Читать книгу Шаман - Андрей Морозов - Страница 5
Часть первая «Дело о СЛТ»
Глава 4
Оглавление19 апреля 1908 года
Суббота
9 часов 15 минут
Санкт-Петербург
Софийская улица39, 11
Доходный дом Н. И. Львовой
Петра разбудил стук во входную дверь квартиры.
Привычным движением достав из ящика прикроватной тумбочки револьвер, он скользнул взглядом по циферблату лежащих на ней своих карманных часов и прошёл к двери.
На лестничной площадке стоял знакомый швейцар. Выглядел он взбудораженным.
– Пётр Васильевич, у крыльца вас ожидает исправляющий должность начальника московской сыскной полиции по фамилии Кошко! – быстрым голосом выпалил он. – Он велел мне передать вам, чтобы вы приводили себя в порядок и выходили в гражданском костюме к половине десятого!
– Хорошо, передайте Его высокоблагородию (Пётр нарочно подсказал швейцару правильное обращение к московскому начальнику, чтобы на улице не случилось конфуза), что я уже тороплюсь.
Швейцар побежал по лестнице вниз, а Пётр, проводив его взглядом, захлопнул дверь.
Пройдя на кухню, он холодной водой из крана быстро умылся, побрился, причесался и вернулся в комнату. Учитывая обстоятельства предыдущего дня, Кошко ожидал его на улице перед встречей с Моллериусом, бывшим иркутским губернатором, поэтому ему следовало одеться в дорогой гражданский костюм, специально для таких случаев купленный. Без колебаний одевшись в белую шёлковую рубашку, чёрный галстук, чёрные брюки, жилет, сюртук Пётр застегнул на поясе кожаный ремень со скрытной кобурой и засунул за спину свой револьвер (без оружия сыщику появляться на улице в это неспокойное время было никак нельзя – Петербург был наполнен уголовниками, часто вооружёнными и отчаянными).
В прихожей обувшись в лакированные ботинки, запахнув поверх сюртука чёрное полупальто, накинув на голову котелок, Пётр быстро осмотрел себя в зеркале и, удовлетворённый своим необычным видом, прихватив портфель вышел на лестничную площадку. Появляться на улице в такой одежде ему доводилось очень редко, поэтому она буквально сверкала на нём своей новизной и наглаженностью.
Сбежав по лестнице вниз, он скорым шагом прошёл мимо швейцара, как всегда восседающего здесь за своим небольшим столом, и вышел на улицу. Тот проводил его взглядом полным уважения. Прекрасно зная, где квартирант служит и чем занимается, тот прогонял со двора местных хулиганов, обещая нажаловаться грозному полицейскому, живущему в его доме, который с ними шутковать уже никак не будет и всыплет им по полной.
Погода была пасмурной. Солнечный свет был рассеян серыми, затянувшими небо облаками.
На набережной стоял конный экипаж – большая добротная карета, запряжённая двумя лошадьми. Восседающий на козлах извозчик встретил появление Петра молча, с покорным ожиданием.
Пока Пётр на мгновения замешкался на крыльце, не решаясь вот так с ходу приблизиться к экипажу, дверца кареты приоткрылась, и в ней показался Кошко. Коротким взмахом руки тот велел ему садиться. Пётр быстро подошёл, поздоровался и уселся на мягкое сиденье слева от начальника. Портфель он аккуратно положил на свои колени, опасаясь помять свой наглаженный дорогой наряд.
– На Литейный, к дому Вагница, живо! – скомандовал Кошко извозчику, и карета немедленно затряслась по мостовой, увлекаемая лошадьми через Софийскую улицу на Московский проспект.
Кошко требовательным взглядом посмотрел в окно, оценивая скорость движения экипажа, посмотрел на свои наручные часы и удовлетворённо кивнул головой:
– Минут за двадцать доедем. Моллериус ожидает нас в своей квартире ровно в десять.
– Прямо в квартире? – удивился Пётр.
– А где ещё. Он сейчас из своего жилья не вылезает, ждёт какого-нибудь назначения царского на новую должность.
– Здорово, что вам удалось с ним договориться о встрече уже этим утром. Со мной, не будь вашей помощи, он не согласился бы встретиться так быстро.
– Меня принимать он сперва упирался, пришлось настаивать, – пробурчал Кошко. – Мне тут возиться с ним некогда, у меня в Москве дел по горло. Уже сегодня возвращаюсь скорым поездом.
Судя по раздражённому тону начальника, он вчера имел с бывшим губернатором нелицеприятную беседу.
– Ты бы договорился с ним как раз быстрее, – сказал Кошко, подумав. – Ткнул бы ему в нос столыпинской доверенностью, и всё на этом.
Пётр хотел было сострить, но решил промолчать, – импульсивного начальника перед такой важной встречей не следовало выводить из себя.
Когда карета свернула на набережную Фонтанки и затряслась в направлении здания министерства внутренних дел, Кошко откашлялся и, оторвавшись от окна, требовательно посмотрел на Петра.
– Ты по Моллериусу что-нибудь наковырял?
– Нет… – Пётр растерялся.
– Мой тебе совет на будущее: всегда по возможности перед подобными встречами выясняй по личности людей всё досконально, до последней детали в биографии. Во время разговора это делу поможет. Как ты едешь на встречу с бывшим губернатором, ничего о нём не зная?
– Виноват, учту.
– Слушай внимательно, разгильдяй.
Моллериус Иван Петрович является тайным советником – чиновником третьего класса Табели о рангах. Обращаться к нему будешь «Ваше превосходительство». Ему сейчас пятьдесят шесть лет. Он родился в 1851-м году в семье потомственных дворян. Окончил петербуржский университет со степенью кандидата прав, служил в Министерстве юстиции, потом судебным следователем в Гродненской губернии, потом в той же губернии служил правителем канцелярии гродненского губернатора в Министерстве внутренних дел. В 1889-м году занимал должность правителя канцелярии иркутского генерал-губернатора. В 1897-м занял пост иркутского губернатора. С февраля 1897-го года по март 1905-го и с февраля 1906-го по ноябрь 1907-го года дважды был иркутским губернатором. По неясным причинам в ноябре прошлого года покинул Иркутск и приехал жить сюда, в Петербург. Сейчас никем не служит, ждёт решения Императора по своей участи.
– А почему он был иркутским губернатором дважды?
– Откуда я знаю, – буркнул Кошко недовольно. – Между губернаторствами он весь 1905-й год провёл в Петербурге. В это время империя задыхалась дымом революционных беспорядков да разочарованием проигранной войны с Японией. Возможно, в Иркутске ему что-то угрожало.
– Ещё одна загадка на нашем пути, – раздражённо прошептал Пётр. – Что ни персонаж, так вечно какой-то мутью опутан…
Кошко внимательно посмотрел на его рассерженное лицо и улыбнулся.
– Вот это мы сегодня и попытаемся выяснить. Столыпин потребовал от нас, чтобы мути в «деле о СЛТ» никакой не было.
Карета свернула с набережной Фонтанки на Семионовский мост, промчалась по Семионовской улице40, свернула на Литейный проспект и тут же остановилась.
