Читать книгу Русский ад. Книга первая - Андрей Караулов - Страница 6

– Дай суке, дай!.. Лупи гада!

Тур метнулся к обрыву, но утонул в снегу.

– Ухо-о-дит, бл…

Грачев не договорил: вертолет министра обороны Российской Федерации резко развернулся к скалам.

Зверь всегда чувствует приближение смерти.

– Залег, сука… Вишь-ка, залег! Вертай взад!.. Вертай взад машину, майор!

Бить зверя с вертолета – феерическое наслаждение; министр обороны и его генералы расстреливали горных козлов из автоматов Калашникова.

– Сажай на склон! В снег давай… в снег… Клади машину, майор!

Барсуков развернулся спиной к окну.

Кровь, кишки, клочья шерсти… Настоящий генерал и на охоте чувствует себя полководцем.

– Куда ж на склон, Паша… это ж полностью бардак, ты ж не Дэвид Копперфилд, твою мать… чтоб в Ниагару сигать!

В отличие от министра обороны Российской Федерации комендант Кремля, генерал-лейтенант Михаил Иванович Барсуков ненавидел охоту.

– Слушай, а этот пацан привязанный сигает? Копперфилд этот? – заинтересовался Грачев. – А?

От министра обороны несло сапогами и водкой; когда Грачев наклонялся к нему, Барсуков задерживал дыхание, но это не спасало – от Павла Сергеевича всегда несло черт знает чем.

Барсуков не ответил. Он беспомощно смотрел куда-то на горы, на снег… Михаил Иванович так устал, что ничего не видел вокруг. Президент страны опять (в который уже раз!) приказал ему «прощупать десантника», а у Грачева, черт возьми, отпуск до первого ноября, значит, здесь, в Красной, придется сидеть недели две… – это жизнь, а?

– Паш, круто ведь, ну глянь, блин…

– Ла-а-дно те, майор у меня ас!

– Я что, бл, пропасть не видел?.. – нервничал Барсуков.

– А ты че видел-то, кроме Кремля? – усмехался Грачев.

Вертолет медленно спускался на склон.

– Давай, Ваня, давай! – заорал министр обороны. – На плацу его подхвачу! На плацу возьму суку! Ванька, вперед!..

Шеф-пилот Иван Шорохов расплылся в улыбке: командующий и сам орел, и полет у него орлиный!

Тур задрал морду – смотрел в небо. Люди слабее, чем тори, но у людей ружья.

– Су-ка-а! – завопил Грачев. – На, гад, возьми, возьми!..

Вертолет крутился в горах как сумасшедший, не понимая, что хотят от него эти люди.

Охота для Грачева была как сражение – ему не хватало крови. Без войны Павел Сергеевич был как сирота.

Тур упал на снег. Он, кажется, так и не понял, что его убили.

Тушу не взяли (вся в крови), оставили шакалам. Грачев торопился на танцы: в Красной Поляне, на том самом склоне, где стоит с конца прошлого века просторная деревенская изба, построенная для императора Николая Александровича Романова, расположилась – поблизости – турбаза Министерства обороны.

От скуки (отдых всегда скука) Павел Сергеевич заходил по вечерам на танцплощадку.

Офицерские жены не терялись:

– Разрешите пригласить, товарищ генерал армии?

– Разрешаю, – кивал Грачев, если женщина была в теле.

Танцевал он скверно, как умел.

И плевать, что где-то там, у батареи, прилип к лавке муж-подполковник, ногти кусает. Павел Сергеевич бывал так добр, что разрешал чужим женам иметь и фотку на память. Жалко, что ли?

Нет зверя страшнее взбесившейся овцы.

Барсуков не понимал, куда летит этот вертолет – куда и зачем?

Вокруг Грачева хлопотал Азат Казарович Ассатуров, мэр Адлера; Грачев любил Азата и всегда брал его с собой.

– Слышь, Казарович, у тебя фантазия есть?

Грачев сидел в кресле, закинув ноги на соседний ряд.

