Читать книгу Русский ад. Книга первая - Андрей Караулов - Страница 10

Гейдар Алиевич родился в Нахичевани, в очень бедной семье; он рано потерял отца, рано стал (вместе с Джелалом, младшим братом) кормильцем огромной семьи. Алиев лучше всех знал родной Азербайджан, особенно – его окраины.

Здесь, в Баку, Гейдар Алиевич имел три круга своих людей, именно так – три круга своих людей, но первый круг, главный круг, самые-самые близкие ему люди, те господа, бывшие товарищи, кто был рядом с ним, когда здесь, в Баку, он возглавлял республику, кому он всегда доверял, не мог не доверять, эти люди, самые-самые близкие, это важно, (почти все) предатели.

Закон возраста.

Алиев – Президент (он всегда для всех Президент), но кто он, Гейдар Алиев, без них, без сподвижников, – кто?

Быть – на фоне Президента – равновеликим ему, Алиеву! Хотя бы – в собственных глазах. Да, всегда важен «коллективный разум», только кто же объяснит, почему Президент – из года в год – именно он, Гейдар Алиев, но не кто – то еще, не кто-то другой, не кто-то из нас («я», например)?

Рано или поздно этот вопрос возникает… тихо-тихо… у всех, кто имеет в этом государстве хоть какие-то рычаги, административные или финансовые.

У того «господина команда», кто изо дня в день видит Президента так близко, что не может не замечать его обидные человеческие слабости, его просчеты, его старость…

Убивают только те, кто рядом. Те, кого мы сами приводим в свой дом. Если в деле управления страной так важен (действительно важен) коллективный разум, – слушайте, почему тогда он – Вечный Президент?

Это справедливо, а?

У него, у Вечного Президента, слава, ордена, деньги, он всегда жил (и будет жить) как при коммунизме.

А у тебя, «господин команда», без которой он, даже он, Гейдар Алиев, никто, вот просто никто, у тебя всего лишь впереди – персональная пенсия республиканского значения и госдача на Апшероне, если, конечно, ее со временем не отберут!

Это справедливо, а?

Президент должен делиться. Если он хочет, конечно, быть Президентом.

Иначе – ты, «господин команда», всего лишь рабочая лошадь. Нужен – в поле, не нужен – в стойло!

Опасный подход.

…Из политиков Гейдар Алиевич больше всего ценил Андропова. Встретились они в 67-м, Алиев был зампредом КГБ Азербайджана.

Прощаясь, Андропов предупредил:

– Там, у себя, никому не верь. В Баку всем кажется, всем абсолютно, что они переросли республику…

Не верь! Никому…

Не было в истории Азербайджана, чтобы местный КГБ возглавлял азербайджанец.

Только русский. Всегда!

Феномен старости: я должен, я обязан сказать прежде всего самому себе, что я в своей жизни не ошибся – в самом главном. Не промахнулся. Более того, я в своей жизни все сделал правильно, ничего не упустил, никому не проиграл…

Сталин создал машину, которая в конце концов прокатилась и по его грудной клетке. В день похорон генералиссимуса Берия, убийца вождя, кивнув на гроб, шепнул Молотову: «Это я сделал. Это я всех вас спас…»

«Дело врачей»: Сталин уже – совершенно сумасшедший. Но ведь соратники – Щербаков, Димитров, Жданов, маршал Рыбалко умирали один за другим. Полгода он занимался только врачами. Сталин был не опасен тем, кого он не знал. Так всегда у вождей, это ведь не только Сталин. Если бы у соратников Сталина был выбор, разве они были бы рядом с ним? И им всем пришлось убивать – всем! Разве Молотов хотел убивать? Пришлось. Рауль Валленберг – это приказ Молотова. Разве только Валленберг! Да, если бы у соратников был выбор, их бы не было рядом со Сталиным, с этим удавом: Сталин всегда был опасен для тех, кого он знал, сумасшедший Сталин, на глазах стареющий, – опасен вдвойне. Спровоцированный инсульт: по приказу Лаврентия Павловича ядом был пропитан томик Горького. Возможно, и другие книги; Сталин с середины января читал на ночь только Горького, по несколько страничек, и (по семинарской привычке) брал палец в рот, чтобы странички было легче переворачивать.

Другая версия (мнение?), что смертельный яд – дикумарин – мог оказаться в бутылке с минеральной водой.

Но это уже риск, смертельный риск: минералкой мог отравиться и кто-нибудь другой.

Об «отравлении товарища Сталина», о подлинной причине его смерти сообщил – сдуру – патологоанатом Русаков: его записка осталась в архивах Лубянки, причем кто-то из архивистов нарочно спрятал ее в отдельную папку.

