Читать книгу Платье для амазонки. Фемслеш-ностальгия - Анастасия Молчанова - Страница 5

Я долго не притрагивался к подарку. Даже смотреть на него было больно. Зачем она сшила его? Что за жестокая насмешка? Я вынужден был признать, что не могу разобраться, почему она так со мной поступила. Я не понимал любимую женщину, самого дорогого, самого важного для меня человека. Так, быть может, я заслужил муки, меня постигшие? В конце концов, кто я? Что я? Странное, неправильное существо – и люблю тех, кого мне любить не положено? В самом деле, стоил ли я любви? А того, чтобы обрести счастье?

Такие мысли неотступно преследовали меня. Мне было больно задавать себе все эти вопросы: я знал, как горьки и неизбежны ответы на них. Моя жизнь потеряла привычные смыслы: слишком глубоко я разочаровался – в женщине, которую любил; в любви, оказавшейся всего лишь глупой иллюзией и самообманом; в себе самом.

Совершенно обессиленный, я почти несколько дней напролёт не покидал комнаты и просто лежал на постели. Желаний не было, кроме, пожалуй, одного – умереть. Но я запретил себе выходить из своего убежища, а в нём не видел ничего, что помогло бы осуществить такой страшный замысел. Разве что семипроцентный раствор: запас у меня оставался изрядный.

Меня трясло в предвкушении: скорее ощутить, как игла упруго прокалывает мою бесчувственную каучуковую плоть и входит внутрь. Стягивание руки жгутом, холод металла и натяжение кожи расслабляли мои накопившие напряжение, дрожащие плечи. И я забывался, уходил в мир исковерканных образов, потусторонних видений, таинственных галлюцинаций. Да и что есть наша жизнь, как не одна большая галлюцинация? В настоящем можно столкнуться с ложью, предательством, жестокостью и равнодушием, а в мире грёз, в мире фантазий ничего этого нет: там ты один и никто не может сделать тебе больно.

Но за всё приходится платить. После краткого, мутного забвения я вновь возвращался в реальность, и все переживания, от которых я пытался спрятаться, обрушивались на меня с умноженной силой. Чем успокоеннее и беспечнее я чувствовал себя в моменты транса, тем большей катастрофой оборачивалось пробуждение. Пылая от непрекращающейся головной боли – а она, казалось, иррадиировала по всему телу, будто распадающемуся на куски, – я походил скорее на вырванное из почвы, пожухшее растение, чем на человека. Сами собой из глаз текли слёзы, так что веки мои в конце концов начали опухать и гореть. Подумав однажды, что холодный душ хоть немного облегчил бы мои муки, я решил выйти из комнаты.

Едва я открыл дверь, миссис Хадсон, словно хищник, почуявший жертву, подступила ко мне.

– Мисс Холмс, как вы себя чувствуете? Послать за врачом?

– Нет, всё в порядке.

– Вы, наверно, голодны. Совсем ничего не едите.

– Спасибо, у меня нет аппетита.

– Но замóрите же себя! Ей-богу, как живой труп, смотреть страшно, а ведь такая красавица…

Мне было больно.

– Прошу вас, не говорите со мной.

– Господи, отчего же не говорить?! – всплеснула она руками.

– У меня сейчас нет настроения, но скоро всё пройдёт.

Только не хватало, чтобы она по доброте душевной взялась меня жалеть! Я чувствовал, что ещё немного – и больше не смогу сдерживать слёзы. Наверно, как плачущий ребёнок, который рыдает ещё громче, когда его начинают успокаивать.

– Совсем без общения ни один человек не выдержит, а тем более когда случается…

– Миссис Хадсон, ради Бога… Зачем вы меня мучаете? Хотите сказать, что я малодушно, трусливо бегу от действительности? Да, я понимаю, прекрасно понимаю. Не травите мне душу. Да, я обманываю себя: я вовсе не сильная, не такая, какой надо быть. Да, я не заслуживаю… Наверно, во всём, что случилось, я сама виновата, потому что… Всё неправильно в моей жизни, всё ложь, всё бессмысленно. Так что ваша забота обо мне совершенно напрасна.

Слёзы катились по моим щекам, но я говорил как можно твёрже и спокойнее, стараясь сдержать дрожь в голосе. Я знал, что буду стыдиться своей откровенности, но мне в самом деле нужно было всё это выразить кому-то.

Миссис Хадсон глядела на меня внимательно и едва ли не сердито.

– Дорогая мисс Холмс, знаете что я вам скажу? Гоните от себя такие мысли. Бегите-ка на улицу, погуляйте: может быть, встретите кого-то из старых знакомых. Это пойдёт вам только на пользу.

Я был не в состоянии куда-то идти, заставлять себя поддерживать с кем-то светские беседы и вообще воспринимать окружающий мир – и потому категорично мотнул головой.

– Ну, тогда позвольте, я сама кое-что для вас сделаю, – произнесла почтенная домовладелица и, усадив меня на диван, вдруг заговорила негромко и успокаивающе, так что, пока я слушал, мои слёзы высохли: – Мисс Холмс, вы умный человек, и разрешите говорить с вами откровенно. Раз уж мне известна ваша тайна… Несчастную любовь можно лечить только любовью – во всех её проявлениях. И человеку не следует пренебрегать своим телом, иначе оно откажется быть здоровым. Мисс Холмс, и если уж начистоту… Пожалуй, я знаю одну леди, которая могла бы приходить к вам.

– Миссис Хадсон! Вот уж не подозревала, что вы водите дружбу с падшими женщинами.

– Не будьте так высокомерны. Они тоже люди и достойны сострадания – и, может быть, даже больше, чем кто-либо другой.

– Возможно, не спорю. Но покупная любовь – не то, что мне нужно.

– Вы так упрямитесь, как будто у вас есть выбор. Или хотите сказать, что ждёте неподдельной, искренней любви? – ехидно спросила старушка.

– Я давно уже ничего не жду, миссис Хадсон. Как оказывается, это бывает очень вредно.

– Пожалуйста, послушайте меня, мисс Холмс. Вам ведь нужна женщина. Уверяю вас, моя знакомая – честная девушка, замечательная леди, к тому же в вашем вкусе.

– Вы меня пугаете своей осведомлённостью. Мне нужна одна-единственная женщина. Другие меня не интересуют.

Миссис Хадсон вновь пристально на меня посмотрела и смиренно вздохнула.

– Не отказывайтесь от моей помощи, когда она действительно необходима. Ведь я сказала ей. А вы ни в чём не виноваты.

Пожалуй, опытная интриганка решила удивить меня ещё и такой глупостью.

– Не обольщайтесь: она и без вас всё прекрасно знала. Вашей вины здесь нет, миссис Хадсон, – даже не думайте! Я вас ни в чём не упрекаю.

– Вы очень добры, мисс Холмс. Только зря печалитесь: всё проходит и всё меняется.

Чтобы больше не выслушивать унизительные увещевания, превозмогая себя, я скорее сбежал в ванную и включил воду на полный напор. В самом деле, наш этический диспут немного взбодрил меня, даже появились некоторые силы для водных процедур. Тоненькая струйка грохотала в ушах водопадом, но в мыслях, кажется, наступила долгожданная тишина. Конечно, миссис Хадсон права: надо что-то предпринимать – действовать, двигаться, иначе болото отчаяния всё глубже затягивало бы меня. Терять всё равно уже нечего. Неотрывно глядя на бушующий поток, я высвободился из одежд.