Читать книгу Александр Золотая грива - Андрей Ильин - Страница 2

Боярин Твердослов неспешно обходит двор. Раннее утро, еще роса не успела растаять, прохладно. Именно в это время он любит обойти хозяйство, все посмотреть, проверить, дать указания, ежели надобно, тумаков надавать лодырям. Боярину за полсотни лет, он тяжел и важен, как и подобает в его возрасте и положении. Высок и прям, но плечи уже немного обвисли. Круглое румяное лицо обрамляет окладистая борода. Волосы по многолетней привычке длинные, аккуратно и ровно уложены на спину и плечи, словно закрывают шею от сабельного удара, как кольчужная сетка. Длинные сильные руки важно сложены на выпуклом животе. Сощурив голубые глаза и чуть сдвинув брови внимательно смотрит по сторонам. Боярин очень чистоплотен, строго следит, что бы на дворе скотина не оставляла лепешек, а земля была полита водой. Всю траву по углам дворовые безжалостно выдирают с корнем и не дай боги, чтоб кто ни будь по малой нужде сходил на дворе – таких боярин приказывал пороть безжалостно.

Сегодня Твердослов не увидел непорядка и даже немного расстроился – все чисто, прибрано, даже куры разбежались при виде грозного владыки и затаились в темноте просторного курятника. Боярин вздохнул полной грудью вкусный утренний воздух, неспешно повернул к терему. Под каблуком с подковкой заскрипело – старый ржавый гвоздь попал. Твердослов с натугой наклонился, повертел в руке железку. Короткие толстые пальцы без усилий разогнули гвоздь. Повернулся к кузне, собираясь крикнуть коваля – непорядок, как вдруг донесся возмущенный вопль:

– А-а… ты самый умный?! Щас накидаем плюх… ухи капустняком станут!

С грацией осадной башни Твердослов развернулся. Строгому хозяйскому взору предстала картина вопиющего беспорядка – четверо подростков торопливо молотят крупного мальчишку. Тот уворачивается, бьет в ответ, но чаще достается все-таки ему. Из носа течет красное, под глазом грозовой тучкой темнеет синяк, от холщовой рубахи висят клочья.

– А ну, козявки, прекратить драку! – по-медвежьи взревел Твердослов, – не то…

Кучка дерущихся мгновенно рассыпалась и все пятеро замерли столбиками – боярина побаивались и уважали. Четверо встали в ряд, недовольно зыркая из-под нахмуренных лбов, а пятый вытирает потное круглое лицо порванным подолом рубахи. Руки заметно дрожат.

– Ну? – грозно спросил боярин, – чего опять не так?

– Этот валенок нас дурными обозвал! – крикнул самый щуплый, Вышко, – как он смеет!?

– Врет он, дядя Твердослов, не обзывался я! – отозвался тот, кого только что поколотили. Он уже почти успокоился и говорит ровно, негромко. – Они от зависти ярятся, меня учитель греческого хвалит, а им пеняет, что учить не хотят…

– Нет, обзывал… – упрямо повторил Вышко.

– Тихо! – прекратил спор боярин, – мне все ясно. Ступайте все в горницу, а ты Алекша, на задний двор.

Мальчишки послушно побрели куда сказали, а Твердослов сел на лавку, задумался. Те четверо, что дрались – княжеские дети: Всеслав, Глеб, Мстислав и Вышеслав. Пятый – боярского роду, Александр. Отец погиб в сражении, мать померла еще раньше от болезни. Мальчишка вырос не по годам крупным, сильным, но воинской наукой вроде как брезговал. Всякий раз, когда боярин заглядывал в клеть, где зубрили ромейскую премудрость мальчишки, он видел там только склоненную светловолосую голову Алекши – княжеские дети предпочитали невсамделишные битвы на заднем дворе. Мальчишка не отрывал голубые глаза от очередной книги, от усердия пришлепывал губами. Твердослов только головой качал, видя такое прилежание. А Алекша ничего не замечал и читал, читал. Особенно нравились сказы о древних героях, о битвах и великих завоеваниях. Алекша часами, не отрываясь, читал о державах прошлого. Но вот странность – нигде не сказано, почему все древние державы исчезли. Что стало причиной, непонятно. Алекша читал, перечитывал, но ничего не находил. Спрашивал ромейского учителя – мнется, что-то невнятно бормочет, словно боится чего. Надобно разбираться самому…