Для потомков. Хрущев основательно «почистил» все архивы страны. Уничтожал – прежде всего – следы собственных преступлений (архивами занимался Иван Серов). Но о записке Русакова, о его «особом мнении» Серов не знал. Кому писал Русаков? – Нашел кому: Берии! И тут же был уничтожен. Рано утром.

Политика – это мир мужской.

Сева и Ильхам, дети Гейдара Алиевича, выросли на одной из дач санатория КГБ на Апшероне: небольшое старое здание; здесь все домики («таунхаусы», сказали бы сегодня) соединялись одной верандой, и Сева запросто бегала к своей подружке, жившей по соседству.

У Севы и Ильхама была няня, добрая русская женщина, в их семье все говорили только по-русски.

Общая ванная, один туалет на весь этаж…

В 66-м – чемпионат мира по футболу, в финал вышли ФРГ и Англия, судья на линии – азербайджанец Тофик Бахрамов. Вся республика была у телевизоров: Тофик судит! Гейдар Алиевич сидел у стены, сбоку, пропустив вперед других сотрудников, заранее занявших места, – когда матч, здесь нет генералов! В дополнительное время, при счете 2:2, англичанин Херст ударил по мячу с такой силой, что мяч, угодив в перекладину, ударился о землю и вылетел в поле. Рефери не заметил, пересек ли мяч, отскочив от перекладины, линию ворот. Он подбежал к стоявшему против ворот на боковой линии Бахрамову Тот уверенно указал флажком на центр поля. Немцы окружили Бахрамова, доказывая ему, что гола нет. Но он вновь показал им на центр поля, подгоняя их поскорее начать игру. И приговаривал: «айн, цвай, драй…» Позже немцы назвали его «господин Цвай-драй». Счет стал 2:3 в пользу англичан.[3]

Да, самые тяжелые, самые опасные обиды – в старости. Такой вот парадокс: на тех людей, не только азербайджанцев, но и армян, русских, кого ты, именно ты, Гейдар Алиев, привел в высокие государственные кабинеты (самый-самый «ближний круг»), надеяться глупо: эти люди – прекрасные профессионалы, они очень нужны Азербайджану, но главная опасность для тебя исходит именно от них. От тех, кто сейчас рядом с тобой, кого ты привел во власть, опекал, растил, прикрывал, если что-то случалось! Кого ты давно (и безнадежно) развратил своим вниманием, своей щедростью, своей добротой…

В какой-то момент Гейдар Алиевич утратил вкус к отдыху. Груз на его плечах иссушил лицо и иссушил сердце. Все, что он делал, он делал тяжело и медленно: тяжело говорил, тяжело улыбался, тяжело ходил. Он часами смеялся по телефону с маленькой Зарифой, дочкой Севы, своей любимицей, чуть-чуть отключался, веселился, смеялся, хотя смех у него всегда был какой-то искусственный, – но в тот момент, когда он клал трубку, он был уже прежний Алиев.

Вокруг него – еще одна орбита, еще один крут людей – крут молодых. Им сорок – сорок пять, и среди них (хотя бы в силу возраста) предателей (потенциальных предателей) намного меньше!

Они, эти ребята, еще покажут себя, свои способности, свой интеллект. Самое главное, у них есть время. Им можно (и нужно) быть хитрее, тоньше, они обязаны научиться ждать, ведь полжизни впереди! Но личная его опора, да-да, его, великого политика Гейдара Алиева, личная опора – это, конечно, третий круг. Это те мальчишки, которые пока не видны, кому всего-то тридцать – тридцать три, не больше!

Те парни (женщин, девушек здесь нет), для которых его имя и дело его жизни – святы, для которых он, Гейдар Алиев, родной отец…

Нет. Нет, конечно! Больше чем отец.

В Ашхабаде, на пионерской линейке, он собственными ушами слышал клятву туркменских школьников: «Если я предам Великого Сапурмурата Туркмен-баши, пусть остановится мое сердце…»

Восточные сладости…

Когда-то он, Алиев, искал и находил этих мальчишек по всему Азербайджану. Прежде всего в многодетных деревенских семьях. Города безжалостно портят ребятишек. Какая улица, такие и нравы; гонцы Алиева отправлялись (как правило) в дальние районы, в деревни, на границы республики.

Какие это ребята!

Он накормил их, отогрел. Отправил учиться. В Москву, в Киев, в Новосибирск, в Ленинград… Кого-то из них он, Президент страны, знал по имени! Самое главное: Алиев научил этих пацанов ценить жизнь, свое здоровье, свое время, научил не растрачивать собственную жизнь на пустословие, на ерунду, на бесконечную череду женщин.

