Читать книгу Пока ты веришь - Анастасия Перкова - Страница 8

Это случилось через неделю после большого праздника в честь идола Тхор. Дасар шел по городской улице по направлению к дому, когда его окликнул сзади женский голос. Обернувшись, он увидел, что улица совершенно пуста. Не было не только обладательницы голоса – ни единого человека, ни одной собаки, даже птицы и те не пролетали над ним. Погрузившись в эту мертвую пустоту, Дасар похолодел и замер на месте. Ноги будто стали продолжением мостовой. Она не оставила его. Эта проклятая ведьма снова принялась за свое!

«Ты еще не все сделал, Дасар, – проворковал голос в голове, – ты послужил лишь Культу, так послужи теперь и мне».

– Что ты хочешь? – прошептал Дасар.

Но она не ответила. Вместо этого перед глазами Дасара поплыли странные картины. Он видел себя подле той девушки со струящимися волосами, с которой он списал изваяние. Их обнаженные тела переплетались, соединялись в причудливых позах, которые Дасар даже не мог себе вообразить. Но он ли это был? Очертания его собственного лица менялись, становясь чуть мягче. Дасар никогда прежде не видел этого юношу, которым он стал в собственных видениях, но каким-то образом знал, что это его повзрослевший сын.

Картинки сменяли одна другую, в них были как знакомые лица, так и люди, которых он не знал. Все это – лица, голоса, городской шум – навалилось скопом, разрывая сознание на части. Он не мог отличить уже прошедшее, канувшее в века, от того, чему только предстояло случиться. Зачем она показывает ему все это?

Вся жизнь Токена пронеслась перед его глазами за секунду или за долгие часы – он совершенно утратил чувство времени. Но увиденного хватило с лихвой. Будто острые иглы кололи изнутри, пронзая душу и сердце, изнывавшее от жалости к единственному ребенку. Он должен это остановить, непременно должен. Дасара не оставляло чувство, что это он запустил механизм, что это он навлек на свою семью все те грядущие беды.

Тем временем ноги его, покорные неведомому инстинкту, принесли своего хозяина к идолу, который Дасар опрометчиво считал корнем зла. Внезапно сознание прояснилось, наполнившись оглушительной тишиной, будто внутри черепа раздулся огромный рыбий пузырь. Единственным звуком, который слышал Дасар, был низкий, вибрирующий гул, исходящий от самой земли.

Дасар медленно поднял голову, обливаясь холодным потом. На миг он представил, что сейчас встретит насмешливый взгляд статуи, но Тхор по-прежнему смотрела вдаль, безучастная к тем, кто приходил к ней. У ее ног лежали охапки увядших цветов, а также остатки пищи, предназначавшейся богине, но в итоге растащенной птицами и мелкими лесными зверьками. Но Тхор все же не осталась голодна – бурые пятна на белых ступнях красноречиво говорили сами за себя, пусть это была и не человеческая кровь.

– В тебе все дело, – пробормотал Дасар и глупо захихикал. – В тебе, проклятая деревяшка. Я создал чудовище своими руками.

Он поднес ладони к глазам. Пальцы дернулись и слегка согнулись, будто сведенные судорогой. Он разглядывал собственные руки так, словно их обагряла кровь. Где-то здесь… он оставил это где-то здесь и думать забыл. Дасар бросился к дереву, растущему на краю поляны, запустил руку в небольшое отверстие под корнями и нащупал сверток непромокаемой ткани. Развернул и вытряхнул на ладонь кремень и огниво, которые он спрятал в пору работы над идолом, так как часто приходилось ночевать здесь. На лице Дасара отразилось маниакальное удовлетворение. Он решит эту проблему, исправит свою ошибку и защитит близких. Как просто. Она скоро оставит его в покое. Его и Токена.

***

Токен помогал матери в огороде, когда с ним произошло что-то такое, чего не было раньше. Он впервые увидел четкую движущуюся картинку, хоть и не понял, что она означает. Мальчик просто с завидным рвением выдергивал сорняки и на секунду отвлекся на длинного земляного червя, выползшего на поверхность. Грязно-розовое тельце червя вытягивалось и сокращалось, пока он передвигался по грядке. Вытягивалось и сокращалось. Все медленнее и медленнее, превращаясь в столб пламени, который взвивался ввысь, вытягиваясь, и возвращался в прежнее состояние, сокращаясь. Ослепительно яркое пламя.

