Читать книгу Биения радости - Анатолий Евгеньевич Арбузов - Страница 1

– Ди-и-ня-а! – слышу я сквозь сон.

Меня зовут, но вставать неохота. Доносятся запахи старого бабушкиного дома, и еще не до конца пробудившийся мозг начинает медленно и лениво, будто нехотя, ворочаться с боку на бок в глубинах моей черепной коробки. Аромат печеных яблок, затхлый запах дряхлой мебели и почему-то сухих листьев, а еще давно скошенного сена резко врывается в нос, и я постепенно вспоминаю, где нахожусь.

– Диня! – не унимается знакомый мальчишеский голос за окном, где-то совсем рядом, должно быть, прямо за околицей.

Я приоткрываю сначала один глаз, потом второй и вижу полоску красного света, который робко нащупывает себе дорогу из-за домов напротив. Так рано! И тут я подпрыгиваю, будто мне наотмашь влепили пощечину, потому что вспомнил: вчера с Жекой мы условились пойти на утреннюю рыбалку, и, надо полагать, это именно он сейчас стоит под окном сельского бабушкиного дома и не дает всем спать.

Я выглядываю на улицу – так и есть, это Жека собственной персоной. Увидев мою, наверняка изрядно помятую ото сна физиономию сквозь стекло, он радостно машет мне одной рукой, а другой сжимает две удочки, небрежно опираясь на них. Я, с трудом преодолевая сопротивление шпингалета на окне – тот под несколькими слоями старой облупившейся краски – открываю узкую створку и высовываюсь наружу. На улице свежо, даже прохладно, что необычно для жаркого лета, выдавшегося в этом году. Чувствуется легкий ветерок на щеках.

– Чего орешь? – шиплю я недовольно на Жеку. – Всех перебудишь!

– Да кого ж? – изумляется тот, озадаченно озираясь.

И в самом деле, кого?.. Здесь не город. На селе все встают рано, впрочем, так же рано и ложатся. На соседнем огороде уже хлопочет тетя Зина – наша соседка, а возле курятника стоит бабушка и разбрасывает корм. Белые курицы, громко кудахча и размахивая крыльями, силятся добраться до зерен, отпихивают товарок, негодующе квохчут и возятся в пыли. Только единственный бабушкин петух гордо и свысока глядит на всю эту куриную свалку то одним красным глазом, то другим, но не принимает участия в борьбе, явно считая подобное ниже своего петушиного достоинства.

– Я сейчас, – обещаю я и прыгаю на дощатый пол с высоченной пружинистой кровати, с размаху пребольно стукаясь голыми пятками.

Наскоро взбиваю перину, да-да, самую настоящую перину, пусть старую и слежавшуюся, зато щедро набитую гусиным пухом. Это вам не какой-нибудь современный матрас! Я застилаю кровать покрывалом, одеваюсь и бегу к рукомойнику, который установлен здесь же во дворе над старой бочкой, нажимаю на трубку и плескаю себе в лицо пригоршню ледяной воды. Жека нетерпеливо мнется за калиткой, наблюдает за моими манипуляциями, смешно морщит нос и поглядывает на восток, где уже поднимается огромное красное солнце.

– Скорее, – торопит он. – Весь клев прозеваем!

– Завтракать будешь? – спрашивает бабушка, которая уже закончила кормить кур и возвращается в дом.

– Не, – отмахиваюсь я. – Мы с Жекой идем на рыбалку. Я потом.

– А, идите… – бабушка тут же забывает про нас и поднимается на крыльцо, чтобы скрыться в сенях.

Я отпираю калитку, хотя какое там «отпираю» – на ней надето кольцо из толстой проволоки в белой грязноватой изоляции, которое просто набрасывается на врытый в землю столб забора – вот и весь замок. Воров тут нет, все свои, и ни одна хозяйка в селе не запирает дом на ключ, уходя по делам, не говоря уж про калитки. А проволока – просто защита от соседских коз, чтобы не потравили овощи в огороде.

– Это мне? – интересуюсь я и показываю на удочки в Жекиной руке.

– Конечно! – заверяет меня Жека и демонстрирует тонюсенький прутик из искусственного бамбука без катушки, но уже с леской, продетой сквозь алюминиевые кольца и обмотанной вокруг ручки. – Это будет твоя, а эта – моя.

У Жеки спиннинг, и я немного завидую приятелю, пусть и сделан он старшим братом Жеки кустарным способом, а не куплен в магазине. Впрочем, это моя первая в жизни рыбалка, и мне сойдет любая удочка. Я, недовольно хмыкнув, с видом заправского рыбака кладу это бамбуковое недоразумение себе на плечо и иду вместе с Жекой по нашей сельской дороге. Она лишена асфальта, но зато четко обозначена двумя колеями укатанной в камень земли, покрытой змейками трещин. Во время дождей ее развозит и пройти здесь можно разве что в резиновых сапогах. Носок как раз одного такого сапога, потерянного кем-то в грязи, торчит посреди дороги, и я привычно пинаю его ногой. Сейчас его не достать.