«И горше смерти женщина, и руки ее – силки…» – цитировал он Экклезиаста.

Сева всегда была большой модницей, особенно в детстве. Ребенок, еще ребенок, но сколько в ней женственного! Гейдар Алиевич был уже генералом, но денег в семье катастрофически не хватало, на его содержании была мама, приходилось помогать братьям и сестрам.

Из кусков от штор Севе смастерили расклешенную юбочку, а Ильхаму справили шорты. Она мечтала о трехколесном велосипеде, но велосипед был пока Гейдару Алиевичу не по карману, хотя Зарифа-ханум, его супруга, тоже работала с утра до ночи. В Баку, на набережной Нефтяников, няня Севы выпрашивала велосипед у детей: «Мальчик, дашь нам немножко покататься?..»

Приезжая с работы, Гейдар Алиевич любил играть с Севой и Ильхамом в прятки. Иля залезал под комод, Сева закрывала глаза и стояла посреди комнаты; ей казалось, что если она закрыла глаза – она уже спряталась. А Гейдар Алиевич ходил по комнате и громко спрашивал: «Ой, где же Севиль? Где Ильхам? Куда они подевались? Никак не могу их найти…»

Он сам сочинил для них сказку про волка и волчиху, укравших злого, жирного мальчика, потому что мальчик «категорически игнорировал мнение своих родителей…».

Ильхам и Сева так ее любили, эту сказку, что слушали, зная наизусть, из вечера в вечер!

Хоть бы раз он прикрикнул на них, хоть бы раз…

– Все равно буду грызть ногти! – кричал Ильхам, обливаясь слезами.

Гейдар Алиевич грозил ему пальцем. Зарифа-ханум тут же, не раздумывая, ставила Ильхама в угол.

Они всегда жили дружно.

Они идеально дополняли друг друга и все время стояли плечом к плечу.

В шестнадцать лет Алиев сыграл на сцене Гамлета. В Нахичевани был любительский театр («народный», как тогда говорили), спектакль шел на азербайджанском языке, Гейдар по-русски не знал тогда ни слова (в Нахичевани все говорили только по-азербайджански), но позже, в Баку, он быстро, за год, выучит русский язык, и с тех пор Гейдар Алиевич будет думать и писать только по-русски…

Алиев всегда считал себя европейцем.

Внешность, кстати, у Алиева действительно европейская…

Он очень любил, когда Ильхам по вечерам сам звонил ему на работу. И огорчался, если Ильхам забывал это сделать…

Самое главное, чтобы он, Ильхам Алиев, будущий Президент (Алиев не сомневался, что Ильхам будет хорошим Президентом, преобразит Баку, другие города, у него есть вкус, опыта нет, но есть вкус, стремление – решать большие задачи), – главное, чтобы Ильхам не тяготился бы славой своего отца и не думал бы, что «настоящий», новый Азербайджан начнется только с него, с Ильхама Алиева, – так, увы, часто бывает на Востоке…

Если солнце – улыбка богов, значит, власть – их подарок.

Подарки нельзя передаривать, грех!

Кортеж Президента Азербайджана летел по Апшерону: слева берег Каспия, он почти не виден, вокруг пески с клочками травы, деревьев здесь нет, не растут, не хватает воды…

И они, эти мальчики, третий круг Гейдара Алиева, будут главной опорой его Ильхама! Алиев сразу решил, что если он когда-нибудь вернется в Баку, во власть, то только затем, чтобы Ильхам, именно Ильхам, стал бы его преемником на посту Президента страны. Правда, Гейдару Алиевичу казалось, что он никогда не умрет, такие люди, как он, не умирают, но, если он все-таки умрет, ему очень хотелось, чтобы Ильхам хранил дело своего отца так же бережно, как старый храм огнепоклонников близ Баку веками хранит огонь, бьющий в храме из-под земли.

…Эх, Апшерон, Апшерон, кладбище слабых! Давно, еще в 70-е, когда Гейдар Алиевич работал Первым секретарем ЦК КП Азербайджана, компетентные товарищи, его бывшие ученики, прислали в ЦК записку: министры правительства Азербайджана (трое), руководитель республиканского комитета (ранг министра) и все первые секретари райкомов – все! – строят на Апшероне дачи.

Кто афиширует взятки, а? Под носом у МВД и КГБ? Только те руководители, те товарищи, у которых проблемы с головой КГБ Азербайджана прав: такие люди опасны для общества.

Алиев вызвал машину, позвал с собой председателя Комитета госбезопасности, но он (умный человек!) сказался больным, – и на Апшерон…

Настроение было хуже некуда.

