Читать книгу Русь великая, но делимая - Андрей Пятчиц - Страница 14

О происхождении термина «русь» существует достаточно много гипотез, часто противоречащих друг другу. Свои предположения по этому вопросу высказывали западноевропейские, русские, норманнские, византийские, арабские, осетинские авторы. Все они спорны и наравне с логичными аргументами содержат много взаимоисключающей информации. Это вполне объяснимо, потому что на протяжении столетий термин «русь» не только изменялся по сути, то есть в силу объективных и субъективных причин, но менялась и его смысловая нагрузка, формируя устойчивые коллективные ассоциации. Нередко термин «русь» был предметом многочисленных политических спекуляций, что давало повод к различным толкованиям, путаному употреблению этого слова и приводило в замешательство не только современников, но и следующие поколения исследователей и представителей широких социальных групп. Поэтому термин «русь» не может толковаться в каком-то одном неизменном виде, но надлежит воспринимать его с учётом лингвистических, временных, политических, исторических, географических и прочих нюансов.

Многочисленные путешественники, оставившие свои воспоминания о пребывании на землях, заселённых преимущественно восточными славянами и ассимилированными с балтскими племенами, чаще употребляли название «Русь» («Ru (o) ssia»), огулом обозначая им практически все земли, лежащие на востоке и юго-востоке Европы. Более конкретное деление Руси на составные части в сохранившихся описаниях встречается редко, что отчасти можно объяснить почти непрерывным изменением границ. Прежде всего это касается границ Великого княжества Литовского (Литовская Русь, Литва, Litva, Lithuania, Lituania pars, Alba Russia) и Московского государства (Moscovia, Moscovia pars, Regnum Moscovitorum).

Русь Московская

Особую путаницу вызывала идентификация Руси как таковой и Руси московской. Многие европейские авторы XV – XVII столетий (период активного употребления термина «Русь» с уточняющими прилагательными, применявшимися для географического и политического обозначения той или иной территории) довольно чётко разделяли понятия «Русь» и «Московия». Как правило, Московское царство они называют «Moscovia», но в отношении различных касающихся его тем зачастую прибегают к латинскому прилагательному «russian» («русский»). Под такими понятиями, как «русский язык», «русские традиции», «русские люди» и так далее могли подразумеваться понятия, имевшие отношение как к восточным славянам вообще, так и к жителям отдельно взятых Литовской Руси или Московской Руси в частности. Это вносило и вносит немалую путаницу в определение границ как Руси в широком смысле (территория проживания всех восточных славян), так и в определении её составляющих, часто не только независимых друг от друга, но и враждовавших между собой. Пожалуй, основную роль в этом смешении понятий (контаминации) сыграла амбициозность различных правителей, именовавших себя властителями «всея Руси». Выдавая желаемое за действительное, благодаря политикам, историкам, а позднее журналистам и прочей публике, влияющей на формирование стереотипов, понятие «Русь» стало ассоциироваться почти исключительно с землями, подвластными государству с центром в Москве.

Во времена правления Алексея Михайловича Тишайшего вошли в обиход ещё два обозначения Руси – «Православная» и «Святая». Оба эти названия косвенно связаны с изменениями политического характера. В немалой степени этому способствовала попытка объединить Восточную и Западную Церкви на Флорентийском соборе (1438—1439 гг.), проведённом под знаком надвигавшейся угрозы со стороны Османской империи. Договориться не удалось. Выступавший за объединение на условиях Запада московский митрополит, грек Исидор54, оказался персоной нон грата, но впервые поднятые при нём проблемы остались. Вторым поводом для возвеличения Московского княжества в собственных глазах стал захват Константинополя (Царьграда) турками-османами (1453 г.).

В Великом княжестве Московском, параллельно с процессом освобождения от монголо-татар, выработалось неприязненное и даже высокомерное отношение к грекам, всё более нараставшее после падения Константинополя. Попавшие в зависимость от турецких властей (для большинства жителей недавно освободившейся от кочевников Московии турки мало чем отличались от монголо-татар) греческие священники самого разного уровня зачастили в Москву за «материальной помощью», что также не способствовало уважительному отношению к ним. Многочисленные попытки византийцев вразумить своих «младших братьев во Христе» различными способами – от увещевательных до кардинальных – усугубляли дело. Еще в 1649 г. побывавший в Москве Патриарх Иерусалимский Паисий обратил внимание на некоторые «нововведения» в Московской Церкви. К мнению авторитетного предстоятеля древней Церкви прислушались и отправили с ним иеромонаха Арсения Суханова55 для изучения восточных обрядов. Спустя два года в Москве побывал митрополит Назаретский Гавриил и тоже указал на отличие обрядов Московской Церкви от Византийской. Через год то же сделал и патриарх Константинопольский Афанасий. Но эти замечания приехавших за деньгами иерархов можно отнести к разряду увещевательных советов. Иначе поступили афонские монахи: увидев в 1652 году церковные печатные книги из Московского княжества, они тотчас же сожгли их, признав еретическими.

