Читать книгу Как я стал Богом - Анатолий Агарков - Страница 8

Диалог по мобильнику.

– Итак, я готов встретиться и обсудить вопрос купли-продажи вашей информации.

– Проверили и поверили?

– Не суть важно. О чём она? Проливает свет на причину смерти моего отца?

– Там нет исполнителей, но есть задумщики.

– Товар – запись на электронном носителе?

– Да.

– Это мой дед?

– Пытаетесь сбить цену?

– Нет. Предвосхищаю события. Ваш вариант процесса купли-продажи.

– Инет. Встречаемся на вашем сайте. Я вам номер счёта, вы – вебмани на него, я вам – видеоролик с интересными картинками.

– Договорились.

Иду в ближайшее Интернет кафе. Прежде чем набрать адрес своего сайта, связался с Билли.

– Билли, сейчас буду общаться в Чате с одним типом – прицепись, всю надыбаную информацию мне на этот комп. Немедленно.

– Ты как гончая на хвостике у зайца.

– Мне бы твой оптимизм.

– Не помешал бы.

Диалог в Чате.

– Привет.

– Привет.

– Это я.

– Догадался.

– А это тот самый счёт.

– Читаемо.

– Мы не говорили о сумме, господин Гладышев.

– Тема очень интересует, но, не зная сути вашей информации, предлагаю следующее. Перед носом сожмите свой кулак. Выполнено? Теперь лихо так оттопырьте средний палец. Что видите?

– Это ваш ответ?

– Теперь указательный палец – на что похоже?

– Гладышев….

– Теперь – безымянный. Три миллиона рублей за вашу информацию.

– Годится.

– Ждите. Перечисляю.

Я поменял картинку.

– Билли, что нащупал?

– Некто Лисицын Иван Ильич, подполковник ГРУ. Общается с персонального бука.

– Вот как! Значит, всё-таки дед. Ну-ну. Слушай, Билли, взломай разведке финансовые коды и отправь три лимона на этот счёт.

– Это противозаконно.

– Давно законником стал?

– Ты сам учил.

– Слушай, у нас мало времени – он ничего не должен заподозрить.

– Создатель, ты точно хочешь того, что требуешь?

– Билли, слушай сюда – урок тугодумам. Я должен заплатить Лисицыну за информацию касательно смерти моего отца. Но он – крыса на корабле, и как бывший матрос и патриот, не могу дать ему спокойно уйти в тень с моими денежками. Мы слямзим их со счётов ГРУ и пустим его ищеек по следу. Рано или поздно они настигнут Лисицына и воздадут должное. Всё ясно?

– Ты становишься мудрым и жестоким, Создатель.

– Билли, хватит болтать – тебе ещё надо Управу отхакерить.

– Сколько мне заплатишь: у меня тоже есть информация о твоём отце – я ведь отсканировал могилу.

– Это ты хорошо сделал. Но хватит трепаться – делай, что велено.

– Уже сделано. Экий ты, Создатель, грубиян.

– Что и перечислил?

– А то.

– Ну, молодец. Потом пообщаемся.

Диалог в Чате.

– Деньги перечислены.

– Я знаю: отслеживал счёт. Качаю ролик на ваш сайт, а вы можете смотреть в режиме онлайн.

Картинка на мониторе. Съёмка скрытой камерой. Тела огромные, распаренные, в простынях и без – сауна. Голоса – бу-бу-бу. Шум воды. Ничего не разобрать, никого не узнать. Вдруг огромное, во весь экран лицо деда. Рюмка в руке.

– А тёлку его на круг.

Общий гогот – гы-гы-гы! Огромные зубы деда. Всё.

М-да. Переплатил. Впрочем, за что тут вообще платить? Ну, прохвост, Лисицын. Да воздастся по грехам его.

Сижу, тупо уставившись в мелькающие заставки.

Тёлку его на круг. Тёлку на круг. О ком это дед?

Беспокойство вползло в душу, как слякоть на улицы Москвы. Какая была ясная ночь. Утром даже солнышко светило. К обеду небо затянуло. И вот он – дождь. Вышел из кафе и передёрнул плечами. Нудный, мелкий, противный и холодный дождь в октябре. Беспокойство опять же знобит душу.