– Дом Вагница, номер сорок по Литейному! Приехали, Ваше высокоблагородие! – раздался крик извозчика. – Домчались быстрее ветра!
Пётр сошёл на мостовую и, пока Кошко расплачивался с извозчиком, быстро осмотрелся. Доходный дом, в котором жил Моллериус, был четырёхэтажным кирпичным зданием, оштукатуренным и выкрашенным в жёлтую краску, снаружи довольно скромным. По центру фасада дома располагался проход во внутренний двор, слева от него находилось парадное крыльцо. Судя по отделке фасада здания, самым престижным этажом в нём был третий – окна квартир третьего этажа были отделаны снаружи чуть побогаче, чем остальных этажей. Наверняка бывший губернатор арендовал квартиру именно на нём.
Поправляя на себе пальто, к Петру шагнул Кошко. Тот быстро, без интереса, осмотрел фасад и повелительно подтолкнул Петра к крыльцу плечом:
– Идём, нечего тут рассматривать.
Дверь перед ними открыл швейцар.
– Доброе утро, господа, к кому изволили пожаловать? – учтиво поинтересовался он.
– К Его превосходительству господину Моллериусу, – коротко ответил Кошко, всем своим видом показывая, что тратить время на общение со швейцаром он не намерен.
Швейцар учтиво поклонился и шагнул в сторону, освобождая им путь внутрь.
За входной дверью их встретила унылая, ничем не примечательная парадная лестница. Слева перед ней располагался небольшой дубовый стол, за которым швейцар коротал время в отсутствие гостей. Чуть дальше стола располагалась дверь его каморки, слегка приоткрытая.
– Моллериусы живут на третьем этаже! – раздался за их спинами голос швейцара. – Там будет единственная дверь, не ошибётесь. Мне проводить вас?
Кошко, не оборачиваясь, отрицательно мотнул головой и первым зашагал по ступеням наверх. Пётр поспешил следом. Он уже прикидывал в уме, насколько должна быть огромной квартира бывшего иркутского губернатора, если она занимает собой весь третий этаж фасадной части дома. Внешняя скромность здания могла оказаться обманчивой – внутри него могли располагаться роскошные квартиры.
Остановившись перед дверью квартиры Моллериуса, Кошко снял с себя пальто, котелок, требовательным взглядом повелевая Петру проделать то же самое, и, быстро осмотрев его дорогой костюм, явно удовлетворённый его видом, постучался.
Дверь спустя полминуты приоткрыла молоденькая горничная, одетая в опрятную чистенькую одежду. Увидев двух господ в чёрных сюртуках, она тоненьким голоском прокричала внутрь квартиры:
– Иван Петрович, к вам пожаловали двое господ!
– Впускай немедленно! – раздался издалека приглушённый мужской голос. – И поставь немедленно самовар!
Горничная распахнула высокую дверь во всю ширь и отступила в сторону. Дождавшись, когда Кошко с Петром войдут внутрь, она спешно закрыла за ними дверь, учтиво взяла из их рук верхнюю одежду и повесила на позолочённую вешалку. Поклонившись, она засеменила в сторону кухни, готовить гостям традиционное угощенье – чай со сладостями.
Пётр, оказавшись в огромной прихожей, быстрым цепким взглядом осмотрелся. Слева от него располагалась большая ванная комната, за ней кухня и комната прислуги. В стене перед ним возвышались на удалении друг от друга три плотно закрытые двери, ведущие в большие комнаты, окна которых выходили на Литейный. Справа за приоткрытыми широкими двойными дверями располагалась огромная гостиная (голос хозяина квартиры раздался прежде оттуда). На полу лежал огромный ковёр, цены немыслимой. Стены прихожей были оклеены дорогими шёлковыми обоями золотистого цвета. С белого, окрашенного краской высокого потолка под две сажени, свисала большая хрустальная электрическая люстра с множеством лампочек.
В подобных дорогих квартирах он прежде бывал, работая по убийствам и грабежам купцов, но всякий раз поражался их масштабом и изыском. Такая квартира, расположенная в доме на Литейном, на пять или шесть комнат, стоила от 70 до 100 арендных рублей в месяц – от 850 до 1200 рублей в год41. Позволить себе такую квартиру могли единичные люди – зажиточные купцы или чиновники очень высокого ранга.
За двойными дверями послышались шаги приближающегося человека, и через мгновения перед ними предстал бывший иркутский губернатор собственной персоной.
Моллериус был пожилым мужчиной среднего роста, худощавой комплекции, с утончённым благородным лицом, на котором располагались коротко остриженная борода с проседью и лихие усы. Его волосы на голове, чёрные, с проседью, с залысиной, коротко остриженные, блестели влажной укладкой в строгую причёску. Одет он был в чёрные отглаженные брюки и начищенный сюртук. Под сюртуком сверкала белизной шёлковая рубашка, стоячий воротник которой был стянут чёрным галстуком-бабочкой. На ногах лакированные туфли. По внешнему виду было видно, что к приёму гостей он подготовился.
– Ваше превосходительство, надворный советник42 Кошко Аркадий Францевич и губернский секретарь Суворов Пётр Васильевич имеют честь вас приветствовать! – громким голосом поздоровался Кошко.
– Моллериус Иван Петрович, – представился мужчина, приветственно кивнув головой.
Сыщики прошли в гостиную, куда их жестом руки пригласил губернатор.
Гостиная оказалась большой и просторной. Её убранство было богатым – ковёр на полу, позолоченная мебель, шёлковые светло-зелёные обои. По центру располагался большой обеденный стол с восемью стульями, на котором стояла плетёная корзина со сладостями – печеньем, пряниками, конфетами. Дальше, возле трёх больших окон, выходящих на Литейный, занавешенных белыми шёлковыми тюлями, вокруг столика из белого мрамора стояли три огромных дорогих кресла. В стене справа возле входа в гостиную располагалась дверь, ведущая, по-видимому, в кабинет, сейчас плотно закрытая. Судя по всему, окна кабинета выходили во внутренний двор доходного дома.
Моллериус указал рукой на кресла:
– Присаживайтесь.
Пётр вслед за Кошко прошёл в освещённую уличным светом часть гостиной и занял по велению того второе кресло, расположенное к окнам спинкой. Кресло, в которое опустился Моллериус, оказалось напротив них, лицом к центральному окну. Пётр отметил про себя тонкую смекалку начальника – они оба оказались в полутени, в то время как губернатор оказался освещён пасмурным дневным светом, достаточным для того, чтобы можно было наблюдать подвижность его мимики.
В гостиную вбежала горничная, несущая в руках медный самовар, из которого валил густой пар. Она поставила его на обеденный стол и торопливо разлила по трём чашкам ароматный дорогой китайский чай. Расставив фарфоровые чашки по журнальному столику, она отбежала к обеденному столу и через мгновения вернулась с корзинкой со сладостями, которую аккуратно поставила по центру. Повелеваясь требовательному взгляду губернатора, она убежала в прихожую, по пути плотно закрыв за собой обе двери.