Огромные заборы из красного кирпича. И кирпич играет на солнце, лоснится от жира. Наметились и дома… – зачем четыре этажа, а? Их же, эти дворцы, обжить надо, обогреть, люстры повесить, мебелью заставить, гардинами украсить…

– Вот, товарищ первый секретарь, дом… – полковник из органов запнулся… – строит товарищ… министр.

Называлась фамилия.

Вечером товарищ министр (выдающийся специалист, кстати говоря) был приглашен к Алиеву «на ковер».

Срочный вызов – чудовищный знак!

– Скажи, Полад, – Алиев сидел у зашторенного окна за огромным столом из ореха с зеленым сукном; этот стол великолепно «подавал» гостю Первого секретаря, казалось – за столом Аллах в образе человека, – …скажи, сколько сейчас стоит один… кирпичик?

– Пятак, Гейдар Алиевич, – министр по имени Полад опустил глаза, прекрасно понимая, о чем идет речь, к чему клонит Первый секретарь. – Пятак за… штуку. Дорого, конечно, Гейдар-бей, пять копеек – один кирпич…

– Ты молодец, – похвалил Алиев. – Хороший хозяин.

Цену знаешь. Умножай, Полад. Сто кирпичей – пять рублей?

– Пять, – дрогнул министр, – уже пять, Гейдар-бей… Тысяча кирпичей – пятьдесят рублей…

– А в эквиваленте?.. – Алиев поднялся над столом – надменный и красивый. – Как? По Уголовному кодексу?

Твой дворец, Полад, восемьсот квадратных метров. И забор в высоту… метра три. В эквиваленте, я спрашиваю, сколько будет?

– Хищение… в особо крупном, Гейдар-бей.

– Вот!

– …собственности социалистической…

– Правильно. И опять ты молодец, Полад, умеешь говорить коротко. И я скажу тебе коротко. За сто рублей в Советском Союзе сейчас два года дают. Ты это знаешь?.. – Алиев специально перешел на русский, потому что он говорил сейчас как бы от имени Советского Союза. – Значит, твой забор, Полад, лет на десять тянет. Так ты же еще там, за забором, пожелал дворец поставить. Словно мы все – ослепли! Словно нас – уже нет! Контролирующих органов нет! – Надо же, а? Дворец целый! Тут, дорогой, не десять лет… – Алиев медленно, гордо вышел из-за стола. – Здесь расстрел. Советская власть не прощает такие хищения. Злостное нарушение закона! Ты, Полад, кроме «Правды», иногда Уголовный кодекс читай. Если допускаешь злоупотребления. Полезная книга!

Как, каким же образом старый министр, пусть и сверхопытный аппаратчик, – каким чудом он сразу почувствовал, что Гейдар Алиевич на самом деле хочет сейчас его спасти: да, бес попутал, как говорится, но Алиев уверен, что дед Полад нужен, очень нужен их Азербайджану; из всех «дачников» Алиев только его вызвал сейчас «на ковер», это значит, у старика есть шанс остаться в живых.

В формуле «товар – деньги – товар» Карл Маркс забыл показать самое главное – как надо уходить от налогов.

– Не мой… клянусь, Гейдар-бей, не мой дом! Это сына дом, его деньги… он строит.

– Хорошо, – кивнул Алиев. – Значит, расстрел на двоих разделят. Это ты, Полад, вовремя подсказал. Молодец: никаких необоснованных наказаний! Знаешь, как русские говорят? «От трудов праведных не наживешь палат каменных!» Сын – значит, сын. Вместе с отцом. Вызывай его прямо сейчас сюда, ко мне. Гейдар Алиевич, скажи, проститься желает. Запомни, Полад: мы, коммунисты, очищались и будем очищаться от скомпрометировавших себя лиц, – Алиев разрубил ладонью воздух. – От недостойных людей. Сынку скажи, Гейдар Алиевич как руководитель республики… за родителя твоего… извиниться хочет. Потому что родитель твой – дурак набитый. Деньги украл – спрятать не умеет. А зачем тогда красть? Чтобы в тюрьме сидеть?

У старика-министра тряслись губы, но он молчал – возражать бесполезно.

– Где логика? – гремел Алиев. – Нет логики, потому как ума нет, – подвел он черту. – Такие преступные действия вызывают у меня категорическое возражение! Ты, Полад, всю республику, всех нас своими действиями… опозорил! Красиво жить решил? Во дворце! И где? Где, я спрашиваю? На глазах у всех! Рядом с дорогой!

Старик Полад медленно, как в искаженной съемке, опустился перед Алиевым на колени.