Тёлку на круг.

С асфальта летят брызги на тротуар. А прохожие по привычке прячутся под зонты. Москва-матушка, старушка Первопрестольная. Разве сравнишься ты с Курильскими чудо-городами, или даже Южно-Сахалинском Костыля? Там размах, там простор, там техника нового поколения и первозданная природа ломится через порог. А здесь – суета и архаизм. Пыль, а после дождя грязь на дорогах и тротуарах.

О чём это я? Ах да. Тёлку его на круг. Тёлку….

Чёрт! Бегу на дорогу ловить такси. Чуть не попадаю под колёса.

– В Митино…. шилом…. любые деньги….

Через пару часов я на месте.

Морда в окошечке ворот.

– Чё надо?

– Я охранником на этой усадьбе.

– И где мы шляемся?

Калитка ворот распахивается.

– Заходи. Охраняй.

– Только переоденусь.

Спешу в сторожку. Возле дома несколько иномарок – в основном джипы. Молодые люди. Водители? Телохранители? В доме тишина. Зато за домом…. Пьяные, полуодетые мужики, иные в простынях, суетятся по саду. Это хозяева иномарок.

Прохожу к сторожке, дёргаю дверь – закрыто. За спиной голос:

– Думаешь, там? А ну-ка, ломай, парень, дверь.

Поворачиваюсь. Пьяная рожа, брюхо висит над труселями, голый торс лоснится – потом или дождём?

Тёлку на круг?

Мой удар в челюсть вышибает из него если не мозги, то сознание.

Вам когда-нибудь приходилось бить врага? Ненавистного, но беспомощного. Возникает чувство головокружительно неустойчивого состояния души: вроде бы нельзя так-то вот, но ведь заслужили.

Тёлку на круг!

Я метался по саду, круша эти пьяные морды, покусившиеся на честь жены моего отца. Не зная её судьбы, распалялся всё больше, скатываясь к звериному облику. Замелькали охранники, и они полетели в кучу-малу. А не лезьте под горячую руку.

Наконец, один догадался прицелиться в меня из пистолетика. Всё. Финита ля комедия.

На его требование поднять руки, снял затемненные очки.

– Я советник Президента Гладышев. Можете покинуть усадьбу, иначе через полчаса вас повяжут люди его охраны. Хотите проверить?

Кто-то узнаёт мой фейс. Проверять не хотят – суетясь, собираются. Подбирают павших в саду, хлопают дверцами машин. Урчат моторы, машины отъезжают. Закрываю ворота, обыскиваю усадьбу.

– Мирабель.

Обхожу дом. Заглядываю в сауну. Здесь остатки пиршества. Её нигде нет. Снова выхожу в сад.

– Мирабель!

– Я здесь, – она выходит из кустов малины, насквозь мокрая, дрожит, зуб мимо зуба. В простеньком платьишке, в передничке горничной.

– Что они с тобой сделали?

Качает головой – ничего.

Открываем сторожку. Я к печи, поджигаю заложенные дрова.

– Раздевайся.

Она стоит, дрожит, опустив руки. Вода капает с её платья.

Налил коньяк до краёв стакана.

– Пей.

Она выпивает, клацая зубами по стеклу.

Снимаю с неё передник, расстегиваю пуговицы платья.

– Раздевайся и в постель. Я отвернусь.

Повернулся, когда скрипнули пружины кровати. На полу платье, лифчик, трусики. Всё мокрое. Развешиваю над загудевшей печью. Подхожу с водкой в руках.

– Давай ступни.

Растираю их до красноты.

Мирабель дрожит. Смотрит на меня глазами умирающего лебедя.

К чёрту условности – не до них!

– Повернись на живот.

Срываю с неё одеяло. Вижу совершенно нагое и прекрасное тело, покрытое гусиной кожей. Щедро лью водку и втираю в спину, ягодицы, бёдра.

Мирабель дрожит. Её всё ещё бьёт озноб.

– Повернись.

Лью огненную воду меж хорошеньких грудей, растираю шею, грудь и живот, бёдра. И коленки, которые совсем даже не костлявые, скорее наоборот. Укутываю её в оба одеяла.