По указу великого князя Владимира дети знатных семей обязаны учиться грамоте и другим разным наукам. Для этого из Византии князь привез ученых ромеев, в основном из своих русичей, долго живших в Царьграде и хорошо знающих ромейский язык и порядки. Одну из таких школ и открыли при дворе боярина Твердослова в маленьком городке Вышеграде. Родители знатных отпрысков отнеслись к затее великого князя с осуждением. Сами они все поголовно были неграмотны, как неграмотными были и их отцы и деды и потому считали, что прожить можно и так. Что бы написать письмо, достаточно кликнуть грамотного жида или купца из наших, им положено такое уметь. А мы, соль земли русской, и без этой дряни заморской хороши, все могем, все знаем… боярские жены в голос ревели, отдавая сыновей в непонятное и страшное учение. Они думали, что грамота – это опасное и страшное колдовство, чародейство. Беспутный князь хочет всем привить заморскую заразу, а особенно уморить их боярских бедных детушек…

Твердослов усмехнулся, вспоминая все те причитания и жалобы, что пришлось выслушать от боярынь. Глупым бабам, ни разу за всю жизнь не бывавшим дальше околицы города, невозможно объяснить, почему грамота необходима. Он и сам только недавно понял, в чем смысл княжеской задумки. Ромей Афанасий, что поселился в его тереме, объяснил так:

– Что нужно, боярин, что бы из парубка воина сделать? Учить! Сначала палкой махать, потом тупым мечом. Доспехи правильно надевать, бегать в них, даже спать. Обучиться стрельбе из лука, арбалета, владеть секирой, саблей, булавой и еще всяким оружием, ты это лучше меня знаешь. От постоянных и трудных упражнений крепнет тело и дух, подросток становится мужем, мужает! Но не только силой крепок муж, но и умом. Бык в стократ сильнее любого, но у вас даже дети ими управляют, потому что умнее. А ум тоже надо тренировать, без нагрузки он чахнет, слабеет и вовсе пропасть может. Ты ведь и сам таких, которые без ума, знаешь. А князю надобны умные. Он державу строит, а им ее крепить!

Боярин не возражал. Ему много раз приходилось участвовать в стычках с печенегами, воевал смолоду и знал, что первыми в схватках гибнут глупые. Без ума долго не живут. Великий князь Владимир стал великим не по наследованию, а по уму. Он с варягами по всей Европе прошел, в Царьграде служил в гвардии базилевсов. Был и простым воином, и дружины водил в бой, и при дворе царьградском всего повидал. Твердо усвоил – государству необходимы образованные сановники, без них развалится.

Алекша вытер нос, уныло побрел на задний двор. Длинные светлые волосы упали на плечи, на лицо. Знает, для чего боярин отправил туда. На заднем дворе отроки занимались воинской наукой. Назначенный Твердословом дядька, бывший дружинник князя, обучал подростков секретам боя с мечом и секирой. Только до настоящих мечей дело еще не дошло, умения нет, потому рубились мальчишки деревянными палками, по весу точь в точь, как меч. Если науки давались Алешке хорошо, то дрался он плохо. Нет, постоять за себя мог, простых мальчишек в потешных сражениях побивал. Но ведь он вместе с княжичами, а тех учили держать меч раньше, чем ходить. Для них Алекша стал « болванкой» – так называли деревянные фигурки воинов, которых рубили тупыми мечами. Дядька молча сунул в руки тяжелую дубину и мотнул головой – давай, мол, рубай…

Однажды вечером, когда все уже спали, Алекша тихо пробрался в комнату, где хранятся книги. Недавно купцы привезли новых и ему страх, как захотелось прямо сейчас посмотреть. Осторожно пронес горящую лучину, приладил на подставку. Одна книга была почерневшей от копоти, обгорелой – видать, не просто купцы добирались до Киева, пришлось и мечами помахать. Мальчик тихо вздохнул, вспоминая, как сам изо всех сил молотил « болвана», аккуратно раскрыл книгу. Он читал по ромейски еще не очень быстро и поэтому не сразу понял, о чем речь. Неизвестный автор рассказывал о герое древней Греции по имени Александр. Он завоевал всю землю, покорил племена и создал державу, которой не было равных! А учителем у него был древний мудрец Аристотель. « И тогда люди понимали, что наукам обучаться надобно, – подумал Алекша, – но и без драки не обходились. Все нужно». Оторвался от книги, когда в маленьком окошке, затянутом бычьим пузырем, посветлело. Прилег тут же, на лавку, сразу заснул…

Незаметно подкралась ранняя осень. На деревьях появились желтые листья, рассветы обзавелись холодным ветерком. Приближается пора праздников и свадеб. Твердослов решил повезти мальчишек в Киев, князю показать, да и самому пора поговорить с ним. Добираться долго, хорошо, если дотемна успеют, а то придется ночевать в лесу. Собрались загодя и, когда восток побледнел, отправились. Кони идут неторопливой рысью, только изредка помахивают хвостами. Лес не поле, животных не беспокоят насекомые, прямые лучи жаркого солнца. Алекша был не очень хорошим наездником, потому сел на самого старого и спокойного коня. Княжичи сидят на рысаках, одеты нарядно, у каждого небольшой меч болтается на поясе. Алекше меча не дали. Под насмешливыми взглядами княжичей и дворни боярин Твердослов молча протянул мальчику засапожный тесак – большой клинок в локоть, в простых деревянных ножнах. Такие тесаки носят обычно в сапоге, потому и называли – нож. Негоже мужчине, пусть малому и неумелому, совсем без оружия, вот и получил тесак, от барсуков отмахиваться.

