Читать книгу Тридцать пять лет в шинели - Анатолий Комаристов - Страница 3

С Владимиром Игнатьевичем Слепыниным я познакомился в августе 1952 года в Чугуевском военном лагере, где слушатели, призванные на Военно-медицинский факультет при Харьковском медицинском институте, проходили военную подготовку.

В лагере мы учили Уставы Вооруженных Сил, знакомились со стрелковым оружием времен Великой Отечественной войны. Несколько часов в день занимались на спортивных снарядах и строевой подготовкой. Из вальяжных и слегка разболтанных студентов офицеры и старшины сверхсрочной службы, прошедшие войну, в течение месяца превратили нас в стройных и подтянутых офицеров. Одновременно с приказом министра обороны о призыве на военную службу всем слушателям было присвоено воинское звание лейтенант медицинской службы.

Володя Слепынин

Несколько дней мы обустраивали лагерь. Ставили палатки, грибки для дневальных, оборудовали нары. Местность там была песчаная. Чуть ветер подует – и песок во рту, в носу, на постелях. Из палаток песок не успевали выметать.

Присягу приняли 14 сентября 1952 года. В этот день в лагерь приехали начальник факультета полковник медицинской службы Макаров, его заместители полковники медицинской службы Слуховский, Турчин, начальник военной кафедры генерал-майор Самонов. В столовой военторга, где мы питались, был праздничный обед, правда, без спиртных напитков.

На факультет Володя прибыл из Львова. Мы оказались с ним в одном взводе, и спали в одной лагерной палатке на нарах рядом. Не знаю почему, но мы как-то сразу подружились. Володя, спокойный, добрый, я бы сказал, интеллигентный, получил прозвище «Слёпа» – за невозмутимый характер так его прозвал Слава Малыгин, весельчак из Ростова-на-Дону.

В Львове у Володи остались мама и старшая сестра. Он так любил свой город, Карпаты и так много рассказывал мне о них, что много лет спустя, впервые приехав в Львов и побывав в Карпатах, я словно вернулся в давно знакомые места. Я видел знаменитый красивый оперный театр, был в картинной галерее, в Карпатах, на Личаковском мемориальном кладбище, в самой старой в СССР аптеке–музее. Впечатления мне трудно описать – это надо видеть.

Я тоже рассказывал Володе о моем городке Короча в Курской области, школьных друзьях, семье, в которой воспитывался, увлечениях. Нам всегда было, о чем поговорить – оба книголюбы и любители кино. Прочитали много книг, посмотрели почти все советские и трофейные фильмы, знали много всякой книжной всячины, и вели бесконечные разговоры и споры о русской и зарубежной литературе, кинофильмах.

В середине сентября мы вернулись из лагеря в Харьков. Административный корпус факультета располагался на улице Тринклера, рядом с Сумским базаром. Там же появились несколько новых для нас кафедр: «Санитарно-химическая защита и токсикология», «Военная эпидемиология» и другие.

…Небольшое отступление. На кафедре «Организация и тактика медицинской службы» нашу группу вел преподаватель полковник медицинской службы Ястребов М.Е. Очень строгий и требовательный. Когда в 1976 году меня перевели в Москву, я узнал, что он служил, а после увольнения продолжает работать на Военно-медицинском факультете при Центральном институте усовершенствования врачей. Мы с Володей поехали на факультет, встретились с Ястребовым, долго вспоминали Харьков. Ястребов был уже в возрасте, но все еще продолжал работать на кафедре преподавателем и радовался за нас:

– Вы, мои ученики, догнали меня. Стали полковниками, занимаете такие высокие должности…

…После возвращения в Харьков, слушателей поселили в общежитии факультета у Конного рынка, рядом со стадионом «Локомотив». В нашей комнате стояло шесть или восемь железных солдатских кроватей. Наши кровати с Володей стояли рядом и снова после отбоя в полголоса начинались наши длинные беседы, пока кто-нибудь не останавливал нас:

