Читать книгу Суворовская юность - Анатолий Степанович Шанин - Страница 15

В конце каждой недели командиры отделений составляли списки на увольнение в выходные дни. Увольнение в город разрешалось в субботу с 17.00 до 22.30 и в воскресенье с 12.00 до 22.00. Костя, как и многие другие иногородние суворовцы, не всегда стремился в увольнение. Тем более что получить увольнение было не так легко. Ведь сначала поданные списки проходили тщательный контроль в канцелярии роты, где командиры проверяли, нет ли среди записавшихся суворовцев уже попавших в другие списки, то есть в списки «двоечников» или «нарушителей дисциплины». Тем, кто получил наказание в виде лишения увольнения, надеяться было просто не на что. А вот двойку, если позволяло время, можно было исправить. По неписаному закону полученную двойку можно было «закрыть», получив после нее положительную отметку. Для этого надо было не только хорошо подготовиться к этому предмету, но еще и упросить преподавателя, у которого были свои планы на урок, чтобы тот дал возможность двоечнику исправиться. Совсем плохо было тем, кто получал двойку буквально накануне или даже в субботу. В этом случае суворовцу, желающему исправить оценку, приходилось искать преподавателя по всему училищу, чаще всего безнадежно.

В субботний день еще до увольнения необходимо было выполнить генеральную уборку помещений роты. Для этого каждому отделению и каждому суворовцу назначался определенный объем работы: кто-то должен был мыть окна, кто-то мыть и оттирать запачканные обувью стены, кто-то мыть несколько пролетов лестницы, кто-то должен был убирать территорию двора, закрепленную за каждой ротой, кто-то натирать в помещениях паркетные полы.

Уже с утра старшина Валетин варил красную мастику и сам лично, не доверяя никому, густо намазывал паркетный пол в спальне, в классах, в ленкомнате, в бытовке. А для этого дневальные вынуждены были дважды передвинуть все кровати в спальном помещении и все столы в каждом классе. В это время во всех помещениях роты густо пахло скипидаром, но дневальные открывали все форточки, чтобы за первую половину дня мастика успела просохнуть. При этом для натирки полов желательно было поймать именно тот момент, когда мастика еще не пересохла, иначе выполнять эту работу было бы значительно труднее. Пол суворовцы натирали специальными щетками даже без ремешков для стопы. Первое время деревянная щетка постоянно выскакивала из-под гладкой кожаной подошвы, но уже после нескольких месяцев первого года мальчишки научились мастерски удерживать щетку каблуком ботинка или сапога.

Несколько позже кто-то придумал сделать из специально сваренного стального швеллера, куда помещалась пара-тройка щеток, так называемую «маруську». К этому коробу приваривали сверху кусок рельса для груза и длинный кусок металлической трубы в качестве ручки. Но натирать ею только что намазанный пол было невозможно, поэтому суворовцы сначала обычными щетками растирали намазанный мастикой пол, а уж потом доводили до блеска такой вот «маруськой». Эту тяжелую конструкцию мальчишки время от времени любили таскать даже для накачки мускулов или для того чтобы просто размяться. Обычно такой «маруськой» суворовцы внутреннего наряда поддерживали блеск пола в течение всего дня, натирая пол после каждого перерыва, во время которых толпы суворовцев выходили из класса и нарушали наведенную красоту.

Для проведения генеральной уборки отводилось время после обеда до увольнения в город. После окончания каждой работы результат нужно было представить старшине, который обязательно где-нибудь да найдет пыль, не оттертую ластиком маленькую полоску на стене, или не сверкающие на солнце стекла окон. В этом случае работу приходилось переделывать.

Уже несколько раз суворовец Ченовардов, стоя на подоконнике, протирал верхние стекла и докладывал сержанту о наскоро выполненной им работе, но каждый раз дотошный сержант указывал ему на то, что он вымыл окно плохо.

– Ченовардов, ты возьми газетку и протри вымытое стекло, – объяснял сержант, при этом слово «газетка» он произнес своим южнорусским диалектом, поскольку был родом из Украины.

На что Ченовардов тут же отреагировал на английском языке, обращаясь к своим товарищам:

– Our master sergeant is а village (Наш сержант – деревня).

Слово village (деревня) по своему незнанию он употребил в значении «деревенщина», но сержант на это удивительно быстро отреагировал:

– Я смотрю, суворовец Ченовардов у нас шибко городской.

