Читать книгу Как я стал Богом - Анатолий Агарков - Страница 4

Циклон шёл широким фронтом с востока на запад вопреки всем правилам и нормам. Меня он спешил с самолёта в Новосибирске. Администрация аэропорта объявила о задержке всех рейсов как минимум на два дня, предложила список пустующих мест в городских гостиницах и даже автодоставку до них. Желающих приютиться в комфорте оказалось много, и ещё несколько самолётов было на подлёте.

Решил не конкурировать, а стойко перенести тяготы и лишения портовой жизни. Пообщался с Билли посредством ноутбука.

– Как дела?

– Собираю первичную информацию.

Зная обстоятельность своего помощника, не удивился набившему оскомину ответу. Нам поручено разработать план мероприятий преобразований конкретного региона России согласно тем задачам, которые поставил Президент Федеральному собранию, Правительству и всему народу. Для этого надо было изучить климатические особенности и сырьевые ресурсы, выявить рациональное зерно, в которое следует вкладывать средства, удалить всё наносное, затратное. Итоговым документом должно стать экономическое обоснование перспективного развития региона, то есть, сколько средств и на какие цели потребуется. Всё это вменялось мне в обязанности, правда, на правах консультанта. Интересно также было посмотреть, как это будет получаться на практике.

По заданию Президента и собственному желанию летел на восток….

– Билли, чем Курилы будут процветать?

– Морепродукты, энергетика, туризм.

– Первое и последнее понятны. Энергетика?

– Неисчерпаема.

– ?

– Солнце, воздух и вода.

– Билли, ты чем так сильно занят – из тебя каждое слово приходится тянуть?

– Создатель, это ты сегодня тормозишь. Укачало в полёте?

– Давай по делу.

– Три тысячи часов в году светит солнце – лучевые батареи имеют право на жизнь?

– Имеют. Ветры дуют постоянно.

– И самая высокая в мире приливная волна.

– Огромная масса воды ежедневно туда-сюда, туда-сюда – грех не воспользоваться.

– Ожил, Создатель? Может, в шахматишки сгоняем, пока скучаешь, время коротаешь?

– Тебе нравится меня разделывать?

Эти слова, забывшись, произнёс вслух.

– Что? Что вы сказали? – рядом встрепенулся дремавший в кресле мужчина.

– Ничего, – захлопнул ноутбук и отнёс его в камеру хранения.

Пообедал в ресторане. Вышел на свежий воздух, посмотреть, кто украл солнце? Прогрохотал, садясь, самолёт. Будто реверсивный след за ним – закружились облака. Ветер усилился. Вот он, накликанный циклон. Снежные хлопья, ещё не касаясь земли, стеганули по зеркальным стенам, и они задрожали.

– Гладышев! Алексей!

Я обернулся. На ступенях аэровокзала приостановился мужчина с пакетом в руке. Что-то узнаваемое в изрытом оспинами щеках, сбитом на бок почти армянском носе.

– Не узнаешь? Я под дедом твоим ходил, в Управе…

Да, с этим человеком я где-то встречался. Возможно в ГРУ. Возможно в отделе деда, где немного поработал программистом.

– Какими судьбами? – он протянул руку. – Шпионские всё страсти? Не спешишь? Пойдем, поболтаем – вон мой мотор стоит. Сейчас снег повалит.

В машине:

– Так и не вспомнил?

Мы вновь сжали друг другу ладони и замерли, всматриваясь.

– Колянов я, Григорий. Ничего не говорит? Ну да, Бог мой, не загружайся. Я тебя знаю, знаю, кто твой дед. Из-за этого старого перхуна и кувыркнулся на гражданку. Теперь таксую. Представляешь, майор ГРУ десятки сшибает, развозя пассажиров. Дела, брат. Да я без обиды. На тебя, по крайней мере. Беляшей хочешь?

Я не хотел, но взял и стал жевать без энтузиазма – как бы чего не подумал.

Ему было лет сорок пять на вид. Возможно он майор, и служил в разведке. Возможно, мы пересекались где-нибудь в коридорах, но в делах никогда. Это я помнил точно.

– Служишь? – поинтересовался он.

Я пожал плечами – о службе не принято.

