Читать книгу Тридцать пять лет в шинели - Анатолий Комаристов - Страница 4

В марте 1954 года, незадолго до государственных экзаменов, я женился. Жена оканчивала факультет дошкольного воспитания Харьковского педагогического института по специальности педагогика и психология. Ещё до экзаменов и отъезда к месту службы мы решили, что я попрошу направить меня на Дальний Восток. Я не был отличником, но окончил факультет с хорошими оценками и мог из предложенных мне госкомиссией вариантов выбирать более или менее приличное место для прохождения военной службы.

Я мог остаться в России, поехать в Венгрию, Чехословакию, Польшу, ГДР. Многие наши слушатели хотели получить назначение в эти страны (там стояли наши войска), в надежде купить одежду, обувь, ковры, хрусталь. Ничего этого в наших магазинах не было. А если что-то и появлялось, то крайне низкого качества. Правда, в комиссионных магазинах продавалось всё, были бы деньги. Фронтовики сдавали в эти магазины прекрасные вещи, привезенные после войны из заграницы. Забегая вперед, скажу, что первый свой небольшой ковер мы покупали в комиссионном магазине в Харькове, когда приезжали в отпуск с Дальнего Востока.

Мы с женой тогда не думали о тряпках, хрустале. У нас были другие интересы. Нам хотелось посмотреть страну, людей, живущих на её окраинах, познакомится с образом их жизни, испытать себя в трудных условиях. К материальным благам мы относились в то время довольно просто. А может быть, мы и ошибались. Но как пели тогда: «Люди едут за деньгами…», а мы поехали «…за туманом и за запахом тайги». Как-то сразу кончилось детство, юность, отрочество. Мы мгновенно возмужали и не заметили, что стали совсем взрослыми. Теперь мы сами принимали решения и выполняли их. Мне исполнилось двадцать четыре года, а Тамаре – двадцать два.

Все наши выпускники боялись получить назначение в Забайкальский военный округ. Об этом округе шла дурная слава. Мы решили, что лучше поехать на Дальний Восток. И потом, как говорили, ехать за границу я должен был вначале сам, а только через несколько месяцев после оформления пропуска, Тамара могла приехать ко мне. Но оставлять в России на это время молодую жену я тоже не хотел.

Когда я вышел из кабинета, где заседала госкомиссия по распределению, наш начальник курса полковник Павленко спросил:

– Ну и где ты будешь служить?

Я ответил ему:

– Дальневосточный военный округ.

Он с удивлением покачал головой, улыбнулся и сказал:

– Ну и дурак!

Я ведь мог выбирать место назначения, как хорошо успевающий. Но мы так давно решили с Тамарой. И ничего менять ни я, ни она уже не хотели.

По окончании факультета, одновременно с приказом о назначении, всем слушателям присвоили воинское звание старший лейтенант медицинской службы.

Провожать нас на Дальний Восток приехала мама Тамары. Привезла постель, одежду и продуктов на дорогу. Поезд Харьков – Хабаровск шел семь или восемь суток. Тамара считала, что мы ехали около двенадцати суток. Может быть она и права. С нами в купе ехал молодой лейтенант с такой же молодой женой. Ехали весело, всю дорогу играли в карты, на остановках бегали за вареной картошкой, огурцами, варенцом, а около Байкала – за омулем «с душком» и умываться чистой водичкой.

Поезд шел через Пензу. На остановке я с термосом побежал к специальной будке за кипятком (раньше они были на всех крупных станциях), и кто-то в толпе нечаянно плеснул мне кипяток за шиворот. Слава Богу, что ожог был небольшой, но болел сильно и долго. В Хабаровск я приехал с повязкой на шее.