– Конечно, есть, – вздохнул Азат. – С моей работой, товарищ министр обороны, у меня че только нет… а фантазии этой… просто до хрена, я извиняюсь, Диснейленд отдыхает…

– Вот, – удовлетворенно кивнул Грачев, – это радует. А ты, Михал Иваныч, – он повернулся к коменданту Кремля, – на Памире водку пил?

– Где? – вздрогнул Барсуков.

– На Памире. Гора такая. Пил, спрашиваю?

– Скажи, Паша, а что, здесь, что ли… выпить нельзя?.. На хрена нам Памир?

– Во! – подскочил Грачев. – А ты метла, генерал! На горе возьмем и здесь тоже возьмем. Шорохов, помчались! Кружки тащи.

– А где Памир-то? – не понимал Барсуков.

– Майор, где тут Памир? А?.. Ты охренел?.. Какая Туркмения? Таджикистан? Погоди, а тут что? Я помню, что Кавказ, ты из меня дурака не делай! Какая Ушба? Такой не знаю! Ско-ка? Метров скока? Какие еще три часа, ты соображай! Во, это… что надо! Пять тыш-щ – хорошо! Поехали.

Летчики встрепенулись: министр определился и поставил боевую задачу.

– На Эльбрус идем, – радостно сообщил Грачев. – Ты ща шестьсот над уровнем моря. По чарке примем – и сразу вниз, греться. Баб привезут.

Девушек доставляли из Адлера. Адъютанты (один или двое) пропускали сначала их через себя, отбирая самых умелых, теплых и колоритных. Ну а потом – руководителе.

Лично министр. Такую «схему» придумала в свое время Екатерина Великая. У императрицы, говорят, была даже особо доверенная дама, некто Перекусихина; ей было торжественно даровано «право первой ночи» – с гренадерами.

Граф Орлов тоже прошел сначала через Перекусихину Министр обороны России всего лишь повторял опыт императорского двора.

– Какая разница, где напиться? – удивлялся Барсуков. – Объясни, командир?

Грачев мечтательно улыбнулся:

– Не понимаешь! Русскому человеку всегда подручная 49 радость нужна. Ты когда-нибудь портвейн крымский… пил?

– Кажется, да, – напряг лоб Барсуков.

– Кислиночку… помнишь? А?!

– Тебе, министр, не Памир, нет, тебе врач… нужен.

Психологическая помощь… на дому, на даче, в кабинете… Далее везде…

– Портит, портит власть людей… – Грачев мечтательно откинулся в кресле. – Ее ж… Массандру эту… если грамотно употребить, кислиночка всегда во рту остается… Закуски не надо. Выпил – и вроде как закусил…

– Ты это на Памире понял? А, командир?

– В Афгане, брат. Водка в горах не так идет, как у вас… на земле. Там, в горах, кислород другой. Аура другая.

– Тебе, чтоб нажраться, аура нужна?

– Дурак ты, Миша… – надул губы Грачев. – Я ж десантник, понял? Я впечатление ищу.

– И как?

– Скучно. Сейчас все скучно. Пил я намедни с немцем одним…

– С кем?

– Министр обороны. Ихний. Я когда третью бутылку «Столичной» вытащил, он мертвым притворился.

В глубине вертолета, у бака с горючим, сидели – плечом к плечу – офицеры в черной морской форме. Один из них, капитан первого ранга, держал на коленях небольшой кейс – ядерный чемоданчик.

Проститутка Машенька, шестнадцатилетняя девочка из Адлера (Грачев употреблял ее чаще других), категорически не желала оставаться у Павла Сергеевича на ночь. Машеньке сразу, пока она трезвая, показали, где на даче туалеты, но она так хорошо покурила травку, что сразу забыла, сердечная, о всех рекомендациях. Рано утром Машенька забрела в ту самую комнату, где офицеры в черной морской форме хранили ядерный кейс. Увидев постороннего человека (голую девку), офицеры выхватили пистолеты: по инструкции им предписано стрелять на поражение. Когда Машеньке объяснили, что этот кейс – ключ к ядерным ракетам Российской Федерации, она разрыдалась.

На ракеты, конечно, Машенька плевать хотела, но лежать, извините, личиком вниз на деревянных досках (девочке, как водится, заломили руки), во-первых, страшно, во-вторых, очень холодно.

