Читать книгу Платье для амазонки. Фемслеш-ностальгия - Анастасия Молчанова - Страница 2

Убирая со стола, наша хозяйка искоса глянула на нас.

– Две такие замечательные молодые леди – и вновь ужинают в одиночестве.

Я сел на диван, по-турецки поджав ноги, и стал неспешно раскуривать трубку. Этот длительный и довольно муторный ритуал даже больше, чем само курение, помогал обмануть разум.

– А вы, миссис Хадсон, предпочли бы, чтобы мы водили в ваш дом кавалеров? Каждую ночь – разных?

– Что вы такое говорите, дорогая! – укоризненно воскликнула моя соседка. Ах, как явственно звучал в её голосе испуг! Признаюсь, моему самолюбию это польстило, но я сделал вид, что не слышал.

Миссис Хадсон скептически поглядела на меня.

– Мисс Холмс, зачем вы пытаетесь выглядеть грубее, чем вы есть? Приходит время, когда леди должна позаботиться об устройстве своей судьбы, о своём будущем.

И с чего она вздумала сегодня учить нас жить? Я постарался как можно строже поглядеть на неё.

– Что касается меня, миссис Хадсон, то моя судьба давно уже определена. Вы знаете, что я не принадлежу к бесноватым суфражисткам, которые от бессилия устраивают погромы и бьют стёкла, словно шкодливые мальчишки-оборванцы, но я вполне в состоянии обеспечить своё будущее самостоятельно: моя профессия даёт такую возможность.

– Но, согласитесь, частный детектив – занятие не для благородной, благоразумной и пока ещё молодой леди, – чинно возразила миссис Хадсон.

Я усмехнулся.

– Во-первых, частный детектив-консультант, а во-вторых, – почему же? Потому что не женское дело? Потому что и у мужчин порой кишка тонка, а тут вдруг сущее недоразумение, выскочка женского пола смеет задирать нос?

Наша патронесса покачала головой.

– Мисс Холмс, вы же знаете, что я не это хотела сказать.

– Неужели?

– Вам пора замуж.

Именно к этой мысли она пыталась подвести каждый разговор вот уже несколько дней, а за последние две недели слишком часто заговаривала о прелестях семейной жизни, вспоминая покойного мужа. Впрочем, некоторые обмолвки позволяли предположить, что супруги сосуществовали далеко не так безоблачно, как даже ей самой теперь виделось. Мне всегда становилось не по себе, когда она вынуждала всё это выслушивать. Но что мне до столь бесцеремонных упрёков? Хуже, однако, что наша любезная хозяйка заводила шарманку при Уотсон.

– Не ваше собачье дело, кому что пора, а что нет, – спокойно заметил я. – Ведь я же не говорю, куда вам самое время, миссис Хадсон.

Почтенная миссис на минуту как будто потеряла дар речи и, похоже, всерьёз оскорбилась. Однако забавнее всего было наблюдать, как она сдерживает негодование.

– Грубиянка. Честное слово, мисс Холмс, не знай я вас как благороднейшую и достойнейшую леди, попросила бы покинуть мой дом.

– Поверьте, мой ответ был не грубее ваших благопристойных благопожеланий. Давайте хотя бы сегодня обойдёмся без неприличных намёков, завуалированных под нравоучения. Ваши старания бесполезны, и вы знаете почему.

– Я знаю: вам нужен тот, кто будет вас оберегать. В современном мире каждой девушке нужна защита.

– Увы, это также не лучший аргумент, миссис Хадсон. Моя профессия требует умения справляться с такой задачей самостоятельно. Со мной до сих пор всё в порядке – вот вам мой контраргумент.

– Просто везение, моя дорогая.

– Вы находите? А по моему скромному мнению, везения не бывает. Всё, что у нас есть, мы получаем благодаря нашим усилиям.

– Лучше подумайте о том, чего у вас нет благодаря вашим упорным усилиям, дорогая моя мисс.

– Я не хочу, миссис Хадсон, уподобляться несчастным, считающим, что они ничего не значат в современном мире, пока – и если – не выйдут замуж. Какая дикость! Но ещё хуже бежать к алтарю только из желания устроить свою судьбу или обрести защиту: это лицемерие и обман. Никто не достоин такого утилитаризма, даже мужчина.

– Соглашусь, вы замечательный теоретик, мисс Холмс. Но вам не хватает практики в отношениях, поэтому вы всё представляете в чёрно-белых тонах, а реальная жизнь чуть-чуть сложнее и ярче. Ну, если вам что-то не нравится, можете никому не уподобляться. Просто сделайте то, что вам советуют.

– Верите ли, женщина может честно добиться всего и без мужчины. Моя жизнь тому – подтверждение, и в данном случае я не считаю себя кем-то исключительным или особенным. Да и вашу предприимчивость также можно приводить в пример. Только, пожалуйста, не подумайте, что я вас обвиняю в лицемерии или наивности.