Из истории: к западу от железнодорожной станции Ерофей Павлович Транссибирской магистрали высоко на скале стоял бюст Сталина. Сооружен бюст в 1935 году при строительстве вторых путей неизвестными заключенными, освобожденными в 1936 году. Основанием бюста послужил каменный останец высотой 6 метров, расположенный на вершине увала (вытянутая возвышенность с плоской, слегка выпуклой или волнистой вершиной и пологими склонами) в месте изгиба железной дороги. В качестве материала использовались камень, кирпич, железная арматура и бетон. Покрытый известкой бюст, высотой 3 метра хорошо просматривался с линии железной дороги. Подъезжая к месту его расположения, машинисты поездов давали гудок, чтобы пассажиры могли увидеть памятник вождю. В 1949 году в темное время суток бюст стали освещать прожектора. Здесь часто бывали экскурсионные группы, проходил торжественный прием в пионеры. Писали, что в день похорон Сталина состоялся митинг пассажиров встречных поездов. В марте 1956 года было объявлено, что возникла угроза обрушения скального массива с бюстом на железную дорогу. В соответствии с решением Министерства путей сообщения СССР скалу с бюстом Сталина взорвали.

…Нам повезло. Мы видели из окна поезда высоко над железнодорожным путем этот бюст. Проводники рассказали, что эту уникальную работу на огромной высоте, якобы, выполнили заключенные скульпторы и художники.

Легенда гласит, что, когда Сталину рассказали об этом и показали фотографию, он приказал освободить всех, кто участвовал в создании его бюста.

…Тогда железная дорога шла в нескольких метрах от озера Байкал. Электровоз цепляли на станции Слюдянка. Мы проехали много тоннелей. Места там были очень красивые. Тамара чувствовала себя более или менее прилично. Хабаровск приближался. Возрастало и наше волнение: что нас ждет там, впереди?

В Хабаровск поезд пришел под вечер. Мы попрощались с попутчиками, и пошли в здание вокзала искать место, где можно сесть или прилечь. От дальней дороги Тамаре стало похуже, начались тошноты, рвоты. А ночь в незнакомом городе, да еще в таком состоянии – кошмар. Какая-то женщина сжалилась над нами и предложила переночевать нам и еще одной молодой паре у нее. Жила она недалеко от вокзала. А утром я должен был идти в отдел кадров округа представляться и получать предписание к месту службы. Я оставил Тамару у этой женщины под присмотром, а сам пошел на улицу Серышева в штаб Дальневосточного военного округа.

Разговор в отделе кадров не получался… Принимавший меня офицер сразу заявил, что я поеду в город Дальний или Порт-Артур. В Китае тогда стояли наши войска. Я ответил отрицательно и пытался объяснить ситуацию с беременной женой, но он не стал слушать меня. Попросил меня выйти в коридор:

– Идите, подумайте.

Минут через десять захожу в кабинет и снова все тот же разговор. Он заявил мне:

– Придете завтра. Подумайте.

Тогда никто мне не объяснил, что пока будут оформлять пропуска, Тамара сможет недели две отдохнуть в Хабаровске, набраться сил, окрепнуть, пережить токсикоз. На следующий день Тамара почувствовала себя еще хуже. Я пришел в отдел кадров и рассказал кадровику, что состояние жены плохое, а потом сказал:

– Если с моей женой что-то случится – я подам на Вас в суд. Готов ехать куда угодно, только быстрее, в любую часть.

Он ушел в другой кабинет, посовещался с кем-то, затем вышел и сказал мне, что я назначаюсь старшим врачом 41 топографического отряда, который находится в посёлке Корфовский недалеко от Хабаровска. Через много лет Тамара как-то говорила:

– Почему мы не поехали в Китай? Ничего бы со мной не случилось. Зато переехали бы скорее на Запад страны.

…На факультете нас учили, как надо организовывать медицинское обеспечение танкистов, пехотинцев и военнослужащих других родов, и видов войск, но никто и никогда даже не говорил о том, что есть еще военные топографы и они тоже нуждаются в специфическом обеспечении медицинской помощью.

