Читать книгу Полынь-вода - Анатолий Резанович - Страница 8

I

Мело с утра до вечера. В Минске тут же выросли сугробы. На окраинах города, где снегоуборочная техника появлялась лишь время от времени, сугробы доходили до окон, пластались вдоль декоративных заборов, а кое-где и подминали их под себя.

– «Как в деревне», – довольно подумал Алексей, переступая через заледеневшую горку, что образовалась за ночь у самых ступенек общежития. Отворачиваясь от студеного ветра, он надвинул меховую шапку на уши, поднял воротник кожуха и решительно зашагал на остановку автобуса. Через минут сорок был в редакции многотиражной газеты «Горизонт».

Все сотрудники сидели за столом заседаний. Во главе его мостился редактор.

– Здравствуйте, – поприветствовал всех Алексей.

– Здорово, здорово, – проговорил Думенюк, оглядывая подчиненных. – Все на месте?.. Хорошо. Будем работать…

Алексей сел на крайний стул, который стоял у самой двери.

– Давай ближе, – заметил редактор. – Стол большой, места всем хватает…

Алексей пересел поближе.

– Привет. – Игорь Гредин, улыбчивый блондин с пышными продолговатыми усами, протянул под столом руку. – Надо раньше на работу приходить. За час, а то и за два.

Это замечание задело Алексея. Он холодно спросил:

– А ты что мне, начальник?

– Да успокойся, я так, – миролюбиво заметил Игорь и аккуратно пригладил свои усы цвета незрелого льна, после чего прошелся ладонью по волосам, в которых проглядывала едва заметная седина. – Я просто пошутил.

Он улыбнулся.

– Больше так не шути, – предупредил Алексей.

– Попрошу тишины, – повысил голос редактор и обратился к ответственному секретарю редакции: – Владимир Владимирович, давайте коротко расскажите о наших редакционных планах.

Ответственный секретарь, положив растопыренные пальцы левой руки на свои светлые, редеющие волосы, что-то сосредоточенно писал карандашом, держа его в правой руке, на тонкой стопке неровно сложенной бумаги.

– Кожемякин, – повторил Юрий Николаевич, – тебя касается.

– На по-овестке дня, – заикаясь, начал ответственный секретарь, – несколько тем. Са-амые ва-ажные из них – это материалы, посвяще-онные 110-ой годовщине со дня ро-ождения Владимира Ильи-ича Ленина. Та-акже надо обно-овить ру-убрику: «По-од конроль ма-асс». Нужно про-одолжить да-авать зарисовки о на-аших заводских обще-эжитиях…

Владимир Владимирович говорил бы, наверное, еще долго, но его перебил редактор:

– Все понятно, хватит. – И тут же обратился к Анне Клошко: – О конференции пропагандистов ты написала?

– Завтра сдам, – заверила Клошко, театрально откидывая густую челку с больших серых глаз. – Допишу только и согласую с парткомом.

– Хорошо. Материал об истории нашего объединения, что с ним? Кто его делает?

– Осталось немного доработать, – подала голос Татьяна Жукова. – И, пожалуйста, в номер.

Ее очки в большой, светло-коричневой оправе весело отражали лысеющий череп редактора.

– Дорабатывай и сдавай. – Юрий Николаевич деловито застучал пальцами по столу. – Что у нас с фотографиями?

– Все что заказывали, сделал, – пробасил в свои жесткие усы Александр Толошко. – Если еще есть какие задания, давайте.

– Я не до-осказал, – подал голос ответственный секретарь.

– Что еще? – недовольно скривился Думенюк.

– В конце прошлого го-ода наши войска были введе-эны в Афга-анистан. Надо написать что-о нибудь героиче-эское об э-этом. У нас с за-авода один парень там слу-ужит. Вы-ыполняет ин, интерна-ациональный долг.

Юрий Николаевич, нагнув голову, исподлобья обвел долгим взглядом своих подчиненных. Потом тихо, но внятно сказал:

– Наша задача – писать о том, что происходит в нашем родном производственном объединении «Горизонт», частью которого мы с вами являемся. Прошу это не забывать. А об Афганистане пусть пишут республиканская и центральная пресса. Им там, наверху, виднее…

Все понимающе переглянулись: слова редактора означали одно – писать о вводе наших войск в соседнюю страну нельзя. Во всяком случае, в ближайшее время…

– По-онятно, – буркнул Кожемякин.

– Все вроде сдаем, а тем не менее, задерживаем выпуск газеты, – вернулся к редакционным делам Думенюк. – Это непозволительно. Номер должен выйти в срок. – Он обвел строгим взглядом всех присутствующих и озабоченно произнес: – Пора серьезно приниматься за работу. Решительно пора.

– А я слышал, что мы в Звездный Городок едем, – вставил Игорь.

– Едем, – подтвердил редактор. – В составе делегации нашего производственного объединения «Горизонт» в середине месяца побываем в центре подготовки космонавтов, встретимся с нашим земляком – космонавтом Петром Ильичем Климуком. Хочу поздравить всех вас с этим событием и еще раз напомнить, что работа – прежде всего. Новый 1980-ый год наступил, расслабляться он нам не даст: много важных событий. Ну, как говорится, вперед…

II

– Может, в город съездим, – предложил после окончания планерки Игорь.

– Что там делать?

Алексею не хотелось никуда ехать, да и надо было вычитать свой материал, сдать его ответственному секретарю, который, возможно, внесет еще правки, а то и попросит дописать к написанному тексту еще несколько абзацев.

– Поедем, – настаивал Игорь. – Погуляем, потом зайдем ко мне. Я один: моя суженная уехала к родителям на Украину.

– Ладно, – согласился Алексей, – только ненадолго.

В городе во всю свою прыть гуляла холодная метель. Снег хлестал в лицо, перекатывался по асфальту, оставлял на нем белые заледенелые следы, потом вздымался опять вверх, к небу, но тут же, обессиленный, зло бросался под ноги прохожим, норовя залезть им под одежду.

– Ну и погодка, – буркнул Игорь. – Пожалуй, погуляем в другой раз, а пока лучше сразу поедем ко мне.

Он направился на остановку троллейбуса. Алексей поднял воротник кожуха и пошел за Игорем. Через час они были у него в квартире.

– Ну что, по сто грамм, – предложил Игорь. – Есть водка, вино.

– Лучше чай, – не согласился Алексей.

– Тогда кофе с ликером. Всего по несколько капель…

Игорь ушел на кухню. Алексей с любопытством оглядел зал. Это была просторная, со вкусом обставленная добротной мебелью комната: большая, с платяным шкафом стенка, мягкий велюровый уголок, цветной телевизор на низкой тумбочке со встроенными часами, резной журнальный столик и роскошный, на весь пол, красный цветастый ковер. На стенах – несколько картин с морскими пейзажами.

«Красиво», – невольно подумал Алексей.

Игорь вышел из кухни с подносом. На нем дымились две большие чашки кофе, стояла начатая бутылка ликера и пузатая сахарница.

– И вечный бой… Покой нам только снится, – запел Игорь и поставил поднос на столик. – Ну, начнем трапезу. – Он добавил в чашки с кофе ликер, попробовал его на вкус. – Вроде ничего…

– Горький. – Отпив ароматный напиток, Алексей скривился. – Без ликера, наверное, лучше.

– Сахара добавь, – посоветовал Игорь. – Я всегда кофе пью только сладкий.

– А мне как-то все равно, – сказал Алексей. – Кофе я пью очень редко, под настроение.

– Я вообще тоже не увлекаюсь, а вот моя жена настоящая кофеманка. – Игорь добавил себе еще немного ликера. – Пьет кофе только натуральный, без сахара. Горечь, а ей нравиться.

– О вкусах не спорят, – заметил Алексей.

– Спорят, – не согласился Игорь. – Особенно жена с мужем.

– Так уж.

Алексей недоверчиво покрутил головой.

– Увы, мой юный друг. – Брови Игоря выгнулись. – Вот женишься, тогда поймешь.

Он еще подлил себе ликера.

– Рабочий день сегодня, – напомнил Алексей. – Нам еще материалы сдавать.

– Не боись, – успокоил его Игорь. – Сколько тут этого ликера, на один глаз. Выпьем, жизнь станет веселее.

– Шутишь, а сам, вижу, не очень веселый.

– Ты прав. Вроде все у меня есть, а задумаешься – чуть больше нуля.

– А квартира? – не согласился Алексей.

– Квартира – дело наживное. Женишься, получишь и ты. Государственное жилье сегодня – не проблема.

– Да, но на него очередь большая, несколько лет в ней стоять надо.

– Не хочешь ждать, строй кооператив.

