Читать книгу Голос вражды - Андрей Андреевич Журкович - Страница 3

– Леди Донтас, молю, остановитесь! Вам рано идти туда! Леди Донтас! – крики пожилой служанки походили на визгливое кудахтанье индюшки.

Смуглая женщина, облаченная в белый с голубым хитон, подпоясанный богато расшитым поясом цвета лазури, весьма проворно, для своей комплекции, бежала за молодой девушкой.

– Леди Донтас, ради вашего отца, леди Донтас! – заламывая руки, продолжала причитать толстушка, уже порядком запыхавшись. – Прошу, поберегите себя, вы же еще так слабы!

Это уже было слишком. Меньше, чем спекуляцию состраданием к родителям, ее новое я, не любило только указание на собственную слабость.

– Нет! – выкрикнула инсифора[8], разворачиваясь, и изо всех сил ударяя ступней по выложенной камнями тропинке сада.

Даже при свете дня была видна ослепительная вспышка, волна от удара которой, заставила служанку упасть на спину. Едва коснувшись земли, женщина сжалась в судороге, закусив губу, от чего она тотчас окрасилась алым. Девушка замерла, ошарашенная собственным поступком, и, мгновение спустя, бросилась на помощь.

– О, нет, Олибутти! Боги! Прости, я не хотела! – зашептала она, обхватив голову женщины и укладывая себе на колени. – Скажи, что-нибудь, не молчи!

Служанка явно находилась в шоке. Она попыталась что-то ответить, но лишь шевелила губами, не издавая каких-либо звуков. Инсифора принялась растирать той виски круговыми движениями ласково и осторожно, словно боясь опять причинить вред. Боль начала отступать, но пожилая женщина не спешила об этом сообщить. С вздохами та хваталась то за бок, то за сердце, бормоча бессвязный набор слов. От юной Донтас, конечно, не укрылась эта перемена в поведении, поскольку она замерла, надменно прищурившись.

– Хочешь еще, старая жаба? – прошипела она вдруг, с плохо скрываемым презрением. – Не дури, я все равно пойду!

Олибутти может и была неуклюжей толстушкой в летах, зато глупостью не отличалась вовсе. Мгновенно оценив обстановку, она кряхтя поднялась, и, уперев руки в бока, заявила:

– За свою жизнь я вырастила и воспитала шестерых инсифор! Аранапис Острое жало, Мелвин Прекрасную, Паувис Сладкоголосую, Нигви Скорбящую, Спитиру Мудрую, и даже Регерфи Проклятую. Но ни одна из них не позволяла себе меня бить! Я говорю это не чтобы задеть ваши чувства, леди Донтас. Просто хочу, чтобы вы знали обо мне чуточку больше.

– Ну, хватит, Олибутти! Я же извинилась! – взмолилась девушка, закатывая глаза.

– До или после того, как пригрозили задать мне еще трепку? – осведомилась служанка, продолжая наступать. – Простите, леди, ваша старая жаба плохо соображает после солнечного удара!

Лицо девушки на миг перекосила гримаса ярости, которая тут же отступила. Взяв себя в руки, она прошла несколько шагов по аллее и остановилась у качелей в тени деревьев. Вспышки невероятной, сжигающей в прах злости проявлялись регулярно. Порой она уже и не знала, как успокоить себя. Донтас присела, глядя на спокойную воду пруда, и закрыла глаза, выравнивая дыхание. Новое тело вело себя несколько капризно. Она выучилась ходить, и даже танцевать. Память ее предшественницы никуда не исчезла, и Донтас ничем не могла вызвать подозрений даже у родных и близких. Но пламенная ярость, идущая, казалось бы, из подсознания, заставляла снова и снова терять голову, а после стыдиться и страдать. Донтас очень плохо спала. Ночные кошмары были столь реальны, что, порой, девушка просыпалась в холодном поту, громко крича.

Селира понимала, что займет чужое место, но она бы никогда не согласилась это сделать, даже ценой своей жизни, если бы знала, что несчастная Донтас никуда не уйдет, и останется заперта в ее голове. В момент перехода сознания от одной умирающей к другой, не все прошло гладко. Складывалось впечатление, будто некто вмешался в процесс. Правда была не менее пугающа: оказавшись в новом теле, Селира сразу почувствовала старую хозяйку. Их души переплелись, как нити одной веревки.