– Ну, дела, – это он о погоде за стеклом.

Из здания аэровокзала посыпал народ – пассажиры последнего рейса – кто на автобус, кто в маршрутки, кто в такси. К нам села пожилая парочка.

– В город, в гостиницу.

– Покатать? – спросил Колянов. – Поехали, чего тебе здесь париться?

На обратном пути машину занесло, задом выбросила на автобусную остановку. Под такси попал чемодан, его владелицу сбило бампером. Никто не пострадал: чемодан проскользнул между колёс, а девушка упала в сугроб. Мы подняли её с Коляновым, отряхнули, усадили в салон, потом он сползал за поклажей. Взялся за руль, а руки его заметно дрожали.

– Вот житуха, бляха-муха! Не знаешь, где сядешь, за что и насколько. Ушиблись? Сильно? Может, в больницу? А куда? Довезу бесплатно.

Видимо не в сугробе – от вьюги густые длинные ресницы приукрасил иней. Голос у девушки грудной, мелодичный, волнующий.

– Вообще-то мне в Лебяжье. Знаете? Село такое, сто сорок километров за город.

Колянов присвистнул.

– Могу и туда, но не бесплатно.

– У меня только на автобус денег хватит.

– Студенточка? К мамочке под крылышко? Вот она-то и доплатит. Едем?

– Едем, – тряхнула девушка головой.

– Ты с нами? – повернул ко мне голову экс-майор.

– Мне бы обратно.

– Обратно из Лебяжьего.

Город промелькнул огнями, тусклый свет бросавшими сквозь пургу. В поле стало жутковато. Свет фар укоротили снежные вихри. Ветер выл, заглушая шум мотора. В салоне было тепло, и Колянов поддерживал неторопливый разговор.

– Так, студентка, говоришь? На кого учишься?

– В инженерно-строительном.

– Курс?

– Четвёртый.

– Скоро диплом?

– Ещё практика будет, технологическая.

– Сейчас на каникулах?

– Да, сессию сдали и по домам.

– Отличница?

– Конечно.

Колянов бросал на девушку взгляды через салонное зеркало и улыбался. Я скучал рядом. Девушку не видел, в разговоре участия не принимал и думал, что в кресле аэровокзала с Билли на коленях (ну, правильнее-то – с ноутбуком) мне было бы уютней.

Прошёл час, прошёл другой. Ветер выл, метель мела, мотор рычал, прорываясь сквозь заносы. И вот…

– А чёрт!.. – выругался Колянов, когда его автомобиль впоролся в снежный бархан и не пробил его, задрожал на месте, истошно вереща мотором. – Всё, приехали.

С трудом открыл дверь и вывалился из машины. Пропал в темноте и снежных вихрях. Вернулся запорошенный, без стеснения ругался матом:

– Вперёд не пробиться. Будем возвращаться.

– Может толкнуть? – предложил я

– Сначала откопаемся.

Бывший майор выключил мотор и выбрался наружу. Вернулся, чертыхаясь пуще прежнего.

– Иди, толкай, внучок, попробуем.

С раскачки мы выцарапали машину из сугроба. Развернулись. Поехали обратно. Метель набила снегу во все щели моей одежды. Теперь он таял, и мне было противно. Я злился на пургу, на Колянова, на своё безрассудное согласие покататься.

Испортилось настроение и у бывшего разведчика.

– Слышь, как тебя, платить думаешь?

– Люба, Любой меня зовут.

– Да мне плевать. Ты платить думаешь?

– А как я домой доберусь? У меня нет больше денег.

– Ты дурку-то не гони – мне твои гроши не нужны. Дашь мне и моему приятеля. А хошь, мы тебя вдвоём оттянем – студентки, знаю, любят это.

– Вон деревня, высадите меня. Я отдам вам деньги на автобус.

– Ты в ликбезе своём в уши дуй.

Колянов резко затормозил – я чуть не врезался в лобовое стекло – выключил мотор. Похлопал дверцами и оказался на заднем сиденье рядом с девушкой.

– Чего ломаешься, дурёха? Обычное бабье дело – тебе понравится.

– Отпустите меня, – плакала девушка. – Я в милицию заявлю. Вас найдут.