Наши войска вывели из Китая вскоре после нашего приезда на Дальний Восток. Назначение в Дальневосточный военный округ получили еще несколько выпускников факультета. Некоторые из них поехали в Китай. Позднее я узнал, что всех перевели в центральные военные округа страны. Правда, не все попали в хорошие места, большие города. Многие оказались в отдаленных гарнизонах.

Посёлок Корфовский расположен у подножья хребта Хехцир, где с 1907 года в каменном карьере добывают камень. Карьер выпускал щебень (взрывы и грохот стояли круглосуточно), который на платформах развозили по всей Дальневосточной железной дороге.

 …В своей книге «Дерсу Узала» В.К. Арсеньев пишет, что вскоре после того, как Дерсу ушел из Хабаровска опять в тайгу, его нашли мертвым около костра у посёлка Корфовский. Судя по всему, его убили во сне. Грабители искали у него деньги, корень женьшень и унесли винтовку. В 1910 году Арсеньев поехал в посёлок Корфовский, чтобы навестить могилу Дерсу. Но там все изменилось. Начались порубки леса, заготовка шпал, работы в карьере. Найти могилу Дерсу Узала он не смог…

…В военном городке, куда мы приехали с женой, стояли несколько сборно-щитовых домов и один двухэтажный (деревянный). В каждом доме жили по три-четыре семьи. Дом состоял из 3-4 небольших комнат и маленькой кухни. Обогревался дом одной печью, которая стояла в центре дома, там же была небольшая плита.

Я сходил в штаб. Представился командиру отряда подполковнику Ситалову, заместителю командира подполковнику Бычкову, начальнику штаба, замполиту Янкину. Подполковника Ситалова вскоре перевели в топографический отдел штаба округа, а командиром отряда назначили Бычкова. После Бычкова отрядом с 1961 года командовал подполковник Парбонен. В городе Шимановск мы жили с ним в одном бараке…

Меня познакомили с теперь уже бывшим старшим врачом отряда майором медицинской службы Шиманским, и он начал вводить меня в курс дела. Ситалов дал команду поселить нас в свободную комнату одного из домов. В комнате стояла железная кровать с ватным грязным матрацем, маленький столик и две солдатских табуретки.

Соседи у нас были хорошие. Две комнаты занимал начальник камерального отделения майор Кулев с женой и двумя дочками. В одной комнате жила семья муж – Николай, жена Ида и маленькая дочь. Николай немного заикался и, как потом я узнал, любил хорошо выпить. После того, как мы с Тамарой разобрали свой багаж и немного отдохнули, решили осмотреть городок.

Сходили в магазин военторга. Нас поразил ассортимент. На полках стоял грузинский коньяк, банки с крабами, пакеты с серыми макаронами и лежал фигурный шоколад. Тогда на территории военного городка коньяк и водку продавали свободно.

На следующий день я ознакомился с медицинским пунктом (фото).

Это были две круглые старые китайские фанзы, соединенные переходом. В одной фанзе была аптека и стационар (четыре койки), в другой кабинет врача и процедурная. В стационаре жил солдат – он же истопник, уборщик и сторож. Помощницей у меня была фельдшер Любовь Усова (на фото справа).

Когда я вступил в должность, пришлось все осваивать, как говорят «с нуля». Я не собираюсь здесь подробно рассказывать о своей работе. Хочу только вспомнить, каким был топографический отряд, некоторые случаи из практики и о тех печальных врачебных ошибках, которые я допустил. Постепенно познакомился с офицерами отряда. Они рассказывали мне об особенностях своей работы.

Принимать в медпункте практически было нечего, кроме медицинских книжек солдат и офицеров, крайне скудного набора медикаментов и ржавых инструментов. Предстояло получение аптечек для команд на следующий сезон полевых работ, а он начинался, как только растаивал снег. Как правило, сразу после майских праздников.

Аптечки, накомарники, марлевые полога, диметилфталат (жидкость, отпугивающая комаров и гнус) получал в Хабаровске на окружном медицинском складе. Весной на железнодорожную станцию Корфовская подавали обычные товарные вагоны, правда, иногда для офицеров выделяли старый плацкартный вагон, и отряд уезжал в район полевых работ, где находился с мая по октябрь, а то и по ноябрь или до первого снега.