Селира вытолкнула умирающую Донтас за грань бытия, но бездна не приняла душу. Возможно, это стало местью Пожирателей. Откуда ей было знать? Прежняя жрица возненавидела бы саму себя за такое, но не существовало иного выбора, как жить дальше и бороться. Теперь же парализованная, оглушенная, ослепленная, обезумевшая от ненависти и гнева сущность, стала ее тенью, подсознанием, вторым «я».

– Я не сержусь, моя девочка, – раздался рядом голос Олибутти. – Прости эту фамильярность старухе. Это моя работа, заботиться о таких, как ты.

Донтас открыла глаза и натянуто улыбнулась.

– Хочешь помочь мне? – спросила инсифора, глядя служанке в глаза. – Дай вернуться к занятиям! Скоро выпуск, я должна быть там. Здесь я теряю рассудок, ты должна понимать!

Женщина хотела что-то ответить, но замялась, осторожно оглядевшись по сторонам. Когда она виновато подняла глаза, Донтас заметила в них страх. Старая клуша не опекала, а действительно защищала ее от чего-то, пряча здесь. Понимая, что укрыться от посторонних ушей дома не удастся, девушка решительно встала, увлекая за собой служанку.

– Полно, моя дорогая! Повздорили и ладно! До обеда еще уйма времени. Не вознести ли нам хвалы солнцу? Я настаиваю! – заворковала инсифора, хихикая и мигая глазами.

– Как скажете, госпожа, – робко ответила Олибутти, все еще приходя в себя. – Благодарность и вера солнцу это как раз то, чего нам всем не хватает сейчас!

Они пошли через сад, обсуждая всевозможную чепуху и весело смеясь, как в ни в чем не бывало. Время от времени Донтас украдкой осматривала тех, кто оказывался поблизости, стараясь держаться легко и непринужденно. Миновав оливковую аллею, дамы свернули к храму солнца и задержались у цветочной клумбы, собирая букет.

– Девятнадцать цветков, по числу Пожирателей бездны, сраженных великим Ралюксом[9], – приговаривала служанка, осторожно перевязывая стебли.

– Любишь ты сомнительный символизм! – усмехнулась Донтас, игриво пихнув локтем Олибутти.

– Поучи еще старуху, как славить нашего Бога! – беззлобно проворчала ей в ответ женщина.

Перед самым входом в храм они остановились, склонившись в приветствии. Инсифора первой подняла голову и, глянув на блистающий золотой шпиль в последний раз, нырнула в темный проход. В главном зале почти никого не было, на деревянных дощечках сидело несколько солов, погруженных в свои мысли. Ни слова более не говоря, дамы прошли по галерее отдельных келий и вошли в одну из свободных, набросив полотняную занавеску на вход. Помещение представляло собой скромную комнату с двумя простыми скамьями из соломы и каменной столешницей. Положив букет на стол, служанка достала из ниши в стене глиняный кувшин и две кружки. Наполнив их водой, Олибутти вручила одну Донтас, а вторую выпила сама.

– Хвала нашему заступнику и светочу Ралюксу Вечносияющему и сестре его, матери нашей Раокасси Справедливой, – торжественно провозгласила женщина и уселась на скамью, устало вздохнув.

– Хвала! – согласилась инсифора и, опустошив кружку залпом, села напротив служанки.

Олибутти достала платок и промокнула пот со лба. Было заметно, что она не на шутку взволнована. Донтас замерла, как кобра, готовая к прыжку, пристально глядя на нее. Наконец, отдышавшись, женщина осторожно начала:

– Я давно почуяла неладное, еще до того, как ты заболела, – она подняла взгляд, и встретившись глазами с инсифорой, устало улыбнулась. – Извини, девочка моя, но сейчас я буду говорить без титулов и чинов.

– Не имею ничего против, – коротко бросила девушка.

– Что-то витало в воздухе. Какое-то предзнаменование. Чувство беды не покидало меня! Я никак не могла понять, что это. Смотрела во все глаза, разнюхивала, подслушивала, искала. Но все было тщетно! Это началось, сразу после известия о том, что магистр Вирихар Картавый скончался. Освободилась должность, да как раз перед выпуском… Бездна ее побери, эту так не вовремя свалившуюся на нас смерть! Все претенденты тогда напряглись и стали готовиться к экзаменам еще усиленней. Ты этого, конечно же, не замечала. А я воспитала шестерых инсифор! Среди них были заучки, наглые выскочки, даже сущие стервы, – она рассмеялась. – Не было только блаженных, вроде тебя.