Недоверительные отношения сложились у подданных московского государя и с единоверцами из ВКЛ. После заключения Брестской унии (1596 г.), в результате которой верующие Киевской и Литовской Руси, сохранив восточный обряд, перешли под юрисдикцию Римской Церкви, стали считаться схизматиками, отколовшимися от истоков своего вероисповедания. По этим и многим другим причинам греческие иерархи и ученые-богословы из ВКЛ, прежде всего из Киево-могилянской духовной академии, воспринимались как еретики.

Справка. С моральной точки зрения, это облегчало ведение беспрерывных войн с ними. Во время одной из этих войн, по понятным причинам называвшейся дореволюционными и советскими историками Русско-польской, развернутой Алексеем Михайловичем Тишайшим в 1654—1667 гг. на территории современной Беларуси и частично Украины (до Речи Посполитой московские войска не дошли, так как были остановлены под д. Полонка (совр. Барановичский р-н), от оружия, голода и болезней погибло более 40 процентов населения Литовской Руси.

Общее отношение к церковным проблемам середины XVII века выразил житель Великого княжества Московского, непосредственный участник событий, уже упоминавшийся иеромонах Арсений Суханов:

«И папа не глава Церкви, и греки не источник, а если и были источником, то ныне он пересох»; «вы и сами (греки) страдаете от жажды, как же вам напоять весь свет из своего источника?»

В обществе и литературе Московского княжества появилась и пустила глубокие корни мысль о перемещении центра восточного христианства в Москову, столицу единственного свободного и сильного восточно-христианского государства. Так в своё время появилась концепция «Москва — Третий Рим» (автор — старец псковского Елеазарова монастыря монах Филофей). Катализатором подобных идей послужила реформа, пожалуй, самого образованного из московских патриархов Никона, понимавшего, что во вверенной ему Церкви давно назрела необходимость исправления богослужебных книг. Попытки привести их в соответствие с византийскими оригиналами предпринимались и ранее, но успеха не имели по той причине, что образованных людей, знавших литургику, богословие и владеющих одновременно церковнославянским и греческим языками, попросту не было. Вот что сообщает об этом почти за век до реформы Никона опытный дипломат иезуит Антонио Поссевино (Antonio Possevino, Possevin), о поездке которого в Москву речь пойдёт ниже:

«Таким образом, раз они (жители Московии. – Прим. автора) знают только русский язык (здесь и далее в цитате язык ВКЛ. – Прим. автора), а греческий язык им недоступен, то нет никакой пользы от свода Флорентийского собора, изданного на греческом языке, который я передал в крепости Старице на реке Волге от имени Вашего Святейшества этому государю в присутствии многочисленного собрания приближенных. Там нет никого, кто понимал бы этот язык, если не считать того, о чем нам сообщили: в прошлом году из Византии прибыли некие греки, которые по поручению государя учат какого-то московита, чтобы тот взял на себя труд переводчика на этот язык. Но я думаю, что это скорее тот испорченный язык, на котором говорят нынешние греки, а не древний или тот, на котором отцы церкви писали книги и своды. Поэтому даже сама булла, или так называемый диплом, о единении, составленная Евгением IV и переданная нам в оригинале светлейшим кардиналом Сан-Северино, не могла быть полезна, хотя она была написана по-латыни, по-гречески и по-русски.

Ведь переводчик этого «Диплома» на славянский язык не знал особенностей русского языка, но составил какую-то смесь из боснийского и хорватского языков. Это заметили те, кого я привез с собой из русских земель (ВКЛ. – Прим. автора), находящихся под властью польского короля, и из Австрии. Они же позаботились, чтобы и самый «Диплом», и символ веры, изданный Пием IV, были переведены на современный русский язык. Я намереваюсь показать всё это в королевском лагере, куда тороплюсь, более сведущим людям и как можно скорее издать в Вильне. Таким путем это с божьей помощью сможет дойти до той части Руси, которая принадлежит польскому королю, и до той, что принадлежит великому князю московскому».

