Читать книгу Не американская трагедия - Анатолий Мерзлов - Страница 3

После окончания гуманитарного университета я вернулся в родные места. К счастью, нет, скорее к несчастью, работа по специальности нашлась довольно быстро. Искал её сам, без протекции. Простите, такой уж праведностью наградила природа. В течение какой-то недели обосновался в районной газетёнке с громким названием «Новая Заря». Взяли собкором с испытательным сроком пока на полставки. После первого острого материала, к которому подошёл с полной самоотдачей: изучил досконально, с фамилиями, фактами, свидетельствами – в самом начале притирки к месту открылось для меня ужасное: газета служила карманным придатком местного теневого олигарха. Качеством поданного мной материала, в озвученной устной рецензии, главный редактор удовлетворилась, печатать же в чистом виде без «лёгкой корректировки», как она выразилась, наотрез отказалась, хотя я и включил весь арсенал разумных доводов. Аргументы, непонятной мне природы, объяснялись сложившейся в газете, оказывается, задолго до моего появления некоей нейтральной этикой поведения. Назавтра я ужаснулся: с раскрученными мной фактами сделали классический «пшик» – истина исказилась до низости обобщённых «одобрямс-столбцов». Острота темы разбавлялась «водичкой», а с мнимыми личностями она теряла всякий законченный смысл. Я не преминул выразить мнение на месте, прямо в лицо редактору – сказал всё, что мне представлялось очевидным. Присовокупил мутную воду, в которой газета пытается поймать скользкую рыбку. Редактор осталась спокойна до цинизма: перед собой она видела не более чем расшалившегося дилетанта. После ухмылки, не выдержав такого откровенного издевательства, шлёпнул в негодовании об стол ладонью. Это случилось перед женщиной. Повинюсь: то был мой первый в жизни негатив при общении с женщиной вообще, а с должностным лицом в частности. Сволочи в моей следующей жизни, даже откровенные, случались, но циник в маске – никогда. И хлопать дверью, и голос повышать до срыва – не моё свойство. Но сорвался, в большей мере от неисполненных обещаний, данных мной доверившимся мне людям. Выскочил за дверь в полном бессилии от своей несостоятельности. Выходит, зря я гордился хорошим курсом школы профессора Анненского. О подобных казусах – отрыве школы от реальности, на факультативах, в моменты дружеского общения, вопросы не поднимались. По-видимому, меня готовили к участию в прогрессе общества, уже достигшего совершенства. Спас от самоедства мой сильный тыл – им был мой дед. Сегодня я с полной уверенностью могу сказать о нём: мой Мудрый дед. Внешне – не классика: не аксакал с седой бородой, но вполне себе мечта внука – моложавый, спортивного покроя, остроум-дед. Не сразу и не сиюминутно, как хотелось в тот момент, смог пообщаться с ним. Говорили много: и на возникшую злобу дня, и о прошлых недоразумениях в текущей действительности. В общении дед открылся мне на целую будущую книгу.

О летней резиденции деда знали самые близкие ему люди, к коим причислился с некоторых пор и я. Он расквартировался в отрогах Кавказского хребта, на Маркотхском перевале, в шалаше. Последние три года дед уходил от цивилизации на всё лето оздоровляться духом и телом.

Оказавшись на перепутье, обозначенном на схеме, издал условный звук, имитирующий крик древесной квакуши – почти следом услышал призывный ответный. Повёл глазами: не без труда, повыше на склоне, у приземистого дубка, увидел почти слившуюся со стволом фигуру. Помахивая рукой, дед указывал мне пути подхода.

Трудно сегодня найти, здесь, в плотно населённом юге, не изгаженные Великодержавным присутствием лесные угодья. А всё же ищите! Благодаря нашим необъятным просторам, к счастью нашего поколения, кое-где они сохранились. Оглянитесь с пристрастием, отыщите ту заветную даль, устремитесь к ней, и вы не разочаруетесь.

Жёсткая щетина терновника не позволяет напрямую срезать склон поляны – проход есть далеко в обход, надо миновать большую поляну и другую, поменьше, где в удушающем объятии паутины застыли сеянцы деревьев. На ней, как в удручающей декорации, поникли угнетённые ясеньки, с виду переставшие ждать возможности спасения из клейкого плена. Но эта возможность остаётся, ибо горы продолжают ласкать взор зеленью живого леса. Недолго томиться им в жёсткой кольчуге – придут холодные северные ветра – уснут они скоро, и вместе с пожухшей листвой первые же порывы холодного ветра унесут в неизвестность разорванные путы, зло, поиграв ими в назидание за насилие – закидают палой листвой. Весна первым теплым дуновением разбудит в молодых побегах замершую жизнь. Проснутся деревца в свободном обновлённом просторе, продолжая борьбу за существование в новом качестве бойких подростков, не допуская гениев зла к своей быстро набирающей силу кроне. И так из года в год, всё выше и выше к солнцу, всё больше становясь недосягаемыми для расставленной у их основания сети мракобесия. Всё на Земле подвержено законам природы. Непреложность этих законов кровной меткой сопутствует всему живущему на Земле, не исчерпываясь единственной формой биологической жизни. Даже с наступившей безысходностью она перевоплощается в сложные химические соединения, продолжая оставаться элементом природы.