– Ежели улитки нападут, оборонимся или нет? Как думаешь, Митя? – задумчиво спросил Вышеслав брата.

– Конечно, – уверенно ответил Мстислав, – Алекша не даст нам погибнуть лютой смертью, всех равликов поубивает.

– Ох, не знаю, не знаю… – лицемерно вздохнул Вышеслав, – Алекша богатырь известный, но ведь и улитки зверюги страшенные. Ох, боюся я, боюся!

Глеб и Всеслав ржут во все горло, слезы вытирают, едва с коней не падают. Украдкой хихикают дворовые и даже Твердослов улыбается в густую бороду. Алекша стоит красный, как вареный рак, вертит в руке громадный нож, не зная, что делать. Твердослов подошел, сунул нож в правый сапог и мотнул головой – в седло!

– По коням! – зычно скомандовал боярин и маленький отряд тронулся.

Алекша вскоре забыл о конфузе и любопытно осматривался. Вокруг лес, темный, старый, с буреломами и оврагами. Дремучая чащоба простирается по всей Киевской Руси и только по берегам рек стоят города и селища, большие и малые. Дорога от Вышеграда до Киева длинна, но не опасна – князь начисто вывел всех разбойников в киевских лесах. До него такого не удавалось никому. Владимир поступил просто – назначил малую дружину в поиск. Приказал всем купцам, крестьянам немедленно рассказывать обо всех подозрительных людях назначенному воеводе, а кто умалчивал, тому голову рубили. Немедля выступала дружина по каждому сигналу. Воины не брали разбойничков в полон – рубили беспощадно всех, в доказательство выполненной работы собирали оружие и резали уши. Привозили воеводе, показывали. Вначале было вовсе князь приказал рубить головы и везти на показ, но подумал и отменил приказ – больно хлопотно головы мешками возить в Киев, да и куда их потом девать? Снова в лес отвозить? Решили, что с ушами подручнее будет. Так в одно лето избавились от самых наглых, остальные убежали подальше. Дороги стали безопасны и это тут же сказалось на торговле – купцы и крестьяне сбавили цену на товар, стали больше покупать и продавать. Княжеский казначей только руки довольно потирал, потому что поступлений в казну князя стало чуть не в два раза больше.

Алекша оживленно вертел головой. Вот знакомая трава, лечебная, а вот плохая, такой хорошо стрелы натирать, зверя сразу лишит сил. Он слушал пение невидимых птиц, смотрел на игру солнечных пятен на листве и совершенно забыл, куда и зачем едет. Да и чего ему, сироте, задумываться о поездке, его в Киеве никто не ждет. Вдруг прямо над ухом раздался страшный волчий вой! Алекша всполохнулся, нелепо замахал руками. Пытаясь удержаться в седле, глупо задергал ногами и перестал чувствовать стремена. Вокруг захохотали, свистнула плеть. Конь под Алекшей взбрыкнул, помчался по дороге, вломился в кусты.

Мальчик потерял поводья, вцепился в гриву и изо всех сил сжал ногами конские бока. Лошадь несколько раз больно зацепилась за сучья, ударилась и совсем сбесилась. Нелепо выбрасывая ноги и высоко вскидывая зад, стала как-то боком ломиться сквозь кусты, бросилась прямо, не разбирая пути. Через несколько мгновений вынеслась на маленькую круглую полянку и поскакала вперед, снова вломилась в гущу и скачка продолжилась. Алекша сжал глаза, закрыл рукой. Его бросало, больно колотило о стволы, острые ветки норовили разорвать лицо и выбить глаза. Он вцепился рукой и ногами и молил всех богов, что б не дали свалиться. Внезапно лошадь резко стала. Как в странном сне, мальчик почувствовал, что его отрывает от седла и он летит вперед и вверх. Несколько раз что-то жесткое и колючее зацепило за штанину, слышен треск. « Сейчас упаду и погибну!» – мелькнула паническая мысль. Почувствовал приближение тверди, инстинктивно сжался.