– Я тебе щас шею сверну – повякай ещё.

Он навалился, девушка визжала, пуговицы её верхней одежды трещали, отлетая. Я не мог больше молчать.

– Слышь, ты, полковник недоделанный, отпусти девушку.

– Повякай у меня, внучок, я и тебе башку заверну.

Я знал, на что способен майор ГРУ, оперативник, но оставаться безучастным больше не мог. Выскочил из машины, открыл заднюю дверь, сбил с его головы «жириновку», схватил за волосы. Ударил ребром ладони – метил под ухо в сонную артерию, да, видимо, не попал.

Он обернулся ко мне, зарычал:

– Урррою, сучонок!

Ударил его в лоб коротким и сильным ударом, тем страшным ударом, от которого с костным треском лопаются кирпичи. Показалось, хрустнули шейные позвонки. Майор тут же отключился, выбросив ноги из машины. Девушка выскочила в противоположную дверь, стояла в распахнутом пальто, без шапочки. Роскошные волосы трепал ветер. Она плакала, зажимая рот кулаком. Меня она тоже боялась и пятилась.

– Не бойтесь, – сказал. – Мы не приятели.

– Чемодан… чемодан в багажнике.

Рванул крышку багажника – оторвал какую-то жестянку. Со второй попытки замок багажника сломался. Подхватил чемодан.

– Бежим.

С дороги сбежали, а полем шли, утопая по колено в снегу. Темневшая вдали деревня приближалась, вырисовывались контуры домов. Где-то распечатали шампанское, потом другую бутылку. Я оглянулся. У брошенной машины чиркнули зажигалкой, и тут же хлопнула очередная пробка.

– Ложись!

Толкнул девушку в снег и сам упал рядом.

– Вы что?

– Он стреляет.

Лежать смысла тоже не было – подойдёт и прищёлкнет в упор. Поднялся и помог девушке.

– Идите впереди.

Закинул чемодан за спину – хоть какая-то защита. На дороге заверещал мотор. Кажется, уехал. Вот и деревня. Мы постучали в ближайшую избу. Сначала в калитку ворот – тишина, не слышно и собаки. Перепрыгнул в палисадник, забарабанил в оконный переплёт. Зажёгся свет. Из-за белой занавески выплыло старческое лицо, прилепилось к стеклу, мигая подслеповатыми глазами. Я приблизил своё, махая рукой – выйди, мол, бабуля.

Тем временем, из-за ворот крикнули:

– Хто тама?

– Дедушка, впустите, пожалуйста, – попросила моя спутница. – У нас машина на дороге застряла. Замерзаем.

Отворилась калитка ворот. Бородатый, крепкий дедок, стягивая одной рукой накинутый тулупчик на груди, другую прикладывал ко лбу, будто козырёк в солнечную погоду.

– Чья ты, дочка?

Я выпрыгнул из палисадника, протянул руку:

– Здравствуйте.

– Да ты не одна.… Проходите оба.

Старик проигнорировал мою руку, отступил от калитки, пропуская. На крыльце:

– Отряхивайтесь здесь, старуха страсть как не любит, когда снег в избу.

Но хозяйка оказалась приветливой и участливой старушкой.

– Святы-божи, в какую непогодь вас застигло.

Она помогла моей спутнице раздеться, разуться. Пощупала её ступни в чёрных колготках.

– Как вы ходите без суконяшек? И-и, молодёжь. Ну-ка, иди за шторку, раздевайся совсем.

Дамы удалились в другую комнату. Я разделся без приглашения. Скинул обувь, которую только в Москве можно считать зимней. Глянул в зеркало, обрамленное стариной резьбой, пригладил волосы. Протянул хозяину руку.

– Алексей.

– Алексей, – придавил мне пятерню крепкой своей лапой хозяин. – Петрович по батюшке. Морозовы мы с бабкой.

За шторкой ойкнула Люба.

– Что, руки царапают? Кожа такая – шаршавая. Ничё, ноги потерпят, а титьки-то ты сама, сама.

По избе пошёл густой запах самогона.

– Слышь, Серафимна, и нам ба надо для сугревчика вовнутрь.