Приближалась весна 1955 года. В первых числах марта я отвел Тамару в поселковый роддом, который представлял собой избушку, вросшую в землю, недалеко от станции. Окна были на земле. 4 марта Тамара родила сына. Мне акушерка тайком показала его в окно.

Радостный я пошел в городок и около поселкового клуба (он был за проволочным забором городка) встретил нашего киномеханика старшину сверхсрочной службы. Фамилию забыл, а звали его Герман. Увидев меня возбужденного и улыбающегося, Герман спросил:

– По какому поводу Вы улыбаетесь, доктор?

– Герман! Жена родила сына! – ответил я.

– От души поздравляю молодого отца! – сказал Герман, – и добавил: – Обмыть надо обязательно! Пойдемте ко мне домой.

…Познакомились мы с ним, когда я привез с окружного медицинского склада медикаменты и имущество. Он пришел ко мне, якобы, на прием. О том, что я получил спирт ему, наверное, рассказал мой солдат, который разгружал машину. Спирта ректификата мне давали на год всего один литр и большую бутыль денатурата, подкрашенного метилоранжем. Вот тогда впервые Герман жалобно попросил:

– Доктор! Вчера перебрал, голова трещит. Налейте, если можно, немного «оранжевого». Надо подлечиться…

И я налил ему мензурку денатурата. Пил он все, что только горит. Иногда забегал ко мне «лечиться» – выпить мензурку оранжевого. А тут появилась возможность хорошо выпить. Мы зашли с ним в магазин военторга. Я купил коньяк, крабов, еще что-то и мы пошли к нему домой. Жена его работала библиотекарем в части. Она достала из погреба квашеной капусты, соленых огурцов и помидор. Поджарила большую сковороду картошки, и мы «обмыли» Игорька.

Герман пил хорошо, но надо отдать ему должное, какой бы пьяный не был, а фильм демонстрировал отлично, как говорят, «на автопилоте». Перед сеансом в кинобудку всегда приходил наш замполит подполковник Янкин, и проверял, в каком состоянии Герман.

Один раз Герман пьяный повесил на клубе афишу: сегодня новый фильм – «Танцы в фойе». Оказалось, что никакого фильма не будет, а будут обычные танцы. Все долго смеялись над ним, спрашивая его: – Гера! Ну, когда же ты покажешь нам фильм про танцы в фойе?

Герман только улыбался в ответ. По характеру он был добрый, не обидчивый. Хороший был человек, но любил выпить. Командование хорошо знало его слабость, но всё прощали. Найти в этой глуши другого киномеханика было невозможно. У Германа на окружной кино базе были хорошие друзья, и он всегда привозил все новинки кино. Мы смотрели новые фильмы одновременно с жителями Хабаровска.

Когда Тамара вернулась из роддома, она не узнала комнату. Полы были вымыты, застелены газетами. Я привел комнату в порядок. Мы купили сыну деревянную люльку, постель, коляску, в которой он спал, и все, что полагается. Но купать в этом холодильнике ребенка было рискованно. Я уже не помню, как мы выкручивались, но Тамаре помогали жена майора Кулева и Ира.

Как только мы сообщили маме Тамары, что родился внук, она сразу же уволилась с работы и приехала к нам на помощь. Работала она начальником вокзала, станции Ржава, Южной железной дороги. Ей было тогда всего 43 года.

Мы с Тамарой спали на полу, тёща около кроватки сына.

Стало совсем тесно в этой комнате, но все хлопоты по уходу за сыном взяла на себя моя тёща Екатерина Фёдоровна. Майор Кулев устроил Тамару в своё камеральное отделение на должность вычислителя – фотограмметриста. Она неплохо чертила карты, и её даже повысили в должности. Работать по её специальности было негде, а сидеть дома она не могла. Баба занималась сыном, я на службе. Там без работы от тоски можно было умереть.

