Читать книгу посёлок. будничные стихи - Андрей Драгунов - Страница 16

Как будто – не потеряна подкова…

и счастье где-то рядом… Но тоскливо.

Почти удушье. Скомканная радость…

Неразорвавшаяся бомба с самолёта —

ещё тогда…

Как больно и как страшно —

не быть убитым!.. Жить до самой смерти!

Смотреть – как часто умирают рядом

знакомые тебе. Друзья, соседи…

все те, кто долго помнил о тебе —

всю свою жизнь. Писал воспоминанья —

о видимом – тогда ещё – в начале,

когда все были радостны и живы…

а собранный букет простых ромашек —

казался чем-то необыкновенным —

почти, как факт – рождения и смерти.

Из косточки пророщенный росток —

из ничего – можно сказать – из духа,

из слова, то есть, из воспоминанья —

о том, как всё когда-то начиналось.

Как первый вздох среди травы – на волю,

чтоб слиться с облаком и стать такой же пеной

для окружающих – и плыть куда захочешь,

не слушая запреты очевидцев,

и быть теперь, в конце концов – свободным.

И различать по цвету облака —

какое – где – пересекло границу,

в каких краях исследовало жизнь

во всех её возможных вариантах,

что при сравнении оказываются —

одним и тем же —

вполне пригодным для существованья,

даже, когда исчезает вообще желанье

и причина – жить.

Когда никакими словами не выговорить – До свиданья…

ибо – будет не правда,

а какая-то смесь нечленораздельных звуков

с остывающим воздухом,

что прямо у горла становится препинанием —

поименуешь его – не расстанешься с ним вовеки —

будешь пожизненно расплачиваться за сказанное.

Знал бы Создатель, когда наградил нас речью —

куда заведёт —

точно бы рты залепил нам глиной…

или жаренным воском.

И чтоб фитилёк дымился,

напоминая дурням – за что расплата —

чтобы только скрипели раскаченными деревьями…

Смотришь на дела рук своих, описанные словами —

лучше бы – точно – нем был, как озёрный окунь.

Хлопаешь молча жабрами, чешешься плавником о камень —

никакого смысла —

всё сохраняется в своём первозданном виде.

Но когда вода, озвученная тобой,

выливается на стол, за которым пишешь —

это становится жизнью.

И первое сказанное слово – будет последним.

Голос в форме застывшей в воздухе буквы «Ж».

Говорить больше нечего.

Всё, что было можно и всё, что хотел сказать – сказано.

Речь переходит на невообразимо-птичий,

не фиксируемый приборами – клёкот. Щебет.

Иногда, отдыхая на верхушках старых сухих деревьев,

различаешь в низу кого-нибудь с карандашом и блокнотом —

глухо-немого —

чёрточками пытающегося сохранить увиденное Время.

Хотя бы – фрагмент – всё, что возможно доверить бумаге.

Голосу, воздуху, горлу, губной гармошке,

что исполняет всё, что ты ей надуешь…

Чешуйки листьев на вытоптанной сухой земле.

Я пишу это – уже не срываясь на крик – от боли…

Или – не я.

Или я кричу, но где-то внутри – желудком,

двенадцатиперстной кишкой, печёнкой,

так-как больше нечем —

сердце состарилось в самом начале —

благо, был выходной, и никто не заметил

моё состарившееся сердце…

И теперь я шепчу – Господи —

сосчитай моё время, чтобы запомнить

и сосчитать страницы, чтобы хватило вписать в них слова,

что ещё остались – не произнесёнными…

Чтобы хватило места – выдохнуть всё,

что Ты нашептал мне раньше —

ещё до рождения.