Читать книгу Время одного детства - Андрей Мартынов - Страница 4

1964-й

Недели две как уже стоял ноябрь. Дожди лили практически не переставая. Холодный ветер заставлял селян кутаться в теплые демисезонные пальтишки и надевать кепки или вязаные шапки. Ноги даже в осенних ботинках замерзали и промокали, так как лужи не оставляли ни одного сухого места на тротуарах.

Алла, молодая, симпатичная с черной как смоль длинной и толстой косой девушка, третья из девяти детей семьи Бочкаревых, готовилась с сыном к выписке из больницы. Ее трехлетний сынишка подхватил воспаление легких месяц назад – в такую погоду не мудрено – и они с высокой температурой почти три недели пролежали на стационарном лечении.

Наступило долгожданное утро, когда после осмотра врач – симпатичная женщина средних лет с очень добрыми и веселыми глазами – положила себе на колени фонендоскоп, улыбнулась и сказала лежащему на больничной койке с задранной до шеи пижамой мальчишке:

– Ну вот, теперь порядок! Хрипов уже нет. – Затем обернулась к матери ребенка и добавила: – Зайдите минут через пятнадцать ко мне в кабинет, я вам подготовлю выписку.

Теперь улыбки расплылись и на лицах всех остальных соседей по палате. Все радовались друг за друга, когда кого-то выписывали – взрослым всегда неспокойно на душе, если ребенок болеет.

– К дедушке пойдем! – тут же сел на кровати и выпалил радостно мальчик.

– И к бабушке! И друга Вовку увидим! – добавила с улыбкой его мама.

– Саса, не уходи, – возле кровати мальчика стояла малышка с прижатыми к груди маленькими ручками, соседка по палате. Она лежала здесь со своей бабушкой.

– Тебя тоже сколо выпишут, – прокартавил мальчик, – и пойдем на голку гулять. Я тебе свою иглушку оставлю, – быстро нашелся что сказать он. Взял с кровати и протянул девочке маленького беленького плюшевого мишку, как бы постарался ее успокоить.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила девочка, взяла игрушку в руки и прижала к своей груди. При этом она не отводила своих больших и красивых глаз от мальчика и продолжала стоять рядом с его кроватью.

Взрослые спокойно наблюдали за сценой расставания. В дружбе и отношениях малышей всегда много искренности и честности.

Пятнадцать минут пролетели как одно мгновение. Санька аккуратно укладывал свои немногочисленные вещи в стопку на кровати, чтобы, пока мама ходит к врачу за выпиской, не терять зря времени. Ведь теперь можно будет пойти гулять! Можно будет пойти к другу в гости! Можно… да все теперь будет можно!

Окна в палате были занавешены белыми небольшими шторками, поэтому никто и не заметил, что на улице началась…

– Саш, – широко раскрыла дверь в палату его мама, – посмотри, что за окном делается!

– Что? – повернулся к матери и удивленно спросил мальчик.

– На улице снег идет! Смотри, какие огромные хлопья! Смотри, как красиво!

Молодая девушка произнесла эти фразы так, как будто и сама в первый раз в жизни все это видит. Алле было всего двадцать четыре года. А за большим окном больничного коридора плавно опускались и густо падали крупные хлопья снега. По всей вероятности, снег шел уже несколько часов, потому что усыпал собой аккуратно все дорожки вокруг, все деревья и кусты, крыши домов и теперь, наконец, принялся за утренних прохожих.

– Ух ты! – протяжно вырвалось удивление и у мальчика. Он бросил складывать на кровати вещи и побежал к большим окнам в коридоре.

Санька улыбался идущему снегу. Ему казалось, что и искрящиеся снежинки радуются тому, что теперь ему можно будет достать с чердака дедушкиного дома большие плетеные скрипучие санки и пойти с мамой на улицу на них кататься. Только подоконник этого большого окна в коридоре их больничного корпуса и его рамы, скорее всего, ему завидовали и совсем не радовались, потому что загораживали собой почти весь обзор: мальчику было видно только крышу соседнего здания напротив, верхушки нескольких голых деревьев и белое-белое небо.

Чтобы увидеть, что творится на больничных дорожках, на улице мальчик взялся руками за большие длинные и круглые трубы отопления, которые шли вдоль больничных стен. Он встал на цыпочки и потянулся к оконному стеклу. Теперь зловредный подоконник упирался ему в нос, но этого было достаточно, чтобы увидеть, что на улице уже все белым-бело.

Никакой боли Сашка не почувствовал. Всего мгновения хватило на то, чтобы увидеть красоту за окном и понять, что руки почему-то прилипли к трубе и не отрываются.