Он рухнул на землю, толстый слой мха спружинил, подбросил. Покатился по склону, несколько раз больно стукнулся о корни – снова ухнул в пропасть, как почудилось. Лететь до дна второй ямы оказалось дольше. Ударился оземь так, что дыхание вырвалось с коротким стоном и пропало… вокруг темно… страшное зеленое чудовище молча душит толстыми лапами. Влажные, пахнущие болотом, гнилью, они зажимают лицо, давят грудь. Жить осталось – от вдоха до выдоха. Алекша рванулся что было сил… и обнаружил, что он стоит на малюсенькой полянке, почему-то на коленях. Поспешно поднялся, огляделся. На лицо налипло травы, стряхнул. Быстро повернул головой туда-сюда – никого. Вокруг тихо, неслышно пения птиц, стрекота насекомых. Тишина такая, словно жизнь навсегда ушла отсюда и только он, единственный здесь, стоит и оглядывается. Вокруг густой темный лес. Сверху робко пробиваются редкие лучики солнца, словно тонкие желтые прутики. Прохладно, влажно и тихо. Алекша вспомнил дурацкую шутку княжича, как всем стало весело и такая обида взяла, что решил не возвращаться обратно, а идти самому. « Сам доберусь до Киева, не маленький. А с этими больше не пойду, ведь опять смеяться начнут. Да и вообще, ну их»! – подумал он и неторопливо побрел – как ему казалось! – к Киеву.

Медленно шел наугад, туда, где меньше кустов и хоть немного видно. Сучья раздирают одежду, тяжелые влажные ветви хлещут по лицу. Тучи кровожадных комаров облепили так, что невозможно открыть глаза как следует, приходиться постоянно нелепо махать руками, вытирать лицо и размазывать по щекам собственную кровь. Больно, гадко и сыро… Это продолжалось бесконечно долго, Алекша уже перестал понимать, куда и зачем он идет. Он устал, проголодался. Захотелось сесть и зарыдать от безысходности, только вот некуда – кругом сырой мох и прелые прошлогодние листья. Почти ничего не соображая, вываливается на маленькую полянку и от неожиданности чуть было не падает – кусты внезапно кончились. С трудом открыл заплывшие глаза, стер с лица густой кровавый слой комаров и огляделся. Вокруг него все тот же лес, только отступил на десяток шагов. В середине поляны стоит толстый корявый дуб. Старый ствол покрыт черной сморщенной корой, уходит ввысь и раскидывается над поляной широким зеленым покрывалом. Листья не шевелятся на слабом ветерке, словно тоже из дерева. Мальчик облегченно вздохнул и побрел к дубу. Шел медленно, загребая сочную траву мокрыми сапогами. Заплывшие от комариных укусов глаза едва различали толстые корни, наполовину выбравшиеся из земли, упавшие ветки и какие – то странные грибы на тонких ножках. Прошел вокруг дуба, выбирая место получше. Вдруг ощутил легкое касание чего-то острого. Дернулся от неожиданности, отскочил и с трудом разлепил щелки глаз. Прямо перед лицом в воздухе висит странный предмет, вроде сучка, только на него какой-то шутник надел старый истлевший сапог. Рядом еще и еще. Алекша сделал шаг назад и раздвинул веки пальцами – по-другому глаза уже не открывались – посмотрел вверх.

Прямо перед ним в неподвижном теплом воздухе висит три скелета. На желтых костях сохранились клочья одежды, у одного разорванный сапог еле держится на ноге, а из него выглядывают сгнившие пальцы с острыми ногтями. Желто – серые черепа склонены к земле, неподвижно глядят на Алекшу черными глазницами. Сквозь ребра видно, что неизвестных повесили не за шею, как обычных висельников, а дубовыми крючьями за ребро. Так умирают долго и мучительно. Слетаются вороны и начинают безжалостно долбить твердыми клювами лицо. Особенно воронам нравятся глаза – с одного удара пробивают закрытые веки и еще живой человек чувствует, как у него выбивают сначала один глаз, потом другой. Затем настает черед мерзких зеленых мух. Они слетаются неизвестно откуда тучами, облепляют все тело и торопливо пьют еще свежую кровь, тут же спариваются и откладывают яйца, а человек еще жив. И так продолжается долго, очень долго…

Ветер дунул чуть сильнее. Один скелет медленно, с тихим скрипом повернулся, будто возжелал получше рассмотреть несчастного человечка, посмевшего забрести в гости. Алекше не было страшно. От усталости и голода чувства притупились, только легкое беспокойство, что забрел куда-то не туда и даром такое не пройдет. Так и стоял, нелепо придерживая грязными пальцами распухшие от комариных укусов веки. « Ну и пусть, – устало подумал мальчик, – что будет, то и будет. Подумаешь, скелеты. Кости на ниточках!» Медленно повернулся и побрел прочь. Нисколько не удивился, когда на самом краю полянки обнаружил еле заметную тропку. Не оглядываясь на скелетов, пошел по ней, авось куда выведет.