– Поднимайся, слушай, – поморщился Гейдар Алиевич, – ты не в мечеть пришел. Настоящий коммунист раньше выстрела не падает. Хотя какой ты коммунист, Полад? На ногах уже не стоишь. Мы отдельно рассмотрим вопрос о твоей партийной ответственности. На бюро вынесу, – и Алиев опять рубанул ладонью воздух. – Из всех строителей, Полад, секрет тебе открою, только одного кого-то расстреляют. Для показательного примера. Кого – я не знаю. Но Леонид Ильича я за тебя просить не буду, – махнул рукой Алиев. – Глупость я сделал, подставился я, что тебя выдвигал! Столько серьезных людей. А я тебе доверял! У кого из вас кирпичей больше найдут, того и расстреляют!..

Старик плакал, но с колен встал.

За ночь все заборы на Апшероне были снесены. Все, чистая земля.

Кого-то из «дачников» и впрямь наказали: семь лет лагерей. Другие «строители», в том числе и министр по имени Полад, работали на благо Азербайджана всю оставшуюся жизнь…

И хорошо работали: честно…

Его можно было бы сразу заменить, конечно, но Алиев не бросался людьми. Небольшая республика, незаменимые потому и незаменимые, что их замена – это уже потери!

– Никогда не реагируйте, если кто-то провоцирует вас на драку, – наставлял Гейдар Алиевич внуков (у Севиль – Зарифа и трое мальчишек). – Я вот никогда ни с кем не дрался. Сколько раз меня провоцировали, но я сразу отходил в сторону, потому что безразличие – это самый лучший ответ…

Свою работу, свой кабинет Гейдар Алиевич любил еще больше, чем свой дом, точнее дачу. Вернувшись в Баку («на ханство», как он шутил), Алиев несколько месяцев жил – вместе с детьми – в квартире брата. Комната, где он спал, была такая крошечная, что в ней даже шкаф не помещался, парадный костюм Президента висел на толстом гвозде, вбитом в стенку.

Если бы Гейдар Алиевич не вернулся в Баку, он потерял бы доверие людей. Имя.

Азербайджан – красивая, чудная страна, самое богатое (богаче Турции) государство в Закавказье, Азербайджан, его Азербайджан умирал, ибо власть оказалась в руках Народного фронта.

Президентом стал бывший научный сотрудник краеведческого архива Абульфаз Эльчибей – клинический алкоголик, валявшийся по вечерам здесь, на этих коврах (бывший кабинет Алиева!) в лужах собственной мочи.

– Эльчибей, надо же… – рассуждал Алиев, – из архива сразу на пятый этаж президентского дворца! Взлетел. Это ж какие крылья надо иметь, а?

Если народ выбирает идиотов, разве они, этот народ, не дети?

Эльчибей: грязный, небритый, вечно пьяный, но – демократ, Народный фронт…

Дети перестройки. Дети Михаила Горбачева.

Фронтовики… нашлись.

В Нахичевани, где Гейдар Алиевич, сбежав из Москвы, два с лишним года возглавлял республиканский парламент, крупно проворовалась группа руководителей местного отделения Народного фронта.

– В прокуратуру! – приказал Алиев. – Немедленно.

– Как можно, Гейдар-бей, – замахали руками сподвижники, – Народный фронт!..

– Слушай, Народный фронт – значит, воровать можно?

– Ой, Гейдар Алиевич, в Народный фронт у нас все жулики записались…

Одесса 19-го, честное слово! Бандиты идут служить в Красную армию: Миша-Япончик, Гриша Котовский…

Если бы криминал не поддержал бы тогда (по всей России) Красную армию…

Алиев умел побеждать.

Он – из бедной семьи, очень бедной, поэтому он всегда был предельно осторожен – всегда!

Такие люди умеют ждать.

Придет время, Гейдар Алиевич быстро разберется и с полковником Суретом Гусейновым, ныне – премьер – министром Азербайджана, и с «нефтяным королем» Расулом Гулиевым, ныне – Председателем Мили меджлиса, которого он называет (пока) «своим другом», – Алиев победит всех!

Если он – сильнее, то куда же торопиться?

Его покойная мама не скрывала: из всех детей (в их семье было много детей) Гейдар – главный.

Отец, железнодорожный рабочий, умер рано. Смерть произошла от постоянного недоедания, так сказал матери знакомый врач-патологоанатом: вся еда – детям.

За хлебом мама посылала только Гейдара. Только ему она доверяла карточки, только; другие дети точно прикончили бы хлеб по дороге домой.

Да, когда-нибудь Гейдар станет их могучей опорой…

Часто братья воровали у соседей виноград: в Нахичевани, в разгар сезона, всегда много винограда.

Малыши, – что в этом такого?

По чужим садам Гейдар никогда не шарился.