Помимо языковых проблем, грекам и прочим иноземцам, указывавшим на многочисленные ошибки, допущенные на протяжении веков по неграмотности, не доверяли априори. Вступать с ними в богословские дискуссии в Московском княжестве было некому. Поэтому в ответ на их замечания о несоответствиях обрядов (прежде всего «двоеперстие», «сугубое аллилуйя», «посолонь») противопоставлялся такой серьёзный аргумент, как «предки наши молились так и спаслись. И мы от веры их не отойдём».

Большую часть этих несоответствий исправили, но далеко не все, так как многие из них укоренились на восточнославянской почве и исправлению не подлежали по названным и прочим серьёзным причинам. С чем пришлось столкнуться грамотным грекам можно представить по такому вопиющему примеру отхода от канонического евангельского текста, как двунадесятый (!) важнейший праздник «Вербное воскресение».

Справка. В Евангелии от Иоанна, наиболее древнего, составленного, как принято считать, любимым учеником Христа, ясно написано, что, встречая Христа, люди «взяли пальмовые ветви» (Ин 12,13). Это перекликается с идеей, выраженной в «Откровении Иоанна Богослова», где упоминаются люди в белых одеждах с «пальмовыми ветвями в руках» (Откр.7, 9). В обоих случаях речь идёт о даруемой Господом свободе и пальме как её символе. Евангелие это утверждено (что подразумевает категорическое запрещение вносить изменения!) на Никейском соборе (325 год) при активнейшем участии самого почитаемого на Руси святого – Николы Угодника. Праздник входа Иисуса в Иерусалим упоминается ещё в IV столетии Амвросием Медиоланским и одним из самых активных борцов с ересями (чит. «отклонениями от утверждённых Церковью канонов и традиций») Епифанием Кипрским. На Западе он был официально введён только к VII веке, а на Востоке, скорее всего, много раньше, то есть во времена, когда славяне даже не слышали о христианстве. Поэтому Русская Церковь получила его уже в «комплекте» праздников от греков вместе с крещением, но почему-то переименовала в «Цветоносную неделю» (литургическое название) или «Вербное воскресенье

54

Исидор, (1380-е—1463 гг., Рим) – митрополит Киевский и всея Руси (1436—1458 гг.), местоблюститель апостольского престола патриарха Антиохийского Дорофея (1439 г.), легат Папы Евгения IV для Польши, ВКЛ и Ливонии (с 1439 г.), кардинал-пресвитер (с 18 декабря 1439) с титулом римского храма Святых Марцеллина и Пьетро (1440 г.), камерленго Священной Коллегии кардиналов (1450—1451 гг.), кардинал-епископ Сабины (1451 г.), Апостольский администратор епархии Червиа (1451—1455 гг.), легат Папы Николая V в Константинополе (1452 г.), архиепископ Никосии (1456—1463 гг.), апостольский администратор архиепархии Корфу с 1458 по 1459 год, титулярный патриарх Константинопольский (1458—1463 гг.), декан Священной Коллегии кардиналов (1461—1463 гг.), гуманист, богослов, участник Ферраро-Флорентийского собора. Активный сторонник унии с Римской Католической Церковью. После возвращения в Москву был посажен в Чудов монастырь, бежал (скорее всего, не без участия Василия II) в ВКЛ, а оттуда в Рим. Участвовал в обороне Константинополя от турок. Был взят в плен, но не казнён, т.к. султану Мехмеду II предъявили труп другого человека в кардинальском облачении. Бежал в Грецию, а оттуда в Рим, где и продолжил свою деятельность в качестве высокопоставленного церковного сановника. Переписывался и встречался лично со многими выдающимися учёными его времени. Деятельность Исидора, поддерживавшего идею объединения Церквей, была основным поводом для провозглашения в 1448 году автокефалии Московской митрополии.

55

Иеромонах Арсений (в миру Антон Путилович Суханов, 1600—1668 гг.) – церковный и государственный деятель, дипломат, церковный писатель-полемист, иеромонах, распорядитель московского Богоявленского монастыря, келарь Троице-Сергиева монастыря. Совершил несколько путешествий на Восток. Был специально направлен для приобретения древних церковных книг и рукописей (только на Афоне приобрёл более 500 экз.) с целью сравнения и исправления используемых Московской Церковью литургических и богословских книг. Автор рассуждений «Прения с греками о вере».