– Кончайте шептаться! Спать давно пора…

Всё это было на пятом курсе. Володя, как и я, любил футбол, и мы ходили с ним на небольшой стадион с двумя небольшими трибунами (за воротами их не было) и деревянными лавками. Благо стадион находился за забором нашего общежития. Тогда освещения на стадионе отсутствовало, поэтому команды играли только днем и, как правило, по субботам и воскресеньям. Болели мы за городскую команду «Локомотив». Однажды не достали билетов, и пришлось лезть через довольно высокий бетонный забор, отделявший двор нашего общежития от трибун. Лезли в спортивных костюмах. Решили, что в форме лезть через забор и позорить офицерское звание не стоит.

Помню, когда в марте 1953 года умер Сталин, слушатели круглые сутки поочередно стояли в почетном карауле возле бюста вождя. Мы с Володей тоже выстояли свои положенные часы у высокой подставки в коридоре общежития.

На пятом курсе слушателей назначали помощниками дежурных врачей в различных клиниках. По нашей просьбе начальник нашего курса полковник Павленко П.Д. на дежурства всегда назначал нас с Володей вместе. Из многочисленных дежурств запомнилось одно – в клинике военно-полевой хирургии. Поздно вечером в клинику поступила старушка с ущемленной паховой грыжей. Во время операции дежурный хирург, которому мы ассистировали, сказал нам:

– Я практикую давно, но впервые оперирую человека, которому больше ста лет. Запомните, коллеги, этот случай.

Старушке было сто два или сто три года. Операция прошла благополучно и вскоре бабушку выписали.

Интересными и сложными запомнились дежурства в клинике акушерства и гинекологии, военно-полевой терапии. Уму-разуму нас учили врачи, прошедшие войну.

На шестом курсе нам разрешили жить на частных квартирах. Мы с Володей сняли комнату на улице Чернышевского, напротив закрытого старого кладбища, недалеко от общежития мединститута, в котором я прожил четыре года. Квартира помещалась на первом этаже, а наша комната была проходной. Хозяйка по фамилии Голендер жила с дочкой школьницей. Имя и отчество хозяйки я не помню, а звали мы её «Голендерша». Ее мужа мы не видели.

Вокруг этой дамы с пышными формами, паслись табуны любовников, и каждый шел через нашу комнату. Положительных эмоций от этих гостей мы, понятно, не испытывали, но уходить на другую квартиру не хотелось: административный корпус факультета, некоторые кафедры находились близко. В клиники военно-полевой хирургии и военно-полевой терапии, которые находились на улице Пушкинской, добирались на трамвае.

В нашей комнате стояли две скрипучие железные кровати с сеткой на пружинах, кривоногий небольшой стол, который мы накрывали газетами и читали их во время утреннего чаепития, четыре венских стула и одна убогая тумбочка без дверцы. В углу стояли этажерка и фигурная вешалка для одежды. До нас Голендерша сдавала эту комнату двум курсантам пожарного училища, которое было недалеко от дома. Кстати, там учился первый советский чемпион мира в классическом конькобежном многоборье, чемпион мира, призёр олимпийских игр Олег Гончаренко. Я познакомился с ним на танцах в общежитии педагогического института, куда мы оба ходили.

Володя, как и я, любил футбол. Но кроме футбола, у него было еще одно увлечение – скачки. Как-то он уговорил меня пойти с ним на ипподром, который был недалеко от улицы Чернышевского. Я согласился. Пришли. Он купил программку, долго изучал её, выбирал лошадей и жокеев. Хотя ни он, ни тем более я, не знали на кого надо ставить. Потом он пошел в кассу, сделал ставку и проиграл. Следующий забег и снова проигрыш. Когда у него кончились деньги, он обратился ко мне:

– Сколько у тебя денег? Давай сюда. Попробую поставить на другую лошадь.

Я отдал ему все деньги, что были у меня, и он снова проиграл. Больше мы на скачки не ходили.

