Читать книгу Записки пьяного фельдшера, или О чем молчат души - Андрей Куршин - Страница 6

Мегаполис. Университет. Первый курс. Само собой, работа на скорой помощи. Декабрь. Мой второй самостоятельный выезд. До этого я, конечно, отработал санитаром. Потом, устроившись на работу в городе, в котором учился, я ездил исключительно с врачом. Катался я с ним в паре ровно два месяца, прямо с момента трудоустройства. А теперь меня сочли компетентным настолько, чтобы ездить самостоятельно, имея в распоряжении санитара. Санитарку. Она, кстати, вышла из декрета тоже всего одну смену назад. Совпадение? Не думаю…

Предварительно хотелось бы пояснить: работая с кем-то, кто стоит на карьерной лестнице выше, ты не чувствуешь той ответственности, которая приходит, когда ты работаешь в одиночку. Там есть человек, который знает больше и решает за тебя. Здесь решаешь ты. Назначаешь препараты и несешь ответственность за то, что будет с человеком после их введения.

– Андрей! Экстренный вызов! – прокричала диспетчер.

Сдвинув кепку, я приоткрыл глаза. Да, задремал, да, имею право. Во-первых, потому что все мы люди, во-вторых, потому что фельдшерам никогда не выдают серьёзных вызовов.

– Что там уже? – сонно вопросил я своего самого нелюбимого диспетчера. Никогда не любил людей, которые готовы строить козни и проблемы там, где их не должно быть в принципе.

– Мужчина посинел и упал. Гаражный массив. Рядом с нами. Поедешь ты, реанимация уже выехала, – отчеканила она, выведя меня из сонного ступора.

Вмиг проснувшись, я прыгнул в кабину «газели», и мы метнулись на указанный адрес. Как обычно и бывает в таких случаях (к сожалению, я понял это куда позже), адрес был указан неверно.

Когда я уже расслабился и решил, что всё это не всерьёз, нам навстречу выехала «Лада», и отчаянно сигналя, дала знать, что нужно ехать за ней. В то время я ещё не матерился. Но, признаюсь, первая мысль была матерной. Потому что и дурак поймёт: когда высылают сопровождение – дело совсем плохо.

Так и оказалось: на момент нашего прибытия мы обнаружили мужчину в окружении его товарищей. Сам мужчина, он же пациент, был уже синий, начиная от груди и выше. На тот момент я ещё не был знаком с таким диагнозом как ТЭЛА (тромбоэмболия легочной артерии) на практике, а поэтому решил, что ему ещё можно помочь.

– Вот стояли, выпивали, а он вдруг захрипел и упал, – лепетали мужики, окружившие тело.

– В машину его! – взревел я, экстренно подготавливая набор для сердечно-легочной реанимации.

В рекордные сроки пациент оказался в салоне «газели», и я приступил к оказанию помощи: первое – тройной приём Сафара (отвести нижнюю челюсть вниз, зафиксировать её и отвести в сторону вместе с головой для предотвращения западения языка). Второе – освобождение дыхательных путей. Здесь мне искренне жаль мою санитарку, потому что я не гнушался засовывать руку по кисть в горло пациенту, вытаскивая оттуда неудавшуюся закуску вперемежку с рвотными массами. В то время я не думал и не испытывал рвотного рефлекса, выкидывая содержимое гортани пациента куда глаза глядят.

– Вот оно! – ликующе воскликнул я, вытащив огромный шматок мяса. – Авось получится воскресить!

Стоило бы обратить внимание на состояние моей санитарки, которая была готова упасть в обморок от одного вида проникновения кисти в гортань, а когда я швырнул добычу в дверь «газели», у неё закатились глаза.

Но уже через тридцать секунд, взяв себя в руки, она пришла мне на помощь, и мы начали командную работу.