Моллериус пригубил чай, аккуратно поставил горячую чашку на блюдце и, приподняв голову, поочерёдно посмотрел на своих гостей, всем своим видом показывая, что готов их слушать.
Кошко тихонько откашлялся и полез в свой огромный портфель, который принёс с собой (свой портфель Пётр поставил на пол возле своего кресла). Поковырявшись в бумагах, которых там оказалось великое множество, он аккуратно извлёк вчетверо сложенный лист дорогой жёлтой бумаги, уже знакомый Петру. Расправив лист, он положил его на столик перед губернатором. Моллериус сопровождал всё это действо внимательным взглядом. Своё письмо царю он сразу опознал.
– Зачем вы написали это Императору седьмого марта сего года? – соблюдая деликатную интонацию, спросил Кошко.
– Это несколько неприличный вопрос, – сказал тот, к письму не прикасаясь. – Я написал Государю Императору, а не вам.
– Видите ли, Иван Петрович, Император вашим письмом заинтересовался и повелел Столыпину Петру Аркадьевичу все изложенные в нём сведения проверить. А Пётр Аркадьевич дал указание нам, сыщикам, провести по ним тщательное расследование. Только поэтому мы тут, у вас в гостях, смеем вас по нему беспокоить.
Моллериус вновь пригубил чай и внимательно посмотрел сначала на Петра, потом на Кошко.
– Вы хотите сказать, что расследованием займётся этот человек? Губернский секретарь? Невысокий сыскной чиновник?
Пётр побагровел от негодования, но Кошко успел пресечь его словесный выпад в защиту звёзд своих петлиц сверкающим испепеляющим взглядом, в котором буквально читался его яростный крик: «Молчать!!!»
– Этот губернский секретарь, Ваше превосходительство, – откашлявшись, тихо, но твёрдо произнёс он, – на данный момент времени является лучшим сыщиком империи. Не по возрасту, чинам и заслугам, а по своему внутреннему содержанию. Если мои слова вам покажутся высокопарными, немедленно позвоните начальнику уголовного сыска Санкт-Петербурга, Филиппову Владимиру Гавриловичу, и он вам мои слова подтвердит.
Моллериус удивлённо осмотрел Петра, всё так же залитого краской, но уже от неожиданных лестных слов начальника, и произнёс:
– Хорошо, призываю вас считать, что я последних слов не произносил. Я не буду ничего проверять, я вам поверю. А вас, Пётр Васильевич, – Моллериус посмотрел на Петра, – я призываю мои слова не принимать близко к сердцу. Вы должны понимать сами, что ваш чин более чем странен для подобного рода расследования. Вам сколько лет?
– Двадцать четыре года, – собравшись, твёрдо произнёс Пётр, прекрасно понимая, как это число звучит на самом деле небольшим.
Но Моллериус так не посчитал:
– Прекрасный возраст для начала карьеры. Если вы уже в таком возрасте заслужили подобных слов от начальников петербуржского и московского сысков, то примите моё искреннее вам уважение.
Моллериус вёл себя благородно, размеренно, ставил речь тщательно. Пётр помимо своей воли наполнился к нему симпатией. Даже обронив нелицеприятные слова, тот сумел удержать ситуацию под своим контролем. Чувствовалась его многолетняя губернаторская закалка.
– Так что вы хотите от меня узнать? – спросил тот, поглядывая поочерёдно то на Кошко, то на Петра.
– Что вас побудило написать Императору такое письмо? – спросил Кошко.
– Не что, а кто. Меня упросила написать данное письмо моя жена.
К такому неожиданному ответу оказался не готов даже Кошко. Судя по виду, он опешил, услышав его.
– Если вы не возражаете, я могу её к нам пригласить.
– Нет, не возражаем.
– Анастасия Петровна, просим вас к нам! – громко произнёс Моллериус, посмотрев на дверь, связывающую гостиную со смежной комнатой, вероятно, супружеской спальней, расположенной чуть ближе двойных дверей, ведущих в прихожую.
За дверью раздались приглушённые звуки. Вскоре дверь распахнулась, и в комнату вошла статная женщина в сером скромном шёлковом платье. Она выглядела лет на сорок, значительно моложе своего супруга. Она не была красавицей, но её лицо притягивало какой-то необычайной одухотворённостью, которая наполнила пространство комнаты лёгкими флюидами доброжелательности. Лицо Анастасии Петровны гипнотизировало, не оставляло к себе равнодушия.
Моллериус, Кошко и Пётр встали, приветствуя её. Коротко повелительно взмахнув рукой, пресекая суету вокруг своей персоны, она лёгким движением пододвинула к ним стул и аккуратно в него присела, внимательно разглядывая гостей.
Пётр успел про себя отметить, что весь разговор в гостиной она из спальни не могла не слышать, поэтому решение Кошко пригласить её сюда было правильным.
Кошко рассматривал её с удивлением и растерянностью, и душа Петра коротко хохотнула от удовольствия – начальник, собирая сведения по Моллериусу, тоже накосячил, забыв ознакомиться с личностью его жены, которая, как оказалось, к «делу о СЛТ» имела прямое отношение. Для них обоих она была полной загадкой и неожиданностью.
– Анастасия Петровна, – улыбнувшись, произнёс Моллериус, – вот к чему привели ваши любопытства. – Нас пришли допрашивать два грозных сыщика, посланные самим Столыпиным Петром Аркадьевичем. Я вас предупреждал, что добром это не закончится. Так скоро будем вещи собирать в тревожный чемоданчик.
Юмор у губернатора, судя по всему, присутствовал.
Та прикрыла губы ладонью, пряча от полицейских улыбку.
– Я прошу прошения, – учтиво, но с нотками настойчивости произнёс Кошко, – но мы хотели бы услышать от вас все обстоятельства по данному письму.
Моллериус тихонько откашлялся, поднялся с кресла, прошёл к обеденному столу, налил, зазвенев фарфором, в новую чашку чай и вернулся с ней. Аккуратно поставив её на блюдце перед женой, он глубоко сел в кресло и закинул нога на ногу, демонстрируя тем самым своё расположение к долгому разговору.
– Письмо я написал Государю под уговорами Анастасии Петровны. Дело в том, что сам бы я никогда не решился на подобную авантюру. Сами поймите, в наше непростое время писать царю о подобных слухах непозволительно человеку моего статуса. Сведения по странным летающим телам достоверно не проверены, а говоря прямо, сомнительны. Какие там над Тунгуской могут летать светящиеся шары, я, например, человек образованный и трезвомыслящий, понять не могу. Но Анастасия Петровна – женщина с интуицией, с определённой степенью провидчества, я много раз в своей жизни убеждался, что мне следует её чувству доверять. Анастасия Петровна считает, что сведения эти очень важные, намного выше политики, и мы, как люди приличные, к судьбе страны ответственные, не имеем права о них умолчать. Вот таким образом, господа, я в итоге решился и взялся за перо. Мне, правда, показалось, что Государь его проигнорирует.
– Первоначально именно так и было, – сказал Кошко. – Император отнёсся к нему с улыбкой. Произвести расследование его уговорил Распутин. Он, кстати, приходил к вам сюда?