Зимой 1953 года я познакомился со своей будущей женой. Тамара училась в педагогическом институте и жила в общежитии за парком имени Горького, недалеко от стадиона и спортзала «Динамо». После прогулок по заснеженным улицам я приглашал Тамару в свою комнату, поесть, согреться, выпить чаю. Голендерша относилась к этому очень спокойно. У неё-то часто ночевали любвеобильные мужички. С нами Голендерша общалась редко, хотя она и дочка ежедневно ходили через нашу комнату. Правда, мы рано уходили на занятия и возвращались поздно в дни, когда была, так называемая, самоподготовка или изучение секретных документов. Нам читали специальный курс по атомному оружию и показывали секретный фильм о первом испытании в СССР атомной бомбы.

Отмечая День Советской Армии и Военно-морского флота, Володя, я и Тамара выпили бутылку портвейна. С увлечением играли в карты и не заметили, что уже за полночь. Вахтерши в общежитии Тамары запирали входную дверь в двадцать три часа и открывали только в шесть утра. Тамара расстроилась. Что делать? Попросила нас проводить её до общежития.

– Но общежитие закрыто до утра! – сказали мы.

– А я влезу в окно!

Мы знали, что её комната на первом этаже и со двора общежития через небольшую пристройку можно влезть в окно. С большим трудом уговорили не делать глупостей и остаться у нас. Телефона у Голендерши не было, и сообщить подругам, где она находится (через дежурную вахтершу), Тамара не могла. На остановке трамвая, недалеко от нашего дома, стояла будка «Телефон –автомат», но решили ночью туда не ходить. Тамара чувствовала себя неловко, долго смущалась, что осталась ночевать у нас. Но войти в общежитие она бы просто не смогла. А допустить, чтобы девушка лезла в окно, мы не могли.

Девчонки, которые жили в одной комнате с Тамарой, без конца интересовались у нас «когда будет свадьба?». Мы долго искали с Тамарой комнату (снять квартиру мы не могли – таких денег у нас не было), ездили куда-то на окраины города, далеко за площадь Тевелева, в район тракторного завода, на Холодную Гору, но ничего подходящего не нашли.

Незадолго до нашей свадьбы в Харьков приехала моя тётя Шура «якобы к подруге», а на самом деле она хотела познакомиться с Тамарой. Я не писал домой о том, что хочу жениться и тем более о невесте. Останавливалась тётя Шура у подруги, а мой брат Вася, его жена Зина и мы с Тамарой были приглашены «на смотрины». Тамара боялась встречи с тетей Шурой и не хотела идти, но тете Шуре она понравилась. Хотя все мои тети очень хотели, чтобы я женился на Лиле Романовой, с которой дружил еще в школе. Она им очень нравилась, хотя домой к себе я ее не приводил.

Поскольку мы с Тамарой заканчивали учебу в 1954 году и после сдачи госэкзаменов решили идти в ЗАГС, она очень хотела познакомить меня со своей мамой. Мы поехали на её родину. Мама Тамары была рада нашему приезду. Знакомство состоялось, она благословила нас, и мы уехали в Харьков. Надо было оформлять законный брак потому, что Тамара могла получить назначение куда угодно, пока по документам она Селезнева, а не Комаристова. Её могли направить и в Западную Украину. Этого места выпускники боялись больше всего. Там тогда еще в лесах были бандеровцы. После регистрации брака она получала право ехать по месту службы мужа.

Вернувшись из Марьино в Харьков, мы 21 марта 1954 года пошли в ЗАГС Дзержинского района, который был напротив оперного театра на улице Рымарской (я не помню, подавали мы накануне заявление или нет) и расписались. В ЗАГСе с нами в качестве свидетеля был только Володя (на фото слева).