Пышет жаром огромная печь, но Мирабель дрожит. Неужели так глубоко проник холод в это хрупкое изящное создание? Поднимаю ей голову, подношу к губам стакан с коньяком. Она послушно пьёт, не морщась. Закрывает глаза, откидывается на подушку. На лбу холодный пот, щёки бледны. Слышен зубной перестук – её по-прежнему бьёт озноб.

Не отдам эту женщину никаким хворям, ни самой смерти! Скидываю с себя одежду. Всю. Придвигаю вторую кровать. Втискиваюсь к Мирабель под одеяла. Прижимаю её спину к своей груди. Прижимаюсь чреслами к её ягодицам. Зажимаю меж лодыжек её ступни. Мну в ладони её груди. Согреваю дыханием и целую её шею, путаясь в мокрых волосах. Не замечая, вхожу в раж.

Мирабель поворачивает ко мне лицо:

– Это плата за хлопоты?

Может быть, раньше эти слова могли меня остановить. Но не теперь.

Кажется, Мирабель больше не бьёт лихорадка. Её трясёт, но уже иная природа этого явления. Тело её горит, а пальцы исступлённо впиваются в мои лопатки….

Кризис кажется миновал.

На эксгумации Мирабель становится плохо. Под крышкой в гробу обнаруживается безглавое тело. Я даже не могу понять, отцу ли оно принадлежало. Уношу Мирабель в неотложку, стоявшую за оградой кладбища. Кладу в носилки. Дамочка в белом халате хлопочет над ней. Голова идёт кругом, душа разрывается. Мирабель ещё слаба после вчерашней купели. Ей нужно внимание. А мне досаждает следователь. Что имею сказать по поводу инцидента? Пожимаю плечами – ничего. Он к Мирабель. Вот надоеда!

Становится ясным, что тут копали хлопцы с «Porsche» и с чем они ретировались. Не ясно только для чего. Билли мог знать. Ведь он на что-то намекал.

Прощаюсь с Мирабель.

– Потерпи немножко. Сделаю кое-какие дела, заберу тебя и вместе Костика.

Отправляю Мирабель на «неотложке» в больницу. Обезглавленный труп увозят в морг. До райцентра добираюсь в машине следователя. Оттуда в столицу на такси.

– Билли, что произошло с моим отцом?

– Классно дерёшься, Создатель.

– Я задал вопрос.

– В головной мозг Владимира Константиновича был вживлён микрочип, который по команде извне не спеша и планомерно разрушал его организм.

– ГРУ?

– Да.

– Дед?

– Да.

– Где он сейчас?

– У себя на даче.

– Соедини с ним.

В кармане заволновался мобильник. Голос деда объявил, что он слушает.

– Надо поговорить.

– Приезжай.

Дед стал пользоваться личной охраной. У ворот дачи в чёрном бумере сидели два молодчика. С чего бы это? Отпустил такси, направился к воротам – один трубку к уху.

Дед сидел в качалке на террасе. На мой привет – кивнул головой. Давненько мы не общались. Уже несколько лет. С того самого дня, когда, вычислив, куда исчезли Никушки и на чьи деньги существуют, дед наехал на меня. Орал в трубку – и такой-то я и сякой, и получу от него очень скоро….

Молчал и слушал, пока он не доорался до:

– … чтобы через полчаса эти потаскушки…

Тут взорвался я:

– Ты с кем говоришь? Ты отдаёшь себе отчёт, что кричишь на советника Верховного Главнокомандующего Вооружённых сил России? А ну, смирно! Закрыл рот! Положил трубку!

С того дня мы не общались.

Дед молчал, изучая меня взглядом, попыхивая кубинской сигарой. Я не спеша развернул перед ним ноутбук.

– Смотри – тебе интересно будет.

Другой у меня на коленях. Связался с Билли.

– Давай.

На экране сцена в сауне. Огромные зубы деда. Его голос: «А тёлку его на круг».

– Ну и что? – генерал раскачивается в качалке, попыхивая сигарой.

– Я всё знаю до последней детали – верни голову на место.

– Видать не всё – эксперимент завершён, следы уничтожены.

Даже если соврал, такой ответ меня устраивает. Не хочется копаться грозным дядей в делах моей бывшей конторы.