Ченовардов от неожиданности чуть не выронил тряпку, которую держал в руках, а его товарищи дружно рассмеялись над ним. Чуть позже они узнали, что их сержант учится в педагогическом институте на вечернем отделении, поэтому тоже учит там английский язык.

Во время выполнения работ суворовцы бегали, шумели, торопились, потому что и для подготовки к увольнению тоже требовалось определенное количество времени. Сначала нужно было получить в каптерке «парадку», то есть комплект парадно-выходной одежды. В увольнение нельзя было ходить в повседневной форме, потому что она уже после нескольких месяцев носки, хоть и поддерживалась в чистоте, но все равно приобретала не совсем привлекательный вид: гимнастерки обтирались на локтях и обшлагах, брюки вытирались на коленках и задницах, а к концу года иногда рвались у карманов. Ведь хорошо известно, что ношение рук в карманах – это особая страсть мальчишек всего мира от Тома Сойера до Павки Корчагина, но в суворовском училище эту страсть, воспитывая правильные манеры поведения, выжигали каленым железом. Не спасали никакие отговорки типа:

– Я полез в карман за носовым платком (были и варианты: за деньгами, за ручкой).

– Что сразу двумя руками? Так что придется тебе сегодня уже двумя руками взяться за тряпку и вымыть туалет или лестницу, – следовал в этом случае вердикт сержанта или офицера-воспитателя.

Те, кто готовился в увольнение, получив «парадку», должен был подготовить ее: еще раз проверить чистоту подворотничка мундира, стрелки на брюках, пружину в фуражке и блеск на ботинках. После этого надо было начистить асидолом пуговицы мундира и бляху. Во время проверки увольняемых проверялись также наличие чистых носовых платков и чистых белых перчаток летом или шерстяных перчаток зимой. Любое нарушение, которое выявлялось еще в роте, можно было быстро устранить, но если нарушение выявлялось дежурным по училищу, то увольнительную записку возвращали назад в роту вместе с книгой увольняемых с надписью о запрещении увольнения данного суворовца.

Выдержать такую длительную процедуру могли лишь ленинградцы, которые стремились попасть домой любой ценой. Некоторым из них за особые заслуги в учебе иногда разрешалось увольнение с ночевкой, то есть до вечера воскресного дня при том условии, что задание на понедельник они должны были сделать заранее. Старались выдержать этот марафон и иногородние мальчишки, у которых были родственники в Ленинграде, или к которым приезжали родственники из других мест. Были и такие, кто просто хотел погулять по городу.

Некоторая часть ребят предпочитала оставаться в роте. В это время они могли пойти на стадион или в спортзал поиграть в футбол или баскетбол, вечером сходить в клуб посмотреть кинофильм. То, что кинофильмы чаще всего привозили уже старые, на определенную военно-патриотическую тематику, первое время Костя не особенно замечал, потому что любил смотреть кино еще с детских лет.

Была и еще одна причина, по которой можно было оставаться в роте без увольнения. Вечером довольствие отпускалось на всю роту без вычета увольняемых, поэтому каждому оставшемуся доставалась двойная, а иногда и тройная порция. Расход оставляли лишь по специальной заявке для тех, кто уходил на какие-либо мероприятия, проводимые вне училища, когда суворовцы не могли вовремя вернуться и прийти на ужин. Позднее в целях экономии средств уже стали учитывать количество уволенных в город, которые не вернутся к ужину или обеду, и таким образом накрывали столы только для оставшихся в училище.

– Костя, пойдем в город, – попросил Витька, когда они, наконец, закончили мытье окон и стали свидетелями того, как Артем бегал из роты в каптерку и из каптерки в роту, готовясь к поездке домой в Кронштадт. – Хоть в кинотеатр сходим.

– Зачем? Лучше здесь кино посмотрим. Не знаешь, какой сегодня будет фильм?

– Не знаю, но мы можем и в городе в кино сходить. Я слышал сейчас идет «Человек-амфибия» по роману Беляева.

– А кто это такой? Название какое-то странное.

– Он фантаст. А амфибия – значит «умеющий жить и на земле и в воде».

– Лягушка, что ли? Эти лягушки мне уже на зоологии надоели. Вить, я не люблю фантастики. Здесь наверняка будет фильм про войну.

– Да ну тебя, сам ты, как лягушка. Тебе не надоело в десятый раз одно и то же смотреть.

Я тогда один пойду, заодно зайду в магазин на площади Ломоносова купить косхалвы.

