Читать книгу Фатум. Том шестой Форт Росс - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 7

И снова в горнице Кускова густилась тишина. В приоткрытое волоковое окно влетали запахи и голоса теплой ночи. У сторожевых башен устало брехали собаки не то со скуки, не то откликались на холодную волчью выть. Часовые время от времени выходили из мрака как беззвучные, серые тени, и вновь исчезали во тьме. Влетавший ветерок колыхал наполовину спущенные плюшевые шторы, заставляя метаться пламя свечей, горевших на стенах и на столе.

Мстислав разомлел от чая, вытянув уставшие ноги. Ему так и не верилось, что он уже побывал в Монтерее, держал глагол с самим губернатором Калифорнии, и вот теперь вновь пребывал за столом в комендантском доме. Говорить боле, казалось, не о чем; душила духота пауз; откровения резали сердце, сердили, приводили в отчаянье.

– Ну, у вас тут опять, я гляжу, баталия? Аж завидно,– вышедшая из опочивальни хозяйка, не чураясь заплаканных глаз, попыталась скрасить тяжелую паузу, вне-сти живую струю в примолкшее собрание.– Семушки-то щелкайте, жаренные с солью.– Катерина привычно принялась убирать со стола грязную посуду, искоса поглядывая на мрачного мужа и сурово молчавшего сотника.– Да что же вы сидите, немтыри, аки испуганные дети? Вбнюшка, Мстислав Алексеевич, в руки себя возьмите! Ведь несусветно же так за столом сидеть, чай, не на панихиде? Ох, и за что же нам, женам, дано наказанье такое Божье? – Длинная, что змея, коса скользнула по плечу есаула, собранная посуда скорбно звякнула в смуглых руках.– И так тут по вечерам скушно да тоскливо, а вы еще молчь ночную переспорить пытаетесь. Может… ерошки59 на стол поставить? – робко заикнулась жена коменданта, опустив стопку тарелок в кадушку с нагретой водой.– Ну хорошо, хорошо… Я ведь только как лучше, как краше хотела… – поторопилась вставить она, пугаясь сердито сведенных бровей мужа. И почти плача – от постылой хмури на душе, от того непонимания, кое последние недели жило между ней и дорогим ей человеком, и теперь, в этот тоскливый ночной час, вновь жгло ее грудь,—Катерина с надрывной живостью, часто вставляя индейские слова, затараторила что ни попадя:

– Вот уж наша бабья докука, Вбнюшка… Нынче слышала от Васьки-Кольца, что сено на лугах уродилось славное. Чистый клевер и медовица, говорит… А уж как пахнет, как пахнет, голова крэгом! А потом сказывал, что стучался в лазарет бинтов взять с присыпкой от прели в паху. Степан вынес ему трошки и при сем просорочил в ухо: дескать, Марьины дети, Зотихи, ну, у той, что мужа на Славянке испанцы убили, наглотались цветковой воды, когда за ягодой бродили, вот и сидят нонче в нужнике хуже телят, выйти не могут… Опять же лекарь в шибком волнении был – как бы чумы не стало. А я ему: «Иди ты! Типун тебе на язык… Холера ты ясная! Ишь, в небе коршун и без тебя рыщет! Наши, говорю, еще от гишпанца не возвратились, а ты? Гляди, сказываю, чтоб свадьба твоя лучше не простыла!» Он же решился, наконец, тихоня, свататься к Сырцевой Дуньке, а этому гнезду что слава, что забава, лишь бы последнюю восьмую дочь куда спихнуть, хотя и пышна она телом… Но вы же знаете, Мсти-слав Ляксеич, шалбвиста она дюже. Порчена девка, лень длинней косы. А коса-то у нее знатна, поди, до пят будет. Давече заходила к нам, тебя, Ванюшка, не было, ты с ейным отцом отъезжал сады осматривать, так ведь что выдумала! Одна, говорит, я за хозяйство оставлена. Матушка на берегу шерсть теребит с бабами… Я ей громко и внятно, с чем, мол, пришла, соседушка? А она: свиней-то, чо ли, кормить надо, Катерина? Иль так могут?.. Ну, я тут чуть с крыльца не упала. Нет, говорю, Дунька, зачем корма переводить, пусть землю жруть на здоровье. Они тебе еще, свет мой, спасибо скажут. Так ведь с тем и ушла… Жаль мне лекаря, Ванюшка, он хоть и похож на сырую вошь, а ведь ученый маяк у нас в крепости. Без него как без топора в лесу, без пороха… Ну, она-то, вестимо, рада, волосы распустила, румяна свеклой навела, смешила народ тут намедни у колодца: уж как он ухаживает за нею свирепо, какие подарки шлет… Как улыбается, ласково да конфузливо… Однако, наша сестра не дура, Мстислав Алексеевич…