– Тут тоже проблема – большие деньги нужны, а где их взять?

– Извечный вопрос. Пусть родители помогают.

– Мои родители не такие богатые.

– А вот мои вроде богатые, но развелись, – с горечью проронил Игорь. – Теперь каждый из них устраивает свою жизнь сам. До меня им дела нет. А вообще я давно понял, что заботиться о себе надо самому.

Алексей не ожидал таких откровений от Игоря.

– Как же ты о себе заботишься? – поинтересовался он.

– Игорь ухмыльнулся.

– Ну, женился на дочке заместителя министра торговли Украины. Он в Киеве живет и работает.

– И как же ты его дочку нашел?

Алексею стало интересно узнать подробности жизни Игоря, который на работе слыл весельчаком и балагуром, а здесь, дома, был, на удивление, серьезным, откровенным и каким-то грустным.

– Я с ней еще когда-то в «Артеке» познакомился – пионерском лагере. Начали переписываться, потом опять встретились. Что-то завязалось, вроде бы срослось, вот и поженились.

– Родители не против были?

– Чьи?

– Твои, естественно, и ее.

– Вначале все были против, но когда встретились, поговорили, то, как водится, благословили нас. Мои ведь предки тоже не простые люди. Отец – ответственный секретарь республиканского журнала «Кино», а мать известная в городе зубной техник. Так что в этом смысле у меня все в порядке.

– Это хорошо. – Алексей одобрительно кивнул. – Любишь свою жену?

– Если честно, то этого не могу сказать, – откровенно проронил Игорь. – Раньше вроде любил, а теперь и сам не знаю. Может, люблю, а может, уже и нет. Я же говорю: женишься, поймешь.

– Так нельзя.

– Можно, – уверенно произнес Игорь. – Ты думаешь, что все, которые поженились, любят друг друга? Как бы не так. Многие просто притворяются.

– Это понятно.

– Так вообще проще жить. Возьми, к примеру, незамужних девок. Они спят и видят, как выйти замуж. Вышли и что, разводится?.. Даже, если муж пьет, гуляет, надо еще сто раз подумать.

– Это так, но по мне лучше развестись.

– Легко сказать. А добро, что вместе наживали, квартира, о которой ты только мечтаешь, дети, наконец. Нет, все это непросто. У меня вот дочка. В детсад ходит. Допустим, я разведусь. Как тогда дочку делить, на кого ее оставлять?

– Ладно, хватит об этом, – оборвал разговор Алексей. – Каждый поступает по-своему.

– И то правда, – Игорь допил кофе, в котором треть была ликера. – Включу я лучше музыку. Высоцкого любишь?

– Давай.

Игорь включил магнитофон, и комната в ту же секунду взорвалась хрипящим, непривычным для слуха голосом:

Протопи, протопи, протопи ты мне баньку по белому,

Я от белого свету отвык,

Угорю я, и мне угорелому

Пар горячий развяжет язык…

Песня брала за живое. Она заставляла чувствовать эту самую баню, горячила кровь и ускоряла ритм сердца.

Разомлею я до неприличности,

Ковш холодный – и все позади.

И наколка времен культа личности

Засинеет на левой груди…

Когда песня закончилась, Игорь заметил:

– Хороший певец. Официально вроде как непризнанный, а вот неофициально – все знают, слушают. Что-то в нем есть такое, чего нет у других.

– Голос?

– Это само собой. Есть нечто большее, о чем я даже не могу сказать. Врожденное чувства трагизма, что ли?.. Причем не личного, а нашего общего… Именно нашего общего.

– Честно говоря, я с его песнями мало знаком, – признался Алексей. – Высоцкого я больше знаю, как актера.

– Это понятно.

Алексей вопросительно глянул на Игоря. Он усмехнулся и мягко объяснил:

– Ты в селе жил. Поэтому записи Высоцкого вряд ли мог свободно достать. Пластинки – да, но их всего ничего, а записи – даже в городе не так просто купить. Я тебе сейчас «Охоту на волков» поставлю… Послушаем?

– Ставь.

Из магнитофона хрипло грянуло:

Рвусь из сил и из всех сухожилий,

Но сегодня опять, как вчера,

Обложили меня, обложили,

Гонят весело на номера…

Алексей почувствовал, как внутри у него что-то холодеет, а на всей коже появляются пупырышки, точно он из горячей бани вышел на мороз голый…

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников, матерых и щенков,

Кричат загонщики и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков…

Алексею почему-то вспомнилась служба в армии, зимние боевые учения «Березина», холодная брезентовая палатка, в которой приходилось ночевать, а вокруг палатки – глубокий снег и отливающая металлом техника: танки, боевые машины пехоты, бронетранспортеры, грузовые «Уралы». Желание у всех солдат тогда было одно: побыстрее бы в часть, в казармы. Это, конечно, не дом родной, но намного лучше, чем на полигоне. И вот оно, долгожданное возвращение ожидается завтра…

Поздним вечером, после заключительного дня учений, старослужащие решили отметить это событие. За выпивкой, дав денег, в ближайший магазин, который находился за двадцать километров от базирования части, послали ефрейтора Геннадия Карпенко – рослого, мордастого украинца, который служил уже второй год. За мясом отправили рядового Акрама Халигулина – молодого глазастого туркмена, призванного на службу перед самой зимой. Из мяса собирались сделать шашлык и зажарить его прямо в буржуйке. Денег Халигулину не дали, решив, что мясо можно взять в ближайшей деревне бесплатно – выпросить.

– Куда прикажете идти? – задал вполне законный вопрос Халигулин.

– А куда хочешь, туда и иди, – сразу же надувшись, грубо ответил старший сержант Сергей Кульчинов, москвич. – Время пошло!..

Высокий, худой, Кульчинов всегда старался быть на виду: участвовал в художественной самодеятельности, готовил политинформации, писал критические заметки, которые печатал в дивизионной газете «Патриот Родины». За это его недолюбливали, за глаза называли: «Певун», но чаще более откровенно и вульгарно – «Пачкун».

Карпенко вернулся через часа три и гордо выставил четыре бутылки водки и пять вина – «чернила».

– Хвалю, – потрепал за плечо ефрейтора старший сержант. – Выпьешь с нами. Разрешаем.

Он сказал это от имени всех, что Алексею не понравилось.

Стали ждать Халигулина. Но его все не было. Наконец, пришел. Старослужащие зло уставились на молодого бойца и мясо, которое он достал из вещмешка. Это был небольшой кусок весом c килограмм, не больше.

– Это все? – недобрым тоном поинтересовался Кульчинов.

– Так точно, – виновато доложил солдат. – Обошел в деревне несколько хат, но больше никто не дал.

– Черномазая сука, – тихо, но внятно выдавил старший сержант.

Халигулин переменился в лице: вначале покраснел так, что хоть прикуривай от щек, потом побледнел. При этом левый глаз его нервно задергался.

– Больше никто не дал, – дрожащим голосом повторил он, после чего вдруг бросил мясо на пол и медленно вышел из палатки.

– Да пошел ты! – выкрикнул ему вслед Кульчинов. – Я с тобой потом поговорю, абрек недорезанный.

На Алексея точно нашло что-то. Он вскочил и резко, с силой, нанес удар старшему сержанту под дых. Кульчинов ойкнул, откинул голову назад и подкошено упал на колени.

В палатке застыла ледяная тишина. Алексей и старший сержант пришли в себя одновременно. Не глядя друг на друга, разошлись по своим лежакам.

– С тобой я тоже разберусь, – пообещал Кульчинов.

– Разбирайся, – возбужденно выдавил Алексей.

Он тоже был уже старослужащим, носил погоны старшего сержанта и собирался вместе со всеми отметить окончание учений. Увы, праздника не получилось. Из-за него, Жилевского.

Бутылки водки и вина всю ночь жались одна к одной в холодном углу палатки, а возле ее дверей лежал оттаивающий кусок сырого мяса, из которого медленно и устрашающе стекала красно-кровавая жидкость…

Рвусь из сил и всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера!

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников, матерых и щенков,

Кричат загонщики и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Алексей, слушая эти пронзительные и обнаженные слова, захотел немедленно купить записи Высоцкого. Правда, магнитофона у него не было, но проигрыватель имелся, и хороший.

– Пластинки Высоцкого поможешь мне достать? – спросил Алексей.

– Помогу, – обронил Игорь. – Помолчав, задал неожиданный вопрос: – Тебе наша редакционная жизнь не надоела?

– Я же только пришел на работу в редакцию, – несколько удивленно ответил Алексей. – Поработаю, буду знать.

– Извини, забыл.

Гредин вздохнул.