– Соседям самим есть нечего, – резал он…

Ельцин не ответил на приглашение Гейдара Алиевича посетить Азербайджан. Вот ведь как: Президенту великой России не о чем сегодня говорить с соседями!

Американская миссия в Баку – шестьсот человек. Русская – девятнадцать, включая шоферов и технический персонал.

К Новому году Алиев отправил Президенту России дорогие подарки: ковер – картину современного мастера из Гянджи и часы «Ролекс» – за 18 тысяч долларов.

Точно такие же часы были подарены и Виктору Васильевичу Илюшину, первому помощнику Президента России: Рамиз Ризаев, посол Азербайджана, получил (таким образом) «доступ к телу» Бориса Николаевича и лично вручил ему подарки, несколько раз повторив, что Алиев будет счастлив видеть Бориса Николаевича в Баку.

Ельцин принял дары с удовольствием, «Роллекс» особенно.

Прошел месяц. И вдруг Барсуков отправляет «Роллекс» обратно в Баку: за подарки – благодарим, часы не примем, они слишком дорого стоят…

Пощечина.

Что ж, Алиев тут же отойдет в сторону.

В сторону Соединенных Штатов и Великобритании.

Судя по тому, что Магомедали Магомедов делает сейчас в Махачкале, Дудаев в Грозном, Аушев в Ингушетии, ставшей (вдруг) «офшорной зоной», Москва уже потеряла Кавказ.

А Карабах? Как решить проблему Карабаха, если в решении проблемы не заинтересована прежде всего Москва?

Карабахский вопрос – мощнейший рычаг в давлении на Азербайджан. И на Армению тоже. – Никто не знает (и не должен знать), что он, Гейдар Алиев, лично раздал генералам Грачева взятки: несколько миллионов долларов. Какие-то средства Гейдар Алиевич выделил из собственных сбережений, самое главное – договорился с московскими бакинцами, земляки собрали (причем мгновенно) гигантскую сумму.

Только так, с чемоданами денег, в современной России можно остановить Карабах… По-другому – никак. Вообще никак.

Только деньги способны сейчас вершить чудеса.

Посол Азербайджана в России Рамиз Ризаев был посредником. Руководителям армянского землячества Гейдар Алиевич задавал один-единственный вопрос: господа завоеватели, что вы намерены сделать с Азербайджаном, если у армянской армии получится (скорее всего, получится) войти в Баку?

Невозможно же, послушайте, всех перебить, – да? ООН, США не позволят. Двадцатый век как-никак! Так кто же будет кормить разрушенный вами, вашим нашествием Азербайджан? Семь миллионов человек? У вас есть на это деньги, господа завоеватели? А?.. В условиях неизбежной партизанской войны?

Вас не звали, дорогие соседи. Вы пришли сами. Девять районов в руинах. Не только Карабах. Сегодня это зона вашей ответственности. Так кто, кто (вопрос все тот же)… изо дня в день будет кормить людей, вами обездоленных?

Война и разрушенное хозяйство… – это огромные средства на восстановление, господа. Иначе – эпидемии, техногенные катастрофы и т. д. А вам, извините, вам… самим есть нечего. В Ереване голод, у вас из страны сбежало сейчас полстраны… И еще – Азербайджан. Заклятый враг, так сказать? – Или газовые печи появятся? В Баку, в Гяндже, в Ленкорани?.. Газовые печи денег стоят, между прочим!

Победа – это всегда огромные расходы, додумайте до конца, до дна, господа армянское землячество, контраргументы, разберитесь с собой! И представьте, наконец, этот пейзаж – после битвы!

Лидию Ивановну, директора школы, где учились Сева и Ильхам, Гейдар Алиевич просил чуть-чуть занижать им оценки: он боялся, что детей Первого секретаря ЦК школа будет нарочно выпячивать как «достойный пример всей республике».

Никаких привилегий! Достаточно, что из-за города, с дачи, детей в школу привозят на автомобиле.

Сева всегда просила шофера останавливаться за квартал до школы. Брала маленького Ильхама за руку, дальше они шли пешком.

Она не хотела, чтобы девочки в классе хоть в чем-то ей завидовали…

Гейдар Алиевич не мог работать плохо: Брежнев и Политбюро тут же сняли бы его с должности руководителя Азербайджана.

Сразу! Брежнев старел, но рядом с ним всегда был Андропов, он не старел; больной человек, почки, но он не старел; Андропов всегда был в одном и том же настроении – ровный, спокойный. Полностью уверенный в себе (оттого и спокойный).

