Читать книгу Тысячелетняя любовь Рашингавы - Анастасия Сагран - Страница 3

Едва Мария вошла в служебное крыло, как её окружили товарищи и забросали вопросами. Усадили, налили ей кофе и выслушали сначала ответы о работе. Затем, собравшись с мыслями, Мария стала рассказывать свои впечатления о пределе:

– Коридоры, лестницы, колодцы, гигантские залы-пещеры, потом опять коридоры и коридоры. Сумрачные и ярко освещённые, пересекающиеся и расходящиеся во все стороны, с резным камнем, мозаикой, с панелями из металла, со стеклянными, шёлковыми, плетёными перекрытиями. С фонтанами, бассейнами, водопадами. И цветы я там разные видела, как, говорят, у принца Ханта растут. И… красиво. И… перевёртыши там, правда, ходят по потолкам и стенам. Они очень необычно одеты. Куда, знаете, роскошнее, чем здесь, в городе. Но, конечно, эти их наряды очень-очень странные. Они специально прицепляют всякие длиннющие украшения, чтобы они свисали к низу. Можно подпрыгнуть и дёрнуть кого-нибудь за такую штуку. Так хотелось!.. А сам принц Рашингава одет куда скромнее многих. Как будто его лично мало что касается.

– Принц Рашингава? А он такой страшный всё время?

– Он не страшный. То есть это, как бы, маска. Я сразу почувствовала, что он не такой, каким кажется, а потом он сам мне сказал, что всё это специально наведено, чтобы никто лишний к нему не лез. Он очень занятой господин. Не проходит и четверти свечи, чтобы к нему кто-нибудь не подошёл с вопросом.

– А наследники? У него наследники красивые?

– Из тех, кого я видела… они – да, красивые. Более чем. Высокие и стройные, держатся так, словно сами – принцы империи. Но это ещё не всё. Они… обаятельны сами по себе. И все, абсолютно все, увлечены наукой. Чувствуется, что это – главное в их жизни. Слушаешь вот одного такого и зачаруешься, с какой страстью и любовью он говорит о всяких там штуках, которые изучает. И, странно, все вели себя со мной как с равной. Меня это удивило. Но, может, они брали пример с Рашингавы. Он тоже удивительный. Дал понять, что меряет всех по их уму, но со мной обращался хорошо даже после того, как я признала, что ничего не понимаю во всей этой их исследовательской ерунде. Я думала, он будет взбешён моей тупостью, но он как будто всего этого от меня и ожидал. И считал, что это для меня нормально. И пригласил ещё раз встретиться. То есть, он… понимаете, да? Я его устраиваю… Я!

– И сколько ты будешь у него там работать?

Мария отвечала на вопросы снова и снова, и скоро поймала себя на том, что сводит почти любой ответ к личности принца. Она постаралась не покраснеть под понимающими, слегка насмешливыми взглядами коллег-сервов. Они тоже уже догадались, насколько она впечатлена.

Перед сном она некоторое время раздумывала, чем же таким её поразил принц Рашингава. Никаких невероятных деталей по отдельности вспомнить не смогла. Вспомнила только своё понимание того, что перед ней стоит очень значительное существо. А ещё этот необычный, приятный, притягательный аромат, когда проснулась и оказалась в его руках. Пришлось сделать вывод: всё дело скорее в титуле… и немножко в запахе.

Встреча в последний день недели произошла там же, в лаборатории. Принц слегка улыбнулся, когда увидел её. Неужели она нравится Рашингаве?

Тем не менее, он снова оказался ужасно занят и жестом, издали, предложил ей занять то же кресло, что и в прошлый раз. Но в этот раз не забыл о ней и подошёл, как только освободился.

На нём была светло-серая, свободная, явно рабочая роба. Ближе к правому боку на плотной ткани красовалось зеленовато-жёлтое пятно, растёкшееся к низу. Он вообще выглядел недостаточно опрятно. А, может, это только сегодня она, освоившись и окончательно осмелев, заметила и очень густые, но слипшиеся, взлохмаченные и спутанные волосы, и то, что его руки вымазаны в чёрной туши, и то, что перламутр желтоватой помады на губах съеден слева заметнее, чем справа.

Рашингава опустил голову, и Мария увидела, как он прячет свои руки, натягивая рукава до самых пальцев. Древнейший смутился?

Он расспрашивал её о работе в доме графа Левенхэма. О том, что было для неё тяжело, что – ужасно. Мария посчитала, что вполне можно вести неторопливые беседы с принцем, если он заплатит за них, но забыла спросить об этом. Когда она рассказала о чистке ковров и о том, как это сказывается на её руках, он вдруг перевёл разговор:

– У меня есть чертёж компактного механизма, который смог бы почистить ковры в доме графа вместо вас. Однако, произвести такой механизм в ближайшее время я смог бы только в том случае, если бы заводы вроде вашего не закрывались бы. Обидно, не правда ли?

– Очень, – отозвалась Мария, думая о том, что даже если бы заводы не закрывались бы, она не получила бы такое приспособление всё равно.