Утром хмурый Грачев поблагодарил дрожащих от страха офицеров за службу Родине: молодцы, ребята, не добили ребенка.

Барсуков знал: если офицер, тем более генерал, министр обороны… обманывает – на каждом шагу – свою семью, свою жену, он рано или поздно обманет кого угодно, в том числе и Президента. Грачев везде говорит, что обожает супругу, своих детей… и не отпускает от себя гражданку Агапову, пресс-секретаря. О Тане Митковой и Арине Шараповой распространяется как о своих любовницах (врет), из-за Шараповой, был случай, Грачев в «Чкаловском» два с лишним часа держал министерский «борт» (его ждали в Брюсселе). Картина – чудо! Взмыленный Попцов, руководитель российского телевидения, носился в поисках Шараповой – по буфетам, кабинетам и коридорам огромного здания на Ямском поле, Агапова (она не ревнива) и адъютанты министра (трое) висели на телефонах, а Шарапова, оказывается, укатила с подружкой в Тунис, «уступив» Грачева корреспонденту РТР в Париже – старому чекисту.

…У Президента Ельцина – собачий нюх на подлость. Павел Сергеевич – простолюдин, человек войны, герой гор. Ельцину нравились простолюдины. Грачев так эффектно (и так часто) складывал локоть со стаканом коньяка, чтобы провозгласить тост за «здоровье Верховного главнокомандующего», что Ельцин наконец насторожился.

А тут еще и Полторанин подлил масла в огонь: на саммите в Ташкенте Ельцин и Грачев (одиннадцать часов дня!) вдруг переглянулись, вышли из-за столов и скрылись в соседней комнате.

«Главное – успеть», – смекнул Полторанин.

Точно! Локти углом, водка до края. На улице – тридцать два градуса жары, у Ельцина расписан каждый час: поездка в район к чабанам, авиационный полк, встреча с офицерами, затем – переговоры с Каримовым, и так – до ночи. «Умереть хотите? – заорал Полторанин. – Вгонят, вгонят… прохвосты Президента в гроб!..»

Грачев размахнулся и кинул (именно кинул) стакан на стол, причем водка не расплескалась.

– Борис Николаевич, че он… привязался, а?! Придирается… Борис Николаевич! Хоть вы ему, петуху, скажите… ладно? Презервуар!

«Взаимное раздражение, – уговаривал себя Барсуков, – не повод для ссоры! Президент велел «дружить», значит, будем дружить».

– А прикажет говно жрать – значит, сожрем, – заяви Полторанин, и Барсукову это очень понравилось. Не в том смысле, конечно, что он, генерал-лейтенант, был готов съесть все, что угодно, а как твердая гражданская позиция.

Барсуков понимал: люди, окружающие Ельцина, порох не изобретут… ну и ладно, продержимся, бог даст, сохраним власть… а вот приказ Президента они выполнят? В час икс? Это самое… жрать будут?

Да выскочки, самозванцы, негодяи – все так, но ведь там, где деньги, власть, там вечно подонки крутятся. Брежнев, вон, из Молдавии тоже привез в Кремль черт знает кого – и что? Страна-то жила! Работала! Развивалась!

Всадник может быть без головы. А лошадь – нет.

Между прочим, регулярная практика пофигизма существенно снижает риск сердечно-сосудистых заболеваний.

– Слышь, генерал, ты о Грише… о Явлинском… как думаешь?

Водка клонила Павла Сергеевича в сон, но он держался.

– Лай из подворотни! – отмахнулся Барсуков.

– Он меня дебилом назвал.

– Не обращай внимания.

– А в морду дать? Не лучше?

– Какой ты грубый все-таки! Неделикатный.

– Я? Слушай, я, может, художник в душе. Но я – художник фиганутый. Как все художники. У меня конфликт души и тела.

– Да ну?

– Ага. Душа, представь, просит ананасы в шампанском. А организм требует водки. И как мне быть?

– Тяжело, – вздохнул Барсуков.

– Жуть какой афедрон. В жизни, брат, все имеет свой поворот. А на повороте главное – не свалиться. Но вообще – то я до жопы счастлив своим образом жизни. Значит, в морду, короче, не лучше?

