнять его. Смеясь и подшучивая над ним, похлопывали по плечам. Не преминули тут же подкусить его по поводу сосредоточенного молчания, насмешив и тем самым вынудив расслабиться, успокоившись. Подошёл и отец Вильхельм, сказал, обнимая его:

– Как дела? Жив?

– Жив, – выдавил Джеф.

Наконец поток поздравителей иссяк, и он рухнул обратно на скамью рядом с Николь.

– Ну, может ты теперь благоволишь принять и моё скромное поздравление? – насмешливо поинтересовалась она.

И поцеловала его, обняв. Потёрлась носом о его щёку, не заботясь о том, видят ли её родители, разговаривающие с настоятелем.

– Что дальше по плану? – Полюбопытствовал Стив, стоя позади и зевая. – Ты к нам? Мы к вам? Или все по домам?

– Какая проза! – Засмеялась Нора. – Эй! Ты не забыл, завтра рождество? Тебя поднимут дети ни свет, ни заря. Поедем домой отсыпаться – нам ещё целый час отсюда добираться.

– Ужин ребята. В кругу семьи. Вы как, с нами? Домой всё равно успеете.

– Нет уж, Джеф. Мы поедем, вспоминая твою залитую счастьем физиономию, – серьёзно сказал Стив.

После их ухода Джеф, оглядел повнимательнее Тома и Марину и решил, что и ему тоже пора сваливать. Он отказался от предложения позднего обеда и счёл, что поступил правильно, заметив, как Том облегчённо вздохнул. Джеф ободряюще посмотрел в глаза Николь, сразу и сам неожиданно приунывший. Она чуть поморщилась, недовольная, но промолчала. Устроилась на заднем сидении "кадиллака", неотрывно глядя, как он закрывает возле неё дверь и остается стоять рядом с машиной. Джеф показался ей грустным. Но у неё самой было на душе такое столпотворение чувств, что она не знала, как его утешить. И правда, не улыбаться же ему во весь рот, как глупая дура – вон у него стали вдруг такие глаза печальные. Она выпрямилась на сиденье и, описав пальцем полукруг, приложила руку к уху, словно держала телефонную трубку, в знак того, что она ему позвонит. Джеф покивал, чуть улыбнулся и тут машина тронулась. Николь проводила его глазами, оставшегося на стоянке, потом он пошёл к «Дьяволу», и она успела во тьме рассмотреть, как он привычно расправил плечи и вскинул голову. Она откинулась на спинку, поглядывая на родителей. Они полулениво-полуутомлённо обсуждали мессу и проповедь.

Так странно: разные люди на проповеди улавливают разные вещи – Николь сегодня услышала, как отец Вильхельм сказал: "Вы свет миру! Несите в мир свой свет, покажите миру пример христианской любви, начните со своих близких". Это её огорчило.

А сейчас мама, повернув в сторону папы точёный профиль рассказывала, как поразили её слова о семье. Что пример семьи – святое семейство. Что иногда надо без рассуждений доверять друг другу, как Мария доверилась Иосифу и отправилась с ним в Египет, с маленьким ребёнком на руках и как Иосиф доверился ей и не отказался от неё.

Папа посмотрел на неё, похмыкал и заявил, что её непроходимый романтизм не даёт ей возможности увидеть истину. Она сама всё приукрашивает в своей голове, тем самым искажая факты. Он сказал это таким странным тоном, что если бы такое сказал Джеф, то получил бы от Николь, по меньшей мере, пощёчину. Но только Джеф так в жизни не скажет. Он и другие слова найдёт, и тон подобный в никогда в разговорах с Николь не использовал.

Странно, но мама даже не стала возмущаться. Совсем ничего не сказала, лишь отвернулась к окну. Николь точно знала: она обиделась, а папа и не заметил. Он спокойно вёл машину и рассуждал о том, что проповедь была как две капли воды похожа на прошлогоднюю и что и ежу понятно, что в семье должно быть доверие и любовь. Если у Николь ещё и оставалось какое-то желание праздника, то после подобного разговора оно улетучилось неизвестно куда.