Работа зимой у меня была несложной – простудные заболевания, мелкие травмы, гнойничковые болезни. Но приходила весна, и начинался сбор на полгода в тайгу. Каждый год отряд работал в разных районах Дальнего Востока. Необходимо было через определенный промежуток времени обновлять карты местности. Появлялись новые города, поселки, дороги, ручьи, реки. Менялась конфигурация гор, побережья, тайги. Все эти изменения должны были найти отражение на новых картах. В книге инженера-геодезиста Г.А. Федосеева «Смерть меня подождет» я наткнулся на следующие слова: «Карта. Сколько человеческого труда, героизма вложено в нее! Знайте это, помните об этом. Как просто на нее смотреть и как не просто, порою мучительно трудно создавать ее…». За шесть лет службы в топографическом отряде я убедился, что это действительно так.

Во время полевых работ были иногда смешные, а иногда и разные трагические случаи. Один офицер рассказывал (правда это или байка – не знаю). Вечером, перед отбоем команда разожгла большой костер, посадили дневального с карабином, а он пригрелся у костра и уснул. Проснулся офицер, когда кто-то начал стягивать с него спальный мешок и тарахтеть посудой. Смотрит, костер потух, дневальный спит, а медведь хозяйничает в лагере. Достать пистолет из завязанного спального мешка не просто. И стрелять в медведя из пистолета очень опасно. Криком поднял всю команду, медведь убежал в кусты, а дневальный получил по заслугам. Так до утра больше и не уснули. Медведь хороший попался, не тронул спящих людей, а искал, наверное, продукты.

Топограф (слева) знакомит меня с теодолитом

Структура подразделений топографического отряда была простая – команда состояла из одного офицера, сержанта, 4-5 солдат, а иногда и лошади. Проехать по тайге на машине невозможно, хотя машины с лебедками в отряде были.

 Перед выездом на полевые работы всему личному составу отряда делали прививку от клещевого энцефалита. От этой прививки никто не уклонялся. Все хорошо знали, чем это грозит. Не помню, в каком году, когда я, получив вакцину на медицинском складе в Белогорске, готовился начать прививки, пришла срочная телеграмма из медицинского отдела округа с приказанием прививки прекратить, а вакцину срочно вернуть на склад. Она оказалась непригодной. В тот сезон в отряде от клещевого энцефалита погибли два солдата. Клещей в тайге было очень много.

Команды брали с собой только то, что было нужно для работы и жизни в тайге – инструменты, оружие, палатки, аптечку, накомарники, марлевые полога и диметилфталат от комаров и гнуса, запас продуктов. Все продукты были консервированные, в железных банках (супы, борщ, сушеные картофель, свекла, морковь). Каши – гречневая, пшенная, перловая и кисель были в брикетах. Обязательно каждый солдат нес спальный мешок, карабин, патроны. Ракетница и пистолет были у офицера команды.

Размещались команды, как правило, в ближайших к месту работ поселках, а иногда в шалашах и землянках. Для проведения наблюдений надо было подниматься на сопку и ждать там чистого неба, чтобы можно было при ясной погоде выполнить работу. Иногда из-за плохой погоды сидели на сопке несколько дней, а то и неделю.

Когда продовольствие кончалось, и не было возможности подстрелить козу, изюбря, кабана, медведя, офицер группы отправлял одного солдата на базу за продуктами. Но тайга вещь коварная – заблудится там очень просто.

Помню, как один, уже опытный солдат, бродил по тайге трое суток. Потерял тропу, ориентир и ходил по кругу. Питался ягодами, шел без оружия. Вернулся на точку весь в крови, отеках (искусали комары и гнус). Ходил по тайге кругами, пока не вышел к реке. Закон тайги – надо выходить к реке и идти вниз по течению – всегда придешь к людям. На третьи сутки его нашли рыбаки или охотники.