– Да в шкапчики-то… аль лень открыть?

– Чего там – на полстопарика не хватит.

Однако налил он два чуток неполных стакана.

– Ну вот, вам и не осталось.

– Достанем, чай не безрукие, – неслось из-за домашних портьер, и меж собой, – Одевай-одевай, чего разглядывашь – всё чистое.

Алексей Петрович поставил тарелку с нарезанным хлебом, ткнул своим стаканом в мой, подмигнул, кивнул, выдохнул и выпил, громко клацая кадыком. Выпил и я. Самогон был с запашком, крепок и непрозрачен. В избе было тепло, но я намёрзся в сугробах и не мог унять озноб. А тут вдруг сразу откуда-то из глубин желудка пахнуло жаром. Таким, что дрожь мигом улетела, на лбу выступила испарина. Стянул через голову свитер и поставил локти на стол. Голова поплыла вальсируя.

Дед похлопал меня по обнажённому бицепсу.

– Здоровяк, а ладошки маленькие – не работник.

– Почему вы так решили?

– А вот сейчас проверим. Серафимна, ты думаешь кормить гостей?

Шторки раздёрнулись.

– А вот и мы, – провозгласила хозяйка, впуская мою спутницу в кухню. – Ну, какова? А поворотись-ка.

Люба растянула подол старинной юбки, покружилась и опустилась в реверансе. Всё это ей прекрасно удалось. Я смотрел на неё, широко распахнув глаза – спутница моя была прекрасна, несмотря на нелепый прикид. Кожа безупречно стройных ног рдела – но это от растирания. Поясок юбки стягивал удивительно тонкую талию. Ситцевую кофточку высоко вздымали свободные от привычных доспехов груди. Глаза, губы, ямочки на щёчках, эта умопомрачительная улыбка.…

Тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет, я не пьян, не настолько, просто девушка хороша – убеждал себя.

От Любаши не ускользнул мой восхищённый взгляд – взгляд открытый, чистого и честного парня. Возможно, я ей понравился тоже. А может, просто в избе больше некого было очаровывать – ну, не деда же, в самом деле, к тому же женатого. То, что ей нравилось покорять и очаровывать, понять можно было по искромётному взгляду жгуче-чёрных очей, лукавой улыбке, подвижным губам, которые, казалось, так и шептали – ну, поцелуй нас, поцелуй.

Красоту моей спутницы заметил и дедок. Он густо крякнул, разливая самогон из принесённый женой стеклотары:

– Вот за что хочу выпить – так за бабью красу. Помнишь, Серафимна, как за тобой парни табунились – всех отбрил. Сколько морд покровявил…. Ты чего жмёшься?

Прозвучало почти с угрозой. Я покачал головой и отставил наполненный стакан. Люба кольнула меня лукавым взглядом, подняла стопочку, чокнулась с хозяйкой и лихо выпила. Замахала руками, прослезились глаза, но отдышалась. Выпила бабка. Выпил дед. Все смотрели на меня. Но я был неумолим.

– Не работник, – резюмировал хозяин.

Я погрозил ему пальцем:

– Торопитесь.

– Щас проверим. Ну-ка Серафимна, тащи гуська.

– Да он стылый.

– Тащи-тащи.

Из сенец доставлен был на подносе копчёный гусь – откормленная птица кило этак на пять.

– Съешь – пушу ночевать, нет – ступай к соседям.

Бабка ободрила:

– Да не слухайте вы его: напился и бузит.

Есть не пить – я отломил птице лапу – некуда ей теперь ходить.

Когда-нибудь ели копчёную гусятину? Вот и я в первый раз. На языке – вроде вкусно, на зубах – резина резиной. Пять минут жую, десять – проглотить нет никакой возможности. Выплюнуть да к соседям пойти, попроситься на постой? Смотрю, Люба к лапке тянется, навострила коралловые зубки свои. На, ешь, не жалко – спасёшь меня от позора.

Мы обменялись взглядами. Э, голубка, да ты захмелела. Не пей больше, а то возьму и поцелую. Впрочем, это мне надо выпить, чтобы насмелиться. У всех уже налито, а моя посуда и не опорожнялась. Я схватил стакан, как последнюю гранату – погибать так с музыкой…

Чёрт, зачем напился?