– А что?

Алексей понял, что Игорь хочет сказать что-то важное для него.

– Да так, – отмахнулся Гредин. – Просто спросил.

– Говори.

– Лето вспомнил, – неуверенно начал Игорь. Помолчав, продолжил: – Летом я поисками занимался. Копал, так сказать.

– Под кого? – пошутил Алексей.

– Не шути, – оборвал его Гредин. – Я могилы раскапываю.

Алексей почувствовал, что волосы на его голове зашевелились. Перемену в лице нового редакционного друга Игорь заметил.

– Не на кладбище, – успокоил он Алексея. – Копаю я на месте бывших боев, которые проходили и в Первую мировую войну, и в Великую Отечественную. Копаю тайно, чтобы никто не видел. Ищу награды, предметы обмундирования воинов, ну и, конечно, оружие. В основном ножи. Их у меня уже целая коллекция.

– Кости, значит, перебираешь, – неодобрительно заметил Алексей.

– Дурак, – обозвал его Гредин. – Ты что ж думаешь, что я ненормальный какой?

– А что я должен думать? – Алексей набычился, хрустнул зубами. – Я тоже, знаешь, служил. Если бы война и в эту войну меня застрелили где-нибудь на безымянном поле, то когда-нибудь благодарные потомки вырыли бы мои кости, забрали бы нож и преспокойно ушли, а потом его кому-нибудь продали?

– Тоже может быть, – серьезно ответил Игорь. – Только я не ухожу просто так, а на каждом безымянном поле, как ты сказал, на каждой безымянной могиле ставлю крест. Чтобы люди знали: в этой земле лежат бывшие воины.

– Ладно, – стал отходить Алексей. – А сам сообщить не можешь, что здесь-то и здесь неизвестная могила?

– Кому?

– В райисполком или райком партии. Местной власти.

– Сообщал, – ухмыльнулся Гредин. – Однажды я с другом, с которым раньше мы вели раскопки вместе, сообщили в один местный райком партии, что нашли неизвестное захоронение наших солдат времен Великой Отечественной войны. Нас поблагодарили за это сообщение, записали наши фамилии и адреса и пообещали, что во всем разберутся, а потом захоронят останки воинов с почестями. Даже памятник поставят. И что ты думаешь?

– Что?

– Не успели мы приехать в Минск, выйти из поезда, как нас взяли под белы руки и повезли прямиком в республиканский КГБ. Это на проспекте Ленина – желтое здание с колоннами. Знаешь?

– Как не знать, – хмыкнул Алексей. – По-моему это здание всем известно.

– Так вот, – продолжил Игорь. – Привезли нас, значит, в это КГБ и первым делом стали допытываться, где мы еще копали и что находили. Мы, как добрые дурни, выложили почти все. Сотрудники КГБ, а их было аж трое, что нас пытали, в один голос объявили, что мы занимаемся незаконным промыслом и приказали нам немедленно прекратить заниматься всякими раскопками. В противном случае – тюрьма. При этом самый серьезный аргумент у них был не тот, что мы действительно занимаемся в некотором роде незаконным промыслом, хотя и ставим потом на безымянных могилах кресты, а тот, что у нас в Советском Союзе нет этих самых безымянных могил. Нет, и не может быть!.. Все захоронения и могилы известны, на них установлены памятники. Как тебе это?

Алексей пожал плечами.

– Вот именно, – бросил Гредин. – После этого разговора мой друг наотрез отказался продолжать наши совместные поиски. Теперь я копаю один. Предлагаю тебе быть в этом деле моим компаньоном.

– Нет, – сразу отказался Алексей.

– Окончательно?

– Да.

– Хорошо. – Игорь не обиделся. – Тогда у меня к тебе другое предложение.

– Какое?

– Искать клады.

– Клады – это уже лучше. – Алексею стало весело. – Я подумаю.

– Подумай, – посоветовал Гредин. – Лично я об этом думал уже не раз. Риска почти никакого, а выгода может быть большая. Если повезет, конечно.

– А какая тебе была выгода в раскопках могил неизвестных воинов? – прямо спросил Алексей.

– Выгода была и есть, – откровенно признался Игорь. – Как же без выгоды… Знаки отличия солдат и офицеров, как наших так, кстати сказать, и немецких, которые находил, я продавал коллекционерам и иностранным туристам. И сейчас продаю. Но об этом я тебе рассказывать не хочу и не буду.

– А я и не хочу об этом слушать, – буркнул Алексей.

– И хорошо. – Гредин развел руками. – Честный ты парень. Поэтому я предлагаю тебе заниматься поисками вместе.

– Подумаю, – еще раз пообещал Алексей, хотя думать об этом он не собирался.

III

Никогда бы преподаватель Белорусского государственного университета Иван Федорович Романович не подумал, что своего старого знакомого, бывшего сослуживца по работе в ЦК ЛКСМБ Белоруссии Михаила Валерьевича Гриценко увидит в метро дважды за неделю. Правда, в первый раз они только поздоровались, кивнув головами, – сближению помешал людской поток, разнесший их в разные стороны, – а вот во второй раз столкнулись лицом к лицу.

– Михаил Валерьевич, ты? – удивился Романович.

– Я. – Гриценко блеснул железным зубом. – Здравствуй, Иван Федорович.

– Приветствую. – Романович крепко сжал пухлую, как и вся фигура Михаила Валерьевича, руку бывшего сослуживца. – Отойдем в сторонку, поговорим.

– Давай лучше выйдем из метро.

– Давай…

Они вышли на станции «Академия наук» и, не сговариваясь, как когда-то в молодости, направились в сторону кафе возле кинотеатра «Октябрьский».

– Посидим по старой дружбе, – предложил Гриценко. – Выпьем по чашке кофе.

– Если по старой дружбе, то можно и по рюмке коньяка. – Иван Федорович хитро улыбнулся. – Или ты уже не употребляешь?

– Ну почему же… – Михаил Валерьевич выпрямил грудь и подтянул мешковатый живот. – Я еще ничего, не старый.

Он мало изменился. Разве что еще больше поправился, немного поседел и вокруг потухших за последние годы глаз нажил вместе с морщинами нехорошую синеву – признак болезни почек.

«Стареем, – отметил про себя Иван Федорович. – А все молодимся». Вслух же сказал:

– Мы еще вдвоем ничего.

В зале кафе было малолюдно.

– Давай в уголок, – показал глазами на столик в конце зала Гриценко.

– Темновато там.

– Зато никто мешать не будет.

Они заказали двести граммов коньяка, два бутерброда с ветчиной и бутылку минеральной воды. Выпив, подобрели лицами, расслабились.

– Ты, я слышал, в ЦК партии работаешь, – начал разговор Романович.

– Там, – обронил Михаил Валерьевич. – У Павлова.

– Идеологический отдел?

– Да.

– Значит, мы коллеги: я преподаю в БГУ, а ты людей уму-разуму учишь. Какой, если не секрет, у тебя сектор?

– Какой тут секрет. Тоже скажешь. Сектор – зарубежные связи.

– Неплохо.

– Как сказать… – Гриценко скривился. – Звучит солидно, а на самом деле – обыкновенная чиновничья работа. Не очень, скажу я тебе, перспективная.

– Разве? – усомнился Иван Федорович. – Поработаешь немного и поедешь на дипломатическую службу.

– Поедешь, – хмыкнул Михаил Валерьевич. – Я же не профессиональный дипломат. Инженер-технолог по образованию, языков не знаю. Польский, правда, понимаю, но что толку. Туда теперь вряд ли пошлют: в прошлом году поляки военное положение у себя ввели, а что в этом придумают – никому не известно. Сам знаешь. Кстати, что об этом твои студенты говорят. Молодежь сегодня, я знаю, перемен хочет. Не такая она, как мы с тобой были. Не такая.

– А какая? – внимательно глядя в глаза бывшего сослуживца, спросил Романович. И не дожидаясь ответа, хмуро проговорил: – На молодежь всегда бочки валили. И на нас с тобой когда-то тоже. А что касается перемен, то они действительно нужны. И не мне тебе об этом говорить.

– Может, ты и прав, – согласился Гриценко. – Нет теперь в комсомоле, где мы с тобой работали, той веры, что была. Да и в партии все не так, как должно быть. А тут еще война эта – в Афганистане, что болячка на теле. В Минск каждый месяц гробы привозят. Я видел, страшно.

– Ты видел, а я хоронил родственника, который служил в Кабуле, – заметил Иван Федорович. – Действительно страшно.

– Я же говорю, что надо что-то менять. – Михаил Валерьевич застучал по столу ладонью. – Ты как думаешь?

– Думаю, давно пора.