Служанка встала и, подойдя к занавеске, буквально на дюйм, отодвинула ее в сторону, выглядывая наружу. Убедившись, что коридор пуст, она села и продолжила:

– Я не могла понять, кто именно вознамерился навредить моей юной инсифоре, но чувствовала зависть этой твари. Ее злоба плыла за тобой, словно плащ по пятам. Боясь недоглядеть или опоздать, я наняла охрану, пару крепких ребят, которые должны были присматривать, когда ты выходишь из дома.

Олибутти тяжело вздохнула, покачав головой, и продолжила:

– Не помогло. Опасаясь отравления, я лично пробовала каждое блюдо, что ты должна была есть. Но и это оказалось промахом.

Она вновь встала и, украдкой приоткрыв занавеску, выглянула в коридор. Удостоверившись, что они все еще наедине, женщина повернулась к Донтас, и проговорила дрожащим голосом:

– Тебя поймали за самую искреннюю слабость – доброе сердце. Как-то раз на базаре, нищенка принялась целовать твои руки за щедрое подаяние. Помнишь? Это она заразила тебя.

– С чего ты взяла, что это было намеренно? – спросила инсифора, обдумывая сказанной служанкой.

– Я нашла ее. Правда, слишком поздно. Кто-то уже прервал мучения несчастной, перерезав глотку.

Донтас задумалась, прокручивая перед глазами лица всех претендентов. Это мог быть кто угодно, не только из молодых инсифор. С другой стороны, такое рвение ликвидировать именно ее, могло быть продиктовано совершенно конкретными опасениями или старыми счетами. Девушка положила руки на столешницу и принялась изучать свои ногти. Когда она заговорила вновь, Олибутти оторопела, несколько непривычным был тон ее подопечной.

– Назови имена тех, кого подозреваешь, – прозвенел нетерпящий возражений приказ.

Занавеска едва заметно качнулась, будто легкий ветерок чьих-то шагов в отдалении заставил ее вздрогнуть. Инсифора, подобралась, знаком приказав служанке замолчать. Тишину нарушало только пение птиц, доносящееся со стороны сада. Олибутти, выпучив глаза, старалась даже не дышать, прижав руки ко рту. Напряженно глядя на дверной проем, Донтас, осторожно встала на скамью, прижимаясь к стене спиной. В опустившейся на келью тишине отчетливо прозвучал скрежет взводного колеса арбалета.

– Вечные муки души, ожидают изменников, предателей и убийц, проливающих кровь в храме Бога, – сказала инсифора достаточно громко и нанесла удар.

Последнее, что слышала Донтас, был звук вжикнувшего арбалетного болта. Она не слишком хорошо помнила заклинания солнечной школы, не привыкла, как обращаться к новой силе, и еще не успела приступить к тренировкам по ее использованию. Это все было совершенно неважно для того, чтобы применять главное правило ухода из засады: единственный шанс выжить – бить первой!

С пальцев Донтас сорвались радужные молнии, пронзившие, тотчас вспыхнувшую пламенем занавеску. Снаружи кто-то вскрикнул, а затем послышался звук падения. Схватив левой рукой горящую материю, инсифора рванула ее на себя, одновременно выбрасывая раскрытую ладонь перед собой. В нескольких ярдах от входа, на лужайке внутреннего двора лежало извивающееся тело. Несмотря на ранение, неизвестный мужчина не выпустил из рук тяжелый армейский арбалет, и пытался подняться на колени, чтобы взвести его повторно. На его правом плече и боку зияли свежие ожоги, от которых шел дымок сгоревшей плоти. Лицо убийцы было скрыло за черным тюрбаном, из-под которого виднелись только наполненные злостью и болью глаза.

Стремительным прыжком инсифора взвилась в воздух и устремилась к раненному противнику, но наемник опередил ее. Будучи опытным головорезом, отбросив попытки подняться, он дернул ручку арбалета на себя, заваливаясь на спину, и выстрелил второй раз, наотмашь. Времени, чтобы закрыться или увернуться не оставалось. Донтас успела лишь вскинуть руки, нанося ответный удар не целясь. Наугад. Пламя, охватившее оранжерею сада, взревело, вырываясь столбом и срывая ветхую крышу храма. Несчастные деревца и кусты, отделявшие девушку от убийцы, еще мгновение назад, осыпались пеплом, словно их и не было никогда. Инсифора вскрикнула и, прижимая руки к животу, покатилась по каменным плитам.