Потом поехали в общежитие пединститута, где девочки в столовой устроили нам почти настоящую свадьбу. Застолье было веселое, но очень скромное, студенческое. После свадьбы нас с Тамарой отвезли на новую квартиру. Голендерша организовала нам свадебный подарок: договорилась со своей подругой из соседнего дома, которая сдала нам бывшую ванную комнату. Дом был старый, а ванная комната большая.

Ванны в нашем первом семейном гнезде не оказалось, но, к сожалению, в комнате отсутствовали и окна. Круглые сутки под потолком у нас горела лампочка.

Имелась небольшая газовая плита, старая железная кровать и древний, основательно свалявшийся, полосатый ватный матрац. Два комплекта постельного белья нам дала мама Тамары. Столом нам служил огромный чемодан, который накануне мы купили на Благовещенском базаре.

К счастью, жили мы в этой комнате недолго, но Тамара и в этих условиях хорошо нас с Володей кормила, а от ее борща Володя просто восторгался и постоянно заказывал. Он очень любил компот из чернослива. Постоянно спрашивал:

– Тамара! Ну, когда будет борщ и компот?

 Мы ставили чемодан на пол, накрывали газетами, садились, как в чайхане, вокруг него на какие-то домотканые подстилки из дерюги, и ели с аппетитом вкусный борщ и пили компот.

Вскоре после нашей свадьбы женился Володя. Жена, звали ее Юля, дочь директора крупного Харьковского завода.

Они жили на улице Чернышевского. После сдачи государственных экзаменов мы с Тамарой уехали на Дальний Восток, а Володя получил назначение в Венгрию и в 1956 году стал участником венгерских событий. Во время очередного отпуска мы, приехав с Дальнего Востока на родину, встретились с Володей и Юлей. Хорошо посидели в ресторане «Харьков» на площади имени Дзержинского. Помню, что за соседним столиком в компании сидел писатель Василий Ажаев автор нашумевшего тогда романа «Далеко от Москвы».

Ночевали у Володи. Почти до утра он рассказывал нам о венгерских событиях. По окончании «заварушки» в Венгрию прилетел А.И. Микоян. Володя, как врач, сопровождал делегацию. Он вспомнил, что Микоян после осмотра разбитых домов в Будапеште произнес:

 Харьков. 21 марта 1954 года. В ЗАГСе

– Поработали хорошо, но восстанавливать придется самим.

После встречи в Харькове наши пути с Володей надолго разошлись. Он раньше меня окончил двухгодичный факультет усовершенствования врачей при Военно-медицинской академии по терапии и получил назначение в Центральный госпиталь имени П.В. Мандрыка, который размещался в Серебряном переулке Москвы между старым и новым Арбатом. Там лечились только Министр обороны СССР, его заместители, генералы и члены их семей: жены, взрослые дети, тети, бабушки. Это был как бы придворный госпиталь.

В нем Володя прошел все служебные ступени: был ординатором терапевтического отделения, затем старшим ординатором, начальником отделения и закончил службу начальником медицинской части госпиталя. Получил звание генерал-майора медицинской службы, но остался таким, же простым, каким я встретил его в Чугуевских лагерях в 1952 году. Интересно, что до Володи на должности начальника медицинской части госпиталя никто не получал генеральского звания. Чаще вылетали из госпиталя за малейшую ошибку. Контингент пациентов был своеобразный и очень капризный. Между прочим, слушатель из нашего взвода, ставший хирургом и получивший звание генерал-майора медицинской службы, тоже был уволен из этого госпиталя за какую-то ошибку во время операции.

Володя рассказывал мне о своей стычке с начальником Главного управления кадров Министерства обороны. Он начал учить Володю, как надо его лечить. Володя поучения пресёк:

– Я отлично знаю, как вас надо лечить!

Генерал возразил:

– А я отлично знаю, как надо снимать с должности!

Правда, потом они помирились. Однажды я был в Москве проездом и зашел к Володе в госпиталь – повидаться. Один из первых вопросов Володи был:

– Как здоровье? Только говори честно.