– Ты говоришь, как диссидент.

– Во-во, у нас так – хочешь мир посмотреть, значит, враг. Помнишь частушки нашей молодости?

– Напомни.

– Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь…

Гриценко оглянулся:

– Ты потише, а то мало ли кто услышит.

– Да кому мы надо?

– Сам знаешь кому.

Романовский крутанул головой, запальчиво выговорил:

– Волков бояться, в лес не ходить.

– Наверное, – перешел на шепот Гриценко и разлил оставшийся коньяк. – Давай выпьем за обновление, что ли.

Чокнувшись, выпили, прикусили.

– Ничего, все перемелется, – уверенно произнес Иван Федорович. – Мука будет.

– Смотри, чтобы из нас муку не сделали, – предупредил Михаил Валерьевич, с опаской оглядывая зал. – Мы с тобой не в Польше, где все меняется. У нас партия власть крепко держит, не спихнешь. Во всяком случае, легко спихнуть не получится.

– Кто знает, – тихо проговорил Романович.

Они одновременно подняли рюмки, но уже не чокались.

– Ну, будем.

– Будем…

Выпив, Иван Федорович и Михаил Валерьевич уставились в глаза друг другу. Они как будто убеждались в надежности и незыблемости своих давних отношений, которые у многих их друзей и приятелей в последние годы начали меняться. И не в лучшую сторону.

IV

Отработав первую смену, Марина, одетая в длинное драповое пальто и зимние сапоги на толстых каблуках, неторопливо шла по узкой улочке, которая спускалась от головного корпуса объединения «Горизонт» к площади Победы, и думала о своем будущем. Оно было близким и одновременно далеким. Близким, потому что хотелось всего и сразу, а далеким от того, что желания часто не совпадали с возможностями. И пока они совпадут, пройдет немало времени. Если, конечно, вообще такое произойдет…

Получив в редакции задание, шел на завод радио- и телевизионных футляров, только по другой стороне улицы, Алексей. Он пытался, как в детстве, скользить по замерзшему асфальту. Ему хотелось разогнаться и проехаться по льду метров десять. Но впереди Алексея отрезка льда такой длины не было. Светились только небольшие замерзшие лужицы, присыпанные свежим снегом. Да и тяжеловатый кожух, полы которого оттопыривались под морозным ветром, мешал легкому и свободному движению.

Алексею вспомнились строки из школьного, уже полузабытого стихотворения:

Вот моя деревня,

Вот мой дом родной,

Вот качусь я в санках

По горе крутой.

Увы, родная деревня, а вернее, село Рубеж было далеко. Санки были еще дальше – в прошедшем детстве…

Получилось так, что Марина и Алексей одновременно посмотрели на улицу и увидели друг друга.

Марина остановилась. К ней через проезжую часть направился Алексей. Он еще не знал, что скажет девушке: поздоровается, поговорит о погоде, расскажет о редакционной работе…

– Привет, – поздоровался парень. – Ты чего здесь?

– Здравствуй, – приветливо улыбнулась Марина. – Приезжала в отдел снабжения, заявку на металл от нашего начальника цеха передала.

– Демьяновича?

– Да.

– Как он там?

Алексей невольно усмехнулся, вспомнив широкую, тяжелую фигуру Михаила Антоновича, который ходил по цеху осторожно, широко расставляя ноги, точно по льду.

– Вроде не худеет.

– Значит, нормально.

– План, во всяком случае, выполняем.

– Это хорошо.

– Хорошо. А ты чего к нам редко заходишь?

Голос у Марины погрустнел.

– А что, кто-то скучает по мне? – спросил Алексей, ковырнув сапогом примерзшую к асфальту льдинку.

– Есть такие.

– Кто?

– А хотя бы я.

Марина смущенно поежилась, отвела взгляд.

– Что, холодно сегодня? – заметил Алексей, чтобы переменить тему разговора.

Ему стало неловко.

– Мороз, – тихо ответила Марина. – Пробирает…

– Может, какао выпьем? – предложил Алексей, чтобы загладить неловкость, а одновременно и свою вину перед Залесской за ту ночь… – Вон, на углу проспекта и улицы Захарова булочная…

– Давай, – согласилась девушка. – Я никуда не спешу.

– И я…

Свободное время у Алексея действительно было: запланированный материал о буднях в общежитии он ответственному секретарю редакции уже сдал, а в следующий номер придется новый материал писать – это газета.

В булочной гуляло тепло, было людно. Возле прилавка толпилась очередь. Последней в ней стояла невысокая сухощавая старушка с повязанным на голову пуховым платком. Алексей с Мариной стали за ней. Старушка поглядела на них снизу вверх и то ли одобряюще, то ли осуждающе покачала головой. Алексей и Марина многозначительно переглянулись и чуть не рассмеялись.

Когда взяли какао, Алексей иронично заметил:

– И мы такие будем.

– Будем. – Повеселев, Марина обнажила в улыбке свои ровные белые зубы. – А пока мы еще не такие старые, надо жить.

Она сказала это просто так: не раз слышала эту повторяемую к месту и не к месту фразу. Алексей же воспринял сказанное, как некий намек на то, что Марина опять готова на нечто большее, чем выпить какао.

– Иван тебе не пишет? – сделавшись серьезным, поинтересовался Алексей.

– Зачем? – непонимающе спросила Марина. – Мы даже не дружили. Так, переговаривались иногда. И все.

– Странно.

– Что?

– Иван – хороший парень.

– Хороший – это не профессия, не показатель его достоинств. – Марина нахмурилась. – Ты для этого разговора меня сюда пригласил?

– Да я так… Просто… – Алексея взяло зло на самого себя. – Не обращай внимания.

Они замолчали. Глядели то на какао, то на морозное окно. Их головы за небольшим круглым столиком находились почти рядом. Если бы Алексей и Марина разом наклонились, то могли бы стукнуться лбами.

– Через пять минут у нас перерыв, – объявила грузная продавщица в испачканном мукой халате. – Торты привезли. Прошу всех на выход…

Алексей поднял глаза. Марина смотрела на него. Она вроде хотела что-то сказать, но стеснялась. Чтобы как-то смягчить неловкую паузу, Алексей положил свою ладонь на руку девушки и попросил:

– Извини, мне надо идти. – Помолчав, добавил: – Вообще, извини за все…

– За что?

– Я же сказал: за все.

– Ты о том, что было?

– И о том.

Алексей отвел глаза в сторону.

Марина допила какао, вытерла салфеткой несколько широковатый, с пухлыми губами, рот и, глядя в стол, спросила:

– Помнишь начало романа Льва Толстого «Анна Каренина»?

– Помню, – не понимая к чему это вопрос, кивнул Алексей.

– Вот… Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему… В нашей семье тоже так…

Алексей почувствовал к Марине жалость.

– Родители обижают?

– Не то, чтобы обижали, но всегда чем-то недовольны. Это тяжело видеть, а тем более переносить.

– В каждой семье что-то подобное есть.

– А в твоей?

– В моей батько чуть не разбился на машине, еле выжил. Тоже хватило слез и переживаний всем, пока он на ноги не встал. Сейчас ходит, работает, но прежнего здоровья все равно нет.

Марина сочувственно посмотрела на Алексея, после чего проговорила:

– А знаешь, мы чем-то похожи с тобой.

– Может быть.

– Я серьезно. Говорим откровенно о том, что есть на самом деле. Сегодня ведь многие хотят казаться лучше, значительнее. У нас в объединении работает одна моя знакомая – Люська. Сама по себе, как человек, пустая, а вот одевается как модель. Нинка, подруга моя, Люське завидует черной завистью. И смех, и грех…

– Так было, думаю, всегда. Все мы – люди.

– Может быть, но меня, знаешь, все не интересуют. Мне вот с тобой интересно.

– Ты это серьезно?

– Да.

– Даже не знаю, что сказать.

– У тебя кто-то есть?

Алексей замялся.

– Есть.

– Любишь ее?

– Да… Бывает, подумаю о ней, и хочу видеть. Немедленно. А иногда она мне кажется чужой, совсем не моей.

– Значит, ты еще не определился.

– Может быть.

– А если и не определишься?

– В смысле?

– В прямом смысле: она для тебя останется чужой.

– Не знаю…

Они вышли из булочной, прошли в парк Горького, который был рядом. Вокруг блестел снег. Ветви деревьев светились от инея.

– Свежо здесь, – заметил Алексей.

– Природа.

Марина вдруг резко нагнулась, зачерпнула ладонью снег, смяла его в снежок и резко бросила в Алексея.