Он очень хотел закончить с Щелоковым и Рашидовым, но терпел, хотя Щелоков заворовался, это факт, а у Рашидова по хлопку – одни приписки. Если их арестовать – Брежнев огорчится, хорошо хоть Кириленко (под давлением Андропова, разумеется) сам, своей рукой написал прошение об отставке, но понимали все: Щелоков и Рашидов – уйдут, это вопрос времени…

Армяне просили у Алиева оружие.

Сохранить государство, спасти миллионы человеческих жизней в обмен на взятки генералам и несколько тонн старых железок, совершенно бесполезных, если война остановлена… – это что же, высокая цена, что ли?

Другого выхода, нет: азербайджанская армия не умеет воевать.

Ситуация Брестского мира! Любой ценой остановить безумие, кровь…

Алиев остановил.

Никогда и никому (даже Ильхам не знал) Гейдар Алиевич не говорил о подлинных условиях (взятки и оружие) этого мира. Самое интересное, что никто, вообще никто (даже журналисты), не спрашивал у него, каким чудом остановилась – вдруг – эта война…

Гейдар Алиевич боготворил Ирину Александровну Антонову, директора Пушкинского музея в Москве.

Он часто здесь бывал, приезжал всегда очень рано, часов в 6-7 утра, чтобы не стеснять других посетителей: член Политбюро, первый зампред Совмина, охрана мгновенно перекрывает сквер перед музеем, улицу, все ходы и выходы…

Нет уж, лучше с утра, пока Москва спит. Походить по музейным залам, рядом с Гейдаром Алиевичем – только Сева и Ильхам, он обязательно брал их с собой…

Только что (вчера проводили) в Азербайджане гостил один из самых уважаемых в России людей – генерал Асламбек Аслаханов.

В 90-м, два года назад, именно Аслаханов запрашивал у Генерального прокурора Советского Союза санкцию на арест Алиева.

Речь шла о денежных подношениях.

Узнав, что Аслаханов едет на Апшерон, Алиев через ветеранов КГБ, своих московских друзей, предложил встречу; ему очень хотелось поговорить с Аслахановым начистоту.

Помощники перестарались.

– У вас семь минут, господин генерал, – сообщил Тариэль, первый секретарь Президента. – Гейдар Алиевич очень занят.

– Он же меня сам пригласил, – удивился Аслаханов. – Я могу уйти.

Тариэль торжественно открыл дверь президентского кабинета:

– Вас ждут…

Алиев сидел за столом, перебирал бумаги.

– Салам, господин Президент…

Алиев кивнул головой, но не встал.

«Ничего себе – подумал Аслаханов. – Королевский прием!»

– Садитесь, пожалуйста, – Алиев поднял наконец голову. – Где вам удобно… садитесь…

Аслаханов завелся.

– Господин Президент, – стоя чеканил он слова, – докладываю! Я – генерал-майор советской милиции Аслаханов, начальник главку по борьбе с экономическими преступлениями, трижды официально, то есть с согласия министра Щелокова, обращался к Генеральному прокурору СССР за санкцией на ваш арест по статьям 173-й и 170-й. Ответственно заявляю: у МВД СССР были все необходимые основания, господин Президент, для заключения вас под стражу. Это мое мнение, я его не изменю. Не имею права… – помедлил он, – шарахаться, Гейдар Алиевич, из стороны в сторону; материалов, агентурных сведений у нас хватает.

Но… зная, господин Президент, как здесь, в Баку, развернулись впоследствии сепаратистские тенденции, резюмирую: руководители Генпрокуратуры, товарищ Рекунков и другие товарищи, неоднократно напоминавшие мне, что арест дважды Героя Социалистического Труда и бывшего члена Политбюро есть акт политический, я, Гейдарбей, признаю: руководители Генпрокуратуры правильно напоминали мне тогда о вашем исключительном влиянии. Вы, Гейдар Алиевич, принесли Азербайджану неоценимую пользу. Боюсь сказать, что было бы с Азербайджаном, если бы такой человек, как вы, Гейдар Алиевич, не взял бы страну в свои руки. На языке юристов это называется «деятельным раскаянием». Доклад закончен. Я свободен?

– Раскаиваться мне не в чем, – помедлил Алиев, – но хорошо… что вы все это сказали, генерал, – он расстегнул пуговицы пиджака и вышел навстречу Аслаханову из-за стола. – Я рад с вами познакомиться, Асламбек, и обнять вас! Не скрою, я хотел этого разговора. Вы садитесь, пожалуйста. Сейчас чай принесут, Асламбек, очень хороший чай…

Куда они делись – вдруг – его актерский дар и его должностной снобизм, восточная важность: Аслаханов видел перед собой грустного, мягкого человека, которому очень хотелось, чтобы его поняли и услышали! Он нуждался если не в друзьях, то в человеческом понимании – тех людей, чьим мнением он дорожил.