СЛР, она же сердечно-легочная реанимация, включает в себя ряд мероприятий, направленных на восстановление жизненных функций организма, и проводить их вдвоем куда удобнее: пока один не даёт кровотоку в организме остановиться, второй вводит в вену препараты, помогающие запуститься остановившемуся сердцу. И здесь я на секунду прервусь и всё-таки опишу вам, что такое СЛР в подробностях, так как я успел убедиться, что далеко не все люди, включая и некоторых моих коллег, имеют представление об этом процессе.

Это стыдно, да, но как-то меня попыталась загнобить в сети какая-то непонятная девчонка, явно имеющая зачатки медицинского образования, только за то, что я написал о сломанных рёбрах, которые говорят о попытке проведения успешной реанимации. Давайте, я поясню: сердце – очень хитрый орган, в обычном режиме оно работает за счёт электрического импульса, толкающего кровь по всему организму. Если же сердце по каким-то причинам решило остановиться, то необходимо воссоздать прежний кровоток, дабы предотвратить отмирание тканей, которым так необходим кислород. Вот здесь у нас и возник камень преткновения: она обвиняла меня в халатности только за фразу о сломанных рёбрах. Но как быть, если для того, чтобы пустить кровь по органам, которые к ней так привыкли, грудную клетку необходимо продавить на пять – семь сантиметров? И делать так на протяжении сорока минут (далее реанимация уже бесполезна и пациент считается погибшим) и не менее ста двадцати раз в минуту. Вы можете мне не верить, но в «вечно загнивающей» даже наткнулись на песню, бит которой идеально подходит для надавливаний во время сердечно-легочной реанимации. Не буду скрывать название композиции, ибо не верю, что рано или поздно, ко мне на порог заглянут люди, требующие урегулировать вопрос по авторским правам за упоминание названия прошлого хита. Это песня группы The Bee Gees – «Stay in alive». Что в переводе означает «Остаться в живых», символично, не правда ли?

Понятное дело, если пациент «завёлся» сразу, то при отсутствии прекардиального удара (это бытовая замена дефибриллятору, представляет собой сильный удар в область сердца и проводится в случае неполной остановки сердца, а именно фибрилляции – хаотичных сердечных сокращений. Остановившееся сердце бей не бей – ничего не спасёт, а удар током от дефибриллятора и вовсе сожжёт, а не запустит) есть шанс оставить рёбра целыми. Однако если реанимация заняла какое-то время, то, как правило, сердце начинает стучать, а рёбра приобретают трещины. Это нормально, рёбра – такая структура, которая не только отличается хрупкостью, но и не всегда крепится с двух сторон, как большинство других костей, вследствие чего постоянное и сильное давление на них приводит к переломам.

Отсюда можно сделать нехитрый вывод: если сердце запустилось и при этом нет ни единого перелома – честь и хвала реаниматорам, если оно, конечно, останавливалось и это промониторилось, а не просто кто-то решил, что есть остановка. Если же после неудачной реанимации с потерей пациента при вскрытии обнаружится, что ни одна кость не сломана, то ректальный сфинктер главного в бригаде окажется у него на голове в самый короткий промежуток времени.

А теперь вернёмся к пациенту. Напомню: на то время я не знал, что при тромбоэмболии запустить сердце фактически невозможно, а поэтому мы потели, как черти, до приезда реанимационной бригады. «Если хочешь воскресить – дави что есть силы массой тела, но не руками, иначе быстро устанешь и в итоге будешь делать массаж, а не реанимацию», – постоянно говорили нам преподаватели и были абсолютно правы. Поэтому если вы помогаете чужому сердцу биться, ваши руки не должны сгибаться, они должны быть идеально прямыми, а налегать нужно всем телом и со всей силы.

Хотя и в иных мероприятиях нашлись свои конфузы, самый основной – попадание в вену. Немного поясню: вена – это такая эластичная труба, которая за счет давления ведет кровоток к легким, где насыщает кровь кислородом и передает артериям, которые, в свою очередь, переносят и отдают кровь, обогащенную кислородом, всем органам, после чего эта кровь опять поступает в вены, далее в легкие и так по кругу.