– Ай! – притворно вскрикнул он и схватил девушку за руку, потянул к себе. Она не сопротивлялась. Прижалась к нему, горячо дохнула в лицо, после чего мягко отстранилась и пошла на выход из парка.

Алексей, озадаченно поглядев ей вслед, повернулся и медленно пошел на автобусную остановку. В нем бурлили смешанные чувства, мысли, желания…

В это время сыпануло мелким, но густым снегом. Асфальт побелел и как будто стал подниматься вверх.

V

Залесскому не спалось. Он допоздна смотрел в зале телевизор, потом перешел на кухню и начал изучать газету «Горизонт». Именно изучать, привычно ругая все и всех.

– С огоньком, по-ударному взялись за работу в новом году контролеры, – бормотал Павел Семенович себе под нос, читая небольшую заметку. – Еще бы, проверять – не работать… Работнички… – Он шумно высморкался и продолжил чтение: – Тысячи горизонтовцев встали на ударную трудовую вахту, посвященную очередному форуму советских коммунистов, которая проходит под девизом: «XXIV съезду КПСС – высокую эффективность и качество работы!» Подведены итоги пятого этапа… – Залесский недоверчиво покрутил головой. – Пятого этапа… Это кто ж их придумал, этапы эти?.. Как на зоне, в тюрьме…

В это время зазвонил телефон. Залесский с раздражением поднял трубку.

– Слушаю…

Звонил Анджей Мозолевский. Как всегда, перед тем, как о чем-либо попросить, он начал рассказывать о положении в Польше.

– Беда у нас в Польше, настоящее разорение, – свистящим шепотом жаловался он в трубку. – Работы у многих нет, каждый день забастовки. Кричат, требуют… Что будет дальше, неизвестно… В магазинах ничего нельзя купить, а продать вообще что либо невозможно – нет у людей денег. Это позор. Ты знаешь, как я отношусь к нашей власти, но теперь мне страшно: куда она смотрит?.. Если так дело пойдет дальше, то мы все здесь станем нищими. Поверь… Я опять собираюсь к вам в Союз. У вас хоть и не изобилие, но почти все есть. А главное, люди работают, не голодают, как уже многие у нас… Приеду через месяц-другой, когда поставлю визу. Жди…

«Нужен ты мне, – подумал Павел Семенович и в очередной раз задался уже въевшимся в мозг вопросом: – Неужели и вправду там все так плохо?.. Не может быть – заграница все-таки, колхозов, как у нас, нет, да и поляки – люди прижимистые, у каждого наверняка что-то имеется на черный день. Если не врет Анджей, то привирает. Точно привирает… Хотя, дыма без огня не бывает…»

Хоть и не верил Залесский, что все так плохо в Польше, но в душе был рад этому. «Не все коту масленица, – ухмыльнулся он. – Бежал ты на Запад, да недалеко ушел. Недалеко. Теперь помучайся…»

Павел Семенович долго и задумчиво смотрел в окно, вспоминая былое. Потом взял газету и уже без раздражения и злости прочитал заглавие очередной статьи: «Опыт ценен повторением». Этот заголовок Залесскому понравился. «Правильно, одобрил он. – Если ты опытный – живи как человек, а не опытный – пропадай… Вот Анджей… Вроде свой на Западе, а как будто чужой – ругает все, недоволен… Мучается, планирует сюда ехать. Не богато, конечно, у нас, но жить можно… Можно…»

Залесский встал, подошел к окну. За ним переливался разноцветными, притягивающими к себе огнями город. Между старыми зданиями высились новостройки. Они веселили взгляд и красноречивее любой пропаганды доказывали, что жизнь охотно и жадно продолжается…

– Хорошо, – обронил Залесский и вдруг почувствовал, что он не просто хочет жить, а хочет жить в Минске, к которому привык за долгие годы, почувствовал себя в нем хозяином, как когда-то на хуторе под Кобрином.

VI

За день до выхода газеты в свет Алексей сидел в типографии и внимательно вычитывал гранки. Пожилой приземистый наборщик, которого звали все просто – Степаныч, глядя на нового работника, сузил слезящиеся глаза и с жалостью проговорил:

– Да не бойся ты, Мария Борисовна давно уже все вычитала. После ее корректуры ошибок не будет.

– Я не боюсь, – оторвавшись от гранок, ответил Алексей. – Но еще раз проверить не помешает. Да и редактор просил, чтобы я проконтролировал выпуск номера.

– Ну-ну… – Степаныч усмехнулся и аккуратно пригладил свою лысую макушку. – Может, ты и прав.

– Пускай читает, тебе что? – отозвалась из угла очкастая Мария Борисовна. Она переобувалась: вместо теплых, зимних сапог на платформе, натягивала на свои толстые венозные ноги летние туфли без каблуков. – Ошибки у всех бывают, я это знаю. Лишний глаз не помешает.

– А я что ж, не знаю? – проворчал наборщик. – Помню, в начале пятидесятых годов, мы «Звязду» выпускали. Так там в фамилии Сталин вместо буквы «т» букву «р» поставили. Не специально, конечно. Так получилось: мы же не машины, а люди. Хорошо, что во время заметили, не весь тираж откатали. Тут же остановили печатную машину, исправили ошибку. После работы на радостях даже выпили по маленькой за то, что так обошлось. Но, как оказалось, поспешили радоваться. Какая-то сволочь донесла наверх. Заместителя редактора, который был дежурным по номеру, уволили. Директору типографии дали партийный выговор с занесением в учетную карточку. Меня и моего напарника лишили всех доплат. И это, скажу я вам, еще хорошо, потому что никого не посадили. Могло быть намного хуже. Намного… Кто-то, наверное, заступился за нашу газету, пожалел нас. Может, из ЦК партии.

– Подобное и я помню, – заметила Мария Борисовна. – Время тогда было такое.

– Было…

Зазвонил телефон. Степаныч поднял трубку.

– Слушаю. Кого?.. Тебя…

Он сунул трубку Алексею.

– Да, – отозвался он.

– Привет, это я… – Звонил Игорь. – Что, не ожидал, что позвоню?

– Честно говоря, – замялся с ответом Алексей, – и ожидал, и нет.

– Да-а, – затянул Гредин. – А вроде бы друзья. Ладно, я тут собрался идти за дефицитом – пластинками Высоцкого. У меня в «Мелодии» знакомый работает. Пойдешь со мной?

Алексей загорелся.

– Я же тебя просил об этом.

– Значит, – шумно дохнул в трубку Гредин, – встречаемся в четыре часа дня возле кинотеатра «Центральный». Идет?

– Идет…

Алексей положил трубку, поглядел на наборщика и корректора. Они вопросительно смотрели на него.

Вычитав гранки, он, ничего не сказав, вышел во двор.

Кругом было бело. Небо светлело. Сквозь редкое облако виднелся край скупого на тепло январского солнца.

VII

Как и договаривались, с Грединым Алексей встретился у кинотеатра «Центральный». Поздоровавшись, улыбнулся:

– Ну, пошли за пластинками.

– Куда?

– В магазин «Мелодия». Это здесь рядом, за углом…

Переступив порог магазина, Игорь сразу же направился к чернявому молодому человеку лет тридцати, который стоял за прилавком с какой-то пластинкой в руках. Он о чем-то беседовал с длинноволосым парнем в кожаной меховой куртке, из-под которой тянулись вниз вытертые джинсы-клеш. Терпеливо подождав пока разговор закончиться, Гредин подошел к продавцу, поздоровался:

– Привет, Сеня.

– Здорово. – Продавец расплылся в улыбке. – Что ищем?

Игорь кивнул Алексею. Мол, подойди.

– Ну?.. – Уставившись на Алексея, продавец прищурил глаза, словно оценивал его финансовые возможности. – Что желаем?..

– Надо пластинки и записи Высоцкого, – не совсем решительно проговорил Алексей. – Желательно последние.

– Гм… Это дефицит.

– Сеня, – Гредин положил руку на плечо продавца, – не говори таких слов. В наше время все дефицит. Так что, повеситься и не жить?

Продавец пожал плечами.

– Даже не знаю.

– Знаешь. Ты все знаешь.

– Есть кое-что.

– Ну вот. – Игорь выразительно округлил глаза. – Если подумать, то все можно найти. Было бы желание.

– Только у меня дома, – предупредил продавец и почесал лысеющую голову.

– Едем к тебе, – с готовностью согласился Гредин.

– Только после работы. – Продавец засуетился. – Хотя… – Он на несколько секунд задумался. – Я сейчас…

Знакомый Игоря ушел, но вскоре вернулся.

– Поехали.

Вышли во двор магазина. Продавец подошел к «Жигулям» – новеньким, оранжевым.