Нынче установилась сухая погода, и каждый наш с Жекой шаг отмечает облачко мелкой светло-коричневой глиняной пыли. Она вздымается и тут же оседает на траву вокруг, отчего та покрывается тусклым налетом. Бабушкин дом предпоследний, поэтому очень скоро мы оказываемся на пустоши, поросшей невысокой травой с редкими листиками «лепешек». Так мы называем между собой приземистое растение с приплюснутыми семенами, которые можно есть. Пахнет травой и сыростью от росы. Жека на ходу ловко наклоняется, хватает парочку этих семян-лепешек и быстро отправляет в рот. Я следую его примеру. Вкуса у них нет, но нас устраивает сам факт их поедания. Почему-то нам и другим детям с улицы кажется это очень интересным.

Вот и спуск в овраг, вниз к ленте реки, мимо поросших репьем холмов довольно крутого косогора, где уже пасутся козы, заботливо приведенные местными жителями поутру на это импровизированное пастбище. Козы равнодушно смотрят на нас своими странными глазами с длинным бесформенным, словно размытым, зрачком и, изредка блея, с очевидным наслаждением громко хрупают колючками репейника, будто это и не колючки вовсе, а крем-брюле. Все им нипочем.

Жека не сворачивает в овраг и уверенно следует мимо спуска.

– А мы разве не к реке идем? – спрашиваю я.

– Не-а, – зевает Жека. – На реке течение быстрое, никого не поймаешь. Карасей, разве что, но их долго ловить. Можно и весь день просидеть. Мы вон лучше на Серебристые пруды пойдем. Там ротаны – ого, только успевай тащить!

Он кивает в сторону двух лужиц на горизонте. Далеко. Отсюда, с края оврага, правда, кажется, что рукой подать, но я уже знаю, что это обманчивое впечатление. До Серебристых прудов километра три по прямой, а если в обход оврага, то и все пять. У меня постепенно нарастает беспокойство: бабушка не велела так далеко отходить от дома. Один или с Жекой я там еще ни разу не был, но, конечно, многое слышал. Отец вспоминал, что когда-то давно, когда пруды только-только наполнили водой, там можно было даже купаться, но дело это рискованное и опасное – пруды до того были песчаными карьерами, и их дно отличалось изменчивостью и непредсказуемостью. Вдобавок карьеры были известны и своими невесть откуда бравшимися водоворотами, которые норовили утащить незадачливого купальщика прямо на дно. Отец говорил, что это из-за образования карстовых пустот, но я не очень понимал, как это может быть связано с водоворотами.

Шло время, пруды зарастали ряской и тиной, и, зная об опасности, никто из местных уже давно не ходил туда плавать. Ребята с улицы поговаривали, что, встав на дно ногами, можно было уже никогда не выйти на берег из-за зыбкого песка, и якобы однажды в одном из прудов именно таким образом погиб какой-то взрослый рыбак. История была сомнительной, поскольку повторялась в разнообразных вариациях и все время обрастала новыми подробностями, но проверять ее правдивость на себе не хотелось. Только самые отважные вроде бедового Жеки изредка наведывалась в те места порыбачить.

Я ежусь, но не спорю, чтобы не выглядеть в глазах Жеки трусом. Пруды так пруды.

Становится жарко, утренняя прохлада улетучилась, и мы, сопя от натуги, топаем по тропинке. Даже мне приходится тяжеловато, хотя я одет всего лишь в шорты, майку и сандалии на босу ногу. А вот на Жеке тельняшка, походные штаны и рыбацкие сапоги на пару размеров больше, чем надо, но он все равно важно вышагивает впереди, натужно шаркая, но не подавая виду, что ему нелегко. Сзади доносится шорох. Я оглядываюсь и вижу Снупика – моего спаниеля. Он с трудом поспевает за нами на коротких лапах. На уши пес уже успел насобирать репьев, и я с неудовольствием думаю о том, как их придется извлекать из длинной шерсти, подолгу расчесывая ее специальным собачьим гребнем и стараясь при этом удержать вертлявого пса за ошейник. Постойте, а откуда он здесь? Ведь Снупик остался там, дома в городе. Неужели пробежал сотни полторы километров и нашел меня?

– Снупик! – зову я и свищу: – Фьюить-фьюить.

Пес летит ко мне со всех ног, громко радостно гавкая и смешно хлопая длинными ушами на ветру. Подбежав, он становится на задние лапы и начинает тыкаться мне в ладони мокрым носом, слюнявит их языком.

– Верный мой пес! – смеюсь я и оглядываюсь на Жеку. – Смотри, это Снупик. Интересно, как он нас нашел?

Солнце уже взобралось довольно высоко и находится прямо за Жекиной головой, слепя меня жаркими лучами, подчеркивая линию макушки моего друга с жесткими вихрами и обрамляя ее золотистым ореолом. Я не вижу выражения Жекиного лица, но мне кажется, что он улыбается. Вдруг я останавливаюсь на полуслове и замираю от неожиданного открытия: а ведь не только Снупик, но и Жека не должен быть здесь. Даже в городе не должен. Строго говоря, моего школьного товарища не может быть нигде! Я все вспоминаю.

– Жека! Снупик! – шепчу я пораженно. – А ведь вы оба умерли!