Он знал, что я шесть лет бродил с военными топографами по таёжным дебрям Дальнего Востока, кормил своей кровью насекомых и питался в основном консервами. Как настоящий врач, Володя немедленно отправил меня в кабинет функциональной диагностики и велел сделать ряд исследований. Заодно он показал мне трехкомнатную палату министра обороны СССР и познакомил с начальником госпиталя. В то время эту должность занимал генерал-майор медицинской службы Капитаненко. Знаю, что он очень уважал и ценил Володю как человека и специалиста.

Жена покойного Маршала бронетанковых войск дважды Героя Советского Союза Катукова М.Е. в своих мемуарах «Памятное» пишет: «Весь коллектив госпиталя им. Мандрыка относился ко мне с уважением и вниманием. Это Виктор Иванович Самохвалов, Владимир Игнатьевич Слепынин, Виталий Петрович Пичуев… Два года болел Михаил Ефимович, и эти годы я провела в стенах госпиталя. День и ночь наблюдала кропотливую работу медперсонала по оказанию помощи больным, по спасению их жизней. Их работа незаметна, но как они работают! Работают на износ, не считаясь ни с какими трудностями. Работают самоотверженно, с упоением. Главное для них – жизнь человека».

Автор литературного сайта госпожа Нануля в своем письме на моё имя пишет: «Несколько лет связывали меня с госпиталем имени Мандрыка. Сначала на Арбате, а затем в Сокольниках. Там лечились мой отец, свёкр и свекровь. Несколько раз лежала и я. Меня оперировали и Самохвалов, и Марсель Данилович Платонов и несколько раз Виталий Петрович Пичуев. С Виталием Петровичем долгие годы у моего супруга и меня были близкие отношения… Последний раз мы встречались с ним у него на 80-летии. Весь персонал госпиталя в Серебряном переулке был высокопрофессиональным и очень доброжелательным. Каждый раз я ощущала там заботу и искреннее внимание к себе… Замечательные врачи, которые бескорыстно приходили на помощь и которым я обязана своей жизнью».

…Прошло несколько лет. Володя написал мне, что они с Юлей развелись, что он живет на Ленинском проспекте один с больной мамой, которую забрал из Львова. Вскоре мама умерла, и Володя некоторое время жил совсем один. Потом он познакомился с Викой (звали её Виктория Ивановна), дочерью военного коменданта железнодорожной станции Львов. Вика была очень красивая и образованная женщина. Где и когда они познакомились, Володя мне не рассказывал.

После окончания факультета усовершенствования врачей в июле 1967 года я был назначен начальником неврологического отделения военного госпиталя в городе Алма-Ата (Туркестанский военный округ). Володе я писал, что учусь на факультете, но до сих пор не могу понять, каким образом он узнал о дате нашего отъезда в Алма-Ату. Я ему об этом не сообщал. Короче, когда мы в воскресенье приехали из Ленинграда в Москву и сидели в зале ожидания на Казанском вокзале, вдруг появился Володя. Поздоровавшись с нами, он обратился ко мне с гневной речью:

– Ты забыл мой телефон!? Почему не позвонил?! Сидите с больным ребёнком в этом гадюшнике! Я знаю, что ваш поезд будет только вечером. Вы могли отдохнуть у меня, покушать, а вечером я отвез бы вас на вокзал.

Мы пытались с Тамарой оправдываться, но Володя махнул на нас рукой и успокоился. Он побыл с нами до отправления поезда Москва – Алма-Ата. Мы вспомнили факультет, Харьков, борщ и компот из чернослива, однокашников, Голендершу. Володя посадил нас в вагон, и мы снова расстались с ним почти на десять лет.

Письма друг другу писали примерно раз или два в месяц, обязательно поздравляли с праздниками, днями рождения.

В начале 1976 года мне предложили должность начальника отдела экспертизы военнослужащих и военнообязанных Центральной военно-врачебной комиссии Министерства обороны. Я согласился.