Катерина на секунду прервала свой запал, ловко протерев широким рушником посуду.

– Что греха таить, тесно живем тут… Все про всех знают. Вот и отбрили ее. Знакомые радости, говорят. Ладно трещишь ты, Дунька, красно. Бог тебе судья, ври далее! Ты вот наши порядки мараешь, а мы вот поглядим, какие сама заведешь, когда платок наденешь да кольцом палец скуешь. Ты бы краше занялась чем… Кто при заботе, тому скучать некогда, а ты всё лясы точишь! А ко правде: он милый, наш лекарь. Улыбается так конфузливо, ласково. Просто прелесть, хотя и с ехидцей, так ведь кто без греха? – Охваченная горячкой болтовни и сдержанным мужским молчанием, измученная душой, хозяйка вдруг залилась румянцем и, подсев к столу, с простодушной индейской нотой задала вопрос: – Странно мне, Ванюшка, отчего на наших иконах Христос не такой красивый, как у испанцев? Видела я как-то статуи их… Там и цвета, и краски более…

– Да ты что, мать? – Иван Александрович аж на миг потерял дар речи.– Ты ли это?.. Ты, Катерина, того! Говори, да не заговаривайся! Господь тебе не собака и не лошадь. Гляди, на синяк нарвешься! Это что же получается? У колодца поутру ты одно говоришь, да думаешь в доме, при свечах, другое…

– Да,– жена осеклась, но тут же сладила с собою,—когда я люблю – сие одно, когда не люблю – другое. Вот за тобой последую хоть куда…

– По любви ли? – Кусков грозой глянул в ее лицо.

– А то как же? – жена встрепенулась птахой, костяные цукли60 в ушах испуганно трякнули.

– А может из-за страха? Так да иль нет?

– Да что за разговоры, Ванюша? Обидно даже слышать! Я ведь без тебя,– слезы заискрились на ее красивых темных глазах.– Я ведь без тебя не смогу, родной ты мой…

– Ну то-то, смотри, Екатерина Прохоровна! И помни: имя у Господа и веры – великое.

За столом вновь наступила тишина, так что было слышно, как в подполе в бутовой кладке скребется мышь.

– Мне так за тобой спокойно, Иван Александрович. Так славно,– индианка виновато блеснула глазами, голос ее по обыкновению был лучист, прозрачен и тих.

– Э, нет, нежности оставим на потом. Мне ни слезы твои теперь, ни кошкины подходы не по нраву. Ты меня на свою борозду не своротишь. Я тебе не какой-то телок, чтоб меня за собой водить. И так под конфуз подвела пред есаулом. Ишь, Мстислав Алексеевич, Катерина-то как багряна стала, чисто пулымя. Стыдно, поди, аль? Эт хорошо, эт полезно для бабы… А то гляди, как заголосила! Сраму развела на всю избу. Что люди скажут? Ладно, живи, добродея. Понадобишься – призову. А сейчас ступай. Ступай с Богом, да подушку более не мочи слезьми, и так сыро. Ну, а мы, друже, еще по трубке… Дело порядком решать след.