– Не-а. Гриша обидится и ничего не поймет. Он обидчивый, потому и упрямый по жизни… баранчик… Гений, бл, которому нечего сказать! Его и оглоблей не перешибешь. Он же как русская баба, слушай! Только у бабы на все есть ответ.

Настоящий десантник держит беседу даже во сне.

Ради Ельцина министр обороны готов на все. Просто на все – даже грохнуть Христа. Как Власик ради Сталина! А, может… врет? – Эх, служба государева… – ну куда, куда она Пашу несет? На какие склоны он посадит сейчас свой вертолет?

…Кремль часто терял Ельцина из виду, обычно – после обеда. Но если Ельцин после обеда все-таки шел сам, его выводили через пожарный выход и – сразу на дачу.

«Коржаков, двери! – орал Ельцин, раскачиваясь на стуле. – П-принесите двери, я хочу выйти!..»

Функции руководителя страны незамедлительно принимал на себя генерал-майор Александр Васильевич Коржаков. Он садился за рабочий стол Президента и отвечал на телефонные звонки.

«А что? Нормально, – рассуждал Барсуков, – с утра Ельцин, потом Коржаков, курс-то один, все нормально. А главные решения, если Президент занемог, не грех и на следующий день отложить. Утро вечера мудренее, как говорится! Справляется Коржаков. И не хуже, чем Президент, между прочим. Особенно – по наведению порядка. Ну и ладно, что он еще недавно майором был. Не боги горшки 53 обжигают! Мышление-то у Александра Васильевича государственное… А ему все майором тычут… Растут люди. У Александра Васильевича волчья хватка, он знает: чтобы узнать человека, его надо сначала схватить за грудки. А Президенту – огромная благодарность, он хорошо людей видит. Да и Александр Васильевич – человек отзывчивый, на гармошке играет, танцует, поет. Сам Борис Штоколов послабже будет, это все отмечают…. А если по мордам даст, так ведь извинится потом, отходчив, зла на людей никогда не держит…

– Может, здесь примешь, а? – через силу Барсуков улыбнулся и подтолкнул Грачева локтем.

– Чего? – вздрогнул, не просыпаясь, министр обороны – Я тут.

– Машину вертай.

– Чего?

– Машину вертай… устал я, ясно?

Вдруг стало слышно, как ноет мотор.

– Беспокойный ты… – раззевался Грачев. – Вроде бы русский, а отдыхать не умеешь…

И он опять закрыл глаза.

– Куда тебя дьявол несет, Паша? Генерал армии Грачев как счастье и гордость безумной России! Ты ж не птица – тройка, черт возьми, чтоб скакать хрен знает куда, ты ж у нас министр, ты ж… Фрунзе сегодня! Жуков! Рокоссовский! А куда ты несешься, мать твою за ногу? Водки хочешь? Здесь жри! Сколько влезет жри! Надо будет – цистерну подгоним. Зачем нам на Эльбрус-то лезть, объясни!

– С-час возьмем, и там возьмем… – Грачев с удовольствием вытянул ноги. – На снегу!

– Скучно ему, понимаете? – веселился Азат. – Не в себе он вроде как… без фейерверка… На горе-то, Михал Иваныч, мы были… на той… Пал Сергеич запамятовали. Так что не волнуйтесь уж, чудненько все будет, мигом обернемся… туда-сюда… как на ковре-самолете… Ребята адлерские – боги, а не ребята, куда хошь рванут, керосин на неделю схвачен, опытные, значит… Если Пал Сергеич еще что сфантазирует… мы мигом!

Барсуков вздрогнул.

– Погоди!.. Вертолет… что? Не из Москвы? Не федеральный?..

Азат расплылся в улыбке.

– А че ж следы-то следить? На кой хрен, прости господи? Местная машина, газпромовская… за их счет, можно сказать, живем. Мы гоняем, они платят, у них денег как газа…

– Без связи? Без спецсвязи?..

– Ага, налегке идем.

– Как без с-связи… Вы что? А случись война? В-в войсках что?..

– Да какая война… – протянул Азат. – Пауза у нас. Отпуск.

Свобода, короче говоря.