– Садитесь…

– Умеешь ты жить, Сеня, – не без зависти заметил Гредин.

– Кручусь-верчусь, – буркнул продавец.

Подъехали к дому с лепниной на фасаде и огромной аркой. Блестящие и большие окна дома горделиво смотрели через Ленинский проспект на парк Челюскинцев. Поднялись на второй этаж. Квартира была однокомнатная, но большая, богато и со вкусом обставленная: старый трельяж, на стенах картины, несколько икон, на подставке массивный серебряный подсвечник, посреди комнаты, на цветастом толстом ковре, деревянный изящный столик из красного дерева, кожаные диван и кресла.

– Располагайтесь. – Хозяин богатого жилища широким жестом пригласил гостей к столу. – У меня все просто. Но только для своих.

Он быстро принес из кухни закуски, бутылку армянского коньяка.

Когда выпили, закусили, Игорь поинтересовался:

– Не боишься, Сеня, столько добра дома держать? Я имею в виду не то, что могут украсть, а сам понимаешь…

– Так ведь не при Сталине живем, – жуя дольку лимона, проговорил хозяин квартиры и криво усмехнулся. – Да и я большим криминалом не занимаюсь, сам знаешь… Валютой, к примеру, не торгую.

– А Высоцкий?

– А что Высоцкий?

– В верхах считают, что он не наш человек – слишком много себе позволяет. И в своих песнях, и в личной жизни. К примеру, женился на Марине Влади – иностранке.

– У нас в этом смысле много народу не наших, – заметил Игорь. – Вот Солженицына выслали, Бродского тоже… Хоть ты бери, да сам уезжай.

– Надумал уже?

– Надумаешь тут.

– И куда?.. На землю обетованную, в Израиль?

– Пока в Израиль, а там видно будет. Ты же в курсе: сначала все в Израиль просятся, а потом в пересылочном пункте отказываются от своей исторической родины и оказываются в той же Австрии или едут в Германию, Францию, Америку.

Лицо Сени округлилось в ехидной ухмылке.

– А ты куда? – Гредин с интересом уставился на хозяина квартиры. – Только конкретно, без балды.

– В США, конечно.

– И что там?

– Поддержат. Социальное пособие дадут и прочее…

– Семен, ты же советский человек, – с фальшивой театральностью произнес Игорь. – Подумай, что говоришь?

– Хомо советикус. – Хозяин квартиры ощерился. – Это точно. Есть во мне советское. И немало. Но я хочу свободы. Причем не политической, как высланный за правдолюбие Буковский, а как человек, который желает отовариваться в магазинах тем, чего ему хочется. Кстати, помнишь частушку:

Поменяли хулигана

На Луиса Корвалана.

Где найти такую б… дь,

Чтобы Леньку поменять…

– Помню, – обронил Гредин. – Я знал одного парня. Хороший, видный такой, из профессорской семьи. Так он все радио «Свобода» слушал. Этот парень мне тогда все уши прожужжал и о Буковском, и о Луисе Корвалане, и еще о куче каких-то непонятных личностей. А главное, говорил, что скоро сам уедет за бугор, и меня, если соглашусь, заберет с собой.

– А ты что, не согласился?

– Почему ты так решил?

– Ну, не уехал же.

– Не уехал. – Игорь погрустнел. – Родители у меня как узнали, что я с этим парнем вместо уроков о политике говорю, так чуть из дома не выгнали. Да и его в психбольницу потом забрали, а когда выпустили, то посадили за тунеядство. А он, между прочим, еще стихи писал.

– Вот, что происходит, – загорелся Семен. – А я ни в психичку, ни в тюрьму не хочу. Потому и собираюсь рвануть на Запад. Только это между нами. Эх, жизнь наша – копейка.

Хозяин квартиры взял бутылку, разлил.

– Мне не наливай больше, – попросил Алексей.

Ему не нравился этот разговор. Особенно признание Семена о том, что он хочет уехать в Израиль, а потом перебраться в США.

– Пей.. – Семен закраснел. – Не я к тебе пришел, а ты ко мне. Значит, уважай.

Алексей недовольно взял рюмку, сдавленным голосом проговорил:

– До дна – и все.

Выпили.

– Ну, а теперь по делу, полупьяно уставился на Алексея хозяин квартиры. – Скажи, что конкретно надо?

– Я же сказал: пластинки и записи Высоцкого.

– Вот! – Семен глянул на Игоря. – Всем подавай Высоцкого. А почему?.. Потому что он не просто певец, композитор, а выразитель социального протеста народа. Даже не одного народа – русского, а всех народов нашей необъятной страны… Помнишь?

– Что?

– Ну это… Из головы выскочило… Вспомнил.

Семен с чувством прочел неизвестные Алексею два четверостишия Высоцкого:

Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,

меня, должно быть, ловко разыграли:

крючки носов и до ушей оскал —

как на венецианском фестивале.

Что делать мне? Бежать, да поскорей?

А может, вместе с ними веселиться

Надеюсь я – под масками зверей

У многих человеческие лица…

– А ты, Семен, серьезнее, чем я предполагал, – похвалил его Гредин. – Я думал, что фарцовщики только деньги считают, а они еще и стихи читают.

– Я на тебя не обижаюсь. – Семен скривился. – Хотя, знаешь, выслушивать такое от тебя мне неприятно.

– Ну, извини.

– Извиняю в первый и в последний раз, – предупредил Семен и патетически воскликнул: – Высоцкий – это наша эпоха! Он, что «Битлз» на Западе. Даже больше.

Алексей, впервые за время встречи, улыбнулся и пожалел, что плохо подумал о хозяине квартиры.

– Мы тоже Битлз слушаем, – заметил Игорь. – Высоцкий – одно, а «Битлз» – другое.

– Вообще, ты прав, – неожиданно согласился Семен, и уже обращаясь к Алексею, спросил: – Тебе все пластинки Высоцкого нужны?

– Я бы взял последние. Но давай, какие есть. Можно и все.

– Гм… Все не получиться, но кое-что интересное имеется.

Семен вышел в коридор, открыл кладовую, стал копаться. Вскоре вернулся.

– Вот, протянул два маленьких диска и ленточную кассету. – С тебя тридцать пять рублей. По пять рублей за пластинки и четвертак за кассету.

Алексей замялся.

– Дороговато.

– Как хочешь. Я продаю тебе по дешевке, из уважения к Гредину, моему однокласснику. Но, как говорится, хозяин – барин.

Он хотел было унести пластинки и кассету обратно в кладовую.

– Стой, – остановил его Алексей. – Беру.

Про себя подумал: «Ладно, деньги заработаю. Еще и магнитофон куплю…»

Вышли Алексей и Игорь из квартиры Семена подвыпившие. Настроение у обоих было такое, словно они выиграли в лотерею небольшой приз.

Алексей глянул на часы: двадцать один двадцать семь.

«Поздно…»

Было темно. Свет от фонарей метался по заледенелому асфальту, точно чувствовал холод и пытался согреться.

– Пока.

– До встречи…

VIII

В редакции газеты «Горизонт», казалось, навсегда воцарилось приподнятое настроение: с каждым днем приближалась поездка в Звездный Городок. Для журналистов это не было из ряда вон выходящим событием, – и раньше колесили по городам и весям, – просто перспектива хоть ненадолго отвлечься от надоевшей будничной суеты придавала людям энергию и оптимизм.

Самым популярным требованием в редакции стало настоятельное и надоедливое словосочетание ответственного секретаря: «Сда-авайте материа-алы!»

Увы, работать никому не хотелось. Во всяком случае, в полную силу. Именно поэтому возник неожиданный конфликт.

После очередного взывания Кожемякина о необходимости немедленно сдать материалы для вычитки и верстки, Игорь Гредин не выдержал и вспылил:

– Да пошел ты!..

Он не сказал, куда бы пошел ответственный секретарь, но этого для выяснения отношений между двумя сотрудниками оказалось достаточно.

Владимир Владимирович медленно поднялся из-за своего заваленного бумагами стола и грозно спросил:

– Так ку-уда мне идти?

– А куда хочешь, туда и иди, – легкомысленно ответил Игорь.

Они стояли один перед другим как быки, готовые немедленно начать схватку: покрасневшие, со сжатыми кулаками, с прищуренными, немигающими глазами. Со стороны можно было подумать, что Владимир Владимирович и Гредин – непримиримые, даже смертельные враги. Но это, к счастью, было не так. И уже немолодой, опытный Кожемякин, и еще только начавший свой путь к зрелости Игорь относились друг к другу с уважением и симпатией. Не раз вместе говорили о своей жизни и жизни вообще, выделяя в ней не только хорошее, но и плохое, делились своими мнениями о тех или иных событиях, не обходя при этом острые темы политики, что было небезопасно, а главное – выпивали.