Смеркалось. Алекша с трудом различал тропку, шел скорее на ощупь, ногами чувствуя утоптанное. В маленьком тусклом солнечном пятне заходящего солнца заметил лечебную травку, торопливо поднял, растер в ладонях. Почувствовав резкий запах кислого, налепил на закрытые глаза и так минуту постоял неподвижно. С трудом разлепил веки. В глазах режет и щиплет, но опухоль немного спала и он уже может смотреть, не поднимая пальцами век, словно дурак, обкусанный дикими пчелами. Настроение сразу поднялось, захотелось есть. Живот громко, на весь лес, квакнул. Голодные кишки в ответ тоненько зарычали, поддерживая требования хозяина, на что-то там нажали и рот мальчика наполнился густыми, вязкими слюнями. Алекша завертел головой, словно пытаясь найти что-то съестное, как будто он в лавке с харчами, но вокруг только темнеющий лес. Вздохнул, пошел дальше – тропа куда ни будь выведет. Незаметно совсем стемнело. Тьма свалилась такая, что не видно вытянутой руки. Что-то глухо взвыло, дико хохотнул филин в вышине. Вдали высветились горящие желто-синим цветом глаза, наверно, ночного чудовища!

Алекша от страха присел на корточки, как кот на песок и судорожно провел руками по влажной траве в надежде отыскать хоть палку. Вместо палки рука наткнулась на гнилой гриб. Ничего не соображая, сдавил. В ладони мерзко чавкнуло, холодная жижа потекла между пальцами. Рот раскрылся для испуганного вопля, уже воздуха набрал… как вдруг горящие глаза чудовища сдвинулись вплотную, словно оно внезапно сильно окосело, затем один глаз полез вверх и погас, а второй уплыл вбок. « Светлячки, фу ты! – понял Алекша с несказанным облегчением, – разругались, козявки несчастные. Хорошо, что быстро, а то пришлось бы… не знаю что делать!» Он повертел головой – вокруг появилось множество светящихся точек, маленьких, почти незаметных и больших. Они медленно перемещаются по земле, в воздухе, некоторые поднимаются ввысь и исчезают. «Ну, если уж жуки ничего не боятся в лесу, то мне-то уж и подавно не стоит пугаться», – приободрился мальчик. Он даже улыбнулся нелепому страху перед ночным лесом и храбро сделал шаг. К лицу припало что-то легкое, с капельками влаги и чьи-то малюсенькие ножки быстро пробежали по щеке. Смахнул паутину вместе с паучком и пошел, но теперь уже вытянув руки. Некоторое время так и шел, обтирая ладонями все листья на кустах и собирая паутину, высохших козявок и сухие листья. Среди блеклых огоньков светлячков вспыхнул один, яркий, рыжий. Он не исчез, не уплыл в сторону, а горел ровно, сильно.

«Костер!» – чуть не закричал Алекша, бросился вперед и немедленно врезался лбом в сосну, которая нарочно встала прямо у него на пути. Сверху посыпалась труха, иголки, рядом в темноту упала шишка. Громко охнув, Алекша сделал два неверных шага назад и… огонек пропал! В панике мальчик метнулся вправо, влево, даже зачем-то подпрыгнул. Огонек снова появился, видно дерево заслонило и теперь Алекша буквально впился глазами в далекую рыжую точку. Он медленно направился в сторону огонька, нелепо разводя руки, что бы не наткнуться еще раз. Вот так, смешно помахивая расцарапанными руками и поминутно оступаясь на корнях, прошел шагов сто, прежде чем вышел на обширную поляну с высокой, в пояс, травой. По середине поляны стоит скособоченная изба, облитая бледно-голубым лунным светом. Рыжий огонь тихо изливается из маленького окошка и манит домашним теплом и уютом. Кажется, что там, внутри, сидит маленькая добрая старушка, вяжет шерстяные носки при свете лучины, а в еще горячей печке доходит гречневая каша в чугунке. Алекша так живо представил себе это, что едва не залился слезами от жалости к самому себе. Не разбирая дороги, напрямую кинулся к избушке, стоптанные каблуки звонко простучали по ступеням высокого крыльца. Нога цепляется за выступ. Твердый деревянный пол выскальзывает из-под усталых ног.

Глупо размахивая руками, мальчик врезался головой в дверь и с ужасным грохотом влетел в избушку. По инерции пробежал еще пару шагов, наткнулся на широкий деревянный стол. Что-то тускло блеснуло, подпрыгнуло и упало на пол. Громкий звук бьющегося глиняного горшка или тарелки заставил сжаться детское сердце от страха и стыда. Алекша замер в нелепой позе, вцепившись в край стола руками. Мгновение постоял неподвижно, потом, не меняя стойки, быстро огляделся.

В комнате никого. Под стеной широкая лавка, возле натопленной печи стоят ухват, кочерга и несколько пузатых чугунков. Под низким потолком, на поперечной балке, висят пучки трав, какие-то веники, белеют оструганные палочки. С сильно бьющимся сердцем подошел к лавке, сел. Еще раз огляделся и, окончательно убедившись, что в избе никого, глубоко вздохнул – слава богам, нет свидетелей позора! Зыркнул по сторонам. Острые глаза углядели темный бок закопченного горшка возле заслонки. Алекша с шумом втянул носом воздух – каша! Гречневая и, похоже, с мясом! Он крепко сжал пальцами край лавки, удерживая себя от сильнейшего желания немедленно вскочить и кинуться к горшку с кашей. « Нельзя, чужое, – принялся уговаривать он сам себя, – чужое брать нехорошо».