– Тогда уж лучше в «Восточные сладости», там хоть выбор больше.

К этому времени почти все ребята уже познакомились с большим магазином на Невском, где продавались такие сладости, как халва разных сортов, козинаки разных видов, зефир, пастила, мармелад, пахлава и еще много разных вещей, названия которых некоторые ребята раньше даже и не слышали.

– Нет, туда идти далеко. Да косхалва дешевле, и мне больше нравится.

– Ладно, иди. А на обратном пути купи мне, пожалуйста, мороженое.

– Сахарную трубочку?

– Конечно.

Витька тут же побежал в каптерку переодеваться. Но уже через два часа после выхода в город он, запыхавшись от бега по лестнице, еще в шинели и в шапке вдруг опять ввалился в класс, где Костя читал книгу. Костя удивленно взглянул на друга:

– Ты чего так быстро вернулся?

– Билетов на сегодня уже не было, – обиженно произнес Витька, вытирая пот со лба, но тут же опять оживился: – Но я купил на завтра два билета. Знаешь, какая очередь была?! Все говорят, что это классный фильм. Пойдем завтра?

– Ладно уж, пойдем, раз тебе так хочется. Мороженое купил?

– Конечно.

И Витька показал на торчащие во все стороны карманы шинели, набитые мороженым.

– Как ты их туда запихал? Они же большие?

– Запихать-то легче, а вот как достать? – ворчал Витька, выковыривая мороженое. – Боюсь, что подтаяло и трубочки поломаются. Давай помогай!

– Сколько у тебя там?

– Шесть порций…

– Зачем ты купил так много?

– Так на улице есть нельзя… Что ж, я зря что ли в увольнение ходил?

Мальчики с трудом вытащили из карманов мороженое и стали есть. В это время дверь в класс открылась, и вошел Славка Пестряков:

– О, а здесь, оказывается, мороженое едят…

– А что и ты хочешь? – сделал Витька удивленное лицо.

Славка неопределенно пожал плечами и улыбнулся:

– Да, ладно. Я просто так. Спросить.

– На, держи, – расщедрился Витька и протянул Славке целое мороженое, – надо было раньше сказать, я бы больше принес.

– Спасибо.

Славка Пестряков вообще очень редко выходил в город. Родственников в городе у него не было, достопримечательностями он не интересовался, а просто бродить по городу не любил, тем более, не хотел проходить большую процедуру получения увольнительной.

Первое время по выходным дням командир роты старался знакомить своих воспитанников с интересными местами знаменитого города, в котором им пришлось жить. Иногда на такие экскурсии в обязательном порядке водили всю роту, иногда офицеры водили только тех ребят, которым некуда было идти в увольнение. Одной из первых экскурсий была поездка в музей А.В.Суворова. Большинство суворовцев к этому времени уже успели познакомиться с жизнью прославленного русского полководца и по материалам, которые были на стендах в каждой ленинской комнате, и по стендам, развешанным на стенах разных помещений училища, а также все без исключения успели прочитать роман Раковского «Генералиссимус Суворов». Но все равно было очень интересно пройти по комнатам, хранившим память об этом удивительном человеке, познакомиться с вещами полководца, имеющимися в музее, услышать неизвестные подробности о его жизни, о которых рассказывала экскурсовод.

Не менее примечательным был культпоход в Музей революции, овеянный славой революционной романтики прошлого. Много раз суворовцы посещали разные места, связанные с жизнью и деятельностью В.И.Ленина. Казалось, что каждый камень, каждая улица и каждый дом этого города на Неве дышали историей, хранили память о событиях страны разных эпох, разных лет, о разных необыкновенных людях, оставивших свой след в истории страны.

Во время посещения Площади Декабристов Костя еще и еще раз вместе со своими товарищами любовался стремительным Медным всадником, и был немало удивлен неожиданно увиденному на Исаакиевской площади памятнику царю Николаю I. Удивлен тому, что это был памятник царю, по каким-то странным обстоятельствам сохранившийся до настоящего времени. Старший лейтенант Лобан, возглавлявший эту экскурсию, сам еще первый год жил в этом городе, поэтому оказался совсем не готов к неожиданному вопросу подчиненных о судьбе этого памятника.