– И так с целой кучей моих проектов, – злясь и хмурясь, продолжил Рашингава. – Половина стопорится только потому, что общий уровень технологического развития на планете всё ещё очень низок, а у меня не хватает ресурсов для обеспечения практически каждой ступени производства. Очень часто проблема заключается в невозможности получить качественные, прочные сплавы металлов. Я не могу поставить целый ряд опытов, и многие проекты остаются воплощёнными только на бумаге. Чтобы не открывать заводы самому и не становиться в финансовую зависимость от добычи редких ископаемых на юге, я ищу все возможные альтернативы. Это как необходимый вызов моему уму, но такие рамки часто не дают мне развернуться и сильно замедляют продвижение в исследованиях.

Рашингава смолк и посмотрел ей прямо в глаза. Мария открыла было рот, потому что принц, казалось, ждал от неё каких-то слов, но ничего не смогла сказать. Ей стало неловко.

А он просто продолжил говорить. Он рассказывал об одном своём проекте, о целях, которые преследовал, работая над ним, и это оказалось удивительно интересно и весело, хотя Мария ничего пересказать не смогла бы. Но ей нравилось слушать. Рашингава шутил во время своего монолога. Жаль только, что она настолько плохо понимала, о чём речь, что не могла смеяться по-настоящему, а только вторила ему, когда замечала его улыбку.

– Это так забавно, – тихо рассказывала Мария единственной оставшейся благодарной слушательнице, серветке по имени Апенене Ай. – Он как милый ребёнок, который веселится от своих же глупостей. Разница только в том, что весело этому господину не от глупостей, а от умностей. Но от этого более понятным и менее милым он не становится.

Ночной сумрак, окно открыто, луны бросают две очень узкие дорожки света налево и направо от курящихся на подоконнике сухих корочек плодов лиола. У Апенене, обнимающей подушку Марии, вид очень мечтательный, она вздыхает:

– Как ты быстро влюбилась…

– Я?! Не-е-е-ет!

Сзади, на соседней кровати, заворочалась серветка-полукровка Фаруги По:

– Тш! Дайте поспать!..

– Хорошо-хорошо!.. – шёпотом пообещала Мария, обернувшись к густой тьме, наполняющей временную спальню серветок. Агентство обещало дать квартиры тем, кто удержится в найме у графа дольше трёх периодов. Почему-то девушки влюблялись в Левенхэма одна за другой и уходили, уволенные за приставания.

– Думаешь, я не права? – улыбаясь, спросила Апенене.

– Нет. С чего мне в него влюбляться?

– Не знаю, но ты только о нём и говоришь. Верный признак. Я-то знаю. Все здесь перед увольнением только и обсуждают, какой хозяин потрясающий.

Мария растерялась:

– Просто…

– Просто он милый, – закончила за давнюю знакомую Апенене. – Не переживай. Время любви – восхитительно. Просто наслаждайся им столько, сколько можно. В конце концов, Рашингава тебя не уволит за влюблённость. В отличие от нашего графа.

– Но я не влюблена.

– Нет?! Разве эта ночь не волшебнее прочих? Разве не поёт что-то у тебя глубоко внутри? Разве не слаще дышится? И подумай, что ещё могло заставить тебя говорить о том господине две свечи подряд?

– Что, уже так поздно?

– Эсцетерион скоро зайдёт.

– Я сумасшедшая, – Мария сунула ноги под простыни и уставилась на Апенене: – И ты тоже! Как можно слушать две свечи о ком-то?! Иди, спи, пусть тебе приснится твой муж.

– Наконец-то, – донеслось из-под простыней Фаруги.

В прошлом такая же работница ныне закрытой фабрики, Апенене Ай тихонько рассмеялась, тепло поблагодарила за пожелание и ушла в свою кровать. Семья Ай приехала в Ньон в полном составе, оставив в Фавнгроссе только младших сына и дочь. Муж Апенене почти на следующий день получил предложение отправиться работать на север. И теперь Мария подумала, а не к Рашингаве ли в предел он поехал. Если так, то можно было бы попросить принца устроить Апенене с детьми и тётушками туда же.

В свой выходной Мария предпочла отправиться на встречу с друзьями. Им она тоже рассказывала о Рашингаве. Правда, не сразу начала, крепилась. Но оно вырвалось и, в конце концов, её спросили:

– Что, если он предложит стать его любовницей?

– Я откажусь, – опешив поначалу, вполне уверенно сказала Мария. – Нельзя же. Был бы он фитом, а я перевёртышем, ну, вот тогда бы я, может быть, ещё бы подумала. Но как-то так… нет, не стану. На кой мне… а вдруг забеременею? На кой плодить ущербных детей?

– А если он уволит тебя сразу после твоего отказа? Такому занятому парню не захочется терять время.

– Ну что же… так тому и быть.

– Что? – не расслышали её ответ друзья. За другим столиком уличного кафе, где они сидели, зашумели какие-то шипастые перевёртыши, очень занятые своими разговорами.

