Читать книгу Квазинд. Том первый. Когда оживают легенды - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 8

В зеленой долине, у подножия вздыбленной скалистой гривы, курились дымы большого лагеря сиу. С правой стороны от индейской деревни темнели ущелья каньона Грифа. Из их зияющих пастей поднимались, растекаясь по бледной сукровице неба, космы вечернего тумана, похожие на тени плывущих духов. Над червонным золотом сосен, окружающих лагерь, туман таял и рассеивался волнистыми перистыми клочьями.

Лагерь гудел, как растревоженный улей.

Весть о пленении Черного Орла вызвала смятение среди сородичей. Ржали, заходясь в беспокойном храпе, лошади; как оглашенные, заливались псы; гулко и монотонно стучали барабаны, гремели черепаховые трещотки, где-то у реки пронзительно пищала тростниковая флейта. Детские глаза блестели испугом. Крикливые женщины притихли и были необыкновенно молчаливы. Воины грудились толпой неподалеку от тио-типи ¹⁷, где шел совет Мудрых, и вполголоса высказывали свои соображения. Временами вспыхивали споры. Что будет дальше? По какой тропе пойдет народ санти?..

– Поплачь, глупая, облегчи сердце! – прошамкала беззубым ртом жилистая старуха, скальпированная медвежьими когтями, и зашлась в кашле.– Почему ты не отсекла волосы, женщина пикуни? ¹⁸ Глянь, народ дакотов пал духом в предчувствии тяжелых времен. А ты? Кто теперь накормит стариков? Кто укроет детей и скво ¹⁹ от Длинных Ножей? Кто теперь по ночам будет согревать твои плечи и ласкать твою грудь? Кто принесет к порогу сочное мясо? Плачь, не будь камнем, женщина! – старуха зло таращилась на молодую жену вождя из темноты типи ²⁰.

В глубоком сумраке черных глаз Белого Крыла не было отныне той загадочности, которая до ее замужества вызывала у воинов вахпекуто трепет и смутный восторг. Глаза были пусты и неподвижны, как у мертвой самки вапити ²¹. Она тупо перебирала пальцами бисерные и костяные украшения мужа и тихо стонала, не замечая ни палящего ее упругие бедра огня очага, ни хриплого блекотания древней старухи Ханпы Уанжилы – своей свекрови.

Между тем Уанжила заскрипела, словно старая ива, поднялась, обошла костровище, отпахнула расписанный охрой полог и высунула исполосованную бурыми рубцами лысую голову наружу. Красным заревом садилось солнце; воздух отсвечивал дрожащим пурпуром и гранатом. Земля гудела и сотрясалась мелкой дрожью со стороны холмов Три Удара, что поднимались на востоке изумрудными волнами,– это мужчины на ночь табунили лошадей и гнали их с пастбищ под защиту лагеря.

У порога захрустел песок под чьими-то мокасинами. Старуха, звякнув серебряными украшениями, кивком головы ответила на глухое приветствие. В следующий момент к коленям Белого Крыла упал пучок волос – черных и блестящих, как крыло ворона. Словно удар в бубен, хлопнул по бизоньей покрышке полог – Уанжила на удивление ловко юркнула на мягкие шкуры, злобно выругалась, шлепнула себя по лысой голове и прошипела из тишины:

– Сапа Татанка ²²приходил, он хочет мстить за брата! —в отблесках огня слезящиеся глаза блеснули хищным зеленым огоньком.

Крыло безразлично протянула смуглую руку, взяла скользящую в пальцах прядь и бросила в распахнутый зев расшитой иглами дикобраза парфлеши ²³. Пучок упал на большой ворох других прядей, отрезанных родственниками и друзьями в знак траура по Черному Орлу.

– У тебя нет сердца, женщина! – выплюнула старуха и в очередной раз метнула на молодуху недоброжелательный взгляд.– Мой сын попал в когти белых псов, а ты!..

Белое Крыло была самой высокой и сильной женщиной в племени вахпекуто. Ее красота с каждым годом очерчивалась всё ярче и вызывающе. Не было у племени более ловкой и неутомимой работницы. Она быстрее других собирала ягоды и сладкие коренья в лесу, добротнее разделывала туши убитых животных и, главное, стала выделывать шкуры, кроить и вышивать лучше, чем сама Тетива – опытная и знаменитая мастерица среди прочих женщин санти.