Закончили вечерять. Хозяйка с Любашей убрали со стола и удалились в сенцы. Потом до ветра пошли мы с дедком. Я вышел в майке и ту стянул, не смотря на пургу. Растёрся снегом по пояс. Дед пыхтел папиросой и посматривал на меня с одобрением. Бросив и притоптав окурок, хлопнул по голой спине:

– Уважаю.

Хозяйка:

– Я вам на полу постелила – не обессудь. Кровать сынова, как погиб на службе, не расправляли – святое.

И всхлипнула. Дед кинул мне на плечо льняное полотенце.

В полумраке комнаты с трудом проявлялись контуры стола, кровати, двух стульев. На полу белела постель – где-то там лежала Люба…. Я стянул брюки, носки – все, что было, кроме плавок – осторожно влез под одеяло. Холодным бедром коснулся горячей ноги – она вздрогнула.

– Спишь? Прости.

– Нет. Но только ты не приставай, – и обняла мои плечи.

Наши губы безошибочно нашли дорогу и слились в долгожданном поцелуе….

Потом мы уснули. Потом проснулись. За окном было темно, и выла вьюга. За шторкой густой храп накрывал чуть слышное посапывание.

– Нам завтра попадёт, – Любин шёпот протёк в моё ухо.

– За что?

– Тс-с-с… Постель мы замарали.

– Почему?

– Дурак. Я ведь девушка была…. Была, пока тебя не повстречала. Вот, что теперь делать? А вдруг ребёнок будет.

– Что делать… – я притянул Любину голову на плечо, чмокнул в нос, взял в ладонь крупную упругую грудь. – Жениться, вот что.

– Ага, – моя спутница глубоко вздохнула, стала пальчиком нарисовывать круги на моей груди вокруг соска. – Жениться…. Я тебя совсем не знаю.

– Если спать не хочешь, расскажу.

Мы шептались и ласкали друг друга, пока не почувствовали новый позыв страсти. Потом опять уснули.

День пришёл, вьюге по барабану – метёт, воет и несёт.

– Отвернись, – сказала Люба и выскользнула из-под одеяла.

Я, конечно, человек воспитанный, интеллигентный, но.… Но она стояла спиной, и я подумал – зачем?

Девушка действительно была красива. Это не было пьяной фантазией. Особенно фигура – безупречна! Длинные стройные ноги, узкая талия и развитые бёдра с крутыми ягодицами. В личике присутствует определённый шарм – если полюбить, то краше и не надо.

– Вставай, лежебока, – Люба выдернула из-под меня простынь, в красных пятнах, скомкала, хлопнула по голове. – Кто-то жениться обещал.

А что, была, не была – я мигом, только штаны надену. В конце концов, от добра зачем добро искать – девушка что надо, характер, чувствуется, неплохой. Пора жениться, Алексей Владимирович. Семья, дети – социальный долг обществу. Вон Даша ради долга гражданского всем пожертвовала. Эх, Даша, Даша….

Попили чайку. Хозяева по-прежнему приветливы, оставляют переждать непогоду, но спиртным не угощают.

– Где у вас власти заседают?

– По улице пойдёшь, мимо не пройдёшь – флаг тама.

– Ты со мной? – спросил Любу.

– Стираться буду, – укоризненный ответ.

Администрацию нашёл. Зашёл. Люди работают – ненастье дисциплине не указ. Хотя, какая работа – отбывают. Я вошёл – все глаза на меня. Показал пальцем на дверь с табличкой. Закивали – на месте. Постучал, вошёл, показал удостоверение Администрации Главы государства. Сельский Глава закашлялся.

– Чем могу служить?

– Брак зарегистрировать можете?

– То есть?

– Пожениться мы хотим….

– Когда?

– Сию минуту.

– Простите, есть определённые правила – сроки, прописка. Вы, как я вижу, человек приезжий…. А девушка ваша?

– А если будет звонок? Оттуда, – потыкал пальцем в потолок.

Глава опасливо покосился на палец и потолок, промолчал, пожав плечами. Я достал мобилу. Она спутниковая – по барабану все расстояния. Набрал номер, в двух словах объяснил желание. Добавил твёрдо – мне надо.