Так вот, при остановке сердца вены имеют привычку «спадаться» (прятаться, исчезать и т. п.), что неимоверно затрудняет процесс попадания в них иглой. Такие проблемы сопровождают не только остановку сердца, разумеется, но именно в этом состоянии этот фактор может оказаться фатальным.

В тот день каким-то чудом, иначе я сказать не могу, в вену мы попали, и препараты успешно в неё прожурчали. Однако счастливого исхода, как в большинстве фильмов, не последовало. Продолжая «качать» (термин, произошедший от слова «откачивать», кое в свою очередь означает СЛР), мы с нетерпением ожидали реанимационную бригаду, веря в то, что они приедут, совершат чудо и сердце запустится, и человек выживет, и всё будет хорошо.

И вот счастливый момент: рядом, затормозив на заледеневшей почве, остановилась машина реанимации. Открыв дверь «газели» и только заглянув в неё, реаниматолог скомандовал сворачивать мероприятия.

Привычка не спорить с начальством сработала безотказно: мы убрали руки от пациента. Следующая команда относилась уже к фельдшеру рем-бригады, которая заключалась в наложении электродов от электрокардиографа (он же старый добрый ЭКГ). Зафиксировав изолинию (ровная линия, которую вы можете наблюдать на мониторах в любом сериале, когда у актёра якобы останавливается сердце), мне было велено заполнить посмертный эпикриз, после чего бригада реанимации отчалила в закат, оставив нас наедине уже с трупом.

Какое-то время я тупо смотрел на плоды своей деятельности: весь салон в нечистотах, форма примерно в том же. Повсюду разбросаны ампулы, салфетки и упаковки. Несмотря на минусовую температуру на улице и в салоне, и я, и Лена (а то всё санитарка, да санитарка) мокрые от пота. Столько трудов и усилий ради того, чтобы получить взамен ничто? К такому жизнь меня не готовила, до этого дня меня вообще, судя по всему, носили за пазухой и оберегали от бед.

Грузно вывалившись из салона, я посмотрел на товарищей почившего и грустно помотал головой в стороны, показывая, что, мол, не спасли.

– Спасибо, – подошёл ко мне один из них и протянул руку.

– Ээээ, да не за что, – промямлил я в ответ, пожимая её.

Для меня стало шоком, что меня благодарили не за то, что я спас человека, а хотя бы попытался спасти. Воспитанный на «Докторе Хаусе» и «Анатомии страсти», я считал нормой сражение за человеческую жизнь, но, как водится, опять оказался не прав.

Попросив сигарету, я задумался о том, что не курил уже четыре месяца, а ещё о том, что нужно заехать в ларёк за пачкой, потому что войну с никотиновой зависимостью я проиграл всухую.

На этом история не обрела свой конец. Оказывается, что у нас не всё схвачено, и мы не можем просто бросить труп на дорогу и поехать пить чай, как почему-то думают многие. Отзвонившись диспетчеру, мы покатили сначала к зданию Следственного комитета, где вся бригада (включая водителя) была опрошена, а затем салон нашей «газели» (да-да, тело мужчины до сих пор находилось там) был досконально отфотографирован. И уже после этого мы получили добро на транспортировку тела в морг, где неулыбчивый санитар, как две капли воды похожий на Кипелова, забрал труп в недра подвальных помещений.

Хотелось бы на этом закончить, но и тут облом: все тела, которые пытались реанимировать медицинские бригады (а порой и не только медицинские) и смерть которых не носит заведомо биологический характер (старость, инвалидность, онкология и др.), подлежат обязательному вскрытию. Вне зависимости от пола, возраста, вероисповедания и прочего. То есть если религия говорит о том, что вскрывать умершего категорически нельзя, а тело нужно предать огню, но при этом обстоятельства смерти хоть на йоту туманны, – ничего не выйдет. Закон есть закон. Вскрыть, значит вскрыть. Причем, как правило, ищут не только точную причину смерти, но и возможные оплошности медиков, чтобы потом, в случае чего, насадить их на кол. И поверьте, не так и редко насаживают, ага.