Токен протянул руку в полной уверенности в том, что огонь не обожжет ее, и уже почти погрузил пальцы в пламя, когда протяжный женский крик, исполненный боли, оборвал видение. Токен по-прежнему сидел на корточках возле земляничной грядки с вытянутой вперед рукой. Червяк уже куда-то делся – должно быть, нашел отверстие, через которое смог возвратиться обратно в прорытую им под землей замысловатую сеть тоннелей.

– Мама, – позвал Токен, и Атаана вскинула голову, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. – Кто кричал?

– Я ничего не слышала, – пожала плечами Атаана. – Пойди в дом, умойся холодной водой и полежи немного. Ты весь день просидел здесь со мной на жаре, вот и мерещится всякое.

Токен вскочил на ноги.

– Мама, мне срочно нужно к Афису. Что-то плохое вот-вот случится, но я сам не смогу понять, что именно.

Не дожидаясь ответа матери, он стремглав кинулся к калитке, даже не потрудившись помыть испачканные землей руки. А где-то на задворках сознания эхом раздавался жалобный крик и гудело пламя.

Он понял все, уже взбегая по ступенькам дома верховного жреца. Внутри, казалось, никого не было. На звук хлопнувшей двери вышла женщина, прислуживавшая Афису, и сообщила, что в данный момент господин находится на Совете двенадцати, а значит, нет никакой возможности его увидеть. Правда, жрецы заседали уже давно, и если Токен подождет… Но он не мог ждать, как и не мог сам каким-либо образом предотвратить назревающую беду.

Не обращая внимания на неодобрительные возгласы женщины, он прошлепал босыми ногами в общую комнату, оставляя грязные следы на чисто вымытом полу. Токен взял пергамент, краску, палочку для письма и оставил для Афиса сбивчивое послание. Он отдал пергамент служанке, взяв с нее обещание, что как только жрецы выйдут из предназначенной для собраний комнаты, она тут же передаст записку Афису, пока остальные еще не разошлись. Сам же он направился к черному ходу, пересек задний двор и шагнул к запретному лазу в стене, где ненадолго замешкался, выбирая меньшее из зол. Предпочтя телесное наказание возможной катастрофе, Токен продолжил свой путь.

Чем ближе он подходил к поляне, тем отчетливее становился жадный треск пламени. Воздух был пропитан приятным, умиротворяющим запахом горящего дерева и смолы. «Кто это сделал? А что, если этот человек все еще там? Что я смогу? Я всего лишь ребенок».

Изящный изгиб бедра Тхор ласкали тонкие огненные пальцы. Огонь был удивительно ярким и в наступивших сумерках больно резал глаза. Хотя еще больнее резануло где-то в груди – перед горящей статуей, уперев руки в бока, стоял его собственный отец.

– Так тебе и надо, – монотонно твердил он. – Получи свое, ведьма. Я это сделал, я это и исправлю. Прочь, прочь из моей головы. Не хочу тебя слушать, не желаю ничего знать!

В голосе засквозили истерические нотки, и Дасар рассмеялся жутким, безумным смехом отчаявшегося человека. Он рухнул на колени, и смех перешел в рыдания.

– Что ты сделал? – тихо и холодно спросил Токен, заставив Дасара вздрогнуть и резко обернуться.

– Что ты сделал? – чуть громче повторил мальчик, медленно наклоняясь и подбирая с земли камень – на случай, если отец совсем обезумел и нападет на него.

– Ты не понимаешь. Она существует на самом деле, и она погубит нас всех, – Дасар недоуменно смотрел на булыжник в руке своего маленького сына.

– Мне незачем бояться Тхор. Потуши, пожалуйста, огонь – я не достану сам. Я не скажу, что это ты сделал, обещаю. Скажу, что, когда я пришел, уже никого не было.

Дасар отрицательно покачал головой и выпрямился во весь рост, преграждая сыну путь. Его лицо исказила отвратительная гримаса – смесь угрозы, насмешки и помешательства. Огонь медленно полз все выше и выше, норовя обнять Тхор за талию. Вдалеке послышались голоса и топот ног.

– Уходи, прошу, – Токен схватил отца за руку и снизу вверх умоляюще заглянул ему в глаза.