«А если очень хочется!» – крикнул внутри его другой голос.

«И тогда нельзя», – ответил первый голос, но как-то слабовато.

«А может, тут вовсе никого не будет. Сварили хозяева каши и ушли в лес, а там сгинули. Ведь бывает же так!!!» – снова завопил второй голос.

«Нет, не бывает», – строго ответил первый.

«Нет, бывает, – сварливо возразил второй, – бывает, бывает… редко! Но сейчас именно тот случай! Так что не валяй дурака, садись и ешь, пока не остыло, а то с голоду помрешь!!!»

«Заткнись, негодяй!» – выкрикнул первый голос.

«Сам заткнись! Сам негодяй!! Я есть хочу, я умираю от голода!!!» – заорал второй голос так, что Алекша подскочил чуть не до потолка и бросился к горшку. Крышка слетела, словно сброшенная могучим ураганом. Правая рука со скоростью атакующей гадюки цапнула деревянную ложку, а левая с молниеносной грацией питона обхватила горшок и со всей силой прижала к груди. Алекша еще не дошел до стола, как правая рука сама, не спрашивая хозяина, зачерпнула ложкой теплой каши и поднесла ко рту. Рот распахнулся и восхитительная каша с мясом оказалась в желудке… Алекша сообразил, в чем дело, только когда ложка заскребла по дну горшка. Мальчик с трудом поднялся из-за стола, заглянул в горшок и увидел, что он совершено пуст. « Ни стыда, ни совести…» – подумал он, но как-то вяло.

«Ага! – радостно подтвердил второй голос. – Зато нажрался»!

Алекша медленно поплелся к печке, с трудом залез на полати.

Он проснулся от негромкого бормотания. Раздалась торопливая дробь шагов по дощатому полу избушки, глухо звякнул чугунок и снова бормотание. Алекша с минуту лежал неподвижно, будто пытаясь понять причину странных звуков, а на самом деле просто трусил – козе понятно, пришли хозяева и сейчас его обнаружат! Что будет…

Медленно, очень медленно повернулся. Голова с копной густых пшеничных волос чуть-чуть приподнялась… В полумраке раннего утра по избушке мечется маленькая горбатенькая старушка, разговаривает сама с собой и размахивает тоненькими крючковатыми ручками. Седые волосы неопрятно торчат в разные стороны из-под выцветшего платка, длинный нос загнут, будто наконечник багра и беспрестанно втягивает воздух. От этого бормотание старухи все время прерывается мощным сопением и фырканьем. На мгновение Алекша увидел лицо и душа улетела в пятки – выпученные от злости глаза горят багровым огнем, длинные желтые клыки щелкают так, что попадись им оглобля – перекусят на раз. « Попал! – с тихим ужасом подумал он, – вот это бабка! Слыхал о такой, но видеть не приходилось. И вот наконец, сподобился! Что делать, что делать, а?» Медленно стал опускать голову, локти непроизвольно раздвинулись и старый горшок, бог знает как оказавшийся на полатях, с ужасным грохотом и звоном падает на пол. В избе словно гром грянул – бабка замерла на месте, развела руки в стороны, присела и нелепо разинула клыкастый рот. Горящие огнем глаза впились в несчастный горшок, затем медленно поднялись к полатям. Синие глаза Алекши раскрылись до предела, отведенного природой, кровь отхлынула от круглого лица и волосы зашевелились…

– Так это ты мою кашу съел, безобразник? – скрежетнули желтые клыки Бабы-Яги.

Алекша не смог раскрыть смерзшийся рот, только кивнул.

– Ага, а чем мне теперь завтракать, тобой? – грозно спросила старуха.

– Нет! – сразу вернулся голос, – я вам другую сварю.

– А ты умеешь? – удивилась бабка.

– Умею, хорошо умею, – торопливо заверил страшную бабульку Алекша, – и щи умею, было бы из чего.

– Это верно, – усмехнулась Баба-Яга и еще раз внимательно посмотрела на мальчика. Глаза медленно стали угасать, клыки наполовину спрятались. Села на лавку возле стола и вполне мирно сказала:

– Ну ладно, слазь с печи, не трону.

Алекша торопливо спустился на пол, замер, не зная, что делать дальше.

– Я не хотел есть вашей каши … – начал он оправдываться, но старуха бесцеремонно оборвала:

– Ну да, и целый чугунок съел. Нехотя, да?

Алекша вспотел от стыда и страха, развел руки и тяжело вздохнул.