– Значит, ты-ы меня по-осылаешь? – Владимир Владимирович колыхнулся вперед. – Меня, о-ответсвеного се-экретаря?

– Посылаю, – нисколько не смущаясь, выдавил Гредин.

Они уже готовы были сцепиться в непримиримой схватке, но дальнейшему развитию бурных событий помешала Татьяна Жукова. Она тихо подошла к Игорю сзади и, взяв его за локоть, решительно проговорила:

– Отойди.

Игорь оглянулся. Татьяна стояла со сжатыми губами. Ее большие очки холодно отсвечивали блики дневного света.

– А чего он? – задал неуместный вопрос Гредин и осекся.

– Того, – раздраженно ответила Жукова. – Того, что он ответственный секретарь и требует материалы по праву. А ты ведешь себя как… Как непонятно кто…

– Вот, – поддержала Татьяну Анна Клошко.

– Сейчас вдвоем схлопочете, – угрожающе пообещал Александр Толошко, приподняв свои могучие плечи. Он воинственно смотрел на ответственного секретаря и корреспондента. – Я не погляжу, что мы в редакции, вспомню свое спортивное прошлое.

– И вправду. – Алексей подошел к Кожемякину и Гредину. – Пошутили и хватит.

Ему было неприятно, что на работе, в интеллигентной среде, выяснение отношений может дойти до кулачного боя. Да и за что? Делить-то практически было нечего, а что касается требовательности Кожемякина, то дисциплина должна быть. Без нее никак нельзя – газета не выйдет.

– Ну? – пробасил фотокорреспондент. – Я жду.

Владимир Владимирович разжал кулаки и стал что-то искать в своих бумагах. Игорь повернулся и пошел в свой кабинет. Сев за стол, пробубнил себе под нос:

– Материалы ему сдавай. А может, я не хочу ничего сдавать…

Алексей прошелся взад-вперед по узкому редакционному коридору, заглянул к редактору. Думенюк, нацепив очки на нос, просматривал свежую почту: письма, газеты, журналы. Именно просматривал, выделяя для себя главное – что прочесть сразу, а что может подождать.

«Зайти, что ли?» – подумал Алексей и решительно открыл дверь редакторского кабинета.

Юрий Николаевич вопросительно уставился на своего нового сотрудника.

– Я тут подумал, – начал Алексей и запнулся на этом слове.

У него возникло подспудное желание что-нибудь сделать, чтобы конфликтов в редакции не было. Самое первое, что пришло на ум – написать, помимо запланированных тем, еще один-два материала.

– О чем подумал? – нетерпеливо спросил редактор.

– Сдать дополнительно пару заметок и статью, – выразил, наконец, свою инициативу Алексей.

– Похвально, – проронил Думенюк, то ли удивившись, то ли обрадовавшись. – Очень даже похвально. – Ты садись, садись…

Алексей присел на стул, что стоял у стола редактора. Юрий Николаевич отодвинул от с ебя свежую корреспонденцию, застучал пальцами по столешнице. В этом стуке ощущалась озабоченность редактора текущими редакционными делами.

– Написать можно, – проговорил Думенюк. – Что конкретно предлагаешь?

Алексей озадаченно пожал плечами.

– Пока не знаю. Думаю, что-нибудь о космосе.

– Тема хорошая, – согласился Юрий Николаевич. – После поездки в Звездный Городок напишешь. И обязательно о Петре Ильиче Климуке.

– Значит, я еду? – Алексей обрадовался. – Непривычно как-то.

– Едешь, – подтвердил Думенюк. – Почти все едем… Так что привыкай… Кстати, ответственным за поездку назначен секретарь парткома завода радио- и телевизионных футляров Георгий Михайлович Крюков. Знаешь его?

– Нет.

– Ну, еще познакомишься…

IX

Выехали на автобусе «Икарус», в котором все места были заняты, с вечера. Утром были уже в Москве. Ее холодное величие и неприступность неприятно поразили Алексея: серые каменные громады, серые улицы, серое небо. Если бы не свежий снег, то эта сплошная серость, казалось, затмила бы весь мир.

Алексею стало неуютно и зябко. Захотелось вернуться обратно в Минск – тоже каменный, большой, но все-таки более теплый и приветливый, а главное – с душой.

– Глянь, Кремль! – крикнул кто-то.

Все пассажиры автобуса приникли к окнам, почти разом заговорили.

– Точно, Кремль.

– Он.

– Сила, ничего не скажешь.

– Красиво…

– Вот она какая, Москва златоглавая

– Третий Рим…

Алексей вдруг кожей ощутил, что так оно и есть – третий Рим. Стены Московского Кремля, ее башни, купола древних церквей… Что-то было во всем этом великолепии неправдоподобное, мистическое, которое внушало страх. Именно страх, а потом уже осознание мощи огромного города, в котором некогда сходились все дороги государства Российского, ставшего в первой половине двадцатого века основой Советского Союза.

Заледенелый асфальт московских улиц бил по колесам автобуса. От этого он вздрагивал, и все время норовил сдать влево, на встречную полосу. Водитель, краснощекий смуглый парень, похожий на молдованина, с усилием держал руль и тихо, про себя, матерился.

Остановились неподалеку от Красной площади.

– Кто желает посетить мавзолей Ленина? – спросил секретарь парткома завода радио- и телевизионных футляров Крюков и привычно почесал свой мясистый, прыщеватый нос.

К его удивлению желающих увидеть бывшего вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина оказалось немного.

– Надо обязательно проведать Ильича, – тоном, не терпящим возражения, сказал Георгий Михайлович и обвел всех строгим взглядом.

Желающих поглазеть на первого руководителя советского государства заметно прибавилось.

– Постройтесь в колонну по три человека, – приказал Крюков, – а то мы, простите, как толпа дикарей. Надо культурно, организованно. Мы же в нашей союзной столице, товарищи, а не где-нибудь в колхозе.

– Зачем строиться? – спросила Татьяна Жукова, кутаясь от холода в шарф.

– Надо, – с нажимом сказал секретарь парткома. – Не дома.

Алексей, Гредин, еще человек десять остались стоять у автобуса.

– Ты чего не пошел? – поинтересовался Игорь у Алексея.

– Да так, – буркнул он.

– А если серьезно?

– Не люблю покойников. А ты?

– То же самое. Хотя, скажу тебе по секрету, – иронично проговорил Гредин. – Ильич не покойник. Как говорится, Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

– Да иди ты, – отмахнулся Алексей.

Шутить ему не хотелось. К тому же вспомнился умерший Евсей. Казалось, он где-то рядом. Более того, лежит в Мавзолее, а люди думают, что это Ленин…

«Бред, – подумал Алексей. – Временное помешательство…»

Быть может, так негативно подействовала на психику Алексея Москва, но он в какое-то мгновение услышал далекий и дикий голос: «На кол его!..» А после этого послышался чей-то страшный вопль: «Пощадите!..» И голос, и вопль тонули под древней выбитой каменной брусчаткой.

«Бред…»

X

Огороженный забором, поверх которого шла колючая проволока, Звездный Городок утопал в снегу. Его сугробы высились и по обе стороны контрольно-пропускного пункта, перед которым затормозил тяжелый «Икарус». Дежурный офицер вошел в автобус, козырнул, вежливо поздоровался.

– Из Белоруссии?

– Так точно, – по-военному четко ответил секретарь парткома, видимо вспомнив свою службу. – Делегация Минского производственного объединения «Горизонт».

– Мы вас ждем. – Офицер гостеприимно наклонил голову. – Петр Ильич Климук поручил мне вас встретить и сопроводить в нашу гостиницу. Так что я поеду с вами. Вы не против?

– Мы не против, – ответил за всех инженер-конструктор Иван Силин, рябоватое лицо которого было заспанным и красным.

– Вот и хорошо, – одобрил дежурный офицер. – Едем…

В гостинице Алексей и Игорь Гредин поселились в одном номере. Напротив номер занял редактор. Справа от номера поселились ответственный секретарь и фотокорреспондент. Слева в номере разместились Жукова и Клошко.

После заселения Думенюк обошел все номера, записал, кто где, проверил, работают ли телефоны.

– Буду звонить, – предупредил он. – Смотрите, чтобы не шлялись, где попало. Это вам не в Минске. Городок военный. Приводите себя в порядок. Сбор на первом этаже в фойе ровно в двенадцать ноль-ноль.

Все вместе пошли в Дом культуры. Встречал полковник Климук – невысокий, плотный, улыбчивый, с густой черной шевелюрой. Он сразу всем понравился, так как держал себя просто, по-свойски.