– Да, приходил. Но разговор у нас был коротким. Мне не совсем приятен этот человек, который, так скажем, не умеет вести себя воспитанно. Я был вынужден выставить его за дверь.
– Даже так?
– Я уважаю Государя Императора и поэтому не посмею сомневаться в его выборе, тем не менее, не готов таких людей, как Распутин, терпеть в своей квартире.
– Но про СЛТ вы ему что-то сказали…
– СЛТ? Что это за термин?
– Помилуйте, вы же его сами и придумали! СЛТ – странные летающие тела!
– Ах, вот как! – Моллериус усмехнулся. – Как быстро эта история обрастает наукой! Уже и термин придуман!
– «Дело о СЛТ» чрезвычайной секретности, – твёрдо сказал Кошко. – Никакая наука им не занимается. В него посвящено всего несколько человек. Император потребовал расследования непубличного, предельно скрытного.
– Я прекрасно его понимаю.
– Так что вы сказали Распутину?
– У нас немножко нервный разговор вышел, предельно короткий, буквально двумя минутами. Да, я подтвердил достоверность изложенных в своём письме слухов. О СЛТ, позволю себе говорить вашим термином, действительно говорят жители сёл и деревень Иркутской губернии.
– Мы бы хотели подробностей…
– Мне дела не было до всяких там небылиц, идущих из глубокой тайги, отдалённой от Иркутска на тысячу вёрст. Сами понимаете, это далеко, это невозможно быстро проверить, а посылать туда жандармерию я посчитал верхом самодурства – у неё и в Иркутске дел хватает. Губерния наводнена беглыми каторжниками, дезертирами, разбойниками, террористами-революционерами, просто ссыльными, за которыми нужен присмотр. Там жандармы задыхаются, у них не хватает ни сил, ни средств бороться со всем этим. Поэтому я долгое время просто пропускал эти слухи мимо своих ушей. Пока мне не сообщил о них надёжный человек, которого нельзя уличить в легкомыслии, – купец Черных.
– Купец Черных, – повторил Кошко, бросив пристальный взгляд на Петра, требуя от него эту ключевую фамилию запомнить.
– Этого человека я давно и хорошо знаю. Он трезвомыслящий коммерсант, хваткий, твёрдый, расчётливый, способный к критическому мышлению. Поэтому его сведения стоят тысяч других.
– И что он вам сообщил?
– Он мне и Анастасии Петровне рассказал, что лично знает мужиков, занимающихся пушным промыслом на Тунгуске, которые своими собственными глазами много раз наблюдали в небе над тайгой странные летающие тела – СЛТ, выражаясь вашей сыскной терминологией.
– Да, это так, – подтвердила супруга губернатора. – Черных не похож на человека, который будет травить байки, тем более нам.
– Когда по времени это произошло? – требовательно спросил Кошко, в запале несколько забыв о высоком статусе сидящих напротив него людей. Его глаза засверкали искрами приготовившегося к прыжку волка, почуявшего близкую добычу.
– Этот разговор состоялся на Рождество Пресвятой Богородицы, это я точно помню, – ответила Анастасия Петровна. – Соответственно, восьмого сентября прошлого года.
– При каких обстоятельствах?
– Черных был в Иркутске, а будучи в Иркутске, он всегда нас навещал. Он крупный благотворитель, меценат. На наши с Иваном Петровичем благотворительные проекты он всегда отзывался. Он очень порядочный человек, благородный.
– Я правильно вас понимаю, что нам надо своё расследование начинать с опроса этого человека?
– У нас доверие вызывает только он, – сказал Моллериус, недовольный настойчивым тоном Кошко.
У Петра щёлкнула в голове мысль, что Кошко ведёт себя в запале точно так же, как и он сам. Как он раньше этого не замечал, было необъяснимо. Характер у начальника московского сыска был его копией – эмоциональный, напористый, вздорный, только более радикальный, остро выраженный. Неужели Кошко действительно видит в Петре свою юношескую копию? Может быть, поэтому он с первых недель прихода из дворцовой полиции в сыск не стеснялся проявлять к нему свою симпатию, чего никогда не делал в отношении других? И неужели в свои сорок лет Пётр будет таким же, как и он, человеком – тяжёлым, конфликтным, требовательным, ненавистным к проступкам и рассеянности? Прямо какое-то зеркальное слияние произошло у него в голове. В начальнике он увидел свой образ будущего. Он оказался потрясён таким отождествлением. К Кошко следовало впредь присматриваться внимательнее. И оценивать его поступки с идентификацией на себя.
Когда Пётр вернулся к происходящему, то с досадой увидел, как все трое собеседников удивлённо на него смотрят. Чёрт побери, он опять забылся на минуту-другую, наверняка перепугав всех своими не моргающими мёртвыми глазами! Он представлял, как неестественно он в такие минуты выглядит.
– Извините, отвлёкся, – тихо сказал он, прерывая неловкую ситуацию. – Задумался.
Моллериус задумчиво покачал головой. Вид он производил несколько растерянный. Его жена, напротив, разглядывала Петра с какой-то проявившейся симпатией. Ну, а Кошко, как всегда, был всем вокруг недоволен.
– Почему вы 12 марта 1905-го года уехали из Иркутска в Петербург, оставив должность губернатора, а затем 21 февраля 1906-го года опять её заняли, вернувшись? – спросил он, возвращая чету Моллериусов к разговору по существу.
– Это к вашему расследованию никакого отношения не имеет, – твёрдо произнёс губернатор.
– Испытывая огромное уважение к вам, я вынужден, тем не менее, на своём вопросе настоять, – не поддался Кошко. – Более того, я желаю свой вопрос дополнить. Почему в ноябре 1907-го года вы покинули Иркутскую губернию и опять вернулись в столицу, бросив там всё – должность, карьеру, знакомства, привычки?
Анастасия Петровна побледнела и посмотрела на мужа каким-то странным взглядом, то ли требовательным, то ли благодарным.
– Я твёрдо заявляю, что это никакого отношения к вам не имеет, – наполняясь раздражением, гневно ответил губернатор.
Кошко побагровел и пронзил его своим испепеляющим взглядом.
Пётр знал, что тот стоит уже в одном шаге от бешенства – когда Кошко багровел, лучше от него держаться подальше, об этом знал весь сыск.
– Ну, а почему не рассказать, Иван? – спросила у губернатора жена.
Моллериус гневно посмотрел уже на неё.
– Анастасия Петровна, – требовательно произнёс он, – раз уж тут пошёл мужской разговор, попрошу вас комнату покинуть! Перед вами извинюсь потом, сейчас я не в том состоянии!
Жена поднялась, нежно обняла его за плечи, грустно улыбнулась гостям и тихонько удалилась в прихожую, плотно закрыв за собой дверь. Судя по звуку скрипнувшей вдалеке двери, ясно слышном в напряжённой тишине, установившейся в гостиной, она прошла в дальнюю комнату, вероятно, к своим детям.