На том конце коротко хохотнули:

– Ну, ты Гладышев, что-нибудь да отчебучишь. Наши поздравления. Есть кто рядом?

Я передал трубку местному Главе. Тот взял её кончиками пальцев, косясь с опаской.

– Да…. да…. да…

Потом назвал себя и опекаемое им поселение.

За окном надрывается вьюга. Мы молча сидим и смотрим на чёрный аппарат, который должен разразиться трелью и приказать хозяину кабинета объявить нас с Любой мужем и женой. Сидим, молчим, ждём. Мне надоело.

– Магазин далеко?

– Так это… здесь же – с обратной стороны.

Нашёл, вошёл, огляделся. Выбор не велик, но для села вполне приличен. Бросил взгляд в кошелёк – кредиткой здесь не размашешься. Наличка ещё есть.

– Доставочку обеспечите – закажу много.

– А куда? – молодая располневшая продавщица была само обаяние.

– Вот если по этой улице пойти туда, с правой стороны последний дом.

– Так это Морозовых дом.

– Да-да, Морозовых.

– Родственник что ль?

– Не важно.

Загрузил в пакеты шампанское, коньяк, фрукты и конфеты. Остальное обещали донести. Вышел на крыльцо – Глава бежит, простоволосый, в пиджачке, как сидел.

– Позвонили,… позвонили …. от самого губернатора позвонили. Где ваша невеста? Где остановились-то? Сюда подойдёте или мы к вам?

– Вы к нам. Алексея Морозова дом знаете?

– Деда Мороза? Кто ж его не знает?

Свидетелями стали наши хозяева. Шокировало их не скоропалительность нашего решения, а суета и угодливость сельского Главы. Видать, не простые мы люди, раз он в дом примчался с печатью и книгой записей актов гражданского состояния.

Люба приняла всё, как должное, и бровью не повела.

Наутро Глава прислал свою Ниву, и конвоируемые бульдозером мы двинулись в Лебяжье. Впрочем, пурга начала утихать ещё с вечера. Ночью даже вызвездило, и тряпнул мороз. Утром ещё задувало немного, а потом брызнуло солнце.

Мы сидели на заднем сиденье и без конца целовались. Даже ночью моя молодая жена не была такой суперактивной. Обида кольнула сердце: она рада, что едет домой, едет не одна, с мужем – москвичом, красавцем, богачом, перед которым стелятся сельские Главы. И за сутки супружества ни одного слова о любви. Впрочем, и я не проронил. Обстряпали свадьбу, как коммерческую сделку. Вот мама обидится. Поймёт ли? Не поймёт и не простит – ей кроме Даши никто не нужен. Эх, Даша, Даша….

Новые родственники встретили меня без энтузиазма, прямо скажем, настороженно. Угостили, конечно. А когда теща стелила нам постель, так горестно вздыхала, что мне ложиться расхотелось. Утром, когда заскрипели на кухне половицы, Люба сбежала от меня в одной сорочке. Я не спал.

– Ну, рассказывай, дочь, – приказал густой бас.

Вскоре из кухонки послышались всхлипы. Лежать, слушать, терпеть всё это не осталось сил.

– Доброе утро! – моя приветливая улыбка растопила бы и снежной бабе сердце.

Родственники угрюмо молчали. Люба, подперев спиной печь, закусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, отвернулась к входной двери. Тесть сидел за столом, опустив могучие плечи и бороду. Тёща промокала глаза кончиком платка в углу под образами. Волчонком смотрел тринадцатилетний шурин.

Тесть, после тягостной паузы:

– Ты это, вот что, мил человек, сбирай манатки и дуй отседова – не распознали мы в тебе родственника. Любка сглупила да одумалась. Так что, звиняй и прощевай….

Что тут ответишь? Чёрт, как мне с бабами-то не везёт! Только стыд да головная боль от всех этих любовей.

Оделся трясущимися руками, шагнул к двери. Стоп. Что же я делаю? Обернулся. Ах, кержаки сибирские, мать вашу…. Лёшку Гладышева, советника Президента, в шею, как паршивого щенка пинком?

