Читать книгу Собирай и властвуй (3т, или хроники Разделённого мира, Том 1) - Андрей Анатольевич Андреев - Страница 3

Мама опять плакала. Никто не услышал, только Рута, потому что могла слышать тайное, другим недоступное. Проснулась от тихого перезвона, будто бы колокольчик, а потом почувствовала горячие слёзы и подставила под них ладошку, а они – кап, кап, кап… – горячие, такие горячие! Как же это у неё получается? Ведь не рядом они: мама внизу, Рута вверху, на лежанке, а тут – будто бы рядом. Так хотелось во всём разобраться – очень-очень хотелось! – но всему своё время, как говорит бабушка, всему своё время.

Мама встала, оделась, подбросила в печь дров, начала стряпать. Рута вслушивалась напряжённо, но больше никакого перезвона. Ощупала ладони: сухие и даже совсем не горячие – может, всё ей только приснилось? Нет, знала, что не приснилось, просто зверёк волшебства то трогал лапкой, то прятался, подобно игривому котенку. Тронет – и чаровать у Руты получается, отпрянет – и никаких тебе чар, лишь пустоту руки ловят. Должно быть, она ещё слишком маленькая, потому и так, но приручит этого проказника, обязательно приручит!

Однако, почему же плачет мама, о чём? Ой, нет, не о чём, а о ком! Рута почувствовала, что может понять, расколоть секрет, как кедровый орешек, и потянулась, стиснув кулачки, изо всех сил. Нолан? Страшно погиб, живодрев разорвал на части, но после него остался крохотулечка Нин, мамин внучек, нянчится с ним – нет, не Нолан. Крохотулечка, крохотулечка… Прошлой декадой отец мать побил, крепко, а потом, когда сильно кричала ночью, Фаргал и Бригитта увели, долго не было. Вот! Скорлупа тайны треснула, открывая ответ: у мамы был ребёночек, совсем ещё маленький, но умер у неё в животе, и деток у мамы больше не будет.

Рута напряглась, вытянулась на лежанке, свернувшаяся в ногах клубком Мельда, любимая кошка, подняла голову, навострила уши. В висках стучали молоточки, по щекам бежали слёзы – как же так? Ведь неправильно, невозможно! Однако же она успокоилась, надёжно спрятала образовавшийся внутри ледок, и когда спустилась к завтраку, матери ничего не сказала, лишь обняла крепко-крепко, прижалась к груди.

– Что с тобой, кроха? – удивилась Ламанда, обнимая в ответ.

– Кошачьи нежности, – фыркнула Айрис.

– А вот и нет! – показав сестре язык, Рута поспешила к рукомойнику.

В бадейке жил Чистюля – кусочек волшебного льда, заговорённый на чистоту. Когда вода подходила к концу, он смешно булькал, не давал потянуть за устроенный внизу язычок. Бульк да бульк, пока снова до краёв не наполнишь, бульк да бульк. Руте и Айрис он, Чистюля, всегда радовался, подпрыгивал вверх, будто серебристая рыбка.

– Ух, холоднющая! – плеснув горстью в лицо, Рута взвизгнула, – Чистюля, почему не следишь?

Комнат в их большом доме три: в средней печь, сложенная из блоков волшебного льда, по левую от неё руку мужская половина, по правую – женская. Хотя теперь всё не так, перемешалось – зима же, в зиму всегда так. А ну-ка, представим себя волшебным глазом и поглядим: на мужской половине Фаргал, старший брат, с женой Сабриной, и бабушка, и отец; на женской, понятное дело, мама, а ещё вдова Нолана Бригитта с малюткой Нином, а ещё Айрис, старшая сестра, задира и забияка, и, конечно же, сама она, Рута. Ух, сколько много, даже волшебный глаз устал!

Просеменив от рукомойника к столу, Рута кружится, будто танцует. Место занимает поближе к Бригитте, хотя по эту сторону стола только Бригитта и есть.

– Не скачи, егоза, – ворчит та, – стол длинный, места хватит всем.

На самом деле Бригитта добрая, пусть и угрюмая, и не очень красивая. А вот Сабрина злая, хоть и красавица.

– Стол всех накормит, – говорит Фаргал, – печь обогреет.

Пока отец на работе, он за старшего, и почему бы не поважничать? Отец… Рута ещё не решила, как к нему относиться, отложила на потом. Может, поговорить с бабушкой Пенутой, попросить совета? Но тогда узнает, что у Руты дар, и все узнают – нет, такое никуда не годится. Значит, своими силами, только своими силами, как бы ни казалось сложно.

– Мельда, отстань! – Айрис пихает кошку ногой, – пусть твоя любимая Рута тебя кормит!

– За своей бы Мелиссой лучше следила… – любимице Айрис достается уже от Руты.

– А я и слежу, и гребнем расчёсываю, это твоя Мельда всегда лохматая, как растрёпа!

– Не лохматая, а пушистая!

– И сама ты тоже растрёпа!..

Слово за слово, дело доходит до ссоры. Хорошо, сёстры по разные стороны стола, а то бы, никаких сомнений, вцепились друг в дружку.

– Сейчас обе получите, – осаживает дочерей Ламанда.

– Нужно дать им одно дело на двоих, да-да, – говорит Пенута, – лучше нет средства, чтобы сдружиться…

– Правильно! – Фаргал хлопает по столешнице.

Девочки затихают, но поздно, брат загорелся желанием их сдружить.

– Кучу дров видите? – спрашивает после завтрака, когда одеваются, собираются, выходят на задний двор, – нужно сложить под навес. И поторапливайтесь, поторапливайтесь, сейчас големы подойдут!

– Как же, такую кучищу не заметишь, – бурчит Айрис. Глаза у неё голубые, как ясное морозное небо, волосы светлые до белизны. – Давай, ты слева, я – справа.

– Давай, – Рута натягивает рукавицы, поправляет шапку из лисьего меха. Она и сама как лисица, только не здешняя, белая, а заморская, с другой стороны света. Волосы у Руты рыжие, глаза зелёные, озорные, улыбка хитрая, с ямочками.

Вразвалку подходят два голема: в большой глыбе туловища, как в печурке, теплится огонёк, собранные из блоков руки и ноги нанизаны на ниточки чар. В передний блок руки можно встраивать разные приспособления, сейчас у одного колун, у другого зажим, и вот один подставляет, а другой бьёт.

– Эх, молодцы! – Фаргал хлопает в ладоши, – эх, красота!