Девушка махнула рукой. Перевёртыши, наконец, стихли. Один из них рассказывал другим явно интересную историю.

– Мария, – обратился к девушке жених подруги, Павел Орб. – Думаю, в ближайшие дни тебе следует ожидать прозрачного намёка на интимные отношения.

– О, ну…

– Подготовься, чтобы это не стало для тебя разочарованием.

– Почему же меня это должно разочаровывать?

– С трудом верится, Мар, что он относится к тебе с тем же трепетом, что и ты к нему. Только подумай. Этот древнейший – не чета другим опытным мужчинам. Перед его глазами не тысячелетия проходили, а миллионы, может быть даже миллиарды лет. Он уже не раз видел таких женщин как ты. Может быть, он нашёл тебя только потому, что ты полная копия той, кто ему когда-то нравилась.

– Да, я слышала о таком, – вставила подруга, Роджери Лэб. – Говорят, Игрейна Пятая, человеческая принцесса, очень похожа на свою прамать, Игрейну Первую, и кто-то из принцев серьёзно на неё запал из-за этого.

– Как можно запасть на женщину только из-за того, что она просто похожа на другую? – недоумевающе протянула Мария.

– Вот и держи это в своей голове, – сказал Павел, не глядя приобняв Роджери за талию. – Особенно когда он начнёт приставать.

– Хорошо, – погрустнела Мария.

– Ты её расстроил, – заметила Роджери.

– Ну, – протянул всё это время молчавший Петри Онорх, двоюродный брат Павела, – думать о том, что всё сложится прекрасно и принц решит посвятить всего себя, извиняюсь, недавно встреченной обычной фитке, тоже как-то…

– Мария не обычная! – с некоторым гневом возразила Роджери. – Она чудесная девушка!

– Все девушки, на которых вообще обращает внимание принц империи – чудесные, – парировал Дмитриус. – Не надейся, Мария, не жди от него ничего хорошего.

– Да я и не ждала. Я даже не думала о том, что между мной и ним что-то может сложиться. Просто, вот… ну, он забавный – я об этом сказала. Вот и всё.

– Уверена? – поинтересовалась Роджери после небольшой паузы.

– Да.

Второй день недели не задался с самого утра и, прибыв в предел Рашингавы, Мария не могла перестать нервничать и тревожиться. Принца нигде не было. Вместо него граф Кану, Анхе, привёл одного из учёных, которому было объяснено, что и как говорить, и скучная работа началась. Мария начала клевать носом на третьем проекте – тот господин говорил на редкость занудно. А потом в предел вернулся принц. Вероятно, он был в Сердце Цитадели, или на каком-то очень важном собрании. Всё в нём говорило о высоком статусе: на принце была очень модная одежда из дорогих тканей, с вышивкой и вставками драгоценных камней, и он что-то сделал со своей головой – волосы казались снова спутанными, но выглядели почти шикарно. Он только посмотрел на неё сверху вниз и тут же сказал:

– Я провожу вас до дома Левенхэма.

– Считаете?

– Взгляд – сонный. Как можно продолжать воспринимать информацию, когда хочешь только одного? Впрочем, уже просто-напросто очень поздно. Жаль.

И это совсем не понравилось Марии. Но пришлось смолчать.

Рашингава предложил ей руку, полагая, похоже, что она снова будет такой же неловкой, как в прошлый раз, и у неё точно так же подогнутся колени от его загадочно-приятного запаха. Так что Мария решила не принимать его помощь:

– Я даже не заснула по-настоящему.

– Прогресс, – отметил он. – Один из подобных последующих вечерних сеансов обернётся для вас непременным открытием. Вы будете гордиться собой.

– Правда? – захлопала глазами Мария. Потом до неё дошло, что он имел в виду, что скоро она перестанет засыпать. И ей снова что-то в этом всём не понравилось.

Всю дорогу до задней калитки дома Левенхэма Рашингава либо молчал, либо говорил о строго научной ерунде и в итоге Мария… разозлилась. Но она понятия не имела, какую пакость можно безбоязненно сделать принцу империи, перевёртышу и работодателю, и ограничилась просто молчанием и непроницаемым выражением лица.

– Что-то не так? – спросил он, когда Мария уже отпирала калитку ключом. Но, даже позволив себе ненадолго задуматься, она не нашла внятного объяснения для того, что хотела сказать.

– Плохое настроение, – только сказала девушка, попрощалась, и, избегая встречаться взглядом с Рашингавой, отгородилась от него калиткой и скрылась за опущенными к самой земле ветками дерева-гамака.

Марию встретила Апенене:

– Ну что?

– Ничего. Вообще ничего. Я проводила время в его пределе, а он проводил время где-то ещё.

– Ты хотела побыть с ним? Поговорить о чём-то важном? Невооружённым глазом видно, что ты злишься.

– О, я? Устала, наверное… Да, правда, устала. Пойду-ка спать.

– Поесть не желаешь? Нет? Хоть перекусить надо… матти ещё совсем мягкие, с пудровыми сливками, а?