Благоразумная домовладелица скорчила рассерженную мину, словно плохая актриса.

– Что? Вы обвиняете меня в лицемерии? Меня?! Сами же знаете, что речь о другом!

– Не сердитесь, любезная миссис Хадсон, прошу вас! – горячо взмолилась Уотсон, подлетев к ней и прижимая руки к груди. – Холмс вовсе не хотела вас обидеть. Вы же знаете, что она вас уважает и очень высоко ценит.

– Хорошенькое уважение! – проворчала хозяйка, всплеснув руками. – А ведь я добра вам обеим желаю, потому что люблю как дочерей. И хочу, чтобы вы наконец…

– Поздно, миссис Хадсон, – сказал я, затянувшись трубкой.

– Дорогая моя, так чем дальше, тем будет всё труднее!

– Почему же труднее? – вновь вмешалась Уотсон. – Это ещё и от жизненных обстоятельств зависит. Если хотите, от судьбы.

– Милочка моя, – назидательно обратилась к ней наша добрая покровительница, – знаете, в юности кажется, что некуда торопиться, что всё ещё только впереди, где-то очень далеко, а на самом деле не успеете глазом моргнуть, как состаритесь!

– Ну да, по-вашему, я уже старуха, – усмехнулся я.

– Мисс Холмс, я этого не говорила! Вечно вы всё переиначиваете! – снова взъярилась миссис Хадсон. – Сами только что согласились: поздно!

Похоже, победа была за мной, и я позволил себе улыбнуться.

– Конечно. Уже девять часов. Для вас ведь поздно.

Видимо, нашей ревностной блюстительнице общественной нравственности ответить было нечего. Недовольно надувшись, она взялась наконец-то за поднос с посудой и гордо поплыла вон из гостиной.

– Позвольте, я вам помогу! – Уотсон поскакала вслед.

Оставшись в гостиной один, я откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и стал разглядывать розочку на потолке, знакомую до мельчайшего завитка. Впрочем, вместо мёртвой гипсовой лепнины я предпочёл бы любоваться красотой совсем другого цветка – того, о котором я не смел даже мечтать.

Конечно, мне надо было пойти на кухню и тщательно контролировать, что же коварная хозяйка нашёптывает моей соседке. Но мне, если честно, было уже всё равно. Да и миссис Хадсон вполне понимала: если она сболтнёт лишнее, это окажется чревато неприятностями для неё же самой. Я знал, что скоро всё закончится. Не знал только, что мне делать.

Наконец Уотсон вернулась. Порывисто кинувшись ко мне и обвив меня руками, она положила маленькую, аккуратно убранную головушку мне на плечо. Я вздрогнул и пристально взглянул на неё: неужели старая перечница посмела ей что-то накапать на мозги?!

– Что вы, Уотсон?

– Холмс, – протянула моя соседка. Похоже, она в самом деле приуныла. – А правда, выйдете вы замуж – и я останусь без вас. Говорится же, что миссис мисс не подруга.

– Уотсон, что за глупости? Вот уж чего я не собираюсь делать – это выходить замуж. Битый час толковали с нашей благодетельницей, а теперь ещё вас убеждать? Нет-нет-нет! C’est pas possible!1

Она подняла голову и серьёзно поглядела на меня своими большими глазами – чистыми, прозрачно-синими.

– Не зарекайтесь.

Меня её серьёзность умилила.

– Я отвечаю за свои слова. Да и кого бы вы прочили мне в женихи? Форбса? Грегсона? Лестрейда? Разве кто-нибудь из них отважится жениться на девушке, превосходящей их в умении раскрывать преступления и, хуже того, логически мыслить?

Неуверенная улыбка утончила её потемневшие губы.

– Вы правы. Никто из них вас не стоит. Но можно было бы подумать о ком-то из ваших клиентов: среди них много достойных молодых людей.

– Уотсон, это противоречит профессиональной этике. Вот что бы вы сказали, если бы врач завёл отношения с кем-то из пациенток? Его связывает клятва Гиппократа.

– Ну, тут несколько другое.

– Прямая аналогия. У меня тоже кодекс профессиональной этики, и преступать его я не вправе.

Она вздохнула с облегчением, как мне показалось, и вновь положила голову на моё плечо, принявшись мурлыкать невнятную мелодию. У меня немного затекли ноги, но я боялся пошевелиться – лишь бы только не разомкнуть объятий, не отпугнуть от себя этой бабочки, вдруг впорхнувшей в мою жизнь и поселившейся не только под одной крышей со мной, но и в моём сердце.

Меня с юности привлекали женщины – изысканные и утончённые, тихие и мягкие, тёплые и нежные, благородные и загадочные, порой немного легкомысленные и доверчивые. Мне всегда хотелось быть сильной и служить им опорой и защитой. А впрочем… сильным.