– Нет уж, – усмехнулся Дасар, – твой Афис все равно поймет, что это я. И я с самого начала был готов понести кару. Жаль только, что задуманного не сделал. Собственный сын помешал, кто бы мог подумать?

На поляну уже выбежали человек шесть жрецов и среди них Афис, который, ахнув, поспешно стянул с себя безрукавку и принялся сбивать пламя. Илайя и еще один жрец схватили Дасара и заломили его руки за спину, хотя тот и не думал сопротивляться, а лишь поморщился от боли, когда Илайя в сердцах пнул его коленом в живот. Токен вскрикнул.

– Остановись, Илайя, – бросил Афис через плечо, – его участь и без того незавидна.

Пламя удалось быстро погасить, и воцарившуюся темноту пронизывал лишь свет одинокого факела в руках одного из жрецов. Афис медленно подошел к Дасару. Едва ли кто-то до этого дня видел верховного жреца в такой ярости. Хотя внешне он оставался невозмутимым и не повышал голоса, все присутствующие кожей ощутили исходящую от него разрушительную гневную силу. И каждому стало не по себе, как будто это они, а не стоящий среди них плотник, были повинны в чем-то.

– Зачем ты разрушил то, что сам создал? – обратился к нему Афис, и строгий голос его наносил куда более существенные удары, чем колено Илайи. – И я не только про статую. Ты потерял мое доверие и уважение, которое все эти годы только возрастало. Неужели я ошибся в тебе, Дасар? Скажи.

– Ты все знаешь, не притворяйся, – прохрипел Дасар.

– Да как ты разговариваешь? Забыл, кто перед тобой? – Илайя грубо сжал предплечье своего пленника.

– Я велел тебе перестать, – резко оборвал его Афис, одарив убийственным взглядом. – Сейчас говорю я, или ты тоже забыл свое место?

– Прости, – Илайя опустил глаза и, казалось, даже стал ниже ростом, чуть сгорбившись и втянув голову в плечи.

– Дасар, ты догадываешься, что тебя ждет в уплату за содеянное? – продолжил Афис.

Дасар, в отличие от Илайи, стоял с гордо поднятой головой, бесстрашный и уверенный в своей правоте. Или окончательно сошедший с ума.

– Ты приговариваешься к смерти на алтаре сразу же после завершения необходимых приготовлений, не дожидаясь одного из двух ежегодных дней жертвоприношений, – заключил Афис. – Пусть твоя кровь смоет грех с твоей души. И пусть тело твое страдает, как страдала сегодня наша госпожа. Я даже не стану выносить это решение на Совет. Среди нас не найдется такого, кто оправдает твой поступок.

Токен до крови прикусил костяшку указательного пальца, чтобы не закричать. Он прекрасно понимал, что решение Афиса справедливо. Более того, он сам поступил бы так же на его месте. Отец совершил преступление, осквернив святыню, а преступники в Тхорасе умирали и за гораздо меньшую вину. И тот крик, что он слышал. Тхор звала его на помощь. Его, маленького мальчика, а не кого-то из своих посвященных слуг. Вспоминая этот вопль страдания, Токен понимал, что не сможет простить отца. И уродливый, обугленный бок идола будет вечным напоминанием. Злость, страх, любовь к отцу – чувства боролись в его душе, копошились внутри подобно клубку ядовитых змей, готовых ужалить, чуть только он ослабит бдительность.

– Уведите его туда, где он будет дожидаться исполнения приговора. Дайте есть и пить – завтра пусть начинает поститься. И сообщите его жене о случившемся, а также о том, что Токен сегодня переночует у меня.

– Я сделал это для тебя, сынок, – жалобно проговорил Дасар. – Пусть ты сейчас не понимаешь этого, но я лишь хотел спасти тебя. Лучше беги отсюда, уходи туда, где она не властвует. Слышишь, Токен?

– Пошел, – один из жрецов подтолкнул его, и Дасар, оступаясь и волоча ноги, двинулся вперед по узкой тропинке.

– Афис, ты же знаешь правду, зачем ты так с ним? – вдруг надрывно крикнул он, обернувшись, и тут же получил еще один удар в спину.

Процессия скрылась в чаще, оставив Афиса и Токена в темноте. Вдали снова раздался душераздирающий смех умалишенного. Это стало последней каплей, и Токен тихонько заплакал, грязными руками размазывая слезы по щекам. К слезам тут же прибавилась икота. Босые ноги начали неметь от ночной прохлады, царапины на них щипали и саднили.