– Только не это! – замелькали мысли в предсмертной агонии. – Ранение в область живота! Давай, вспоминай! Алгоритм оказания первой помощи! Ну же!

Прикрывая лицо от жара горящего храма, Донтас попыталась нащупать древко арбалетного болта. С удивлением, она обнаружила, что его нет. Решительно разорвав на себе платье, девушка, выдохнула с облегчением, глядя на розовый рубец от ожога. В отчаянии инсифора вложила в удар такую мощь, что летящая ей навстречу смерть, была расплавлена прямо в воздухе. До цели долетела лишь раскаленная капля жидкого металла. Ударило все равно прилично, но обошлось без ранения.

Шатаясь от головокружения, вызванного откатом, столь мощного применения силы, Донтас бросилась обратно к месту, где минуту назад лежал головорез, но было слишком поздно. Голова и грудь убийцы оказались испепелены до костей, которые полопались, разлетевшись в прах вокруг трупа. С отвращением прижав руку ко рту, и сдерживая рвотные спазмы, инсифора оглянулась на келью. Бедная Олибутти лежала, завалившись на стол, и не шевелилась. На отполированных до блеска плитах пола уже растекалась багровая лужица жизни, уходящей из верной служанки. Донтас тщетно пыталась ее поднять, но старуха уже была без сознания. Время для принятия решений стремительно таяло, и инсифора, что есть сил, закричала:

– Пожар! Спасайтесь! Храм горит!

Перехватив болт, пробивший тело Олибутти насквозь, Донтас извлекла его и спрятала за пазуху. Выйдя из кельи, она забрала и то, что осталось от арбалета. Короткими перебежками инсифора направилась к черному ходу. Отовсюду уже были слышны крики всполошенных прихожан, и в атмосфере всеобщей сумятицы девушке удалось выскользнуть незамеченной. У первой встреченной по пути кучи мусора инсифора избавилась от орудия убийства, и, стараясь выглядеть естественно, направилась к дому. В отдалении все еще слышался колокольный звон, возвещающий о пожаре в храме, но Донтас уже было не до этого.

– Кто-то уже дважды пытался меня убить, – размышляла она, чуть закусив нижнюю губу. – Сначала изящное заражение тифом, теперь же грубое нападение прямо в храме. Это точно кто-то из претендентов. День экзамена настанет совсем скоро, и он или она нервничает и пускается на крайние меры.

Дойдя до дома инсифора, выждала момент, когда улица опустеет и, перебежав дорогу, начала карабкаться на высокий забор усадьбы, в которой жила. Оказавшись на стене, она осмотрела сад, и, убедившись, что остается незамеченной, спрыгнула на землю.

– Никому не стоит знать о том, что случилось сегодня, – продолжала работать ее мысль. – Пусть смерть Олибутти выглядит, как несчастный случай. Еще не хватало, чтобы меня посадили под замок. Дом станет мышеловкой, а не крепостью!

Внезапно столкнувшись с садовником, Донтас опешила, но успев взять себя в руки, заговорила, глупо хихикая:

– Куворес, представляешь, погналась за бабочкой и порвала свое любимое платье!

Слуга выглядел очень удивленным и даже немного испуганным:

– Госпожа, у вас кровь на запястье. Вы не ранены?

– О, это пустяковый порез, я уже с ним справилась. Скажи, ты не видел моего отца? Я как раз шла к нему, но нигде не могла застать, – продолжала инсифора, все больше сбивая собеседника с толку.

– Вообще-то, он недавно послал за вами. Я слышал, как его превосходительство справлялись о том, когда вы вернетесь, госпожа.

– Вернусь? Что за вздор! Я никуда не уходила, и с самого утра занималась ботаникой в саду, – вскинулась Донтас, изумленно хлопая глазами. – Ладно, если встретишь его, передай, что я у себя.

– Но, госпожа… – обронил садовник ей в след, замявшись, от того, что не знал, как ее остановить.

– Ну, что еще? – раздраженно ответила девушка, обернувшись через плечо.