– А, о… нет. Я – только спать, только спать. Спасибо, милая, но нет. Мне нужно очистить голову. Завтра утром опять туда отправляться.

Следующим утром Марии дали нового мучителя-учёного, заливавшего ей в уши всё о том, какой он выдающийся, и как велика его цель.

Рашингава долго не появлялся.

Мария уже почти начала понимать, о чём вообще ведётся речь, когда принц влетел, не касаясь пола, поднял приветственно руку, взял что-то со стола и снова исчез – его буквально втянуло в один из дверных проёмов, вырезанных в стене, неестественно высоко над полом. Не перевёртыши не смогли бы туда влезть или впрыгнуть.

Воодушевление, вспыхнувшее было, придавило тяжёлым, удушающим чувством.

Но через некоторое время Рашингава вернулся, попросил одну из сопровождавших девушек принести шоколад с молоком и сливовый джем, и уселся рядом, чтобы послушать рассказ учёного вместе с Марией. После того, как разглагольствования закончились, Рашингава пил с ней шоколад, расспрашивая о её делах. Он делал всё это так доброжелательно, что девушке стало немного стыдно. Она была уверена, что совсем-совсем не приблизилась к тому, что бы хотя бы начать выполнять свою работу здесь так, как хотел Рашингава. И призналась в этом. Рашингава только улыбнулся:

– Если вкратце, то тот, последний выступавший, кстати, его зовут Прендр, работает над очень важной и опасной вещью…

– Это вот я поняла, – прервала принца Мария. – Он подробно расписал, какие болезни грозили бы мне, работай я вместе с ним.

– Потому что… – Рашингава на такт прервался, чтобы глотнуть из чашки и Мария продолжила вместо него:

– Потому что летшары сделаны по технологиям космофлота, а там используются какие-то там радиоактивные элементы, которые, собственно, и вызывают болезни у крылатых и фитов, а так же смерть людей.

– Химически они тоже небезопасны. Но летшары используются сейчас… хм…

– Для того чтобы снимать слепки и отображать их на метакартах в виде очень-очень похожего рисунка. Фактически, в особых студиях они воссоздают любой объект, но с помощью крошечных частиц.

– А ещё у летшаров есть то, что заинтересовало Прендра больше всего.

– И это система тяги летшаров, аналогичная той, что заставляет частицы выстраиваться в нужном порядке. Да, материалы опасны, но в небольших количествах и при умеренном использовании, без контакта с кожей, их можно использовать. И потому Прендр решил увеличить вес, который может поднимать обычный летшар, не меняя при этом содержания опасных веществ и этого… я забыла, как то слово…

– Реакций.

– А, точно. В будущем это позволит использовать летшары не только для снятия слепков, но и для других необходимых вещей, вроде быстрой доставки разных предметов, поиска пропавших детей и помощи им, помощи в тушении пожаров и на войне. А ещё они смогут охранять крепости. Не дети, летшары, конечно. И… всё такое прочее.

– Всё так. Вы всё прекрасно смогли усвоить. А что же было не ясно?

– Прендр говорил уж слишком много всего. Я запуталась.

– Вы не запутались. Всё важное осталось в вашей голове.

– И это всё?! – поразилась Мария.

– Да. Это всё.

– Мне нравится такая работа, – рассмеялась Мария. – Но отчего тогда Прендр говорил столько всего?

– Он… учёных тоже заносит. К примеру, я терпеть не могу, когда несколько господ, занимаясь одним и тем же исследованием, отдельно друг от друга, в своих работах начинают яростно обличать ошибки друг друга. Гадость. Прендр мог рассказывать тебе что-то вроде того и тем засорять твою голову. Это не так ужасно, как нарушение научной этики, но некоторое несоблюдение нашего профессионального этикета.

– Я почти запуталась. Этика и этикет?

– Но вы меня понимаете. Правда же?

– Я не уверена.

– Вы напрягаетесь, когда встречаетесь с чем-то новым и незнакомым, но это полезно. Напряжение поможет запомнить непонятное слово, и автоматически искать подходящие смысловые конструкции. Но это именно та гигантская работа мозга маленького ребёнка, которая всеми так восхваляется и…

– Вы назвали меня ребёнком?

– Нет.

– Но вы сказали…

– Способность по-детски воспринимать и обрабатывать информацию никуда не теряется. Иначе как объяснить те случаи, когда, оказываясь в окружении иноязычных существ, и перевёртыши, и фиты, в итоге довольно быстро осваивают нормы чужой, казалось бы, речи, без малейшей помощи. Вы считаете, я могу намеренно вас оскорбить?

Это было неожиданное возвращение, и Мария растерялась. И не была готова услышать в голосе принца мягкость, превышающую любой нормальный уровень:

– Вы так широко раскрываете глаза… это забавно. И мило. Так я ошибся?

– Просто… вы кажетесь… иногда… очень сердитым. И я прямо-таки жду, когда вы меня выгоните за тупость.