Густо покрасневший лицом Моллериус грозно посмотрел сперва на Кошко, потом на Петра. Было видно, что он очень рассержен.
– Как вы смеете мне, тайному советнику, задавать при жене такие вопросы?!
– Извините, мы не знали, что они для вас настолько болезненны, – холодно ответил Кошко, всем своим видом, тем не менее, показывая, что отступать он не намерен.
– Я уже сказал, что эти истории вас не касаются, вы глухи?! Мне свой ответ повторить ещё?!
Пётр с ужасом увидел, как по лицу Кошко побежала волна тёмно-бордового цвета. Он приготовился в случае нужды своего начальника от губернатора оттащить – в ярости тот был неуправляем.
– Нас, – процедил Кошко сквозь зубы, – касается всё. И если мы потребуем от вас вывернуть свои карманы, клянусь богом, вы это сделаете!
Моллериус оторопел от этих слов. Он непроизвольно от начальника московского сыска отстранился. Кресло со скрипом отъехало по паркетинам пола на пару вершков назад.
– Мы, – процедил Кошко, – пришли сюда по особому указу Императора, полностью и досконально выяснить любые сведения, имеющие отношение к СЛТ. Раз уж вы решились написать ему вот это письмо, – Кошко кивнул на бумагу, лежащую перед Моллериусом, – то будьте добры принять инициированное Императором расследование и потрудитесь отвечать на любые наши вопросы. Даже на те, которые вам покажутся совершенно нелепыми.
– Это возмутительно! – воскликнул Моллериус. – Я немедленно позвоню Столыпину, чтобы вас от расследования отстранили!
Кошко требовательно посмотрел на оторопевшего от всего происходящего Петра:
– Пётр Васильевич, потрудитесь продемонстрировать премногоуважаемому Его превосходительству вашу бумагу.
Пётр немедленно извлёк из внутреннего кармана сюртука столыпинскую доверенность, развернул её и протянул губернатору.
Моллериус взял её и начал внимательно читать. С каждой секундой его лицо становилось всё более бледным и всё более растерянным. По поведению зрачков было видно, что он прочёл её сперва быстро, потом очень медленно, потом перечитал в третий раз, остановив взгляд на правом нижнем углу, где располагалась подпись премьер-министра, скреплённая министерской печатью.
– Я такую бумагу вижу впервые, – растерянно произнёс он, возвращая доверенность Петру.
– Поверьте нам, в «деле о СЛТ» много чего ещё будет впервые, – ответил ему Кошко. – Это дело чрезвычайной важности. И мы, должностные лица уголовного сыска, сделаем всё от нас возможное, чтобы его распутать до конца.
Вы же служили судебным следователем, служили в Министерстве внутренних дел, почему мы вам, опытному в правоохране человеку, должны объяснять элементарные вещи? Почему вы позволяете себе забывать, что при расследовании любые мелочи обладают особой значимостью? Нам нужна иркутская картина полностью, во всех деталях. И вы, Ваше превосходительство, потрудитесь нам сообщить об обстоятельствах вашего бегства из Иркутска. Со своей стороны мы вам гарантируем честью, что любые раскрытые вами обстоятельства никогда, ни при каких условиях не будут разглашены третьим лицам.
Моллериус тяжело вздохнул и поднялся из кресла. Требовательным взмахом руки велев гостям оставаться в креслах, он неторопливо зашагал по комнате, собираясь мыслями. В какой-то момент он встряхнул головой, приняв внутри себя окончательное решение, остановился напротив сыщиков.
– Об обстоятельствах моего выезда из Иркутска знает только Государь Император и больше ни одна душа, – твёрдо сказал он. – За исключением одной – моего личного преданного друга ротмистра Гаврилова, начальника иркутского охранного отделения43, который дважды уберёг мою семью от смерти.
Я расскажу вам эту историю. Она не имеет никакого отношения к СЛТ, и я уверен, что вам за своё любопытство станет стыдно. В жизни каждого человека есть вещи, куда не имеет права лезть ни один следователь. Если у вас есть честь, вы понимаете, о чём я говорю.
Вы, конечно же, знаете, кто такие эсеры – так называемые социалисты-революционеры. Это люди радикального толка, которые на словах обещают невежественной толпе молочные реки, кисельные берега, свободной, сытой, благоустроенной жизни, а на деле являются ничем иным, как обычными бандитами, террористами, убийцами и грабителями, мечтающими на народном недовольстве заполучить над нашей родиной абсолютную власть. Их террористическое подполье не гнушается ничем – ни убийствами женщин и детей, ни массовыми убийствами случайных людей, не имеющих к политике никакого отношения. Их инструмент – это террор. Террор над нашим народом. Для большего запугивающего и провокационного эффекта они стремятся в первую очередь убивать людей, имеющих отношение к политике, к безопасности государства – чиновников, армейских офицеров, служителей полиции. Для нашей родины это чума.
В конце февраля 1905-го года, когда Иркутская губерния приняла на себя все тяготы войны с Японией, предоставив свою инфраструктуру тыловым частям нашей армии, мне приходилось работать практически круглые сутки, в жёстком режиме. Я понимал, что в такое время я не имею ни малейшего оправдания для послаблений. И я был готов служить своей родине дальше, понимая, как Иркутская губерния в моих навыках нуждается. Но что мне оставалось делать, когда ко мне явился ротмистр Гаврилов, который мне сообщил, что местные эсеры, их подпольное террористическое ядро, готовятся взорвать мой дом, вместе со мной и моей семьёй?
Вы знаете, что мужчина порой готов пойти на очень серьёзный риск. Но эти негодяи касались не мужского, они покусились на мою семью: жену, сына, дочку. Моему сыну было девять лет, а дочке семь. Я повелел жене немедленно собирать детей и уезжать в Санкт-Петербург, на нашу малую родину, где живут все наши родственники и где порядка, в конце концов, больше. Но моя супруга, Анастасия Петровна, женщина сумасшедшая. У неё полно благородства, милосердия, но и безрассудности. Она заявила мне, что либо они поедут вместе со мной, либо останутся тут, в Иркутске, потому что без отца и мужа они жизни своей не представляют.
Я не мог покинуть Иркутск в такое тяжёлое время и не мог оставить в нём свою семью. Я не знал, что мне делать. Я обратился к Государю Императору за советом – отправил телеграмму на его имя. В конце концов, я обратился к нему, чтобы он повлиял на мою жену и убедил её из Иркутска уехать. Государь ответной телеграммой приказал мне немедленно уезжать из города и возвращаться в Санкт-Петербург, где нам приставит охрану. Я колебался сутки, но он прислал мне повторный приказ.
Вот так я уехал из Иркутска в первый раз.
Моллериус поправил на себе сюртук, откашлялся, сел в своё прежнее кресло и выпил чашку остывшего чая залпом. Кошко с Петром молчали. К такой истории невозможно было не проникнуться.