– Авалле и Арскейя напали на нас, госпожа, – проговорил он, словно сам не верил в сказанное. – Война…

Куворес остался стоять, рассеянно глядя на цветущие лотосы, теребя в руках секатор, в то время как Донтас ураганом ворвалась в свои покои, опрокидывая стулья и круша все вокруг.

Уже через пару часов их семья, как и многие другие представители дворянства, были во дворце. Со всех концов Солмниса донесения и беженцы потянулись к самому сердцу солнечного королевства в Каптифлам. В тот день разбирались многие срочные вопросы, принимались решительные меры, а королевский стенографист четырежды отправлялся в канцелярию для смены бумаги на планшете.

Помимо всего прочего была решена судьба одного вопроса напрямую касающегося юной Донтас. К удивлению собравшихся, король Симрекс провозгласил, что в связи с чрезвычайным положением, в котором оказался Солмнис, ежегодный экзамен инсифор отменяется, а все учащиеся считаются сдавшими его. Это было той еще новостью. Король по большому счету имел прямое отношение только к административному управлению землей. Еще в стародавние времена, каста солнечных жрецов дистанцировала монархию от оборонных и политических функций, сводя их полномочия к хозяйственной деятельности. Теперь же Симрекс дал ясный сигнал всем дворянам, которых он собрал в Каптифлам в тот черный день: «идет война, и решать насущные вопросы будет король».

В мирное время жрецы бы уже подняли бунт, грозящий смене правящей семьи, какие случались в прошлом. Теперь же, заглядывая в глаза магистров и инсифор, Донтас видела принятие. Все были в ужасе от новостей с севера. Их можно было понять, ведь враг на пороге – проблема, куда как более важная, чем политические аспекты жизни общества. Как бы то ни было, отмена экзаменов не означала, решения вопроса с должностью покойного Вирихара. Когда король заговорил о нем, то юная инсифора сразу поняла, что место уже продано.

Симрекс даже не попытался сочинить мало-мальски ловкое объяснение своему выбору, а просто назначил на должность Интисанту. Мерзкий чванливый ублюдок, скрывавший свое происхождение, был одним из вероятных кандидатов, но наименее одаренным. Зато обладал сомнительными родственными связями при дворе, что, ожидаемо, пошло на пользу его карьере.

В тронном зале повисло напряженное молчание. Новоиспеченный магистр вышел вперед, преклонив колено перед королем, а потом снова был нарушен обычай. Инсифор должен выбрать себе второе имя из тех, что предложат ему магистры, у которых он учился.

Король Симрекс встал со своего трона и, подойдя к Интисанте, опустил руку на его голову, благоговейно произнеся:

– Поздравляю тебя, новый магистр. Да услышат о тебе все верные подданные Солмниса в этот черный час! Пусть с твоим назначением воспрянет и воинство наше! Нарекаю тебя Интисанта Свет надежды!

Такого перебора в лицемерии, Донтас не ожидала, даже от скудоумного короля. Вокруг послышались отдельные аплодисменты, но подобострастие перепуганных солов, не могло затмить их же удивление. Симрекс явно собирался извлечь пользу из всеобщего горя, что было преступно, и даже Донтас это понимала. В момент, когда королевству нужны сильные магистры, коррупцию вполне можно было трактовать, как измену родине, но почему-то все молчали.

Ненависть перехватила ее горло стальной рукавицей, от чего пальцы рук девушки механически сжались. Магистр Интисанта Свет надежды обернулся к толпе и, сверкая улыбкой, отвесил глубокий поклон. Когда он поднимал голову, Донтас перехватила его взгляд. Сколько же надменности и превосходства в нем было! Он от души наслаждался своей победой, и смотрел на девушку, как купец на базаре, оценивающий на вещь, которую собирается по дешевке купить.

– Подлая тварь! Это он устроил покушения, – раздался шепот в голове инсифоры. – Он чуть не угробил меня и нанял того душегуба, что подстрелил Олибутти!

Девушка вздрогнула и застыла, прислушиваясь к ощущениям.

– Теперь ты говоришь со мной? – обратилась она мысленно к самой себе, впрочем, не ожидая услышать ответа.

– Убей его! Убей! Убей! Убей! – раздался снова полный безумия голос.

– Они подстроили два покушения, и думали, что я уже мертва, отдавая должность. Убью, – неожиданно для себя согласилась Донтас. – Но нам надо все спланировать. Если поймают, то по законам военного времени произойдет немедленная казнь.