Читать книгу Midian - Анастасия Маслова - Страница 23

Мидиан был равнодушен к Кристианау, но трепета, которым де Снор обозначил их встречу, хватило бы и на двоих.

– Что же Вы так по сторонам озираетесь, точно в сказку попали? – возмущённо пробормотал таксист, загружающий в свой старый, полумёртвый автомобиль его багаж. Кристиан стоял возле него с мольбертом подмышкой и небольшой дорожной сумкой. Он взял с собой самое важное – все свои картины. Но образ главного полотна в его жизни запечатлелся в нём прочно, как инициалы на граните.

Он думал: «Она здесь, где-то в Мидиане. Она ходила по этим улицам». Де Снор был, как сомнамбула, ясновидящий потаённое и не замечающий вокзальных скрежетов, расталкивающих друг друга людей, едкого замечания таксиста. Художник, нежно скользя взглядом по обликам построек, рубцы времени на которых были небрежно скрыты краской, мысленно заключил: «Я напишу в этом городе великие картины, которые достанутся вечности в дар».

– О, неужели готово?! Прошу в карету, господин!.. – цинично воскликнул раздражённый таксист.

Де Снор, не желающий расставаться с мольбертом, занял место на заднем сидении. Машина жалобно завелась. Они отправились в путь. Кристиан молчал. Через несколько минут водитель спросил:

– Что это у Вас за поклажа?

– Я живописец. Это мои полотна.

– А меня нарисуете?

– Если пожелаете, то за определённую плату могу…

– Только Вы цвет лица преобразите, свежее сделайте. Вот шрам у меня на брови тоже бы хотелось убрать, а ещё благородной седины не помешало бы! Вы же художник, вы должны создавать прекрасное!

– Прекрасное! Художник не должен слякоть делать звёздной пылью! Он должен так написать подножную грязь, чтоб она… чтоб она поразила зрителя больше, чем все небесные туманности и созвездия! – вырвалось у Кристиана.

Таксист ничего не ответил, тем самым завершив их диалог. Во-первых, он ничего не понял из его последнего высказывания. Во-вторых, ему показалось, что этот понаехавший обозвал его грязью, указал на его несовершенство. А вот в храме Андерса Вуна ко всем относятся, как к совершенным и идеальным. Это он узнал сразу, как пару недель назад пришёл в братство. Сегодня, в субботу, должно состояться очередное собрание.

Кристиан обрадовался, что этот человек прекратил говорить с ним. Очередной недалёкий и неотёсанный проходимец. Но душа живописца голодала по другой душе. Де Снор отдался полёту смутных и серых видов за окном. Поезд привёз его в правобережный, неказистый Мидиан, лишённый пышности и блеска. Но будь воплощение мечты величественным или нищенским – она останется желанной.

Он умел тонко воспринимать неприметные мелочи: ту покосившуюся раму окна, что располагается слишком близко к уровню тротуара, осевшие мансарды… Он полагал, что люди пребывали в тесных катакомбах, где невозможно в полный рост распрямиться. Здесь даже яркие цвета выглядели, как на изношенном шатре цирка, чьи актёры топили в вине безысходность, а попоны скрывали на спине кровь.

Но что эти невзрачные толпы, когда вокруг простирается Мидиан? Он манил Кристиана заплаканными подворотнями, слепыми фасадами, осиротевшими крестами на кладбищах за погнутыми ржавыми решётками. Везде ему мерещилась она, точно этот город – её храм, её страна, её ложе.

По пути попали в пробку. Дребезжащая «карета» оказалась в западне из железа и стен домов. Кристиан подвинулся ближе к окну: его привлекли угловатые глубокие трещины на здании. «Вены Мидиана. Меня и этот город изничтожит природа. Фундамент постройки точит грунтовая вода, а мою основу – чувства и одиночество». Он принялся запоминать расположение трещин. Вон те две самые глубокие линии начались из одной точки, разошлись, затем силились переплестись, воссоединиться и чуть выше объединение произошло. Может, одна из них из последних жил тянулась к другой, а как только слияние свершилось, то они сгинули…

На его глазах подошли именно к этому месту люди, в два счёта наклеили плакат. На нём – фотография какого-то общественного деятеля. Он весь выражает любезность, доброжелательность, открытость и понимание. Он тянет дружески руку, зовёт. А вверху надпись: «Я помогу тебе обрести себя». Фото было постановочное, отредактированное до невыносимого, до скрипа сахара на зубах. И тут ложь и глянец преследовали Кристиана. Но он заметил, как водитель поприветствовал жестом работников, расклеивающим эти плакаты. И они ответили радостной взаимностью.

…Вот и двор с кособокими цветочными урнами, одинокими качелями, несколькими нагими и замёрзшими яблонями. Кристиан расплатился, сам выгрузил свои вещи. А таксист зарёкся, что никогда в жизни не станет помогать «неверному».

– Знаете, по Вашему голосу в телефоне я подумала, что Вы старше! – подметила Мари Флоренц после того, как встретила жильца, и они поднимались в квартиру по узким ступеням. Когда они вошли, то он передал ей обговорённую сумму за предстоящий месяц.

– Прям так? Договор тогда принесу позже. Надо же его подписать… Я покажу Вам здесь всё, – как можно приятнее улыбнулась Мари, хотя очередной жилец на первых порах ей не понравился.

– Не надо. Я хочу сам осмотреть квартиру. Без Вас, – настоял художник.

– Если у Вас возникнут вопросы, то заходите. Я тут напротив, – озадаченная странным отказом, проговорила Мари и прикрыла за собой входную дверь.

Для Кристиана знакомство с его новым пристанищем – это обряд, где не должно быть третьих лиц. Он нашёл удивительным, что расположение комнат в точности повторяет его прежнее жилище, только здесь безукоризненно чисто, тепло и мебель более добротная. Подобная планировка была единственным напоминанием его жизни до Мидиана. Из прошлого он взял лишь единственное – образ ледяной красоты. Как и Даниэль, он осматривался неспешно, проводя по гладким поверхностям мебели кончиками пальцев, желая ощутить тепло прежних постояльцев. Может, среди них был и тот, кто его мог бы понять?.. Вряд ли.

Первым делом он достал мундштук и закурил, сев в гостиной. Её он незамедлительно преобразит в мастерскую, а по завершении пойдёт знакомиться с Мидианом.

Он выбрал на старом телевизоре такой канал, который не был настроен, а рябь создавала монотонный шуршащий шум. Кристиан поставил на него привезённые часы с застывшими стрелками. Затем принялся распаковывать холсты один за другим. И ему подумалось: «Наверняка, Ян Грегер вне себя от счастья от вчерашней покупки… Конечно. Быть рядом с такой женщиной, пусть даже и нарисованной, – блаженство! Даже ужасающее».

Под шум рябящего экрана, за сотни километров от Мидиана, в своём одиноком доме Ян Грегер, не отводя от портрета Королевы опустошённого взгляда, встал на стул и спокойно надел на шею петлю, крепко привязанную к люстре. Одно мгновение – позвонки его резко хрустнули. Напутствие Кристиана, что Ян приобретёт у него такую картину, что с ума сойдёт от восторга, сбылось. В своей предсмертной записке Ян лишь написал: «Эсфирь зовёт меня к себе».

Так в небытие канул последний потомок Энгельса Грегера, а вместе с ним – и целый род.