– Этого не случиться. Во-первых, мы выяснили, что вы прекрасно справляетесь. Во-вторых, вы мне нравитесь, и я уже говорил об этом, а значит, в моих интересах найти вам постоянную работу здесь. В-третьих, я уже говорил, что моя внешность вовсе не отображает моего истинного состояния. У крылатых радужки глаз алеют от гнева и вы, возможно, не раз видели такое на юге, да и в доме Левенхэма. Но я родился таким. Это мой естественный цвет глаз и он неизменен.

– Я ни разу не видела, чтобы… как у вас.

– Не обращали внимания. Примерно четверть моих и принца Адмора наследников, а так же множество потомков, имеют ярко-красный цвет радужки. У перевёртышей, к примеру, никогда не бывает вьющихся волос. Но и у фитов они не так часты, пусть и встречаются…

– О, как раз – красные глаза, – в очередной раз прервала принца Мария, увидев за его спиной почти совсем белокожую красавицу с красивыми, огромными глазами того же, что и у Рашингавы, цвета, высоким лбом и маленьким ртом. При всей изящности леди, она была одета по-мужски, вооружена дальше некуда и очень серьёзна.

– Ты обещал провести урок, – сказала леди-перевёртыш, когда Рашингава обернулся.

– Я его проведу, но после того, как закончу здесь.

– Ты не приходил на наши тренировки уже около недели, – обвиняющим тоном продолжала девушка.

– Всего-то?

– Всего-то?! Я должна была обеспокоиться, если бы ты не появлялся лунный период?

– Пару-тройку периодов. Но это тоже нормально.

– Это не нормально, отец.

– Нормально.

– Нет.

– Да.

– Ты меня не любишь!..

– Перестань, – отвёл невидящий взгляд Рашингава.

– Мне кажется, я уже слишком утомилась, – поднялась с места Мария, до сих пор с интересом наблюдавшая семейную сцену.

– Позвольте не поверить, – неожиданно холодно сказал Рашингава, окинув девушку взглядом.

– Будь ты хоть три тысячи раз древнейший, но ты не можешь знать, кто и как себя на самом деле чувствует, – возразила леди-перевёртыш.

– Тогда я провожу вас, Цинния Мария, – поднялся в свою очередь Рашингава.

– Вы не должны тратить на меня своё время. Тем более, я уже плохо соображаю…

– Это неэффективная трата времени, – вторила Марии дочь Рашингавы.

– Не мне ли лучше знать всё об эффективности, а так же о том, что я должен делать?

Дочь раскрыла ещё шире свои и так огромные глаза, и, тихо вскипев и так же тихо справившись с собой, отвернулась, чтобы затем уйти.

Рашингава подал Марии руку, и на этот раз она приняла её. Они шли молча. А потом он забрался в паланкин вместе с ней и сел немного ближе, чем надо, чем удивил девушку. И продолжал молчать.

– Вы что-то хотите мне сказать, – поняла Мария.

– Да, хочу, – смутился уличённый Рашингава. – Но не торопите события. Дайте мне хорошенько подготовиться.

– Просто скажите то, что надо, и все дела! Как бы вы ни сказали, смысл будет один и тот же.

Принц не ответил. Он заговорил о другом:

– У нас есть время заглянуть в ресторан. Вдвоём. Как вам такая идея?

– Если это поможет вам, то конечно.

– Это поможет, – сказал Рашингава и, не останавливая шипастых, несущих паланкин, вылетел наружу. Впрочем, тут же влетел обратно. – Мы направляемся в Хорнитэль.

– Дорогое место?

– Думаю, да. Знаете, как они используют метакарты? Их подают, чтобы вы посмотрели, как выглядят готовые блюда.

– О, правда?

И, пока Рашингава, углубившись в научные дебри, распространялся о чём-то непередаваемо важном для прикладного знания, Мария гадала, предложит ли Рашингава ей стать его любовницей, или же нет. По сути, он довольно часто говорил, что она ему нравится. Между занятиями с дочерью и бессмысленной тратой времени с наёмной служащей выбрал… не то, что от него, такого рассудочного, ожидалось.

И Мария волновалась. Чем ближе шипастые несли паланкин к ресторану, тем больше уверенности было у Марии, что принц-таки обнаружит весь нескромный подтекст этого своего "вы мне нравитесь" и тем больше было желания услышать все эти слова влиятельного господина. Она, конечно, собиралась отказать, но, в продолжение обеда, он как будто не мог решиться и это её всё-таки нервировало. Хотя она сама всегда была ужасно нерешительной и из-за этого в юности упустила всё лучшее, нет, скорее упустила всё, кроме худшего. Но она изменилась, повзрослела. Или ей хотелось бы так думать.

В Хорнитэле Рашингава снял отдельный кабинет для обеда со служащей. Обстановка слишком роскошная, но из-за господствующего красно-коричневого цвета вокруг и отсутствия даже одной лишней, чужой пары глаз в кабинете, Мария чувствовала себя там вполне уверенно. Можно было предположить, что атмосфера вполне подходит для любого разговора.