Подниматься и опускаться с грузом на высокую сопку – тяжело. Но время зря не теряли, работали с документами, охотились. Но как только налаживалась погода, выглядывало солнце, работали с рассвета и до темноты, пока хоть что-нибудь было видно. Второй раз подниматься на сопку с тяжелой поклажей никто не хотел. Пищу готовили на костре. В чай, кроме заварки, всегда добавляли лозу китайского лимонника, которого в тайге было много. Чай был не только ароматный, но и очень полезный. Лимонник содержал много витамина «С».

Вскоре, после прибытия в отряд я попросил разрешения у командира отряда подняться с командой на сопку за тем, чтобы самому увидеть, как живет и работает команда на точке, как она строит геодезический знак. Мне доверили нести какой-то груз, спальный мешок и часть продуктов. Солдаты несли песок, бетон, доски для опалубки, воду. Лошадь с грузом далеко пройти в этой чаще не могла.

Я на себе испытал, что такое подъем с грузом на вершину сопки (причем, не самой высокой). День был солнечный и когда мы поднялись на вершину сопки (деревьев там не было, рос только мелкий кустарник) перед моими глазами открылась красивейшая панорама. Торчали, как пики только голые, покрытые кое-где мхом, скалы. Я некоторое время стоял как вкопанный и любовался, очарованный, открывшимся передо мною видом безбрежной тайги, конца и края, которой не было видно. Далеко на горизонте виднелись в дымке зубья скал, местами покрытые снегом. Кое-где между ними блестели «блюдца» небольших озер, голубые ниточки рек. Как в песне – «Зеленое море тайги». Это было неповторимое ощущение величия природы Дальнего Востока.

В своей книге «Злой дух Ямбуя» Григорий Федосеев пишет: «Радует только осень – в тайге это самое красивое время года. Пылают осинники багряным ярко-красным огнем. Они очаровывают удивительным сочетанием красок. Ни одному художнику, наверное, не удалось передать эти тончайшие тона перехода из одного цвета в другой. Их можно только видеть».

К сожалению, до отъезда на Дальний Восток я еще не читал книг Федосеева, прошедшего сотни километров по таежным тропам. Теперь я сам видел, как работает и живет команда в тайге. Команда работала на сопке почти два дня. Я спал у костра в спальном мешке, помогал готовить еду, таскал инструмент. Мне доверили делать записи в журнале наблюдения.

Вот там, на вершине сопки, я стал гораздо лучше понимать, что такое труд топографа. К счастью или нет, но зверей мы за время пребывания на сопке, мы не встретили. Спуск оказался ничуть не легче подъема на сопку.

Командир отряда был доволен:

– Ну, что, доктор? Теперь ты понял, кто такой военный топограф?

После моего похода с командой мне показалось, что не только офицеры отряда, но и солдаты стали относиться ко мне с большим уважением.

Примерно через год или полтора отряд из посёлка Корфовский передислоцировался в город Шимановск Амурской области.

Вспомнил один печальный случай из своей врачебной практики во время службы в Шимановске. Был у нас в отряде капитан (фамилию не помню) секретарь комсомольской организации. Замкнутый, спокойный, тихий, незаметный, непохожий на комсомольского работника, который был до него. Жил с женой и дочкой лет пяти или шести.

Однажды он пришел ко мне домой поздно вечером и попросил посмотреть дочку, которая заболела. Я тут же оделся и пошел к ним. Термометра я с собой не взял, но и без него было понятно, что у девочки очень высокая температура. Когда я посмотрел горло, мне всё стало ясно. У неё была дифтерия.

Я предложил родителям немедленно отвезти девочку в районную больницу. Детского инфекционного отделения в городе Шимановске не было. Её надо было срочно везти к хирургу и инфекционисту. Девочка нуждалась в экстренной трахеотомии.

Трахеотомия относится к ургентным хирургическим вмешательствам, производимым при возникновении дыхательной обструкции гортани или трахеи, влекущей за собой удушье.