– Здесь, в Петербурге, я прослужил какое-то время в Совете министра внутренних дел и, в общем-то, начал обо всей иркутской истории потихоньку забывать. Но осенью 1905-го года меня вызвал к себе Государь и поведал мне, что новый иркутский губернатор не справляется, и он не знает, что делать, как не попытаться уговорить меня вернуться туда в прежнюю должность губернатора. Я сказал, что готов, но только при условии, что поеду туда один, без семьи. Государь мне сказал, что с моей супругой переговорит лично. Так или иначе, я был повышен в чине с действительного статского советника до тайного советника и в феврале 1906-го года по распоряжению Государя вернулся в Иркутск заместить должность губернатора. Указ о назначении пришёл немедленно. Моя семья осталась в Петербурге – Государь переговорил с Анастасией Петровной.
В то время, в начале 1906-го года, в Иркутске стало потише. Жандармерия сильно придавила эсеровское подполье. Едва я на свою голову проговорился об этом в письме Анастасии Петровне, так она сразу бросилась ко мне вместе с детьми. Я понимал, насколько её приезд в Иркутск опасен, но любовь ко мне жены и детей меня на какое-то время одухотворила, вынудила смириться с риском. Жандармерия нам приставила вооружённую конную охрану, на фоне которой страхи постепенно улетучились. Я продолжал служить, Анастасия Петровна занималась благотворительностью.
В августе 1906-го года, как вы все помните, эсеры взорвали дачу Столыпина здесь, в Петербурге, на Аптекарском острове. От рук этих бандитов погибли более двадцати человек и свыше тридцати были ранены, включая детей министра. Совершенным чудом, благодаря мужеству его адъютанта, вставшего на пути бандитов, героически погибшего, жертв не стало больше.
Вы понимаете, что испытал я, узнав об этом? Вы понимаете, что это за персонажи, эсеры? Я даже их людьми назвать не могу. У бандита, у которого остаётся хоть капля человеческого, никогда не поднимется рука на детей. Он может убить министра, губернатора, полицмейстера, по любым политическим мотивам, но он не сможет поднять руку на невинных людей, не имеющих к политике никакого отношения, тем более детей. У эсеров этой грани нет. Это животные в человеческом обличье. Ради своих политических целей они готовы убивать, калечить, насиловать всех подряд.
Поэтому, когда осенью 1907-го года мой друг ротмистр Гаврилов вновь предупредил меня о готовящемся убийстве моей семьи, я без колебаний из Иркутска уехал. Иркутскому охранному отделению удалось перехватить список лиц, кого эти негодяи планировали уничтожить в самое ближайшее время. И вверху списка стояли я и моя семья.
Гаврилов летом 1907-го года был ранен в результате нападения на себя двух эсеров. Те стреляли в него, он чудом скрылся, выжил. Но те не отступили от своих планов, и в убийственном списке он находился рядом со мной. Мы уехали из Иркутска вместе, в ноябре 1907-го года, семьями. Государь уже дал Гаврилову должность в Санкт-Петербуржском губернском жандармском управлении, а я своей должности до сих пор жду. Надеюсь, в скором времени Государь меня куда-нибудь пристроит. Пока он мне выплачивает губернаторское жалованье, приказывает сидеть дома, отдыхать, набираться сил. Обещает обо мне не забыть.
Вот такая история, господа. Как я вам говорил, никакого отношения к «делу о СЛТ» она не имеет.
– Ещё как имеет, Ваше превосходительство, – тихо сказал Кошко. – Моему сотруднику, Суворову Петру Васильевичу, предстоит в одиночку произвести в Иркутской губернии сложнейшее расследование. Ваши сведения по террористической обстановке нам помогут к такому расследованию более тщательно подготовиться. Так что не думайте, что вы рассказали нам всю эту страшную историю впустую. Мы искренне благодарны вашему мужеству обо всех этих обстоятельствах нам сообщить.
– У вас ко мне ещё есть вопросы? – спросил Моллериус.
– Думаю, что нет. Хотя с вами, благородным человеком, мы бы с удовольствием ещё пару часов побеседовали. Но, к сожалению, мы не имеем права вас в таком сложном душевном состоянии задерживать.
Моллериус грустно улыбнулся:
– Недаром о вас, Аркадий Францевич, по городу ходят слухи, что вы сыщик крутого нрава. Умеете вы из души вытянуть интересующие вас сведения.
Кошко засмущался, начал откашливаться. Он уже был спокоен, с нормальным цветом лица.
– А вы, я так понимаю, – Моллериус обратился к Петру, – его преемник. Если бы у нас вся полиция действовала так же настойчиво, как вы, о террористах и бандитах мы бы уже и не помнили. Только такие как вы способны спасти нашу родину от кровавой революции, которая обманутому народу ничего кроме страданий принести не сможет.
Вам, Пётр Васильевич, я вот что на прощание посоветую.
Иркутская губерния полна всякого отребья – революционеры, анархисты, разбойники, дезертиры, фальшивомонетчики, ссыльные уголовники и политические. В губернии очень высока организованная и уличная преступность. Власти там справляются плохо. Нынешний полицмейстер коррумпирован, поэтому местной полиции не вздумайте доверять. Жандармерия там нормальная, но она работает на износ, её скудного штата не хватает.
Иркутск для провинции – город достаточно большой, порядка девяноста тысяч душ, и он переполнен криминалом. Как вы знаете, уголовного сыска там нет, а местная полиция сегодня слаба, и со всем этим не справляется. Жандармерия там крепкая, и к ней можно обращаться за помощью, но учтите, что у неё не хватает людей, в результате чего жандармы вам навряд ли смогут помочь полноценно, даже с вашей доверенностью премьер-министра.
До японской войны в Иркутске было сносно, таких беспорядков не было. Но после войны, которая сильно подорвала экономику губернии, жить там стало не только хуже в бытовом плане, но и просто опасно. Вам следует быть в Иркутске крайне осторожным. Местные бандиты падки на приезжих людей, следят за ними с вокзала, потом грабят, часто пуская в ход ножи и даже револьверы. Останавливайтесь только в крупных гостиницах, несмотря ни на какие расходы, ни в коем случае не подселяйтесь в частный сектор.
Обязательно разыщите Черных. Он человек крепкий, дисциплинированный, глупостями не занимается. Скажите, что приехали от меня, – он вам поможет, не только сведениями, но и шире. Он знает губернию лучше других: родился и вырос там, окреп, занимается повсюду делами, имеет массу знакомств, неограничен в денежных средствах. По характеру он сибирский человек – простой в поведении, прямой, всегда поможет, чем сможет, при этом ничего не потребует взамен. Про СЛТ он осведомлён лучше других – лично контактирует с людьми, которые якобы их неоднократно наблюдали. Соответственно, он поможет вам установить конкретное место, где СЛТ чаще всего появляются.
Моллериус поднялся из кресла и повелительно кивнул головой:
– Это всё, господа. Я вам сообщил даже больше, чем вы от меня ожидали услышать.
Кошко поднялся первым, Пётр вторым. Кошко взял письмо Моллериуса и убрал его в свой портфель. Они откланялись губернатору и прошли в прихожую. Быстро оделись там.
– Анастасия Петровна! – громко позвал жену губернатор. – Извольте попрощаться с нашими гостями!