– Мой мальчик, – Афис попытался прижать Токена к себе, но тот извернулся и присел на землю, прислонившись щекой и плечом к белевшей во тьме статуе. Дерево, весь день вбиравшее в себя солнечный свет, было успокаивающе теплым. Закрыв глаза, он мысленно просил у Тхор прощения за своего отца.

– О чем отец говорил? О какой правде?

– Я не знаю, Токен, – искренне ответил верховный жрец, – он не в себе, ты же все видел. Мне очень жаль, правда. Эта работа его доконала. Я даже чувствую себя в какой-то мере повинным в его болезни. Хотя я не ставил ему сроков и не заставлял столько работать.

– Ты что-то скрываешь от меня, дядя? – прошептал Токен. – Это потому, что я еще недостаточно взрослый, чтобы понять? Не станешь же ты мне специально врать? Я уже не маленький, и если ты объяснишь…

– Я ничего не скрываю, – повторил Афис и, подняв руку, бережно погладил кончиками пальцев черную рану на деревянной плоти Тхор.

– Тогда, может, у отца такие же способности, как у меня? – не унимался Токен. – Он, должно быть, что-то видел. Как я сегодня. Я впервые увидел что-то. Не узнал или почувствовал, а именно увидел глазами.

– Ты завтра мне подробно расскажешь, хорошо? – устало вымолвил Афис. – Тебе нужно отдохнуть. Идем домой, сынок. Эти болваны не позаботились о нас и унесли с собой факел, но мы ведь не заблудимся, верно? Вон уже и первые звезды. Ничто не собьет нас с пути, Токен.

Мальчик едва заметно кивнул, еще не улавливая двойного смысла последней фразы.

***

В былые времена городская ратуша являла собой величественное округлое здание в пять этажей. Два верхних этажа башни занимала семья начальника стражи. Ниже располагались помещения для самих стражников, заступавших на дежурство, а первый этаж предназначался для задержанных. Несколько находившихся там камер в основном пустовали, так как в Тхорасе – тогда еще именовавшемся Арабатом – не существовало такой кары как лишение свободы. После короткого выяснения обстоятельств, виновного подвергали наказанию и отпускали.

Десятилетия назад, убедившись, что его власть окрепла достаточно, Ясет распустил городскую стражу под предлогом того, что грубая сила теперь не потребуется, а стражники только и делают, что опустошают городскую казну и винный погреб своего начальника. На самом деле он опасался, что его власть может быть однажды свергнута при содействии стражи.

Теперь городская ратуша почти полностью лежала в руинах, а предназначавшиеся в жертву преступники содержались взаперти в ее единственном уцелевшем помещении. Каменная винтовая лестница, усыпанная обломками стен, уводила глубоко вниз, в помещение, где раньше хранили бочки с вином. Запах пролитой когда-то на пол рубиновой жидкости въелся на века и неуловимо витал среди обычного человеческого зловония подобных мест. Свет проникал туда только через микроскопические трещины в камне, расчерчивая тьму на причудливые фигуры, рисуя на полу неведомые знаки. Единственным источником свежего воздуха была небольшая отдушина в стене.

Будущей жертве предписывался строгий пост в течение пяти дней. Давали только хлеб и воду, но могли и полностью лишать еды – все зависело от тяжести преступления. Считалось, что голод очищает кровь и дух. К тому же, ослабевший человек чаще всего терял волю к борьбе, покорно шел на смерть, либо просто не мог оказать должного сопротивления. К узникам не пускали родных – их единственными посетителями были жрецы, приносившие еду и готовые всегда милосердно выслушать и утешить.

Поэтому Дасар также не получил возможности проститься со своей семьей. Все эти дни его собеседником был Афис, внимательно слушавший, как несчастный преступник говорит о вещах, которые он видел и слышал за все это время. Прежде не идущий на откровенность, Дасар теперь только радовался возможности выговориться и ждал, что жрец хоть чем-то выдаст себя. Он был уверен, что Афис прекрасно понимает, что произошло, но тот сочувственно качал головой и доказывал, что это лишь плод воспаленного воображения. Вывести старика на чистую воду – вот что стало последней целью Дасара в этой жизни, но Афис не попался ни в одну из расставленных ему ловушек, так может, он ничего и не скрывал?