Без этой операции девочка могла просто задохнуться. Везти её в таком состоянии в город Свободный (около 100 километров) или Белогорск было нельзя. Я предупредил родителей, что болезнь очень опасная и ребёнок может умереть в дороге.

Если бы я принял решение сделать эту операцию у них дома, то вскрывать трахею пришлось бы перочинным ножом или лезвием от безопасной бритвы. Вряд ли бы жена комсорга разрешила мне таким ножом или лезвием резать горло дочери. (Я делал трахеотомию во время учебы в институте только на трупе). Бежать в медпункт за трахеотомическим набором, скальпелем (медпункт был, примерно, в 500 метрах от квартиры комсорга) было нецелесообразно. Девочку гораздо быстрее комсорг мог отвести на своём стареньком «Москвиче» в районную больницу, где хирурги дежурили круглосуточно.

Короче, кончилось все тем, что девочку повезли не к хирургу и инфекционисту районной больницы, а в город Свободный. До больницы девочку не довезли. В дороге она задохнулась. Жена комсорга подняла шум в городке. Объявила всем, что я плохой врач, ничего не понимаю в детских болезнях, и чтобы к больным детям меня не вызывали. Она считала меня виновным в смерти дочери. Но отсосать через трубочку из горла пленку, как это делали земские врачи, честно говоря, я не умел и даже не видел, как это делается.

Было обидно, я дал родителям правильный совет, но болезнь была запущена. Слишком поздно они обратились ко мне. Неприятный осадок остался надолго. Некоторое время я не ходил на вызовы к детям, а предлагал родителям везти их в районную больницу или в город Свободный.

Много разных приключений было в тайге. То медведь солдата помнет, то кто-то свалится в пропасть с сопки. Скучать было некогда. Меня часто вызывали в тайгу на точки, где работали команды. Офицеры и солдаты падали с геодезических знаков, ломали ребра, кости ног, рук или просто болели. Добираться в команду к больному приходилось только пешком или на лошади. Комаров в тайге тучи, и они почему-то желтые и почти вдвое больше обычных. Они медлительны в полете, наваливаются сплошной массой. Их жало ядовито. Лицо, руки краснеют и горят от их укусов.

Вспомнил, как меня срочно вызвали в одну команду. Офицер послал солдата за мной. Солдат рассказал, что капитан упал с вышки и повредил ногу. На перелом, якобы, не похоже, но нога распухла, и наступать на нее он не может. Лежит в палатке. Добраться на точку я мог только на лошади. Командир отряда дал команду оседлать мне самую спокойную лошадь, но она не могла из-за комаров спокойно идти, хотя перед выездом я протер её всю диметилфталатом. Лошадь, спасаясь от комаров и гнуса, переходила на галоп по болоту и кочкам, а я наездник плохой. Сам я был в накомарнике, укутан в марлевый полог и ветками отгонял комаров от головы и туловища лошади.

Когда добрались до точки, я тщательно осмотрел пострадавшего. Перелома костей голени не обнаружил, но голеностопный сустав был явно поврежден. Я сделал все, что в тех условиях можно было сделать. Наложил на сустав тугую повязку, сделал обезболивающий укол, наложил небольшую шину. Он нуждался в госпитализации, и его надо было срочно доставить в посёлок на основную базу.

Мы с солдатами посадили офицера на лошадь. Он оставил за себя старшего сержанта, дал ему необходимые указания, а мы с солдатом повели вдвоем лошадь с офицером в седле опять через тайгу и болото. Сколько там было километров, я уже не помню, но шли мы медленно и довольно долго. Травма оказалась серьезной – перелом лодыжки голеностопного сустава.

В одном посёлке в низовьях Амура местный житель, переболевший клещевым энцефалитом, убил из охотничьего ружья в местном клубе на танцах соперника и выстрелил себе в рот. Прибывший по вызову в посёлок следователь вынес постановление о том, чтобы я, как врач, произвел судебно-медицинское вскрытие трупов.