А Уотсон… Моя любовь к ней родилась почти сразу после нашего знакомства. Теперь я уже могу сказать «почти сразу» – и признаться себе в этой страсти. Не так уж намного она младше меня: четыре года – велика ли разница? Но Уотсон – не такая, как все остальные. Иногда поражала необыкновенным и непредсказуемым сочетанием серьёзности, обстоятельности с поистине детским легкомыслием и неиссякаемой жизнерадостностью. Как же мне порой хотелось, чтобы её тело, плотное и сильное, стало моим! Чтобы мне было позволено любить её, обнимать – и не страшиться непонимания!

Я осторожно погладил её плечо. И хорошо, что я всё же не был мужчиной, иначе моё волнение оказалось бы чересчур уж очевидным.

– А вы, Уотсон?

Она встрепенулась и поглядела на меня, подняв редкие рыженькие брови, тонкими волосками едва заметно соединяющиеся на переносице.

– Что я?

– У вас уже есть кто-нибудь на примете? Слишком вы оживились. – Я постарался говорить как можно холоднее, даже скептично, и отвернулся, чтобы вновь сделать затяжку, но прелестная бабочка вдруг перехватила мою руку.

– Ах, зачем вы курите? Это ведь вредно. Да и я этой гадостью дышу.

От прикосновения её тёплых, твёрдых пальцев – они выдавали волевой характер – меня окатила волна нежности и я замер. Фея взяла трубку из моей руки и с любопытством осмотрела её.

– Не понимаю, что здесь может быть такого привлекательного.

– А вы попробуйте, Уотсон. Вдруг понравится.

Похоже, она не заметила моей иронии и, отложив трубку на стол, заявила:

– Нет, не хочу. Вы были бы немного помягче с миссис Хадсон. Боюсь, однажды вы доведёте её до белого каления и она в сердцах сделает то, о чём мы трое потом будем сожалеть.

Я вновь запрокинул голову и устремил взгляд в потолок.

– Вы тоже станете говорить, что я невоспитанная и грубая, что моё поведение неприемлемо, что мне место на рынке, а не в приличном обществе?

– Нет, как можно! Вы замечательная! Просто у вас такой характер. Если бы вы родились в античную эпоху, то стали бы предводительницей амазонок и скакали бы на коне впереди войска. Знаете, я тут подумала, что вы прекрасно будете смотреться в мужском костюме.

– Что ещё за фантазии? – вздохнул я, закрывая глаза. – К чему мне он?

– Вам подойдёт: вы высокая и стройная.

На самом деле «высокая и стройная» больше походило на «длинная и худая как щепка».

– И как вам не стыдно, Уотсон.

– А помните, как хорошо мужской костюм смотрелся на Ирен Адлер? Думаю, вам он будет к лицу гораздо больше.

Я высвободился из объятий, слез с дивана и встал за столом. Трубка погасла, и теперь её надо было раскуривать заново. Я постучал ею о пепельницу, но, похоже, пепел застрял внутри. Меня это раздражало. Зачем заговаривать об этой женщине? Разве Уотсон не знала, как неприятны мне воспоминания о ней? И проклятый пепел никак не вытряхивался!

– Чёрт побери! – Я швырнул трубку на стол и отвернулся к окну.

– Простите, я, наверно, не то сказала, – растерялась моя компаньонка, но тут же защебетала, избавив меня от необходимости что-то отвечать: – Я слышала, в нынешнем сезоне в моде опять голубое. Вам бы подошло. Но если не хотите мужской костюм… Знаете, у меня появилась мечта: сшить вам голубое платье! Такого аквамаринового оттенка… Строгого элегантного покроя…

Что бы значила эта затейливость? Я обернулся.

– Зачем?

– Ну, вы всё время в чёрном да в чёрном… Ну, иногда в тёмно-синем. Вот я и подумала, что вы, быть может, захотите разнообразить гардероб. Потом закажем новую шляпку…

– Не вижу необходимости. Да и к тому же аквамариновый, скорее, подойдёт вам.

– Ну, не аквамариновый, так бирюзовый. Смотрите, что я придумала. Вот тут так подсобрать в складочки, рукавчик сузить здесь, тут пустить полоску кружев – непременно более тёмного оттенка, а тут…

Пока она показывала на себе все задумки, я делал вид, что увлечённо навожу порядок на каминной полке. Пожалуй, моя верная спутница замыслила грандиозные планы, только чтобы занять меня в дни вынужденного безделья.

– Что ж, если вы решили вспомнить детство, но вам уже неловко играть в куклы, то я в вашем распоряжении. Но только до тех пор, пока сюда не явится клиент и не предложит достойную внимания загадку.

Такое объяснение, кажется, устраивало нас обоих.