– Президент?! Президент тоже, бл, ждать будет?! Пока вы тут… настреляетесь?!

Барсуков вроде бы говорил, но его слова уже были мало похожи на человеческую речь, он лишь разбрызгивал во круг себя какие-то буквы.

– Э, Михал Иваныч… отличненько все будет, – ласково, как умеют только армяне, протянул Азат. – Какая вой на? С какой такой дурки? С кем воевать-то? С хохлами, что ли?..

– Па-а-авлик, – Барсуков завис над спящим Грачевым, – П-павлик… открой глазки, открой!

– Открыл. Дальше что? – Грачев стоял перед Барсуковым. – Говори, генерал.

Они стояли лоб в лоб, как звери.

«Вертолет, суки, перевернут», – догадался Азат.

– Говори, генерал, – повторил министр обороны Российской Федерации. – Я когда маленьким был, тоже ссал против ветра.

– Ты… дурак? Скажи, Паша, ты дурак? – выпалил Барсуков.

Грачев задумался.

– А сам как считаешь?

– Теряюсь в догадках, товарищ генерал армии!

– Все мужики России, Миша, делятся на две категории, чтоб ты знал! Долбоебы и мудозвоны. Других мужиков у нас мет, извини, конечно. Ты, генерал, в первом батальоне. До веку, так сказать. Я – во втором.

– Кончай, знаешь…

– Не кончай, а заканчивай, – Грачев поднял указательный палец. – А ты нервный, слушай! Нервный, Миша, это не тот, кто стучит пальцами по столу, а тот, кого это раздражает, понял?.. Вот так. Да, я негодяй, генерал, но тебя об этом предупреждали! А еще, Миша, я прагматик: лучше хер в руке, чем п…да на горизонте, – понял? Вот моя философия. И Борис Николаевич… ты башкой, генерал, не крути, сюда, значит, слушай… спокойно и благодарно: Борис Николаевич наш… я ж при Борис Николаиче в люди вышел! Поднялся при нем!

– Послушай, Пал Сергеич! Когда со всех сторон меня обступает лицемерие… – начал было Барсуков, но министр обороны остановил его, резко подняв руку:

– А главное, Миша, вот что: те парни, которые Бориса Николаевича… нашего… в России продвинули, они не ошиблись в нем, однозначно! Точный ход. На таком уровне ошибок уже не бывает. Да я всю грязь уличную готов вылакать как водку, чтобы лежать у его ног. Стесняться я не буду, мой ум любит простор, а с таким государем никому не будет тесно. Все поднимемся. Наш круг, я имею в виду! Вон, Москва, хватай что хочешь, любо объект. Это ж он дает – он, Ельцин!

Так что ты, Миша, когда в Кремль…свой поганый помчишься, чтобы меня там обосрать злонамеренно, ты всем говори: Пашка-афганец, что бы я, сука, о нем лично не думал, Пашка за Борис Николаича нашего жизнь отдаст! Жизнь, как Сусанин в песне!

А почему? А? Знаешь почему, сволочь паркетная?! Пашка при нем, при царе… нашем, Пашка… он же – полководец! Он человек: Павел Грачев! Ельцин ему армию дал. Во 56 как! И не одну армию. Все войска России! Я ж теперь как Барклай-де-Толли! Ты понимаешь, Миша, что такое Барклай-де-Толли! – Грачев обдал его перегаром. – Это, брат, не хухры-мухры, Кутузов, он же никогда министром не был, я проверял. Не дотянулся. А я – министр. Куда мне больше?

Нет, брат, все. Больше мне не надо. Есть Ельцин – есть Пашка. Прямая связь. Нет Ельцина – и Пашки нет, говно я, Пашка, без него, даже со звездами!

Барсуков молчал, ему вдруг стало страшно.