Залысина горной высотки, обдуваемая всеми ветрами: южным – несущим слёзы, северным – охлаждающим горячее сердце, восточным – таящим загадку, и западным – дарящим надежду, – дала правильный ориентир. Высотка в этой отдалённости могла бы отпечататься в сознании прекрасным пейзажем – на самом деле явила собой яркую миниатюру пагубного хозяйственного воздействия. Не растущая здесь трава, да умирающий мшаник – стали тем следствием, когда не в силах помочь один, даже очень высокий, разум.

– Поздравляю тебя, дед, с моим первым провалом, – наболевшее, от чего поспешил освободиться даже не поздоровавшись.

– Что так, не прошёл репортаж?! – с лёту парировал дед. – А ведь увлекательно написано /дед читал материал/ – главное, остро, и в самый глаз. Твой не замусоренный бытовой шелухой мозг легко нашёл несоответствия с логикой: «Двигаемся медленно, ходим в видимости главного, зато покой обеспечен».

Ты, я хотел сказать тебе раньше, слишком рано и опрометчиво вспомнил в репортаже рыбу, что извечно гниёт с головы. Всё у тебя есть, всё правильно, каждый подпишется под выставленными фактами. Беда в другом: зелен ты – в том весь казус! Куда тягаться тебе с мощными дядьками, связанными круговой порукой? Никто из них, даже при своих разногласиях, не сдаст один другого. Это, брат, затенённое образование на теле нашего общества – ворон ворону глаз не выклюет. Тяжело жить в России, противопоставляя себя, одиночку, групповому сговору. Кто захочет тебя поддержать – того не услышат, ибо слывет он «писакой» – бьётся-не добьётся правды в инстанциях. Кто мог бы реально помочь, перегорел в безысходных истериках – нашёл тот свою нишу и залёг от безнадёги на дно. Садись, мой милый, выпей свежего отвара зверобоя продырявленного – тонизирует лучше всякого заморского чая.

Дед передал мне кружку с красивым янтарным напитком. Я вдохнул аромат.

– Пахнуло в нос чарующим тимьяном? Пошла тонизация? Пей, пей на здоровье! Может, кушать будешь? Гречка с тушёнкой, духмяная, приправленная лучком и дымком?

– А зря, – расстроился дед моим отказом. – Первые неумелые шажочки – и сразу потеря аппетита?! Не боец пока!.. Осмотрись красотами, отдышись, войди, как говорят на флоте, в режим стабильного хода. Ты, я уверен, приехал не просто заполучить моё сочувствие? Помнится, намекал на что-то нестандартное, большое, настоящее?

А я похлебаю за компашку с тобой чудодейственную смесь из отвара трав – тебе моя горечь не понравится. Намешаю и будем общаться. Без подготовки трудно вступить – сердце заходится от желания высказать всё и сразу, на одном дыхании.

Дед сделал несколько глотков, удовлетворился оказанным действием и, возвысив голос, неожиданно торжественно произнёс:

– Родину, как и мать, не выбирают! Для глубокого понимания всей подноготной нашей истории надобно от истоков рыть, аккуратно, до последнего броска в отвал, не создавая огрехов личностям. На эмоциях, с плеча, нельзя – революции по-русски мы помним…

Готов такое слушать? А в каком из стилей ты как журналист преподашь мой материал на суд людской – определишься сам. Учился ты у «зубров», а всё ж будь индивидуален, понятен без купюр всякому, кто захочет вникнуть в твои писания. Не погнушайся прослушать фрагменты генеалогии нашего рода. Без их целостного построения, от фундамента под крышу, не прочувствовать тебе связи времён.

– Скучноват ты… Задумался что-то. До анализа далеко, многие возможности откроются тебе сегодня, – сказал дед, допивая последний глоток из объёмной, в оспинах сколов, эмалированной кружки. – Красотища-то какая!..

Он цепко впился взглядом в одинокий разлапистый ясень. Тут же резво вскочил, схватил сухую ветвь и замахал ею над головой, сопровождая криком: «А ну, пошёл, каналья!» Я сразу не сообразил, а когда с верхушки ясеня сорвался ястреб, всё понял – дед спасал чью-то повисшую на волоске жизнь.

– Удод на трухлявый дубок повадился кормиться – наблюдаю за красавцем несколько дней. За ним, бестия, затаился… Теперь спокоен: нет на нас греха за равнодушие, – с удовлетворением выдохнул дед, устраиваясь удобнее на импровизированном седалище из брёвен. – Готов двигаться по спирали родственной генеалогии?

Взгляд деда рассеялся – он ушёл в себя.