Мальчик потянул руки на себя, они не отлипали. Сильнее потянул – не тут-то было! Тогда он собрал все свои мальчишеские силенки и дернул. Руки оторвались, но на трубе остались отпечатки ладошек с пальчиками. Он тут же повернул ладони к себе и увидел: на местах ладоней и пальцев зияли сплошным слоем красные матовые пятна, из которых струйками побежала по рукам кровь.

Боли не было, но Сашка понял, что случилось что-то ужасное, и закричал – нет! – он дико заорал.

Между возвращением с выпиской матери от врача и этой трагедией прошло всего несколько мгновений…

Боль… сильная боль пришла позже, когда нужно было каждый день утром и вечером в течение последующих трех месяцев ходить на перевязки.

Бинты намокали от крови, затем за ночь засыхали и присыхали к ладошкам с пальцами так, что врачи с трудом могли их снять, чтобы нанести лечебную мазь и снова забинтовать. Бинты отрывались от ладошек с кусочками мяса, было очень больно, и снова и снова текла кровь…

– Ну, пойдем, мой хороший, на перевязку, – тяжело вздыхала каждый раз медсестра.

– Тетя, не надо, – начинал уговаривать мальчик. Он стал бояться тех утренних и вечерних минут, когда нужно было идти в перевязочную.

– Надо, сынок, а то ручки не вылечим.

– Ну и пусть! – начинал нервничать мальчишка.

– А как же ты будешь жить? – спрашивала медсестра.

– Я с дедушкой буду жить! – предчувствовал боль и уже начинал плакать Сашка.

Мать брала сына на руки и шла за врачом на перевязку. Мальчик не брыкался, не сопротивлялся, не капризничал. Стиснув зубы, он отворачивался от своих рук и терпел, терпел, пока мог.

Но в те минуты боль была невыносимой, и… он орал, очень громко орал, на всю больницу было слышно. Нянечки закрывали двери в палаты, так как все равно никто не мог мальчику помочь, а слышать душераздирающие крики трехлетнего малыша всем было просто невыносимо.

Завхоза поселковой больницы уволили с работы на следующий день после происшествия. Главврач, седой, среднего роста мужчина лет шестидесяти в белом халате и белой шапочке, громко и резко говорил стоявшей в его кабинете перед его рабочим столом опустившей виновато голову полноватой женщине:

– Я сколько раз вам говорил закрыть трубы?!

Женщина стояла молча. Она понимала, что виновата, что недосмотрела, что не успела закрыть деревянными переборками раскаленные от кипятка трубы отопления. Отопление в больнице включили только прошлым вечером, как раз накануне этой маленькой беды.

Новый завхоз, нанятый на работу через день, – теперь уже мужчина – выполнил задание главврача в течение одного дня. Обожженных больше в больнице не было.

– Саса, моЗно я себе миСку оставлю? – стесняясь, спросила маленькая Маришка, когда через неделю выписывали уже ее.

– Конечно, – кивнул мальчик. – Когда меня выпишут, я плиеду за тобой на санках. Поедем на голку кататься.

Девочка молча улыбнулась в ответ.

Прошло еще долгих три месяца, пока молодую маму с мальчиком выписали. Конечно же, они забыли адрес улыбчивой Маришки и больше никогда не виделись…

– Аля! – радостно обратилась на улице к Сашиной маме, видимо, ее хорошая знакомая, внезапно встретившаяся по пути на горку. – Вас, наконец, выписали?! Привет! Сто лет тебя не видела!

– Привет! Да. Уже неделю как, – ответила ей с улыбкой Алла.

– Ой, а кто это у нас тут такой серьёзный в санках сидит? – заискивала и играла тоном голоса знакомая.

Санька молча смотрел на незнакомую женщину и думал: «Сейчас снова будут долго болтать, и мы до горки не доедем».

– А сколько нам уже годиков? – не унималась девушка.

Санька молча смотрел то на маму, то на её подругу.

– Саша, нехорошо не отвечать на вопрос, – покачала головой ему мама.

– Сейчас, только валежки сниму, – ответил мальчик, снял варежки и показал, оттопырив вверх, четыре пальца. При этом он большой палец спрятал, согнул за ладошкой, а мизинчик закрыл наполовину пальцами другой руки.

– А, понятно, – улыбнулась девушка, – целых три с половиной уже!

До горки, конечно же, мама с сыном снова не доехали – подошло время обеда, а в большой семье опаздывать за обеденный стол было не принято.