– Вот она, Миша, правда нашего быта… – Грачев уселся обратно в кресло. – Дудаев у вас второй год просит, не слышит же никто: дайте мне, суки, генерал-лейтенанта, и не будет с Чечней никаких проблем, – гарантирую! Он же «грушник», Дудаев, бывших «трутников» не бывает, был парторгом дивизии летчиков-дальнобойщиков. Афган бомбил и хорошо бомбил, два серьезных ордена имеет, но вам… всем от паркетов зеркальных охреневших, вам же трудно понять простого советского генерала! Людей-то, Миша, любить и понимать надо! Я ж когда перед зеркалом в мундире стою… сам себя не узнаю, ей-богу! Он меня… Борис Николаич… Верховным сделал! Как Колчак… я… как Иосиф Сталин в Москве! И кого? Кого он сделал Верховным? Меня, бл, простого десантника!

Грачев все-таки опьянел.

Вертолет летел тихо, спокойно, и все, кто был в вертолете, даже летчики, с интересом прислушивались к разговору двух больших генералов.

– К-кулак видишь, Миша?.. М-мой?! Трогай, бензонасос. Трогай без страха, хотя тебе-то как раз надо бояться! Вот, Миша, где у меня наша страна. Целый год в этих руках держу! Намертво держу, войска без блудни живут, во как я всех за загривок взял! И не надорвался пока, как ваш Гайдар с пацанами!

А ты, блядистка, что тогда здесь делаешь? Прелки катишь.? Где ты был, когда Всевышний мужикам яйца раздавал? Шаришься зачем? Измену ищ-щешь? Нет тут измены, генерал! Ты измену у себя в Кремле ис-щи… – только ты же, Миша, на позитив не настроен!

Короче, так: если ты, генерал, с Борис Николаичем будешь меня ссорить, я сам тебе ананасы отстригу. Убью на х…р. Так десантура моя поработает – Склифосовский не справится, предостерегаю! И башку тебе обратно не пришьют, у всех наших врачей суровых ниток не хватит, да и опыта тоже…

Выпьем, короче, давай…ты нас, десантников, плохо знаешь… – Грачев, кажется, чуть успокоился. – И не спорь со мной!! Здесь ебатуры нет; здесь, брат, генералитет. Ты ж инкубаторский, Миша! А настоящий политик в России всегда мечтает быть Сталиным – понял? Только отродясь не признается. В России, Миша, лишь у Сталина и получилось, потому что он всех в кулаке держал!

Пятьдесят лет наш отец и учитель в гробу лежит, сгнил насквозь, я думаю, а от себя, заметь, никого не отпускает! Умный он был, товарищ Сталин, через страх к народу пришел. Дорогу проложил. Самый короткий путь. И в точку попал…цари, слушай, не справились, просрали власть, упустили народ, а этот осетин, бывший бандит, в Грузии, я слышал коронованный, не промахнулся!

Придумали, блин, образ русского человека. Ну и мучаются с тех самых пор: душа, мол, странная, а сердце золоте! А русский мужик, Миша, испокон веков только бандерлогов и уважал: Илья Муромец… он, по-твоему, кто? С двумя подельниками – Добрыней Никитичем и еще там парень какой-то крутился, фамилию не упомню, в России любят, когда на троих!..

Так что ты, камбала, измену ис-щи в Кремле. А в войска не суйся; там, где Павел Грачев, там измены нет, – не дож – жешьси!

Правильно, Азат?

– Так точно! – подскочил Ассатуров.

– Не…а – отставить! – вдруг нахмурился Грачев. – По – другому будет. Я счас тебе… яснее все объясню. Россия… это страна приколов, верно?.. Азат, родной, гавкни майора! Скажи, министр обороны всем красивый сюрприз приготовил!

Ты, Михал Иваныч, – Грачев поднялся и встал опять перед Барсуковым, – в вираж сча уйдешь. Будешь десантироваться. Пора, значит, и тебе, генерал, порох понюхать. Он хорошо пахнет, порох… – наркотически!..

Барсуков побледнел, но молчал, даже голову опустил, чтобы не видеть Грачева.

– Вниз пойдешь, – спокойно продолжал Грачев, – по моей личной боевой команде. Во тебе честь какая! С легкой улыбкой на холеной морде лица. Майор, приказываю: выдать генерал-лейтенанту парашют. Только такой, чтоб распахнулся, не то я знаю вас, сволочей: веселуху устроите!