– Мой грех падет на мою семью? – спросил Дасар накануне того самого дня.

– Нет. Я позабочусь о них, клянусь тебе. У них будет все необходимое.

– Все, что им нужно, – уйти отсюда. Отпусти моего сына, Афис.

– Он сам не пожелает. Этот мальчик многого добьется, ты прекрасно знаешь. Его место – среди нас. Такого, как он, еще не было. Именно поэтому Токен нужен этому городу.

– Городу? Или тебе? Или… ей?

Афис устало вздохнул. О чем бы ни шел разговор, все неизбежно возвращалось в одну и ту же точку.

***

– Я тоже пойду, – упрямо твердил Токен, сжав кулаки и глядя куда-то мимо Афиса.

– Ты же знаешь, детям нельзя присутствовать на некоторых ритуалах. Это мое последнее слово, Токен.

– Я не ребенок! – крикнул мальчик, гневно уставившись на своего наставника. – Может, еще запрешь меня? Ты меня даже домой к матери не пускаешь.

– Мы навещали ее, – примирительно сказал Афис, стараясь не злиться.

Токен всегда был спокойным и послушным, и верховный жрец с болью в сердце наблюдал за воспитанником все эти дни. Впервые мальчик не хотел делиться своими чувствами. Словно какая-то завеса опустилась между ними. Афис с горечью поймал себя на том, что избегает взгляда Токена и еще тщательнее – общества Атааны, будто это он сам совершил преступление.

– Я все равно однажды увижу смерть, а, может быть, и сам убью, – глаза Токена были абсолютно сухими и горели лихорадочным огнем. – Пожалуйста, дядя, ведь это мой отец…

– Вот именно. Твой отец, – Афис устало потер лоб. – Ты не пойдешь, я больше не буду повторять. И пообещай мне, что не нарушишь мой запрет.

– Обещаю, – буркнул Токен и ушел в комнату, которую теперь занимал.

Окно выходило в сад, и он видел, как Афис вышел из дома в парадных одеждах. Выждав какое-то время, Токен ловко перемахнул через подоконник и быстро побежал к воротам, пока его не заметила служанка, которой наверняка поручили за ним присматривать.

***

Алтарь на главной площади представлял собой цельную каменную плиту в полтора человеческих роста высотой – чтобы все собравшиеся на площади могли видеть происходящее на нем. По периметру алтаря были выдолблены ступени, превращавшие сооружение в некое миниатюрное подобие пирамиды. По ребру верхней ступени тянулись выбитые в камне символы, складывающиеся в молитву Тхор. Жертвоприношения всегда совершались на рассвете, в тот час, когда первые лучи солнца заставляли сиять единственную позолоченную строчку, располагавшуюся на верхней восточной ступени: «Тхор, в воде зародившаяся и в воду ушедшая, прошу милости Твоей».

Плоскую поверхность алтаря и многие из ступеней покрывали бурые пятна и потеки вполне понятного происхождения. Вокруг алтаря мостовая была разобрана, обнажая полоски земли шириной в ладонь, предназначавшиеся для того, чтобы часть крови уходила в почву.

В обычные дни горожане невозмутимо ходили мимо алтаря, не обращая на него никакого внимания. Он давно уже стал привычной частью городского пейзажа и не вызывал ни страха, ни отвращения. С опаской поглядывали на него разве что те, чья совесть была чем-то запятнана.

Немало народу собиралось, чтобы поглазеть на жертвоприношение. Это странная особенность человеческой природы – кровавые зрелища ужасают и манят одновременно. Для погрязших в рутине людей, чьи дни неотличимы друг от друга, подобного рода острые ощущения становились просто насущной необходимостью. Сегодня было особенно много людей, ведь не каждый день казнили осквернителей святынь.

– Развяжи мне руки, – попросил Дасар, – я ничего не сделаю.

Афис едва заметно кивнул, и один из жрецов разрезал веревку на запястьях жертвы. Дасар с облегчением потер покрасневшую, ободранную кожу.

– Благодарить – не в твоих правилах, я уже это понял, – сказал Афис и хлопнул Дасара по плечу. – Поднимайся.

