Читать книгу Время одного детства - Андрей Мартынов - Страница 3

1964-й

– Бабушка, а когда мама плидет? – обратился маленький внук к своей бабушке. Она суетилась на кухне небольшого сельского деревянного дома. Мальчик в свои три года еще не четко выговаривал букву «р», как и многие другие дети в таком возрасте.

– Скоро уже, сынок, – бабушка так иногда называла внука, когда хотела его успокоить. Взрослые часто видят гораздо дальше, чем думают дети.

Мальчик пошел в прихожую и тихонько взял в руки мамины тапки. Один засунул за пояс своих легких штанишек спереди под рубаху, другой – за пояс сзади. Рубашку выпустил поверх штанов, чтобы не было видно, что под ней что-то оттопыривается. Надевать пальтишко он не стал, чтобы никто не заподозрил, что он хочет пойти на улицу. И маленькая, и большая стрелки огромных часов фирмы Moser, сделанных еще при царе, висевших на стене в столовой и доставшихся по наследству от прадедов, приближались к цифре «десять». Был поздний осенний вечер.

– Я в уборную, – сказал он бабушке, открыл дверь, ведущую из кухни во внутренний двор, и уверенно шагнул в темноту. «Удобства» в те далекие 60-е годы прошлого века в поселках у всех были во дворе.

На улице уже было совсем темно. Осень. Недавно закончился дождь, и было очень сыро. Свет из окон домов освещал некоторое пространство возле них. Вдоль улиц местами, очень редко, горели на столбах фонари. Поселок готовился ко сну.

Мальчик, понимая, что его могут заметить в свете окон, тихонько и аккуратно прошел под самыми окнами дома и остался незамеченным домашними, которые не выпускали его на улицу так поздно. Он знал, что если немного приподнять входную во двор калитку и только потом ее потянуть на себя, чтобы приоткрыть, то она не заскрипит, – так он и сделал и оказался на улице. В одну сторону улица вела к военкомату и «трубочке», как местные называли небольшой прорытый забетонированный тоннельчик в железнодорожной насыпи, над которым шли поезда. По этой «трубочке» пастух гонял сельских коров на пастбище и обратно.

В другую сторону улица вела к дороге, возле которой стоял киоск, в нем часто днем, особенно в жару, продавали шипучий сладкий лимонад и вафельное мороженое. Возле этого киоска и было то счастливое место, которое освещалось одиноким фонарем.

Мальчик направился к этому фонарю, но пошел не по тротуару, а возле него по сырой траве, чтобы не было видно его силуэт в темноте на фоне света фонарей. Он давно заметил: когда человек идет по тротуарной дорожке, его издалека видно, потому что, хотя фонари на электрических столбах и горели через один, но в их свете силуэты все равно были различимы. Стоило отойти на обочину, силуэт сливался с темными очертаниями растущих по обе стороны от тротуара разными деревьями или большими и густыми кустами шиповника, тогда можно было услышать только шелест шагов по траве, но человека совсем не было видно. Сын просто ждал маму с работы. Каждый день ждал. Очень ждал.

Его мама работала в две смены на одной из местных швейных фабрик: с восьми утра до десяти вечера. Она шила военную форму для Советской армии. А в две смены – это чтобы заработать «лишние» десять руб лей, которые в большой семье были очень нужны. Половину из них она отдавала одному из троих своих младших братьев. Старший из них уже учился на дневном отделении пединститута. Институт находился в соседнем районе, куда в четыре часа утра каждый день через их поселок шел пригородный поезд. Брат приезжал в родительский дом только по выходным, и то когда у него в институте не было экзаменов или зачетов.

Мальчик дошел до угла, где стоял киоск, но выходить на освещенное фонарем место не стал, а остановился в тени большого густого куста. Дул не сильный, но неприятный порывистый прохладный ветер, который шевелил листву на деревьях и кустах, отчего с ветвей и листьев на землю слетали дождевые капли. Они были холодными и падали мальчишке то за шиворот, то на голову, то на тоненькую рубашку, и это было очень неприятно.

Можно было выйти под свет фонаря, там бы на него эти противные капли не падали, но ведь спустя минут десять бабушка с дедушкой могли хватиться ребенка и выйти на улицу его искать. Тогда бы они легко могли его увидеть под фонарем и увести домой. Он это понимал.

Вглядываясь в темноту проселочной улицы, мальчишка крутил головой то в сторону калитки дома бабушки, то в сторону улицы, откуда должна была появиться его мама, и поеживался от изредка заныривающего под рубашку холодного ветра.

Уже прошло минут пятнадцать, как он вышел из дома. К счастью, никто его пока не искал.

Когда чего-то или кого-то очень ждешь, то время тянется невероятно медленно. Ведь каждое мгновение кажется, что вот он – тот, кого ты ждешь, наконец-то идет. Но… Прошло двадцать минут… Мальчик уже очень замерз, и его начала пробирать дрожь. Он обнял себя руками, насколько мог, чтобы не отдавать свое маленькое тепло огромному холодному осеннему ветру, и упорно оставался стоять под кустом.