Его ж, кремлевские, потом комиссию создадут. Проверять все будут. Как нет? Нет парашютов? И у меня нет? Ты че, капуста?! Совсем спятил? На землю, майор, вернешься лейтенантом. Это я для полной ясности говорю. Зависай над сугробом, короче! Высота – сорок. Там снег… метра два есть? Генерал Барсуков в снег сейчас своим ходом пойдет.

– Паша…

– Прям на глазах. Я – Паша. А ты – Миша. Вскорости покойник.

Иначе нельзя, родной, выпил я, понимаешь? И не спорь со мной, убью на хер, ты жив только до тех пор, пока у меня, бл, хорошее настроение! Я, чтоб ты знал, Миша, в жизни люблю только водку, деньги и баб… впрочем, водку и баб мне можно тоже деньгами. А ты сейчас отдых портишь Майор, слушать приказ… чой-то рожа у тебя, бл, такая довольная? Выбираешь, значит, сугроб пожирнее…

– Паша!..

– И зависаешь над ним в сорока метрах. Генерал-лейтенант Барсуков, мужики, сейчас повторит подвиг великого летчика Алексея Маресьева!

Барсуков отвернулся к иллюминатору.

– Смотри, Азат: Михаил Иваныч сок пустил…

И действительно, по белой, гладко выбритой шее коменданта Кремля струился пот.

– Ты, Миша, умрешь неприметно, – успокаивал его министр обороны. – Некролог мало кто до конца дочитает, да и… отменили их, кажется, некрологи-то…

Барсуков любил Ельцина, служил ему верой и правдой, собирал книги по истории Кремля… Он так и не привык к тому, что рядом с Ельциным люди, которые постоянно над ним смеются.

Делать-то что? Дать в зубы – застрелят. Да и не умеет, рука не набита.

Ему стало страшно – до дрожи.

Напился, скажут, генерал Барсуков в вертолете, пошел в туалет и выпал в снег. Трагический случай. Большое несчастье. Получит министр очень строгий выговор. А Михаил Иванович уже в земле: салют из карабинов, гимн Российской Федерации, слезы, поминки, больше похожие на банкет… спи спокойно, дорогой товарищ!

– Запомни, генерал, – кричал Грачев, – если тебя с удовольствием несут на руках люди, которые тебя терпеть не могут, значит, это твои похороны. Выпей, родной, на дорожку, не стесняйся! Там, внизу, холодно. Там волки и шакалы. Водку в сугроб тоже бери, не жалко, хоть ящик, земля быстрее притянет!

Есть высота, майор? Не врешь? Хорошо, что не врешь. Внимание! Готовь машину к десантированию!

Вертолет висел над сугробом. Приказ министра обороны.

Азат принес водку.

– Отдыхай, Миша, хрен с тобой, отдыхай… – когда Грачев улыбался, он улыбался зубами. – У вас в Кремле… в вашем… жизнь как в презервативе! Поэтому вы там все потные ходите. Но если я, Миша, тебя или другого какого…Гапона в вверенных мне войсках встречу – отловлю и грохну. Я, брат, шутить не умею, в Афгане отвык. Правда, я когда первый раз Гайдара увидел… рожу эту… на дрожжах выросшую… юмор ко мне опять обратно вернулся…

На земле началась паника. Дежурные генералы так и не смогли привыкнуть к тому, что министр обороны России может – вдруг – улететь неизвестно куда…

(Да и непривычно все-таки: разве Гречко, Устинов, Соколов или Язов могли бы позволить себе что-нибудь подобное?)

Сели удачно, на западный склон. Красавец Эльбрус был тих и спокоен, как все большие горы, вечные старики. Первым в снег бросился Грачев, за ним посыпались ординарцы, потом вылез Азат.

Водку пили из кружки, как полагается, воздух стал закуской. Молодец майор, догадался, не заглушил мотор, иначе бы не завелись, воздух разреженный, кислорода не хватает.

Так бы и сидели в горах, связи нет, даже космической, водка скоро закончится, а куда улетел министр – никому не известно…

О Барсукове забыли, слава богу. Хорошо, что забыли, неровен час он и в самом деле ушел бы с Памира пешком – нравы-то в «команде» тюремные, а командир сейчас – сильно выпимши, значит, быть беде…