– А ты что стоишь? – рявкнул на жену. – Гонят, значит поехали.

Люба подняла на меня заплаканные глаза. В них – боль, страх, растерянность и… любовь. Да любовь – страсть, верность, обожание, благодарность. Так смотрит любящая женщина на своего мужчину. Так смотрела на меня Даша в дни нашего счастья.

Пауза. Тишина. Ходики на стене, как Кремлёвские куранты.

– Тебя за косу тащить?

И Люба сорвалась с места, кинулась в спальню, рискуя растерять на бегу груди. Чемодан хлопнулся на кровать, бельё полетело в него. Люба одевалась второпях – боялась, что уйду и не дождусь.

Первой очнулась тёща.

– Отец ты что? Ну, поженились – тебя не спросились – и пусть живут. Не пущу.

Она забаррикадировала собой дверь в спальню. Потом решила, что дочь ей так не удержать, бросилась ко мне.

– Ты прости нас, мил человек, не слушай старого хрыча. Не горячись, раздевайся, – она расстегнула куртку и вдруг уткнулась носом в мой свитер и заплакала.

Я обнял её за плечи. Тесть встал и вышел, за ним щурячок – взгляд его не подобрел.

Понемногу страсти улеглись. Стали разговоры разговаривать, будто заново знакомиться.

– Так что, дочка, звиняй – не предупредила. Я к тому, что не готовы мы свадьбу тебе справлять.

Уяснив, о чём он, сунул руку в портмоне и выложил на стол всё, что имел. Для села это были большие деньги, очень большие. Все смотрели, как завороженные. Но Люба подошла и ополовинила их:

– Для застолья и этого хватит.

Началась суета предсвадебная, родня понабежала. Столы крыли через две комнаты.

Люба, уловив минутку:

– Давай останемся: в Новосибирск сгоняем, купим кольца, платье свадебное мне, костюм тебе – куда ты так спешишь?

– Давай уедим, ведь я на службе – а кольца, платья по дороге купим.

– Ты сказал платья?

– Ага.

– Ты много получаешь?

– Достаточно.

– Сколько будешь выделять мне на наряды?

– Как любить будешь.

Люба чуть не соблазнила меня в переполненной избе.

В разгар застолья пробрался ко мне щурячок:

– Слышь, зовут тама….

Вышли за ворота. Несколько парней покуривают. Вида вобщем-то не воинственного. Ага, вот он, Вызывало. Парень крупный. С лицом топорной работы и в белых бурках – сельский модник.

– Ты что ль жених? Щас морду буду бить: Любка-то моя.

– Если я вам это позволю, – процитировал Дартаньяна.

Он шагнул ко мне, переваливаясь, как медведь, на кривых и крепких ногах. А я бочком-бочком в сторону, на оперативный простор. Кинул взгляд на зрителей – парни в прежних позах, ничуть не сомневаются в исходе поединка.

Он ударил. Но так неожиданно, что я чуть не пропустил удар. Ждал всего – левой, правой, в лицо, живот. А он ногою в пах.

На каждый удар есть с десяток контрприёмов – отрабатываются они до автоматизма. Шаг в сторону – нога летит мимо. Присел, подсёк – соперник мой хряпнулся на спину, утробно хлюпнув внутренностями.

– Не ушибся?

Среди парней прокатился смешок. Цирк! Я готов был продолжать представление. А соперник в борьбе за руку моей жены вдруг сел и заплакал:

– Слышь, отдай мне Любку. Не знаешь, как я её люблю. Откуда взялся?

Разыскал глазами шурина:

– Сбегай, Санька, за водкой – откупную ставлю за Любашу.

Смышлёный мальчишка мигом вертанулся – бутылки нёс в руках, подмышками. Следом спешила Люба – нарядная, расстроенная.

– Только попробуйте.

Шагнул к ребятам, протянул руку:

– Алексей.

Парни здоровались, свёртывали пробки с бутылок, пили из горла, не закусывая. Люба гладила по голове моего соперника и приговаривала:

– Вовка, ты Вовка….

Он пьяно рыдал, размазывая кулаками по лицу слёзы и сопли.

Вот так, ребята, я женился.