В посёлке врача не было вообще, а фельдшер уехала в Хабаровск. По закону следователь имел право привлечь меня в качестве судебно-медицинского эксперта.

Он привез на катере чемодан со всеми необходимыми инструментами для вскрытия трупов. В поселке не было специального помещения, поэтому «морг» был на улице. Под большим ветвистым деревом постелили на траву несколько клеёнок. Пришлось мне вспомнить патологическую анатомию, занятия в клинике судебной медицины. Написанными мною актами вскрытия трупов следователь был доволен.

Видел я, как горит тайга. Зрелище ужасное! Высокая стройная ель горит, как спичка. Мы почему-то в конце лета раньше вернулись с полевых работ на зимние квартиры. Стояла ужасная жара. Дождей не было, сплошная сушь. Из штаба округа пришла команда срочно по тревоге собраться, взять всю имеющуюся тяжелую технику, машины и следовать в район Комсомольска-на-Амуре. Горит тайга. Нам рассказали, что СССР заключил договор с Корейской НДР. Корейцы заготавливают древесину из расчета – половину для нас, половину для себя. Все обеспечение: жилье, охрана, питание, транспорт для вывоза древесины, корейцы брали на себя. Мы только указываем, где и какой лес они могут валить. Когда тайга вспыхнула, они пробовали остановить пожар сами. Но кто видел, как горит тайга, поймет, что дело это очень сложное. Они обратились за помощью к военным. Когда мы прибыли в район, поразились, как можно лопатой и ведром воды, которой практически не было, потушить пылающую тайгу. Вертолетов специальных тогда не было, машины пожарные в тайгу не проходили, воды нет. Надежда была на бульдозеры, которые рыли траншеи, не давая распространяться огню. Погибли тысячи гектаров отборного леса. Спасение пришло в виде сильных ливней.

Наши сотрудники КГБ подозревали, что это дело рук корейцев, пробравшихся под видом рабочих из Южной Кореи, с целью диверсии. После пожара договор тут же расторгли и всех корейцев отправили в КНДР. В первый день, когда мы прибыли в этот район, я сходил в их лагерь. Надо было посмотреть медпункт и пищеблок. Интересно было узнать, как работает медпункт и питаются рабочие. Кормили их три раза в день только рисом. Других продуктов у них не было. В большие миски повар накладывал много риса и поливал красноватым соусом, похожим на современный кетчуп. Я решил попробовать соус. Впечатление было такое, что я взял в рот горящую головешку.

Когда мы работали в отдаленной местности (Камчатка, Курильские острова, Побережье Охотского моря), расчет выслуги лет был 1 месяц за 1,5. Денежное содержание и «полевые» нам платили в полуторном размере. Все офицеры в этих местностях получали «паек» – сгущенное молоко в банках, мясную тушенку и рыбные консервы (горбуша в собственном соку).

 * * *

… Однажды, уже после перевода меня в 1976 году в Москву, я был в Центральном магазине «Детский Мир» на Лубянке. Встретил там двух офицеров топографов, с которыми служил еще в Корфовском и Шимановске. Фамилии их я уже не помнил, но внешне они изменились мало. Мы долго вспоминали отряд, офицеров. Они рассказали мне, что из ветеранов в отряде уже никого нет. Многих перевели, некоторые уволились. Пришло много молодежи. Командира отряда В.И. Бычкова и начальника штаба перевели в Главное Топографическое Управление в Москву. Отряд до сих пор стоял в Шимановске…

 * * *

Шестилетняя служба войсковым врачом в топографическом отряде стала для меня настоящей академией. Сколько раз в глухой тайге, где на десятки, а то и сотни километров вокруг не было не только врача, с которым можно было посоветоваться, но и фельдшера или медсестры. Я оставался один на один с пациентом, и, к счастью, всегда выходил победителем болезни. Горжусь тем, что ни один солдат или офицер отряда не погиб в тайге по моей вине.