Дасар сделал несколько шагов вверх по ступеням алтаря. Перед глазами все плыло от голода. Солнце нещадно слепило после мрака тюремной камеры. Назойливый голос в голове давно оставил его в покое, но Дасар мучительно боялся его возвращения. Смерть начинала представляться желанным избавлением. Он сделал последний шаг, едва устояв на ногах, и оглядел толпу.

Площадь была набита горожанами, издавшими рев возмущения и ненависти при виде измученного преступника. В его сторону полетело несколько камней, но окружавшие алтарь жрецы быстро пресекли это. Издеваться над жертвой не позволялось, к тому же люди рисковали попасть в верховного жреца.

– На колени, – шепнул Афис.

Дасар лишь усмехнулся, не удостоив его взглядом.

– Я не пытаюсь тебя унизить, просто так будет удобнее, – объяснил Афис. – Иначе я причиню тебе лишнюю боль и продлю агонию.

– Я не опущусь на колени, – упрямо повторил Дасар. – Оставь мне хоть каплю гордости, пусть даже придется за нее заплатить.

Афис поморщился и вскинул руку, призывая людей к тишине. Тысячи глаз тут же остановились на его высокой фигуре. Талию жреца украшал широкий кушак, полностью расшитый золотыми нитями и драгоценными камнями – такой надевался только в исключительных случаях, одним из которых было человеческое жертвоприношение. Афис заговорил:

– Мои дети, вы станете свидетелями того, как понесет наказание человек, сотворивший самое ужасное деяние за всю историю Культа в этом городе. То, что сделал Дасар, – страшнее убийства. Он осмелился поднять руку на саму Тхор, осквернил статую, олицетворяющую нашу Мать и госпожу.

Толпа снова зашумела, изрыгая проклятия. Если бы не влияние Афиса, они бросились бы на Дасара без промедления и разорвали его на куски.

– Сделанному этим человеком нет прощения, – продолжил верховный жрец, восстановив тишину. – Тело Тхор навечно сохранит печать преступления, а алтарь вберет в себя кровь виновного. И это будет вечным напоминанием и предупреждением для других. Начинайте.

Под мерный звук барабанов жрецы запели жертвенный гимн. Вскоре к пению присоединились заполонившие площадь тхорасийцы. Они покачивались из стороны в сторону в подобии легкого транса, образуя волны. Просветленные лица были подняты к небу.

В день, что велик и священен

Для каждого, чья истинна вера;

В час, когда лучи солнца

Золотом напишут Слово;

В минуту единения сердец

В одном общем стремлении

Тебе, кто есть сама Жизнь,

Мы посвящаем смерть.

Жертва, на которую идем мы,

Да не будет напрасной.

Рука, держащая кинжал,

Да будет верна и не дрогнет.

Кровь, ушедшая в землю,

Да прольется водой с небес.

Тхор смиренные мольбы наши

Да услышит и внемлет им.

Внезапно все смолкло, и вновь раздался негромкий голос Афиса.

– Тхор, в воде зародившаяся и в воду ушедшая, взгляни на детей своих, скорбящих вместе с Тобой и оплакивающих Твои раны. Прости нас за то, что не предотвратили зло. Мы слепы и недальновидны, мы сгибаемся под тяжестью наших грехов. Призри и этого человека, ибо он не ведал, что делал. Содеянное да смоет кровь. Очисти душу и помыслы его, позволь заплатить положенную цену и идти рука об руку с тобой в вечную жизнь. Вложи силу свою и ярость в этот кинжал, и пусть рука моя станет Твоей рукой. Даруй нам свою милость, Тхор, в обмен на жизнь, которую мы предлагаем Тебе сегодня.

Все люди на площади опустились на колени, и наступило полнейшее безмолвие. Все были так поглощены происходящим, что никто не заметил мальчика, затерявшегося среди коленопреклоненных. Глаза Токена округлились от ужаса, а сердце замерло в ожидании конца. Тишину прорезал вопль, и Токен, молниеносно обернувшись, увидел мать, бьющуюся в руках удерживающих ее жрецов. Стоявший у подножия алтаря Илайя сделал нетерпеливый брезгливый жест, и женщину увели прочь.