Рашингава тоже немало удивил. После его неопрятности, в которой она то и дело заставала его в пределе, выглядел он элегантно и показывал отточенные манеры. Как раз для такого случая.

– Итак, – начала Мария, вдруг подумав, что так не дождётся от Рашингавы нужных слов, если не поможет ему, – вы обдумали то, что хотели мне сказать?

– Нет. Но, пожалуй, ничего нового и необыкновенного тут не придумаешь в принципе. Могу я ухаживать за вами?

– То есть?.. Нет, подождите, я поняла, – сказала Мария и смолкла.

Она не смогла дать ответ сразу. Всё это время она гадала, придётся ей портить отношения с принцем или нет, но теперь с её губ чуть не сорвались слова согласия.

Рашингава не смотрел ей в глаза, ждал и явно нервничал. Мария не могла не подумать, что, делая такое предложение, он допускает массу ошибок. Но, впрочем, это только с точки зрения фитов. Откуда перевёртышу знать о тонкостях подобных предложений фитских мужчин своим возлюбленным?

А ещё он всё-таки поступил куда приличнее, чем предполагал Павел. Ухаживание ещё не значит, что надо будет по договорённости регулярно ложиться в одну постель. Это далеко не одно и то же. Но, может быть, слово "ухаживание" у перевёртышей значит что-то другое?

– Нет, в итоге я должна признать, что не очень хорошо вас поняла. Что вы подразумеваете под своим вопросом? Что конкретно?

Рашингава ответил не сразу:

– Иначе говоря, я спросил, хотите ли вы уделять мне не только ваше рабочее время, но и личное.

– Я… если я откажусь, вы меня уволите?

– Понятия не имею, что вообще может произойти в этой вселенной, чтобы я по своей воле уничтожил ещё одну возможность видеть ваше лицо.

– Тогда я отказываюсь.

– То есть я вас не интересую, так?

– Вы мне тоже нравитесь, но не настолько.

– Не настолько, чтобы тратить на меня своё личное время?

– Именно настолько, но…

– Но? Зачем вам что-то ещё, чтобы делать то, что вам нравится?

– Я не хочу усложнять наши с вами отношения. У нас и так есть обязательства по отношению друг к другу, и я не хочу новых сверх того.

– То есть вам нужна свобода. Но никто не говорил, что от вас будет требоваться больше прежнего. Скорее обязательства на себя беру я. Вы по-прежнему будете вправе решать, что для вас приемлемо, а что нет.

– Но я…

– Всё закончится, и я отступлю, как только вы скажете об этом.

– Тогда… могу я попросить вас придерживаться исключительно дружеского стиля поведения?

– Это несколько отличается от… Хочу уточнить: моя цель – сделать вас своей драгоценной леди или жениться на вас, если статус официальной любовницы вам претит.

– Почему? Вот так: серьёзно. Но зачем?

– Я так хочу. Этого должно быть достаточно, разве нет?

– И даже тот факт, что такой союз называется диагональным и осуждается, вас не останавливает?

– Худшие стороны диагонального союза со мной вы никогда не познаете.

– Как можно утверждать такое?! – Мария вскочила и устремилась к двери. – Против природы нельзя пойти!..

Она боялась, что если остановится, Рашингава переспорит её. Он сможет. Он умён.

Рашингава буквально втащил её обратно в кабинет, чтобы подтвердить опасения:

– В этом наше отличие от зверей. Мы можем идти против природы.

Она почувствовала его дыхание на своих губах. И снова – неповторимо приятный запах. Почему мужчины-перевёртыши, оказывается, так привлекательны, когда их надо бояться и избегать?

– Вы торопите события, – произнесла Мария в губы Рашингаве. Он слишком близко. Пришлось отступить на шаг: – Это всё так далеко, неощутимо, нереально. Вы только мешаете принять решение.

– Тогда оставьте все мысли и сделайте вид, что уступаете. Это даст вам шанс попробовать и убедиться в том, что мы подходим друг другу. Я не прокляну за обман.

– Очень мило с вашей стороны, – Мария услышала, как говорит. Это слишком нежное воркование. Значит, она поддаётся Рашингаве и его всё более и более сладкому тону? – Но, всё-таки, как мы сможем пойти против природы? Нам нельзя, вы знаете это.

– Вам можно со мной. Больше ни с кем. А со мной можно всё, что угодно.

– Почему? – Марии казалось, что она контролирует ситуацию и сейчас Рашингава пустится в объяснения. Но он снова был слишком близко, смотрел ей в глаза, и она вдруг увидела, что его обычно треугольные зрачки расширились до почти идеально круглых. Максимального приближения к совершенству формы она не увидела, потому что он закрыл глаза прежде, чем поцеловал её. Это был краткий поцелуй, удивительно нежный при всей твёрдости губ Рашингавы. Почти такое же касание Мария ощутила на своей шее и ключице. Почувствовала, как её тело поднимается в воздух и взлетает, но тут же сама себе показалась куском мяса в зубах оголодавшего гигантского пса. Рашингава причинил ей боль. В то же время он делал что-то дико чувственное и смущающее с её кожей там, где её не закрывала одежда. А затем платье было сдвинуто с плеч и стало ещё больнее, тревожнее и постыднее. Невозможно дышать и почему-то из горла выходят только звуки, а не слова. Рашингава оказался таким сильным, что невозможно пошевелиться.