– Расскажите о себе, – попросил его секретарь парткома. – Официально, так сказать, нам ваша биография известна, но хотелось бы услышать ее лично от вас.

– Что ж, можно рассказать… – Климук улыбнулся. – Мне было всего пятнадцать, когда стартовал первый искусственный спутник Земли. Потом, вы знаете, полетели аппараты в сторону Луны, Солнца. И неожиданно – корабль «Восток». Помню, мы, курсанты черниговского училища, вели практические занятия по радиооборудованию. С большим вниманием настроились на волну. И услышали: в космосе Юрий Гагарин!.. Нам до этого рассказывали, что человек должен полететь в космос, но мы не предполагали, что так быстро. Короче говоря, сто восемь космических минут Гагарина нас просто потрясли. Всем нам, будущим летчикам, захотелось узнать: какой он, «Восток»? – Петр Ильич протяжно вдохнул в себя воздух, словно почувствовал себя не в помещении, а на аэродроме или даже комодроме. – Не терпелось увидеть нам самого Гагарина. Вскоре наши желания сбылись. Мне же повезло больше, чем моим товарищам по училищу: через несколько лет я сам стал летчиком-космонавтом. Правда, вначале не хотел, чтобы меня зачислили в отряд. Сомневался: готов ли я, смогу ли оправдать надежды тех, кто пошлет меня в космос?… – Климук развел руками. – Да, так было… – Кашлянув, продолжил свой рассказ: – Вскоре Герман Титов совершил суточный полет. Андриян Николаев и Павел Попович – первый групповой. Рекордное время по тем временам – пять суток – провел на орбите вокруг Земли Валерий Быковский. Совершила космический подвиг первая женщина – Валентина Терешкова. Вы это, конечно знаете.

– Знаем, – подтвердил Гредин. – Читали…

– Да, такие события запоминаются, – понимающе проговорил Климук. – Буквально все люди радовались космическим успехам. Но особенно – летчики. Ведь полеты – их жизнь. А тут полетели уже экипажи, да еще из представителей разных профессий: ученый Константин Феоктистов, врач Борис Егоров, летчик-инженер Владимир Комаров… Полетом корабля «Восход-2» с Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым на борту вообще начался новый этап освоения космоса. Это было в 1965 году. Этот год оказался для меня очень счастливым.

– А чем? – поинтересовалась Жукова, блеснув линзами своих очков.

– Причина проста, – добродушно ответил Климук. – Состоялся новый набор летчиков в отряд космонавтов. Так вот я и оказался в Звездном Городке… Теперь расскажу о встрече с Юрием Гагариным. – Петр Ильич задумался. Лицо его при этом посветлело. – Как-то к нам, новоприбывшим, подошел Юрий Алексеевич Гагарин. Мы, конечно, узнали его и умолкли. Все сразу. А он заговорил о чем-то обычном, после чего показался нам давно знакомым. Напряжение у нас тут же спало. Юрий Алексеевич побеседовал с каждым. Дошла очередь до меня. «Климук», – представился я. «Откуда?» – поинтересовался первый космонавт. «Из Брестской области», – ответил я… Потом Гагарин спросил, какое учебное заведение я окончил, на каких самолетах летал, где служил… Сегодня таких людей нам недостает. – Климук обвел делегацию «Горизонта» внимательным взглядом, точно искал человека, равного Юрию Гагарину или хотя бы похожего на него. И не найдя, спросил: – Вопросы еще есть?

Вопросов больше не было: во-первых, Петр Ильич рассказал о себе хоть и коротко, но подробно, во-вторых, все были уставшими – от дальней дороги, бессонной ночи, впечатлений.

– В таком случае идем на обед, – пригласил Климук.

XI

Под вечер Алексей и Игорь сидели в номере, когда зазвонил телефон. Трубку поднял Игорь:

– Тебя.

Звонил Думенюк.

– Зайди ко мне в номер, – коротко сказал он.

Алексей зашел. В кресле сидел Петр Ильич. На столике стояли бокалы, наполненные вином.

– Добрый вечер, – поздоровался Алексей.

– Сотрудник нашей многотиражной газеты «Горизонт», – представил редактор Алексея знаменитому космонавту. – Ваш, между прочим, земляк. Из Брестской области.

Климук крепко пожал руку.

– Рад встрече.

– Присаживайся. – Юрий Николаевич показал Алексею на кресло и разлил в бокалы вино. – Ну, раз пришел, то скажи тост.

– Может, вы сами скажете?

– Нет, тебе слово…

Алексей поднял бокал.

– За то, чтобы в космосе вы не забывали о нашей земле.

Когда выпили, Петр Ильич с грустью проговорил:

– Родную землю забыть невозможно.

– Значит, скучали по земле? – Алексей на мгновение почувствовал себя одиноко, словно сам вознесся на космическом корабле в звездную высь. – Это же даль какая…

– Очень скучал, – откровенно признался Климук. – Да и как о ней не скучать, не думать, когда на земле остались родные, друзья. Короче говоря, земля есть земля. Я ее с космоса изучил почти всю. Не детально, конечно, а так… Когда условия освещенности были хорошие, и наш корабль пролетал над Брестчиной, я видел свою деревню Комаровка и, как мне показалось, свою мать, которая доила корову. Очень мне тогда захотелось домой, пройтись по двору, огороду, улице.

– А это всех так домой тянет?

– Всех, конечно… Виталий Севастьянов, например, рассказывал, как ему приснился обыкновенный дождь. Он рассказывал, а мне сразу же захотелось под него попасть. А вообще к космосу привыкаешь. В полете отвыкаешь от земного притяжения, потому что все время на корабле находишься в невесомости. Даже забываешь запах земного воздуха, почти не думаешь, что скоро, если вернешься домой, ты опять окажешься среди множества людей. А с ними надо разговаривать, решать какие-то вопросы, жить обычной, повседневной жизнью. Поэтому невольно начинаешь задавать себе вопросы: «А как там, на земле, я буду?..»

– Запоминай, – заметил Думенюк. – Потом напишешь.

– Да я уже думаю об этом, – сказал Алексей и обратился к Климуку: – А вообще как вы решили стать космонавтом? Мечтали об этом, часто думали?..

– Да все произошло просто. – Петр Ильич призадумался. – Недалеко от моей школы – учился я тогда в четвертом классе – как-то совершил вынужденную посадку небольшой самолет. В то время над нашей деревней часто летали «ястребки». Так вот, однажды, из приземлившегося самолета вышел летчик. Минуту он молчал – разглядывал наших деревенских мальчишек и девчонок, что прибежали поглазеть на самолет. Потом улыбнулся, спросил: «Ну что, нравится?.. Подходите ближе, смотрите». С этого все и началось. На второй день мы с ребятами уже играли в летчиков, а в своих школьных тетрадях начали рисовать схемы самолетов. Еще через несколько дней уже на практике попытались конструировать самодельные модели. У кого-то это получалось, а кто-то, понятно, не мог собрать простейшую модель. Мне это примитивное самолетостроение нравилось. Через какое-то время, когда я поглядывал в небо и видел самолет, то мысленно представлял себя в кабине пилота. Так и вышло. Более того, стал космонавтом…

Алексей внимательно выслушал Климука, кое-что записал для себя, потом спросил:

– А инопланетян вы не видели?

Петр Ильич улыбнулся.

– Об этом мы поговорим как-нибудь в следующий раз.

– Когда?

– Когда встретимся опять и найдем время для разговора. А еще – когда будет больше свободы для той информации, которая сегодня закрыта. Я понятно сказал?

Алексею показалось, что в глазах Климука мелькнула тоска. И именно с этой тоской Петр Ильич предстал каким-то другим: живым, своим, озабоченным будущим…

– Вроде понятно, – благодарно и с надеждой на лучшее ответил Алексей. – Думаю, так и будет…

Перед отъездом в Минск члены делегации «Горизонта» посетили музей космонавтики. От имени редакции Алексей в альбоме отзывов написал слова благодарности, которые сочиняли все вместе еще в Минске:

«Спасибо вам, дорогие товарищи космонавты, за все, что вы сделали и делаете для нашей Родины. Ваш музей – яркое свидетельство огромного таланта и мужества советского человека. Мы горды тем, что вы, наши соотечественники, такие замечательные люди. Верим, в музее еще будет много экспонатов, свидетельствующих о новых исторических достижениях в покорении Вселенной. Порукой тому – могущество нашей социалистической Родины, неуклонное претворение в жизнь партией и правительством заветов великого Ленина.

Богатырского вам здоровья, счастливого старта и мягкой посадки!»