– Надеюсь, Токена здесь нет? – спросил Дасар, провожая глазами жену, и Афис отрицательно покачал головой, хотя стоявший к нему спиной приговоренный не мог этого увидеть. – Давай уже покончим с э…

Черный кинжал врезался в горло, не дав договорить, забирая себе его жизнь и последние непроизнесенные слова. Токен зажал рот ладонью, сдерживая крик и борясь с рвотными позывами. Он находился достаточно близко, чтобы четко видеть, как остекленели глаза его отца, как лилась и пузырилась кровь из раны на перерезанном горле, как тело Дасара конвульсивно дернулось и тяжело осело на каменную плиту.

Токен со всех ног бросился прочь, ожесточенно работая локтями, продираясь сквозь толпу. Даже если Афис заметил его – ему все равно. Пусть накажет. Домой, быстрее! Теперь он глава семьи и должен успокоить мать. Больше ни о чем нельзя думать. Нельзя позволять себе ни о чем думать, иначе…

***

Атаана безвольно болталась в цепких руках двух жрецов, тащивших ее подальше от площади. Она едва перебирала ногами, которые большую часть пути просто волочились по дороге. Одна сандалия порвалась и потерялась. Сбитая о мостовую ступня ныла и саднила. Женщине казалось, это было последнее, что она еще могла чувствовать. Не то чтобы она так любила Дасара, скорее даже боялась его. Но она слишком привыкла, что он есть в ее жизни. Пусть муж был часто груб с ней, но он решал все проблемы, с которыми они сталкивались, он обеспечивал и защищал семью. По сути, ее единственной проблемой и был сам Дасар – об остальном ей думать не приходилось.

Теперь Атаане придется обо всем заботиться самой. Она была как узник, ненавидевший стены своей темницы. Но когда эти стены рухнули, снаружи вместо желанной свободы ее ждал лишь холод и пронизывающий до костей ветер. Атаана понимала, что просто не умеет жить одна. Одна. Она была уверена, что и Токен к ней уже не вернется. Он, может, и хотел этого, но Афис его не отпустит, ни за что не отпустит. И она будет видеть своего ненаглядного сыночка только издалека. Она умрет от голода, одиночества и тоски.

– Отпустите, прошу вас, я сама дойду до дома, я больше никому не помешаю, – слабым голосом попросила Атаана.

Ее тюремщики с удовольствием отпустили обременявшую их женщину, и она осталась одна посреди пустынной улицы, не представляя, что делать дальше. Единственная мысль проскочила в голове, и несчастная вдова направила стопы к дому, где сразу же вошла в пристройку, служившую мужу мастерской. Там она принялась лихорадочно шарить по полкам руками, сбрасывая деревянные заготовки, ножи, стамески, мотки бечевки. Пергаментный сверток упал на пол, звонко рассыпавшись новыми гвоздями. Наконец под руку попалось то, что Атаана искала. Стеклянная бутылка, заткнутая тряпицей. Непослушные пальцы вытащили тряпицу, и в нос ударил насыщенный запах масла. Атаана крепко сжала горлышко бутылки и поспешила к озеру.

***

Токен проверил все комнаты, двор и огород – матери дома не оказалось. Дверь мастерской была отворена настежь, а внутри царил полный разгром. Кто мог это сделать? Мама сюда прежде и не заходила и тем более не осмелилась бы трогать вещи отца. Смутное предчувствие чего-то неминуемого поднималось изнутри. Кончики пальцев покалывало. «Ну же, давай». Токен расслабился, стараясь выбросить из головы любые мысли, но не было ни видений, ни озарений – ничего. Его дар был бесполезен.

Мальчику невыносимо захотелось увидеться с Афисом, который всегда находил нужные слова и мог утешить и приободрить, как никто. Афис, скорее всего, был на берегу озера, завершая ритуал сожжением тела жертвы. Если Токен пойдет туда сейчас, то увидит еще и это. Но дожидаться наставника не было сил, и Токен отправился к озеру, надеясь, что сможет дойти – путь был неблизкий, а желудок предательски напоминал, что мальчик сегодня не ел.

Он шел уже около часа и недавно миновал северные ворота, собираясь свернуть с широкой дороги, откуда извилистая тропинка, пересекая долину, вела к озеру. Токен размышлял, станет ли Афис гневаться на него за то, что он нарушил его приказ и сбежал из дома, когда вдруг тишину разорвал нечеловеческий вопль боли. Это был точно такой же, тот же самый крик, как в его видении несколько дней назад. Только в этот раз все происходило на самом деле. Крик повторился, эхом расстилаясь над долиной. Токен бросился вперед, забыв про голод и усталость.