После переезда в Москву мы встречались с Володей часто. Он был председателем госпитальной военно-врачебной комиссии. Консультировался со мной по вопросам медицинского освидетельствования генералов и членов их семей. Если специалисты моего отдела находили недостатки в представленных госпиталем свидетельствах о болезни, я звонил Володе, и он тут же присылал секретаря ВВК за документами и заставлял врачей исправлять ошибки. С ним было легко работать. Мы понимали друг друга с полуслова.

В конце восьмидесятых годов он являлся председателем аттестационной комиссии Главного военно-медицинского Управления Министерства обороны по присвоению врачам военно-лечебных учреждений квалификационной категории.

Помню я как-то спросил его:

– Володя, почему ты до сих пор не имеешь ученой степени? Ведь у тебя в подчинении доктора и кандидаты медицинских наук?

Он улыбнулся и ответил мне:

– Ты думаешь, что умирать кандидатом наук приятнее, чем простым врачом? – и засмеялся.

Знаю, что он часто поправлял докторов и кандидатов наук, особенно по терапии…

Володя получил большую трехкомнатную квартиру в новом кирпичном доме недалеко от метро «Сокол». Вика работала в институте имени И.В. Курчатова. От первого брака у неё была дочь Наташа. Она любила с нами играть, когда мы приходили с Тамарой к ним в гости.

Мы часто встречались с Володей и Викой, помогали друг другу. Подобных им настоящих друзей я в своей жизни больше никогда не имел.

Вика и Володя были хорошо знакомы и дружили с отцом Владимира Высоцкого. Он лечился у Володи, бывал у них дома. Подарил им уникальные записи сына. Когда мы с женой приходили к ним в гости, Вика включала магнитофон на полную громкость и в квартире звучали песни Высоцкого. Специально для меня Вика всегда ставила кассету с песней «Скажи, Серега…».

Вспомнил, как на праздновании Дня медицинского работника в Центральном Доме Советской Армии, Володя представил меня и Тамару легенде советской военной медицины Ефиму Ивановичу Смирнову, которого он лечил. Смирнов, генерал-полковник медицинской службы, академик АМН СССР, Герой Социалистического труда. Во время войны (1941-1945) он был начальником Главного военно-санитарного, а после войны – Главного военно-медицинского управления Советской Армии. В 1947-1953 годах был министром здравоохранения СССР. Автор многочисленных трудов по организации и тактике военно-медицинской службы, истории военной медицины. Я смотрел на него, как на икону, а он был очень простой в общении, весело разговаривал с нами, расспрашивал меня о службе на Дальнем Востоке и в Средней Азии.

Какова судьба сына Володи от первого брака Сережи – не знаю. Я слышал, что он очень хотел уволиться из армии. Володя просил меня помочь ему пройти военно-врачебную комиссию. Но Сережу я так и не увидел. Помню его только маленьким в люльке.

Однажды Володя позвонил мне и пригласил нас с Тамарой в гости, сказав, что в субботу к нему придет наш однокашник по Харьковскому факультету Слава Малыгин с женой. Слава был похож на цыгана, носил тонкие усики. Остряк, анекдотист, весельчак и юморист. Знал много анекдотов и рассказывал их с мимикой, жестами, акцентом, колоритными деталями. Он был артистичен. Когда мы еще учились на факультете, он в кармане гимнастерки носил две небольших записных книжки с анекдотами. В одной были общедоступные, а в другой, как говорили раньше, «сальные». Он не писал анекдот полностью, а только главную фразу, по которой мгновенно восстанавливал весь текст. На перерывах между занятиями мы всегда просили его рассказать какой-нибудь анекдот. Слава спрашивал:

– Из какой книжки?

Он прекрасно копировал многих наших преподавателей. На кафедре химзащиты преподавал полковник медицинской службы Егоршин. Был маленького роста, толстый, круглый, как мячик, и окал. Рассказывая нам о применении хлора во время первой мировой войны, показывая на плакат, эмоционально и окая, почти кричал:

– СмОтри, смОтри! ЭтОт уже упал, а этОт еще бежит!