– Ну вот что, – сказала Баба-Яга, – назвался груздем, полезай в кузов. Крупа в мешке, соль на полке, а мясо по лесу бегает. Я пока подремлю, а ты тут подсуетись, чтоб мне позавтракать. Да побыстрей, а не то сам в каше окажешься!

– Да! – пискнул Алекша и стремглав кинулся из избы.

Отбежал шагов сто, прежде чем остановился перевести дух и подумать. Мясо и правда бегает по лесу, но ведь просто так голыми руками не возьмешь. Алекша завертел головой, отыскивая хоть простую палку или камень. Камня не нашел, а вот палку подобрал быстро. Полдня прошло в бестолковой беготне по кустам. Куропатки выскакивали из-под ног, обнаглевшие зайцы отбегали на несколько шагов, останавливались и насмешливо смотрели, как беспомощный человечек продирается через кусты, потом еще отбегали и снова наблюдали, как неуклюжее существо пытается на них, лесных жителей, охотиться с палкой. Наконец Алекша в полном изнеможении упал на траву и залился горькими слезами. Он и не предполагал, что простая охота на зайцев окажется такой трудной. Выплакавшись, обессилено прислонился к здоровенному пню, задумался – не может быть, чтобы не нашлось способа достать зайца. Он попробовал тихо подкрадываться к косому, но тихим его подкрадывание было только для него самого – заяц сразу чуял несчастного охотничка и лениво отскакивал в сторонку. Недалеко, шагов на пять-шесть. А потом Алекша и вовсе наткнулся на лисью нору. Оттуда раздалось раздраженное тявканье и разозленная лисица бросилась на незваного гостя. Пришлось срочно уносить ноги на ближайшую сосну. Мальчик забрался повыше и снова задумался – опять ничего не вышло. Он уже не думал о бабке, стало не до нее. Где-то глубоко в душе стало зарождаться странное чувство злости на самого себя, свою беспомощность, слабость и неумелость. « Ну почему я ничего не умею, а? – глотая злые горькие слезы, думал Алекша, рассматривая в кровь расцарапанные руки, разорванную одежку боярича, в которой ехал в Киев. – Любой простолюдин забавы ради охотится на лесных кур и зайцев, это же самое простое, а я? Только на улиток могу, да и то… на раненых или престарелых!» Горькие слезы вскипели и испарились на злом лице. Алекша спрыгнул с дерева и решительно направился к лисьей норе. Теперь он знал, что надо делать…

Лисица услышала громкий топот, обернулась – прямо к ее норе снова направляется глупый человеческий детеныш. Надо его непременно наказать, чтобы неповадно было шататься по чужому лесу и она бросилась навстречу с громким злым тявканьем. Человеческий детеныш немедленно кинулся прочь в кусты и лисица с радостью поняла, что уж сейчас она непременно догонит и искусает дурака. Оставалось еще чуть-чуть, как вдруг прямо из-под ног человека выскочил толстый серый заяц. Охотничий инстинкт лисицы мгновенно сработал, она бросилась на зайца – прыжок, еще и вот глупый неуклюжий толстяк забился в зубах. Алекша краем глаза заметил, как лиса схватила зайца и быстро потащила в нору. Мальчик развернулся и с громким криком бросился на лисицу. Та от неожиданности подпрыгнула, но зайца не выпустила – это все-таки глупый маленький человечек, чего бояться? Но когда глупый человечек больно огрел по спине тяжелой палкой и замахнулся еще, лисица бросилась наутек. Побежала обратно через те же кусты. Здоровенный заяц сильно мешал – цеплялся за ветки, путался под передними лапами, а проклятый человеческий детеныш не отставал и со всех сил лупил палкой по лисьей спине. Наконец зверь не выдержал – лисица разжала зубы и стремглав бросилась прочь от злого детеныша человека. Алекша схватил задушенного лисицей зайца и, не чуя ног от радости, побежал к избушке Бабы-Яги. Первое, самое маленькое задание у него получилось!

Стараясь не загреметь чем-нибудь, осторожно пробрался к печи. Бабка лежит на полати, отвернувшись, но Алекша почему-то уверен, что она все видит и знает. Чувствуя, что невольно краснеет от пережитого позора, принялся неуклюже потрошить зайца. Кое-как содрал шкуру, выбросил внутренности и промыл очищенную тушку. Залили воды в чугунок, бросил туда зайца и поставил в огонь. Его ни чуть не удивило, что печка горит и не гаснет. Когда мясо сварилось, в бульон засыпал крупу и снова в печь. Он так старался приготовить вкусно, что не заметил, как потемнело в маленьком оконце. В избушке тоненько зазвенели комары, самый храбрый впился острым хоботком в шею с явным намерением напиться Алекшиной кровушки. Мальчик звучно хлопнул ладошкой и комариный герой откинул лапки. От хлопка бабка завозилась, вроде как только проснулась, и громко, с волчьим завыванием, зевнула.