Жена губернатора вышла из-за двери дальней спальни. Она прощально улыбнулась, приподняв лицо, выказывая гостям свою благородную стать уверенной в себе женщины. Пётр заметил за её спиной невысокую худенькую девочку в розовом платьице, годков десяти на вид, выглядывающую из-за матери, рассматривая столичных сыщиков с любопытством. Дочка Моллериусов была очень мила в своём серьёзном внимательном детском взгляде. Пётр остро осознал, какой страшной участи ей с братом и матерью удалось избежать, проявленной решимостью своего отца.
Когда они выходили на лестничную площадку, он краем глаза успел заметить, как Анастасия Петровна его на прощание перекрестила.
Выйдя на улицу, Кошко позволил минутой осмотреться на крыльце, надышаться сырой прохладой пасмурного весеннего дня. Дождя не было, но небо всё гуще закрывалось серыми тяжёлыми облаками, нагнетающими своим видом тоску и уныние. Затем он повелительно кивнул головой налево и неторопливо зашагал в сторону Невского проспекта (на нём в двадцати минутах ходьбы располагался Николаевский железнодорожный вокзал44). Пётр, поправив на голове котелок, зашагал от него справа.
– Ну что, Пётр Васильевич, – задумчиво произнёс Кошко, – подведём итог. – Какие сведения вы посчитали для своего дальнейшего расследования главными?
Пётр тихонько откашлялся и ответил:
– Главным считаю то, что вы, Аркадий Францевич, представив меня губернатору лучшим сыщиком империи, наконец, снизошли до обращения ко мне на «вы». Это главное сведение, требующие от меня переосмысления моих с вами взаимоотношений.
Кошко остановился, внимательно его осмотрел, но развивать гнев не стал – отвернулся и зашагал дальше.
– Ты, малец, не радуйся, – сказал он спустя минуту. – Твоё зазнайство преждевременно. Моллериусу я такое сказал, чтобы наспех пресечь его сомнения в твоём невысоком чиновничьем статусе. Это было для дела нужно. Как ты был для меня разгильдяем, так по-прежнему и остаёшься.
Пётр шёл, отвернувшись в сторону, пряча свою улыбку. Но Кошко быстрым взглядом успел её заметить.
– Я тебя не хохмы ради спрашиваю, а только для того, чтобы подвести итог! Поэтому потрудись привести себя в порядок и убрать лыбу со своего лица! А не то меня до греха доведёшь – всё-таки всыплю напоследок! У меня до тебя руки давно чешутся!
– Очевидно, мне надо искать в Иркутске купца Черных и его подробно об СЛТ расспрашивать, – сказал Пётр, едва справляясь с клокотавшим в груди смехом.
– Всё-таки ты, наглец, меня за дурака держишь, – недовольно ответил Кошко. – Ты что думаешь, я тебя об очевидном спрашиваю? Опрос Черных обсуждаться не должен, только с ним ты в Иркутске должен встретиться. Я тебя спрашиваю об оперативных сведениях.
– Не понимаю, о чём вы, Аркадий Францевич? – смутился Пётр посерьёзнев.
– А как ты можешь понять, когда твоя голова сейчас занята озорством, а не делом? Я тебя о серьёзных вещах спрашиваю. Потрудись напрячь свой мозг!
– Всё равно не понимаю…
– Ох, – Кошко беззлобно вздохнул. – Слушай меня внимательно, разгильдяй. Не вздумай что-то не запомнить.
Здесь, в Петербурге, вещей с собой много не бери, только самое необходимое: умывальные принадлежности, один комплект сменного нижнего белья, пару консервов и всё. У тебя поклажа должна быть самая минимальная. Это чтоб тебя с иркутского вокзала местные разбойники в оборот не приняли. Оденешься в дорогу в простой гражданский костюм, самый скромный, я такой на тебе много раз видел. Здесь, в Петербурге, купишь самое дешёвое пальто, без меховых на воротнике излишеств. Чтобы не околеть в Иркутске, под брюки заранее надень шерстяные кальсоны, а под пиджак – вязаный свитер. Никаких лакированных ботинок, котелков, портфелей. Создашь внешний вид мелкого служащего, без гроша за душой. Это для твоей личной безопасности требуется.
Командировочные деньги огромные нигде не свети. Восемьсот рублей – это сорок-пятьдесят зарплат иркутского рабочего. За такие деньги тебя там шлёпнут не раздумывая. Распредели купюры малыми частями и зашей в подкладку пиджака. Вся сумма тебе специально выдана червонцами, пятёрками, трёшками и рублями, чтобы ты в размене не нуждался. Деньги прячь, но за них не дрожи – если, не дай бог, разбойники нападут, отдавай им всё без сопротивления. Деньги мы тебе ещё выделим, главное – жизнь свою сбереги.
Документы с собой бери все – и паспорт, и служебное удостоверение, и доверенность столыпинскую. Распредели их по разным карманам и всегда думай, что кому показать. Доверенность свети только в самом крайнем случае. Не то она тебе вместо помощи одни неприятности принесёт. Если распустишь слух по губернии, что в неё приехал столыпинский ревизор, беды тебе не миновать. Зная о масштабе местной коррупции, тебя уже не бандиты шлёпнут, а служивые. Сенатская ревизия московского сыска всех многому научила. Держи это при памяти, сынок.
Гостиницу, в которой остановишься, выбирай с осторожностью. В самую престижную не лезь, в ней наверняка есть разбойничьи осведомители, а в дешёвую не суйся по причине засилья в ней всякого быдла – хулиганов да пьяниц. Найди средненькую, скромненькую, но обязательно с телефоном в вестибюле. Такие шантрапа предпочитает обходить стороной – с клиентов много не возьмёшь, а околачиваться возле неё опасно – портье в любой момент может дозвониться до полицейской помощи.
Как остановишься в гостинице, немедленно телеграфируй об этом Филиппову и мне. Это служебная необходимость. Мы должны знать, по какому адресу с тобой можно связаться, чтобы иметь возможность выслать срочное сообщение. Поэтому расценивай это как мой тебе приказ. Это вопрос и связи, и безопасности.
Ни с полицией местной, ни с жандармерией сам в контакт не вступай. О тебе никто ничего там не должен знать. Единственный чиновник, с кем ты можешь пересечься, – это исправляющий должность иркутского губернатора Юган. Он Столыпиным предупреждён, что к нему может обратиться за помощью его доверенный человек. О твоём приезде он знает. Но обращайся к нему только в самом крайнем случае, по самому неразрешимому без него вопросу. Пытайся везде выпутываться оперативно самостоятельно. Я знаю, что тебе будет сложно без помощи, но на то тебе судьбой наглая голова и дана, чтобы выпутываться там, где скромный сгинет.
Самое главное моё предостережение запомни внимательно: в тайгу один не вздумай полезть. Это категорически, и это не обсуждается. Я не хочу потом встречаться с твоим отцом возле запаянного цинкового гроба. Сибирской тайги нет места на земле опаснее. Там медведи, тигры, волки, рыси, ещё чёрт знает что. Не забывай про беглых каторжников, местных инородцев, характером невыясненных. Там на сотни вёрст вокруг дикие нехоженые места. Как только переговоришь с Черных и выяснишь у того точное место дислокации СЛТ, немедленно телеграфируй нам в Петербург и Москву. Мы через Столыпина приставим тебе несколько конных жандармов, вооружённых карабинами. Понял меня?