Вскоре он услышал потрескивание погребального костра и возбужденный гул нескольких мужских голосов. Было и кое-что еще. Густой, удушливый, сладковатый запах с примесью древесного дыма и ароматных смол. Токен схватился за горло, из глаз брызнули слезы. Хватит! Хватит, он не может пойти туда. С него довольно потрясений на сегодня.

– Афис! – закричал он из последних сил, почти не надеясь, что его голос донесется так далеко.

Но он услышал и пришел, найдя мальчика под кустом, где тот свернулся калачиком и беззвучно рыдал, дрожа всем телом.

– Ты что тут делаешь? – ужаснулся верховный жрец. – Иди домой, Токен, я скоро вернусь.

– Мама… где мама? Кто кричал? – Токен всхлипывал и тер глаза кулаками, словно младенец. Ему было страшно и одиноко, и даже присутствие Афиса не успокаивало больше.

– Твое видение, Токен, – собравшись с духом начал Афис, не в силах ничего скрывать от этого проницательного взгляда, затуманенного слезами. – Ты видел огонь и слышал крик. Может, это частично и совпало с тем, что произошло в тот вечер, но истинный смысл открылся мне только сегодня. Когда мы стояли вокруг погребального костра, на берегу появилась твоя мать. Я собирался ее отправить домой, но она выглядела спокойной и попросила разрешения побыть там. Я согласился. Она уже подошла слишком близко к огню, когда я вдруг заметил, что она прячет какую-то бутылку в складках подола. Я не успел даже подумать что-то, а она уже подняла руку, вылила на себя содержимое и сунула пальцы в пламя. Все произошло в долю секунды. Этот крик ты и слышал, я думаю. Она вспыхнула, как сухая ветка, и бросилась прочь.

Перед глазами Афиса все еще стояла эта картина. Охваченная пламенем женщина, выражение неописуемой муки и удивления на лице. Она и представить не могла эту боль, когда решилась на такое. Атаана пыталась сбить пламя, хлопая руками по телу, но жидкость из бутылки занялась слишком хорошо. Она рванула прочь, словно пытаясь убежать от своих страданий. К несчастью, ноги понесли ее не к озеру, а в противоположную сторону – ослепленный болью рассудок не сумел подсказать путь к возможному спасению. Афис и остальные жрецы пришли в себя и бросились за ней. Одному из них удалось схватить ее за руку и повалить на землю.

Когда наконец сбили пламя, женщина уже перестала кричать и почти не двигалась, лишь жалобно смотрела на Афиса. Он не знал, чем ей помочь, и тут услышал голос Токена и поспешил навстречу, чтобы не дать ему выйти к озеру, где оба его родителя представляли собой зрелище, не подходящее для глаз девятилетнего ребенка, который и так видел слишком много. Да, Афис заметил его на площади, но было уже поздно.

Токен испытующе смотрел на жреца, уже зная, чем все закончилось, но лелея крошечную надежду на то, что маму удалось спасти.

– Токен, с такими ожогами…

Голос изменил Афису, и жрец лишь прижал Токена к груди, гладя его по волосам. Мальчик думал только о том, что мог бы предотвратить смерть матери, если бы разгадал суть видения. Но почему-то в тот вечер он чувствовал, что беда случится именно с идолом. Так оно и было, конечно. Если бы Токен не появился там, его отец завершил бы начатое и ушел. Догадался бы кто-нибудь о том, что это его рук дело? Быть может, отец остался бы жив, если подозрения не пали бы на него. Тогда и мама бы не умерла. Получается, это он, Токен, виноват в их смерти?

– Подожди меня здесь немного, – попросил Афис. – Я сейчас отдам распоряжения, и мы с тобой уйдем домой, ладно?

В погребальном костре на берегу озера лежали два тела. Одно почти догорело, рассыпаясь пеплом. Сегодня Тхор получила двойную жертву. Удовольствуется ли она? Или и это – слишком малая цена за нанесенное ей оскорбление?

Когда Афис вернулся на то место, где Токен обещал ждать его, мальчика там не оказалось. Не было его ни в доме родителей, ни в доме Афиса – нигде. Через две недели поисков верховный жрец начал думать, что потерял Токена навсегда. До того самого дня, когда маленькая девочка с глазами цвета осеннего неба вновь вернула ему его ученика.