Уанжила хвасталась невесткой перед соседями, но в душе люто ненавидела ее за непомерную гордыню, за непослушание. Крылу всегда доставалась грубая и тяжелая работа в доме…

Молодая невестка взаимно не выносила старуху. Но широкоплечий храбрый сын Уанжилы вызывал в ее сердце нежность и неистовую страсть. Она помнила, как тщательно скрывала от него свои чувства, когда он, томимый таким же неистовым порывом, слонялся у палатки ее отчима, манил к себе печальной и сладкой нотой флейты, дарил волшебные зеркальца, полученные в обмен на бобровые шкуры, или голубые, как небо, и мягкие, как лесной мох, одеяла. Хранила она в памяти и то, как подстерегал он ее в зарослях камыша у реки или в чаще леса, куда она вместе с мачехой отправлялась за хворостом. Притаившись за стволом, он то широко раскрывал объятия, чтобы нежно прижать ее к своей могучей груди, то судорожно стискивал руки до хруста в суставах, борясь с желанием оглушить ее ударом кулака и упасть с ней в пышную зелень трав, как частенько делали дакоты с девушками враждебных племен, прежде чем унестись с пленницей на коне в родной лагерь. Но Черный Орел не позволил себе вольности, хотя уже и был избран вождем, и, когда девушка вошла в его типи в платье из белой оленьей замши, он не обращался с ней грубо, потому что не любил видеть на лицах людей выражение страха, которое делало их чужими и враждебными.

Помнила она и первую ночь, когда их обнаженные, охваченные трепетом тела касались друг друга, помнила, как щекотал бизоний ворс их сырые спины, как горячо шептали их губы слова ласки и верности…

И ныне, исступленная болью от потери любимого мужа, она ничего не замечала вокруг, не слышала боя колотушки глашатая, гортанными выкриками созывающего народ к большой палатке Совета.

Но не только утрата мужа терзала душу Белого Крыла. Не менее горьким было и то, что теперь, когда его не стало рядом, она вдруг явственно ощутила себя чужой среди вахпекуто.

По воле Великого Духа, она, будучи совсем ребенком, была отбита военным отрядом санти у черноногих ²⁴, кочевавших от реки Джеймс, через страну ассинибойнов²⁵ на запад, в Монтану. С тех пор прошло двадцать зим; она почти полностью забыла язык пиеганов, но не смогла сродниться с заклятыми врагами своего народа. Да, она не помнила устоев родного племени, но в ее жилах текла кровь доблестных воинов пикуни, не привыкших показывать неприятелю спину.

Мрачная и подавленная, Крыло опустила голову на колени. Блестящий дождь черных волос коснулся бизоньих шкур. Горе и тоска, переполняющие ее душу, стали нестерпимыми, как кровоточащая рана. Она поняла, что не сможет больше жить с дакотами без любимого.

“Ты хочешь вернуться к черноногим?” – шепнул ей внутренний голос.– “Да… если не спасу мужа!” – мысленно ответила индианка.

Ресницы ее дрогнули. Она подняла глаза и посмотрела на высокое небо – туда, куда струился легкий дым очага, туда, где заплетались по священному кругу мироздания шестнадцать шестов типи; туда, куда не раз были устремлены их взгляды после ночных утех; туда, где блистали звезды, где открывалась Вечность.

Сквозь слезы в ее глазах засветилась радость. Нет! Она больше не станет терпеть вражду и напускное презрение ревнивых дакоток. “Я – свободна, я выбрала свою тропу!”

Еще не веря в счастье своего решения, она бросила взгляд в сторону Уанжилы и твердо сказала, точно отрезала:

– Крыло пойдет туда, где ее муж.

– Не смей, змея,– раздолось из-под медвежьей шкуры.– Кто будет заботиться обо мне, старухе? Я мать твоего мужа. Вахпекуты не позволят, чтобы пиеганская сука тявкала на мать вождя!

Лысая голова на морщинистой, как у черепахи, шее вынырнула из темноты. Глубоко утопленные глаза метали молнии. Плетка, просвистев у щеки Крыла, едва не рассекла ее в кровь.

Женщина пикуни стремительно поднялась на ноги. Стройная и гибкая, как ветка тиса, она стояла с мерцающим ножом мужа над перепуганной старухой и молчала.

Ханпа Уанжила, бледная как смерть, шарахнулась в сторону, зацепив шнурками стоптанных мокасинов уложенные стопкой у алтаря сухие бизоньи лепешки. Поначалу они вспыхнули голубым свечением, затем крепко взялись изголодавшимся огнем и бойко затрещали, выбрасывая вверх снопы алых искр. В типи стало светло и невыносимо жарко. Палатка превратилась в инипи ²⁶.

Старуха хищно ощерилась редким гнильем зубов. Вытянутые вперед венозные руки, похожие на корявые ветви, тряслись. В глазах застыли страх, ненависть и… зависть.

Она видела перед собой силу, молодость, красоту, волю. Полыхающий костер бросал причудливый скачущий узор из черных, золотых и рыжих пятен на медную кожу невестки; густые, искрящиеся в бликах огня волосы вороными струями падали на ее высокие плечи; зубы белели, словно сырой перламутр; занесенные над головой руки натягивали тугую грудь и вздергивали выпуклые темно-кофейные соски.

– Опомнись! Мой сын не простил бы тебе этого! – взмолилась Уанжила

Женщина пикуни брезгливо передернула плечами. Не проронив ни слова, она сунула клинок в ножны и принялась натягивать ноговицы.