– Скажи мне, что согласна, – прошептал он, удерживая её только за талию. Она была плотно прижата к телу перевёртыша и совсем не касалась пола. Открытие: когда Рашингава разговаривает, то почти не больно.

– Я увольняюсь.

– Отличное решение.

– То есть: во-первых, отпустите меня, а во-вторых, я больше не буду работать у вас.

– Почему? Разве это сложная работа?

– Если вы ещё хоть раз вот так со мной поступите, я уеду из Ньона куда глаза глядят. Лучше зимовать под лестницами, чем… это.

– Это?

– Вам, вероятно, нравятся такие вещи. Но мне, определённо – нет.

– Я всего лишь был неосторожен. Простите меня. Я говорил, что вы имеете право остановить меня, как только… Не обязательно…

– Вы говорили, что я могу попробовать. Считаю, что попробовала.

– Я могу иначе…

– Нет, решение принято: я не согласна на ваше предложение и увольняюсь. Не хочу подвергаться даже небольшому риску.

– Никакого риска. Я никогда не сделаю ничего…

– Вы уже сделали. Этого достаточно. Вы поставите меня на пол или нет?

Доски пола толкнули Марию в подошвы ступней. Девушка почувствовала свободу и со всех ног бросилась прочь.

Вернувшись в дом Левенхэма, она побежала переодеваться. Граф уже ест, а значит, скоро принесут грязную посуду.

– Как там с принцем? – спрашивали Марию все, кто ей попадался после возвращения. Это был скорее дежурный вопрос и спрашивавшие рассчитывали на шутку или такой же дежурный ответ "всё отлично". К тому же все торопились как можно скорее закончить с трапезой графа и не были готовы выслушивать длинную историю о том, почему Мария уволилась. Нет, она расскажет вечером. А лучше – завтра.

Фаруги вдруг подняла указательный палец вверх и попросила всех прислушаться.

Городские колокола бьют в набат. Сигнальная тревожная система тарахтит, и этот звук уж точно не похож тот, который передают во время нападений перевёртышей извне. Топот, на улице – крик.

– Граф уже вылетел наружу, – спокойно сообщил, войдя на кухню скорым шагом, дворецкий, Сануф. – Полагаю, он расскажет, в чём дело, когда вернётся.

– А вдруг не вернётся? – всполошилась Фаруги. – Побежали на крышу?

– Мы подождём здесь, – покачала головой Пуи-Пуи Фен, отвечая за всех фитов. – Не хотелось бы грохнуться с такой высоты и превратиться в желе.

Фаруги вернулась даже быстрее, чем граф:

– Там пожар в центре, – усевшись за стол на кухне, рассказала полукровка. – Сильный. Пламя захватывает всё новые дома.

– И чего мы ждём? – вскочила Мария. – Надо же хватать вещи и бежать!..

– Успокойтесь! – прогремел Теодор Агвельт, повар, единственный человек из всего штата графа. – Пожар скоро…

По стёклам забарабанил дождь. На счёт "три" он стал таким сильным, что, прилипнувшие к окну молодые фитки, Пуи-Пуи и Мария, смогли увидеть, как быстро заливает маленький внутренний дворик позади служебного крыла.

– Принц дождя, Рэйн Росслей, – с отсутствующим видом проговорил Агвельт, – способен справиться с любым открытым огнём. Его, может, потому и держат в империи. Ради вот таких-то случаев.

– Говорят, он сумасшедший.

– Да, наверняка. Но, разума потушить пламя у него хватает, надо отдать ему должное. Сравнение с хозяином так и просится, – Агвельт пристально посмотрел на Сануфа. Дворецкий многозначительно покачал головой.

Вечером, когда слабенький запах гари успел уже проникнуть в дом и даже перестать вызывать тревогу, Марию неожиданно вызвал в кабинет граф Левенхэм.

– Я вам нравлюсь? – спросил хозяин, заглянув ей в глаза.

Мария рассмеялась. Уже и второй работодатель интересуется её предпочтениями. И всё за один день. Впрочем, в ситуации графа было почти нормой задавать смущающие вопросы всем своим серветкам. Хозяин без устали, как говорили другие, отслеживал влюблённых в него женщин в своём доме и выгонял их.

– Не настолько, чтобы выйти за вас замуж, – улыбаясь, ответила Мария. – Но спасибо.

– Прекратите свои шуточки, – Левенхэм прожёг где-то между глаз Марии аккуратную дыру и направил оледеневший, но всё равно страстный взгляд немного в сторону. – Вы сегодня встречались с принцем Рашингавой?

– Да, – девушке расхотелось забавляться.

– Если не врут последние выпуски журналов, вы обедали с принцем в Хорнитэле.