Отказавшись от позднего обеда, она поднялась в себе и плюхнулась в ванну, ощущая такую усталость во всём теле, что ей показалось, что она сейчас заснёт. Такая скука тут! И это – сочельник! Никаких тебе маленьких домашних радостей, гостей, которых ты приглашаешь сама и всевозможных сюрпризов. Всё, детство закончилось, можно не тратиться на демонстрацию любви к тебе и надсадно-улыбчивые кивки. Николь даже не было грустно от этого, как ни странно. Напротив, её где-то в глубине переполняла такая спокойная радость, что она с удовольствием осталась одна: хотелось подумать о Джефе. Огорчало только то, что она не успела насладиться его радостью, узнать его ощущения. Теперь оставалось только ждать, когда можно будет ему позвонить: Джеф всё равно ещё не доехал. Ему дальше от церкви, чем им. Она вытянулась, откидывая голову: жаль, что у неё тут не так просторно, как у Джефа. Там всё подобрано с учётом его роста. И длина ванны соответствует. Джеф часто совмещает отдых с мытьём. И как только он спит в воде? Тут Николь услышала мелодию "Темной ночи" и выскочила из ванны, расплескивая воду. Джеф! Наконец-то!

– Я думал, ты уже спишь, – сказал он.

Она вернулась назад, вздрагивая от холода, гуляющего по мокрой коже.

– Я не сплю. Я сижу в воде. И я скучаю.

– А я-то как тут без тебя скучаю, – засмеялся он.

Смех был легкий, но невесёлый. Николь стало приятно. Он скучает, и она ему нужна! Она закрыла глаза, представив его волосы, когда он стягивает со своего хвоста резиночку. Хотелось зарыться в них пальцами и лицом, как она делала в госпитале. Как он сейчас далеко!

– Знаешь, я рада, что ты окрестился. Я хочу быть сейчас с тобой, а вместо этого валяюсь здесь в ванне и думаю о том, как ты спишь в воде, – призналась она тихо. – У меня тут зелёная от соли вода и лужи на полу.

Спрашивать его о том, что он сегодня чувствовал не хотелось, хотелось видеть его глаза, когда он будет это рассказывать.

– А я жую курицу, которую ты мне честно оставила, – сообщил Джеф. – Без тебя жевать не интересно. Чтобы не утомлять тебя чавканьем, желаю тебе спокойной ночи.

– Приятного сна, – засмеялась Николь.

Она ещё повалялась так, уже бездумно, просто представляя перед собой лицо Джефа. Как он хлопает ресницами и двигает челюстями. Когда он жует и думает о чём-то, он ей всегда напоминает ёжика. Хотя, конечно, здоровенного Джефа трудно представить в виде маленького ёжика, но если ты сама размером с муравья рядом с Джефом, то сравнение соответствует. У ежей всегда, когда они жуют, такой же сосредоточенный вид и комично надуваются щёки.

У Николь был ёж, когда она жила у бабушки. Мама терпеть не могла, когда он носился по ночам. Ёж-ёж, а топает своими ногами не хуже быка. Днём он почему-то любил спать. Однажды Николь хотела проследить, что он будет делать и посмотреть, какой у него вид, если смотреть на него с полу. Но как назло заснула, а ёж, устав носиться и вылакав всё своё молоко, устроился спать в её волосах. Тогда Николь впервые и единственный раз коротко подстригли. Правда, ей повезло: она додумалась взять на пол подушку, и ежу не удалось докатиться до её макушки – он устроился у плеча. И поэтому стрижка получилась вполне приличной.