Той ночью спалось мне отвратительно. Во-первых, спали мы на больничных кушетках, накрывшись тонкими шерстяными одеялами и их же используя вместо подушки. А во-вторых, меня тяготило торжественное открытие собственного кладбища. Вокруг царила прямо-таки идиллия: коллеги спали сладким сном, кто-то посапывал, кто-то откровенно храпел, даже пациенты, казалось, решили не болеть этой ночью. Наконец, по прошествии двух часов остервенелого ворочанья с боку на бок мне удалось задремать.

А вот сон, приснившийся мне в ту ночь, был очень даже интересным.

Это был один из тех снов, которые называют осознанными. Я мог управлять своими движениями, мыслями, даже осознавать, что сплю.

Итак, я находился в узком больничном коридоре. То, что он был больничным, ничего не выдавало, но я это почему-то понимал. Быть может, из-за присущей для больниц плитки и аскетичности помещения. Я стоял, прислонившись к стене, а напротив меня располагались стандартные больничные стулья, на которых сидели люди. Справа коридор уходил вдаль. Очень далеко уходил, конца видно не было. Точнее, даже не так, скорее, мозг создал такую иллюзию, использовав затемнение, как будто там просто разом перегорели все лампы и конец коридора мягко погружался во мрак.

Другая же сторона озарялась светом, который шёл… да непонятно, откуда он шёл, если честно. Просто там было очень светло, примерно так, как это описывают люди, «летящие на свет», но в отличие от их сна, в моем имелась дверь, из-за которой этот самый свет и лился.

– И что мне теперь делать? – внезапно спросили меня.

Сфокусировав взгляд на человеке, задавшем вопрос, я ясно понял, что задан он был именно мне, потому как я узнал в нём своего сегодняшнего покойника.

– Ожидайте, – ответил я, – сейчас за Вами придёт медсестра и отведёт Вас дальше.

– А Вы со мной не пойдёте? – как будто бы даже просяще спросил он, как я когда-то просил маму сходить со мной в кабинет к стоматологу, потому что было страшно идти одному.

– Нет, мне ещё рано, да и работать нужно, смена ещё не закончилась. Но не переживайте, о Вас там позаботятся, всё будет хорошо, – на этих словах к нам приблизилась девушка в белом халате и протянула ему руку.

– Ну, тогда, видимо, прощайте, – сказал он и добавил, крепко меня обняв: – Спасибо Вам большое.

– Да не за что, – ответил я, уже глядя им в спину. Мужичок шёл рядом с девушкой, что-то рассказывая, а она участливо кивала головой.

И вот на этом моменте я проснулся. Понимаю, Вы скажете, что это плод моей фантазии и даже сон смоделирован под саму ситуацию. Я и сам это прекрасно понимаю, поверьте. Однако и по сей день один момент не даёт мне покоя: проснувшись, я ощутил такую мощную эйфорию, какой прежде не испытывал. Ни одно, даже самое волнующее, событие в моей жизни не стояло рядом. И по сей день я не испытывал ничего подобного. Тогда же это казалось чем-то обыденным и нормальным, не смотря на ощущение, как будто я смог коснуться того, чего коснуться невозможно. Наверняка, это был один из защитных механизмов мозга на стрессовую ситуацию, но, говоря между нами, верить мне в это не очень хочется. Как бы то ни было, после я уснул сном младенца, прекрасно выспавшись за полчаса, через которые меня разбудили на очередной вызов.

Но не всегда в нашей работе всё так мрачно. Есть случаи, когда, казалось бы, печальное превращается в нечто комичное, если исход благоприятный, разумеется.

Ниже приведу несколько примеров того, что нас ждёт на вызовах. От весёлых (я надеюсь) до грустных и печальных. Что-то вызывает смех, что-то – желание напиться. Но, как обещал выше, стартуем мы с забавного случая, который хорошо закончился.