На Марсово поле суворовцев повел сам командир роты. Он рассказал о революционных событиях 1917 года, о том, как потом молодой республике пришлось оборонять город, о том, что на этом Марсовом поле, где раньше проводились парады царских войск, решено было похоронить павших и превратить эту площадь в Мемориал. Ребята подошли к вечному огню, горевшему в центре мемориала, и прочитали надписи на стелах.

В это время их внимание привлекла странная группа людей. Странными эти люди казались, потому что были очень смуглыми и были одеты в одинаковые пальто и одинаковые большие зимние шапки, что уже само по себе в эти весенние дни было необычным. Эти молодые мужчины тоже заинтересовались мальчиками в военной форме и через переводчика, бывшего с ними, попытались задать вопрос одному из суворовцев. Капитан Басманов быстро подошел к ним.

– Они спрашивают, что это за маленькие военные? – обратился к нему переводчик.

– Объясните им, что это суворовцы, воспитанники военного училища, которые в будущем станут офицерами.

Переводчик все перевел своим иностранцам. Те дружно закивали головами и как-то особенно весело заговорили между собой на незнакомом для суворовцев языке. Было видно, что они откуда-то из Латинской Америки.

– Они просят передать вам, что они тоже военные, а приехали в Советский Союз с Кубы.

– С Кубы? – удивились мальчишки, взволнованно передавая эту весть друг другу.

В эти годы вся страна внимательно следила за событиями, разворачивавшимися в Карибском заливе, а по радио и телевидению можно было услышать слова песни «Куба – любовь моя, остров зари багровой…», поэтому для суворовцев было очень примечательным встретить здесь настоящих кубинцев.

– Это майор Рауль Кастро, министр обороны Кубы.

– Министр обороны – майор? – не выдержал кто-то из суворовцев.

– Да, майор, потому что в республике Куба майор – это самое высшее звание. Сам Фидель Кастро тоже имеет звание майора.

– А почему?

– Потому что среди тех, кто принимал участие в кубинской революции, не было людей, имевших более высокое звание. По решению Революционного Совета Кубы это звание стало самым высшим, – объяснил через переводчика один из кубинских гостей.

– Нам очень приятно встретить здесь представителей революционной Кубы, – сказал капитан Басманов, приложив руку к шапке в знак приветствия.

Майор Рауль протянул ему свою руку, и они обменялись рукопожатием. А потом он предложил своим товарищам:

– Давайте сфотографируемся на память.

Кубинцы стали к одной из стел Мемориала, окруженные суворовцами, и сфотографировались. К сожалению, ни у самих суворовцев, ни у капитана Басманова фотоаппарата с собой в этот момент не оказалось.

Когда они возвращались назад в училище, Борис Самгин, слегка прищурив один глаз, спросил у командира роты:

– А почему вы отдали честь иностранцу?

– Да, к тому же он был в гражданской одежде, – подхватили и другие, потому что этот вопрос беспокоил, видимо, многих.

– Отдание чести – это приветствие военных всего мира, предписываемое воинским этикетом всех стран. К тому же, вы слышали сами, он не просто военный, а даже министр обороны, хоть и в гражданской форме одежды. Как же я мог не поприветствовать министра обороны другой страны, а тем более Кубы. Но вы, кажется, не поняли главного: ведь это брат самого Фиделя Кастро.

Вспомнить о кубинцах капитану Басманову пришлось уже очень скоро, когда буквально через месяц начальник училища неожиданно приказал всем командирам проверить в ротах состояние оружия, походное снаряжение и провести в своих подразделениях учебную тревогу. В младших ротах оружия не было, но Басманов приказал старшине Валетину срочно снарядить для каждого суворовца вещмешок по военному положению, командирам взводов провести занятия и научить суворовцев действиям по тревоге. После выполнения всех указаний, он велел офицерам в один из дней прибыть в училище до подъема и объявил в роте тревогу. Мальчишки, только что получившие необходимые знания, выполнили все достаточно четко, быстро поднялись, оделись, похватали свои вещмешки и выбежали строиться на внутренний дворик, где их уже ждал с секундомером командир роты. Рота в указанные сроки уложилась.

Только значительно позже, Костя узнал, что это было сложное время, известное в истории как «карибский кризис», когда мир в период противоборства двух систем был поставлен на грань войны. А для них «карибский кризис» откликнулся только в следующем году лишь тем, что какое-то время на ужин суворовцам вместо положенного печенья выдавали невкусные пресные галеты, изъятые из того самого НЗ (неприкосновенного запаса), которое было получено училищем в тот тревожный для всего мира год.