– Дед, мама ходит в трауре. Может, ты не знаешь – она любила моего отца.

– Ну и что?

– Вижу, тебя ничем не достать, даже слезами единственной дочери. А я не хочу огорчать маму. Выйдешь в отставку и успокоишься – ты немало потрудился для безопасности Родины, тебя не забудут.

– В противном случае?

– В противном случае мама оплачет и тебя: я не хочу твоего разоблачения.

– Не много на себя берёшь?

– Ровно столько, сколько могу. Каждый твой шаг у меня под прицелом.

– Докажешь?

– Легко. Пусть твои молодцы подойдут к воротам.

– Какие молодцы?

– Те, что в бумере напротив.

Дед хмыкнул, поднял трубку.

Я вызвал Билли.

– Есть спутничек под рукой? Чёрный бумер видишь? Люди из него вышли? Достаточно далеко? Ну, так подними его в воздух.

За забором прогремел взрыв. Волной пронёсся по веранде холодный воздух.

– Убедил?

Дед покачал головой.

И через месяц вышел в отставку. Правительство наградило его орденом.

Старый разведчик захандрил на даче, оставшись не у дел, впал в расстройство и обезножил. Преданная Машенька ухаживала за ним. Наезжали Никушки. Мама ездила с маленькой Настёной. Дед смотрел на неё строгими глазами. Он никого не любил кроме дочери. За неё и отомстил неразумному зятю.

Мирабель пожелала жить в Прибалтике. Я купил ей дом на Рижском взморье. Красивый, в старинном готическом стиле. Строй платанов охранял его с южной стороны. С севера открывался вид на море.

Я любил бывать в этом доме. Наша связь продолжалась. Мы гуляли втроем в дюнах, искали янтарь на линии прибоя. Пили кофе у камина долгими вечерами, под шум волн и ветра, завывавшего в трубе. Кстати, на его полке стояла урна с прахом моего отца – пепел, оставшийся после кремации. Ветви огромных платанов царапали крышу, под которой, в мансарде, мы занимались с Мирабель любовью. В постели она была исступлённой. В эти минуты огромный окружающий мир отлетал куда-то, и оставалась только она и моё бездуховное тело, которое изо всех сил пыталась впихнуть в себя всё от макушки до пят.

Однажды Костик застукал нас за этим занятием. Мальчик испугался ночной грозы и пришлёпал в мансарду босыми ножками по каменным ступеням. Мирабель смотрела на него и не видела. Вырвался из её объятий, укутался в простыню и взял на руки плачущего ребёнка.

Долго думал над феноменом Мирабель. Она увлекла отца, да с такой силой, что он бросил семью и пошёл к своей гибели. Теперь меня. Если я и проводил с Мирабель времени не больше, чем с другими моими женщинами, зато думал о ней постоянно.

Ну, конечно же, голос. Голос Сирены зовущей в ночи. Голос, губящий моряков в пучине моря. Я действительно скучал по нему – чуть ли не больше, чем по прекрасному, страстному телу. Когда шёл с дороги, покинув такси, с букетом в руках, не замечал, как переходил на бег, если не видел её, идущую навстречу. Потом замирал, как собака, ждущая команду хозяина, ожидая её «здравствуй!» сиплым, посаженым, надрывным голосом, и только потом раскрывал объятия.

Шли дни, месяцы, годы наших отношений. Она заводилась в постели до исступления, но никогда ни до, ни после, ни в момент близости её губы не произносили мною долгожданного: «люблю, жду, скучаю». Она будто бы отрабатывала вложенные в неё и Костика деньги, а сердце её молчало. Безответными оставались мои чувства.

Предлагал ей сочетаться каким-нибудь браком – ну, скажем, католическим. Зная всю мою подноготную, она закрывала мне рот ладонью.

– Успокойся и не выдумывай. Всё в порядке – у меня никакого нет. Ты будешь единственным всегда или до тех пор, пока этого хочешь.

Вот это, наверное, второй феномен Мирабель. Другие дамы так легко говорят «люблю» налево и направо, а из неё клещами не вытянешь. Видела, что мучаюсь, и молчала. Могла бы соврать – я тут же и поверил. Так этого хотел, хочу и буду.

Такой я грешник.