«Я дождусь маму, – твердо сказал себе Санька – так звали мальчика, – она сейчас… уже сейчас… Только бы бабушка не вышла меня искать!»

Но мамы все не было. Уже прошли тридцать минут томительного ожидания.

«Мама сейчас придет, – упорно говорил себе мальчик, – только бы не застучать зубами, а то она рассердится».

Вот в конце улицы, домов за двадцать от Санькиного укрытия, из-за поворота появилась небольшая одинокая фигура. Она шла вдоль дороги и то пропадала в темноте начавшейся ночи, то появлялась в свете уличных фонарей. Она медленно приближалась.

Мальчик пристально вглядывался во тьму и пытался разглядеть, мама ли это. Да, это шла она. На замерзшем лице мальчика тут же растаяла улыбка. Он даже привстал от радости на цыпочки. Ему захотелось выскочить под свет фонаря и радостно закричать, прыгая и махая руками: «Мама!», чтобы и она обрадовалась, но решил дождаться, когда она подойдет к повороту улицы, где он ее ждал, и тогда уж он радостно выскочит и обрадует ее.

– Ма…мма! – радостного крика не получилось. О радости говорили только слабая улыбка на лице мальчишки и вытянутые для объятий вперед маленькие ручки, когда он, сдерживая дрожь, шагнул к ней из темноты.

– Ой! Сына! – резко остановилась и даже немного отшатнулась в сторону молоденькая девушка. – Напугал. Ты что здесь делаешь?

– Я ттебя жждал, – еле выговорил мальчик. Он изо всех сил старался не стучать зубами.

– Да ты мой золотой!

Сын и мать обнялись и так и пошли в сторону родительского дома обнявшись.

– Да ты совсем замерз, – мать почувствовала дрожь ребенка и еще крепче прижала сына к себе – попыталась согреть.

– Ннет, – улыбался маме Санька, – я ттеббя дожждаллся.

Гордый своим первым подвигом, он остановился, достал из-за пояса одну мамину тапку, затем другую и поставил их на тротуар перед мамой:

– Мама, на тапки.

– Сына, да кто же по улице в тапках ходит? – улыбнулась мать, наклонилась, подняла их, сунула себе под правую руку, левой взяла за руку сына, и они быстро зашагали домой.

Бабушка, учитель русского языка и литературы, уснула за проверкой тетрадей с сочинениями – такое с ней случалось нередко из-за усталости. Дедушка читал. Поэтому они и не заметили, что внука в доме не было. Они не ложились спать, потому что ждали дочь с работы.

Алла с сыном поужинали на скорую руку и укладывались «смотреть сказки», которые по ночам приходят во сне ко всем хорошим детям.

– Мам, почитай, – попросил Санька и достал том Мамина-Сибиряка с комода, который стоял возле их широкой кровати в спальне.

– Саш, я так устала, – попробовала отговорить мать сына от чтения.

– Мам, ну, чуть-чуть, ну, немножечко. Пло Музгалку и дедушку, – уговаривал сын.

– Ну ладно. Только немного, хорошо? Мне рано на работу вставать.

– Холошо, – обрадовался Санька и устроился поудобнее возле матери.

Алла читала с выражением, с паузами, как настоящая рассказчица. Сашка всегда с удовольствием слушал «мамины» рассказы. А когда они иногда днем оставались с дедом вдвоем дома, то всегда вместе ложились на кровать, включали радио, которое стояло на небольшой полочке в столовой, погромче и слушали радиопередачу «Театр у микрофона», которая шла как раз в послеобеденное время.

– Мама, ты тут неплавильно читаешь! – восклицал изредка Сашка, когда Алла произносила не то слово, какое было написано в книге. – Там написано «замело», а не «занесло».

– Ну, вот видишь, ты же уже наизусть знаешь все эти рассказы, давай спать?

– Ну, еще чуть-чуть, пожалуйста, – упрашивал сын.

Алла продолжала читать и постепенно засыпала от усталости. В такие моменты Санька поворачивался к матери и своими маленькими пальчиками пытался аккуратно открыть ей глаза:

– Мама, не спи. Пожалуйста. Я тебя целый день не видел.

– Сына, маме рано на работу вставать. Мама очень устала. Давай завтра почитаем? – сонно отвечала она.

– Ладно, завтла почитаем.

Санька выключал настольную лампу, аккуратно обнимал маму за живот и тихо засыпал под ее теплым боком.

На следующее утро у сына была высокая температура, сильный жар, от которого его колотило, беспрестанный кашель, который шел из глубины его маленькой груди.

«Глубокое воспаление легких» – такова была констатация врача, которого вызвала на дом бабушка.

Алла раньше всех уходила на работу и не могла этого знать. Дед Афанасий сообщил ей об этом, когда пришел на проходную фабрики, где она работала. Такой была цена за ожидание мамы на осенней улице.