Они проговорили почти два часа.

– Поэтому так, Асламбек… что-то было, конечно. Самокритично скажу. Не так, как понаписали, разумеется… но куда, я спрашиваю, это все шло? – Я отвечу, Асламбек! Без подарка на две-три тысячи рублей для супруги завотделом ЦК в Москву лучше было совсем не приезжать, веришь? Н-ни-чего для республики не решишь. Не услышат тебя. Не воспримут. Фондов не будет. Живи, как хочешь. Такие, Асламбек, порядки были…

Ничего, сволочи, не делали! – Алиев тяжело вздохнул, махнув рукой. – Сидит он, смотрит тебе в глаза и взятку ждет, хотя я, между прочим, Первый секретарь ЦК!

Принесли чай, Гейдар Алиевич сам разлил чай в пиалы, пододвинул поближе к Аслаханову хрустальную вазу с орешками в белом сахаре и пахлаву.

– На Старой площади, Асламбек, были хорошие зарплаты. От пятисот рублей. Плюс продуктовые наборы по семьдесят целковых, хотя реальная цена им… рублей 350, не меньше.

Но в ЦК, Асламбек, уже тогда за зарплату никто не работал. Я об этом и Юрию Владимировичу говорил, обо всех… негативных явлениях, а он все… терпи, терпи.

Очень аккуратный был… Юрий Владимирович. Осторожный. Жизнь у него такая: он же сирота. С самого детства. Поэтому – осмотрительный. Сироту кто защитит? По семь раз все взвешивал. А Брежнев за кабанов в Завидове что-нибудь платил? Я встречу прошу, говорят – он на охоте. Час в день работал. Все последние годы. Только охота!

Почему Андропов не взял тогда власть? Брежнев два раза просил: отпустите. Нет! Не отпустим. Почему? Видно же: человек искренне просит. Нет, будем держать тебя до смерти.

Осторожный. Сирота, я же говорю… С виду – вроде бы решительный, жесткий, а ведь просчитывал каждый свой шаг. Власть собирал. Долго-долго собирал, осторожно. Предателей боялся. Леонид Ильич рядом с Андроповым двух своих вернейших людей поставил – Цвигуна и Цинева. Мощнейший психологический фактор, хочу сказать. И с докладом о фокусах Гали сам Андропов к Леониду Ильичу не пошел. Цвигуна отправил. Очень любил работать чужими руками, я ж говорю: осторожный!

Аслаханов сидел, не шелохнувшись.

– Вот ты, Асламбек, – продолжал Алиев, – опытный человек, всю жизнь в МВД боролся с коррупцией, возглавлял управление, и все тебя боялись. Знали – неподкупный. Мало таких. Но есть, – Алиев встал и прошелся по кабинету. – К тебе вопрос. Вот эти: Чубайс, Кагаловский, Филиппов… кто там еще? Глазков какой-то… Гламурная тусовка. Их кружки. Они все на какие деньги жили, – а, Асламбек?

Когда Алиев смеялся, он не смеялся на самом деле, а хитренько так, с добрым прищуром в глазах посмеивался.

– Скажи! – настаивал он.

– Мы же знаем, Гейдар Алиевич, чьи это деньги…

– …семинары в пансионатах на берегу Финского залива… Гайдар, кстати, всегда с супругой приезжал, отдохнуть заодно, встречи в Варшаве с «Солидарностью», потом – «шпроновские чтения» в Венгрии, это же несколько месяцев, по-моему, где Чубайс и все эти мальчики «сверяют часы» с Корнан Ноувом, Клаусом, – да? – будущим Президентом Чехии… И что, КГБ, Чебриков, Бобков, Крючков это все не отслеживали?.. Такое может быть?

Аслаханов согласно кивнул:

– Я убежден, что Андропов хотел, чтобы в Советском Союзе было бы, как в Китае. Красные знамена. И официальные миллионеры. Разве мешает одно другому?..

– …а Австрия? – продолжал Алиев. – У Чубайса на «запорожец», говорят, денег не было, а тут – Австрия, Альп – бах, Нардхаус и Дорнбуш, – Асламбек, я правильно называю фамилии?

– Вы полностью информированы, господин Президент.

– На поездки в капстрану давали тогда по 37 долларов. А эти… безработные… были там как у себя дома. Ни в чем не нуждались. Поездка за поездкой. Авен в Австрию прямо из Венгрии приехал. На «Жигулях». Это все мимо КГБ шло? Проморгали? Мимо посольства?

– Без воли КГБ перестройка была невозможна, – согласился Аслаханов.

– И я так считаю. А ты что же, Асламбек, чай не пьешь?

– Я, Гейдар Алиевич…