Пётр кивнул головой. Надо признаться, Кошко удалось его застращать. Озорное настроение у него полностью улетучилось. Он крепко задумался о предстоящей опасной командировке.
Они уже дошли потихоньку до Знаменской площади, на которой располагалось обширное жёлтое трёхэтажное здание Николаевского железнодорожного вокзала.
Кошко огляделся повсюду и внимательно посмотрел на Петра:
– Ну, всё, пришли. Через несколько часов мой скорый поезд. Найду здесь подходящий ресторан и буду ждать.
Пётр понимал, что они расстаются сейчас надолго. Быть может, навсегда. Глядя на своего начальника, он не мог подобрать нужных слов, чтобы с ним правильно попрощаться. Ценность этого человека в своей судьбе он осознал только сейчас. Грозного, своенравного начальника он, как это остро понял только сейчас, любил. Его гневных словесных выпадов и угроз ему в дальнейшем будет не хватать. Не над кем будет больше подшутить, испытывая сложные невероятные чувства одновременного восторга и ужаса.
Кошко был суровым человеком, но во многом копией характера Петра. Импульсивный, гневный, требовательный, но одновременно какой-то родной, близкий, способный похохотать над шуткой; на которого в случае беды можно всегда рассчитывать. Надёжный. Кто не побежит прятаться перед атакой врага. Который пойдёт с тобой до конца, отбросив рассуждения, не по правилам, а по принципу, по твёрдой непоколебимой сущности первородного мужского характера.
Кошко требовательно откашлялся, возвращая Петра к текущему (вероятно, в забытье его взгляд опять предательски остекленел).
– Хочу перед тобой, разгильдяем, похвастаться, – тихо сказал он, приподнимая рукав своего пальто и демонстрируя новейшее изобретение современности – наручные часы на кожаном ремешке45 размером с дюйм. Даже при пасмурном освещении их золотистый корпус заиграл подвижными бликами света. Пётр ещё вчера заприметил на левом запястье начальника эти наручные часы – прогрессивный нательный прибор цены немыслимой, – и поэтому, пользуясь случаем, посмотрел на них с высоким любопытством уже без стеснения.
– Этот хронометр мне на днях подарил Император, – сказал Кошко, опуская руку, коротким движением кисти опуская рукав пальто, скрывая их от внимания. – Не знаю, скольких денег они стоят, но, судя по тому, что их совсем немного сделано, возможно, на их приобретение даже моего месячного жалованья не хватит. Император сделал заказ таких в Англии на пятьдесят штук, чтобы раздарить всяким заслуживающим его внимания чиновникам. Вот одни из них перепали и мне. Общение с Императором дело прибыльное, – Кошко в задумчивой грусти уголками губ улыбнулся. – Вещица для кабинетной работы весьма удобная, представительная, но в быту совершенно ненужная. Как я их на руку надел, так словно в наручники себя заковал – отныне боюсь рукой обо что-то удариться, руки начал мыть с робостью, боясь залить дорогостоящий предмет. Короче, недостатков у таких часов намного больше преимуществ. До тех пор, пока часовщики не начнут выпускать их ударопрочными да водозащитными, толку от них будет мало. Дорогая побрякушка, движение руки стесняющая. А не носить не могу – царь узнает, обидится.
Я вот что подумал, малец. Тебе придётся идти в сибирскую тайгу, в места дикие, опасные, и без хороших часов тебе там никак не обойтись…
Кошко достал из кармашка жилета серебряные карманные часы, свои прежние, которые Петром много раз наблюдались у него ранее. Практически новые, современные, на короткой серебряной цепочке. Кошко протянул их ему:
– Держи, это мой тебе подарок. Лучших часов сейчас не найти.
Пётр осторожно взял дорогостоящий предмет и быстро его рассмотрел. Открыв крышку (с небольшим хрустальным окошком, сквозь которое можно было смотреть время на этих часах даже закрытыми), он увидел на корпусе чёрное тонкое резиновое кольцо, которое, по-видимому, не пропускало под крышку воду. То есть часы Кошко были водозащитными. На белом диске циферблата с по кругу расставленными серебряными римскими циферками на центральной оси располагались две стрелки, минутная и часовая, а внизу на отдельной оси вращалась маленькая секундная стрелка. Нежное тиканье часов едва улавливалось, выдавая тем самым расположение внутри серебряного корпуса современного, прогрессивного механизма. С тыльной стороны располагалась откидывающаяся в сторону крышка, закреплённая на петле, открывающая доступ к внутреннему механизму. Пётр открыл её и увидел ещё одно резиновое колечко, ювелирно подогнанное под контур корпуса. Под медной пластинкой были заметны жёлтые шестерёнки, крепление камней на которых было усилено капельками зелёного лака. То есть часы были ещё и ударопрочными.
– Эти часы доработал мой знакомый часовщик, – прокомментировал Кошко увиденное. – Таких в природе больше нет. Он заверил меня, что эти часы не боятся воды, даже если упадут в лужу, и намного больше обычных стойкие к ударам. Проверять не советую, но сведения эти держи при памяти. Завод держат полтора суток, а ход времени удерживают с великой точностью – за месяц будешь подводить стрелку на одну минуту, не более.
Пётр захлопнул обе крышки и взвесил часы в ладони. Весили они чуть меньше его медных, самых простых, купленных при этом за немалые для надзирателя деньги. Безусловно, серебряные, новые выглядели на их фоне прогрессивным волшебством.
– Это очень дорогой подарок, – сказал он, не решаясь убрать их в карман. – Мне нечем вам ответить.
– Голову свою дурную в тайге сбереги, вот это и будет мне твоим ответным подарком. Такого наглеца, как ты, другого не сыщешь. Не вздумай в тайгу один сунуться.
Кошко в последний раз осмотрел Петра, покачал головой, развернулся и зашагал по Знаменской площади прочь. Очень скоро его приметная фигура в дорогом пальто и аккуратном котелке растворилась в плотной подвижной толпе прохожих.
39
Софийская улица – ныне Угловой переулок.
40
Семионовский мост и Семионовская улица сегодня называются Белинскими.
41
Арендная плата в доходных домах бралась, как правило, за год вперёд.
42
Надворный советник – чин 7 класса Табели о рангах, равнозначный подполковнику в армии.
43
Охранное отделение – политический сыск, подчиняющийся Губернатору (Градоначальнику).
44
Николаевский – прежнее название Московского железнодорожного вокзала.
45
Немецкий предприниматель Ганс Вильсдорф в 1905-м году основал в Англии часовую кампанию «Wilsdorf & Davis», которая стала первой выпускать серийные наручные часы в золотом и серебряном корпусе с высокоточным швейцарским механизмом. В 1908-м году Ганс Вильсдорф основал часовой бренд «Rolex».