Слава настолько точно передавал его речь, голос, выражение лица, что мы поражались его таланту.

Слава любил пошутить над Толей Самокешевым, с которым приехал на факультет из Ростовского мединститута. Толя был здоровяк по комплекции, в институте занимался в секции альпинизма, любил рассказывать о покоренных им вершинах. Слава частенько копировал его рассказы о приключениях в горах. Звучали они, примерно, так: «Доползёшь, бывало, до вершины, откроешь банки три мясной тушенки, рыбные консервы, сгущёнку. Слопаешь всё, и так легко становится на душе…».

Я не видел Малыгина с 1954 года и не знал о его судьбе. На встрече у Володи узнал всё. Слава служил в Институте медико-биологических проблем, но оставался прежним весельчаком и балагуром. Где-то читал лекции, возможно в мединституте. Но поскольку он всегда был вольнодумцем и иногда мог сказать что-то «не то…», кто-то якобы записал его лекцию на магнитофон и передал сотруднику КГБ. Славу от преподавания отстранили.

Студенты, как говорил Володя, очень любили его, и в аудитории, когда он читал лекции, никогда не было свободных мест.

У Володи была мечта собрать всех однокашников третьего взвода, служивших в Москве, в каком-нибудь ресторане. Кроме нас с Володей, в Москве служили Касум Дадаев (ГВКГ им. Н.Н. Бурденко), Борис Колотухин (ГВМУ МО), Веня Маслов, Слава Малыгин. Но мечта так и осталась мечтой…

…Моя тётя говорила: «Горе не надо искать – оно само вас найдет». Тамара страдала врождённым поликистозом. Кисты были в печени, почках, яичниках. Однажды, когда я был в командировке в Тбилиси, началось кровотечение. Она позвонила в ЦВВК хирургу Редовскому А.И. Он связался с Володей и Тамару срочно доставили в госпиталь имени П.В. Мандрыка. Оперировал её Главный гинеколог Министерства обороны генерал-майор медицинской службы Виталий Петрович Пичуев. Я немедленно возвратился в Москву. Через некоторое время кровотечение повторилось, и Пичуев удалил всё, что можно и нужно было удалить. После второй операции мы пошли с Володей в реанимацию. Тамара только проснулась после наркоза, обрадовалась нашему приходу и расплакалась. Володя, чтобы успокоить её, улыбнувшись, сказал:

– Прекрати плакать! Лучше скажи, когда будет борщ и мой любимый компот?!

Тамара успокоилась, улыбнулась и ответила:

– Будет… Будет обязательно, Володя…

После увольнения из армии Володя перенес инсульт. В разговоре по телефону со мною как-то сказал:

– Хожу, как пьяный. Бросает из стороны в сторону. На улице стыдно показываться.

Потом был ещё один инсульт, который надолго уложил его на госпитальную койку, а третий закончился печально. Мой друг Владимир Игнатьевич Слепынин в 2002 году ушел из жизни.

В госпитале имени Мандрыка морга не было. Прощались с Володей в госпитале Бурденко. На панихиде были офицеры и врачи почти всех Центральных госпиталей, заместитель начальника ГВМУ МО генерал-лейтенант медицинской службы Юров, много генералов, бывших пациентов Володи.

Я и офицеры ЦВВК стояли в почетном карауле у гроба. Цветов было много. Я подошел к Вике и Наташе, выразил свои соболезнования, поговорил с ними. Я не стал говорить у гроба добрые слова о Володе. Боялся, что не смогу сдержать слёзы. Хотя из всех присутствовавших в зале прощания, наверное, только я знал его пятьдесят лет. Тамара отказалась ехать в морг. Она плакала весь день, а мне сказала:

– Я не хочу и не могу видеть Володю в гробу. Для меня он навсегда останется живым…