– Ну что, отрок, получилась каша или как? – спросила Баба-Яга, насмешливо глядя на Алекшу.

– Получилась, бабушка, получилась, – торопливо заверил ее « отрок», – мой руки и садись за стол.

– Чего мыть? – подозрительно спросила Баба-Яга.

– Руки… м-мыть, – заикаясь от страха, повторил Алекша, – мой учитель называл это хорошими манерами.

– Ага, хорошие манеры, значит, – повторила Баба-Яга, – ну-ну, а еще что говорил тебе учитель?

– Что нельзя локти на стол класть, чавкать и рыгать, – тихо сказал Алекша.

– А что, правильно, – вдруг согласилась Баба-Яга. – Я вот, бывало, приду в гости, к подругам, сядем мы за стол поужинать, так поговорить невозможно, так все чавкают и это, как оно… рыгают! Ну, никакого тебе уважения и внимания. Обидно!

Алекша накладывает полную миску разваристой гречневой каши. Рядом, на чистую дощечку – аккуратно нарезанное заячье мясо.

– Садитесь кушать, уважаемая бабушка, – вежливо пригласил он Бабу-Ягу.

Бабка прислонилась спиной к стене. Благодушно посмотрела на Алекшу:

– Ну, молодец, молодец, хорошую кашу сварил. Я такой давно не ела. Только чего ты по лесу бродишь, – спросила она, – по делу или заплутал?

Баба-Яга подобрела, глаза утратили багровость, светились розовым и даже страшные клыки куда-то спрятались. Алекша ободрился и рассказал ей свою нехитрую историю. Бабка молча выслушала, потом достала откуда-то лучину и начала задумчиво ковырять в зубах.

– Так ты, значит, учиться любишь. Это хорошо, – сказала она, – только ведь не любят грамотных и знающих.

– Почему? – удивленно спросил Алекша.

– Не знаю, – ответила Баба – Яга, – не любят и боятся, почему, сама не пойму. Я ведь тоже не в лесу родилась, под пнем завелась. Тоже учиться нравилось, все на лету схватывала. Научилась разбираться в травах, колдовство узнала, да вообще много чего, а человеческую натуру так и не понимаю. За то, что много знаю, меня и …, ну, в общем, стала жить одна в лесу. Глупые селяне меня богиней смерти прозвали. Я и правда многое знаю о жизни и смерти, но ведь не богиня же. Эх, да что с дураков взять! Ладно, отрок, ложись покудова спать, а там видно будет. Утро вечера мудренее, – бабка махнула рукой и опять с завыванием зевнула.

Короткая летняя ночь показалась Алекше длинной с неделю. Проворочался до рассвета, тихонько вышел на крыльцо и замер в изумлении… черный колдовской лес залит неземным желто-розовым светом восходящего солнца. Темно-зеленые ели светятся изумрудным цветом и кажутся гигантскими драгоценными камнями удивительной формы. Тонкая паутина покрыта маленькими капельками росы, висит между ветвей бриллиантовым ожерельем. И высокая трава тоже сплошь усыпана маленькими драгоценными камешками, и даже корявая изба Бабы-Яги вроде как выпрямилась и помолодела. Когда Алекша вернулся в дом, густой запах каши ударил, как неожиданно брошенная в лицо пуховая подушка. Показалось, что весь воздух состоит из запаха гречневой каши с мясом. Бабка уже сидит за столом и деловито накладывает кашу в глубокую тарелку.

– А ты уже умылся, хлопчик? – ехидно спросила она, едва Алекша появился возле стола. Мальчик проглотил голодную слюну и побежал на улицу к бочке с водой…

После завтрака Баба-Яга удобно расположилась на лавке, опять достала откуда-то острую лучину и принялась усердно ковыряться в зубах. Несколько раз пристально взглянула на Алекшу, словно видела впервые. Отбросила лучину и сказала:

– Ну, вот что, отрок, у князя при дворе тебе пока делать нечего. Кто ты такой? Никто! И зовут тебя никак! Надобно еще знаний набраться, да силенки не помешает, потому что умных не любят, сильных боятся, а умных и сильных уважают, вот так.

– Где ж я в лесу-то ума наберусь? – буркнул Алекша.

– Наберешься, если захочешь, – насмешливо ответила Баба-Яга. – Ты вот что, ты не сиди сиднем, а отправляйся в лес да найди мне травы зверобоя.

– Тю! – разочарованно махнул рукой Алекша, – чего ее искать-то! На любой поляне полно.

– Не тюкай, не тот зверобой. Мне нужен настоящий, он не на каждой поляне растет и не во всякое время, – нахмурилась Баба-Яга. – Тот, что ты знаешь, дрянь, им только коров лечить. А я покажу тебе настоящий, а как попробуешь его, так поймешь, почему зверобоем назвали. Слушай сюда…