Потом она вспомнила, что разговаривала с миссис Джонс, как побыстрее сдать тесты и узнала, что многое можно сдать заранее. Спать уже расхотелось. Наоборот: её вдруг обуяла такая жажда деятельности, что захотелось тут же подскочить и посмотреть, что там за темы предложены для сочинений.

Николь и подскочила, поспешно натянула старые узенькие джинсы и топик. После ванны работа шла неожиданно хорошо: Николь сама от себя не ожидала, что она так плодотворно столько настряпает. Пожалуй, это оттого, что ей позвонил Джеф. Она очнулась только тогда, когда Том постучал в её комнату Николь и вошёл, услышав её: "Avanti!"

Он был какой-то странный сегодня, папа. Спокойный вроде бы, но, кажется, его что-то или тревожило, или нервировало. Он с полускрытым сарказмом оглядел Николь, всю её комнату, присмотрелся к картинке на её экране. Это было неприятно – Николь всегда раздражало, когда стоят за плечом и смотрят, что она делает, читают, что она пишет. Она легко переносила такое только когда рядом стоял Джеф. Но папа – не Джеф.

Так и хотелось спросить: "Ну, что?" Но она промолчала: папе недовольство лучше не высказывать, особенно, если он в таком "подвешенном" состоянии. Её настроение стремительно падало и скорость этого снижения соответствовала времени стояния отца у её кровати.

Она решила, что он сейчас спросит, почему она валяется на кровати, а не сидит за столом. Не объяснять же ему, что её биологическая организация просто не позволяет ей в конце месяца спокойно сидеть на стуле, а вынуждает проводить день-два лежа. Да, завтра ей предстоит тяжёлый день.

Том рассматривал её сверху. Приятно было, что она занята уроками, если бы только ещё их делала вовремя, а то потеряла столько времени, что сейчас, как ни старайся, всё равно блестящих успехов уже не добиться. Слишком много пробелов в её школьных знаниях. Эти пробелы его огорчали.

Николь лежала на животе на кровати, поставив перед собой клавиатуру от компьютера и печатала что-то, поглядывая на экран сдвинутого на край стола монитора.

– Что ты не спишь так поздно? – Спросил он.

– Сейчас, – бросила она, торопливо стуча клавишами.

– Что ты там барабанишь? – Снова поинтересовался он и сразу посоветовал – Лучше бы уроки учила. А то и средний диплом не получишь, так и будешь неучем.

– Очень мне нужен средний диплом, – отмахнулась, качнув головой Николь, – что я, не человек что ли?

– Ты б хоть убрала тут немного, целыми днями валяешься сломя голову, – окинув снова взглядом нагромождения на столе и подоконнике, сердито сказал он. Неужели не понятно: сидя за столом работать удобнее, а у неё тут просто свалка.

Повернулся, чтобы получше рассмотреть, что она делает, но в тесноте задел локтем стопку книг. Книги шумно попадали на пол. Тома это разозлило.

– Мне так нормально. Я занята, – снова отмахнувшись и от шума, и от Тома, равнодушно сообщила Николь, продолжая стучать по клавишам. Уже заключение, ещё немного и сочинение готово. Досадно, что папа пришёл с мысли сбивать. – Может, мы потом всё это выясним, а?

Ссориться ей не хотелось, и она примиряюще предложила, не глядя на Тома:

– Я сейчас закончу и уберу, мне чуть-чуть осталось.

– Что тут выяснять, знаю я эти твои чуть-чуть. Я сказал, что у тебя должен быть порядок, а ты как не слышишь! – Повысил голос Том.

– Да уберу я! – Воскликнула Николь, невольно оглянувшись на его раздражённый тон и оглядев отца с самым сердитым видом.

Том вспыхнул, как факел. Её наплевательское отношение к его распоряжениям всегда действовало ему на нервы. Он резко отшвырнул клавиатуру от Николь, чтобы заставить её обратить внимание на него и его требования.

– Сначала убери, потом заканчивай.

Николь села на постели и хмуро уставилась ему в глаза.