– Да, это так.

– После чего ресторан сгорел дотла.

– Что? Как? Это…

– Вы были там, когда начинался пожар? Что вы видели? Куда вы?

– Я…

– Стойте!.. Никто не погиб, только сгорело само здание… и несколько домов к востоку. Никто не погиб…

– А сам принц… где? Я ушла из ресторана первой.

– Он готовится предстать перед императором или уже сделал это. Говорят, что именно Рашингава спалил Хорнитэль.

Мария вернулась к столу графа:

– С чего бы это ему делать такое?

– Вы мне скажите. Принцу Рашингаве всегда было глубоко плевать на всё, не представляющее интерес для науки. С чего бы это ему понадобилось предавать огню место, в котором вы встречались? Я, было, предположил, что Рашингаве таким образом понадобилось скрыть что-то, изобличающее его или вас в постыдном действе. Но что, если он позвал вас туда для откровенного разговора, а вы отказали ему, сказав, что влюблены в меня…

– Ради всего святого!.. Я не влюблена в вас!

– Тогда почему вы отказали Рашингаве?

– Потому ч-что… постойте! Всё это совершенно не ваше дело!

– Да, здесь вы правы. Я увидел то, что хотел – вы остаётесь в моём штате. Но, готовьтесь к тому, что в Ньоне каждый первый захочет узнать немного о личной жизни принца Рашингавы.

– Что ж… потерплю, пока не забудется.

– Советую реже выходить из дома.

– Приму к сведению. Я свободна?

Левенхэм будто собирался сказать что-то ещё, но так этого и не сделал.

– Да, вы свободны.

За дверью девушку встретил Сануф:

– Кажется, вы о чём-то нам умолчали, – с подозрением протянул дворецкий.

– Я расскажу-расскажу… – Мария растопырила пальчики выставленных перед носом Сануфа ладошек. – Не наседайте. Я всё расскажу.

Перед сном вся смена собралась на кухне.

– Мария может кое-что рассказать о сегодняшнем пожаре, – объявил Сануф.

– Я не считаю себя виноватой в случившемся, – быстро заговорила Мария. – И не верю, что это мог сделать Рашингава.

– А что случилось-то? – поинтересовалась Пуи-Пуи. – И почему?.. Мария была с нами, когда пожар начался.

– Она была с нами, когда город уже начал превращаться в гигантский костёр, – возразила Фаруги. – Так ты была там, когда всё начиналось?

– Нет. Когда я уходила из Хорнитэля…

– Ты была в Хорнитэле? – словно простуженным голосом переспросил Теодор Агвельт.

– Да, мы обедали там с принцем Рашингавой. Это была его идея. Я ушла первой и ничего ненормального не видела. А тут граф вызвал меня к себе и сказал, что Хорнитэль сгорел сразу после того.

– Так, а чего вы тогда говорите? – нахмурилась Фаруги, ополчившись против дворецкого. – Мария здесь ни при чём.

– Но…

Мария решила сказать первой. Всё равно интересующийся слухами и новостями Сануф наверняка подслушивал.

– Просто в метакартных журналах написали, что император вызвал Рашингаву для разъяснений. И граф тут же подумал, что… ну, что я наговорила принцу гадостей, он разозлился, и… сжёг ресторан. Но он не стал бы такое делать. Он совсем не такой. Он очень уравновешенный.

– То есть ты ничего…

– Мария отказала принцу прямо перед пожаром, – просветил всех Сануф. – Я думаю, принцу империи ранее никогда не отказывали.

Все взорвались вопросами и восклицаниями:

– Ты отказала ему?

– Что, правда?

– А что именно он предложил?

– О, да, помните, какой он был, когда пришёл сюда? Такой тип действительно мог сжечь полстолицы в отместку за отказ.

– Но Хорнитэль – не мой! – возразила Мария. – Это совсем нелогично.

– Гнев тоже штука нелогичная, – возразил Агвельт. – Всё сходится. Мне тоже хочется спалить тут всё, когда вы, безрукие, роняете тарелки с едой.

– Но, вы же не…

– Разница между мной и принцем империи, однако, огромна, и он вполне может позволить себе то, что не могу я.

– Что верно – то верно.

– Интересно, как император накажет Рашингаву, – протянул Сануф, и Мария тяжело сглотнула. Если всё это правда, и Рашингава действительно сделал это сам, то император обязательно об этом узнает, допросив принца с помощью крылатых.

– Хорошо, что вы не согласились на предложение Рашингавы, к чему бы он вас не склонял, – сказала умудрённая опытом экономка, Фриндлей. – Представьте, что из-за какой-нибудь глупой ссоры могли бы пострадать именно вы.

– Да, хорошо, – кивнула Мария и снова судорожно, с трудом сглотнула. Она снова припомнила то ощущение, которое испытала в руках Рашингавы. Пожираемые заживо наверняка испытывают в тысячу раз больше боли и ужаса, но от этого впечатление не изменилось.

Но вот первый поцелуй был хорош. Почему потом всё так сильно переменилось?