Читать книгу Девушка в белом с огромной собакой - Андрей Саломатов - Страница 10

Очнулся Лупцов ближе к вечеру совершенно разбитым. Перед самым пробуждением ему привиделось, будто лежит он на больничной койке в маленькой, похожей на склеп, камере, и сверху на него медленно опускается нечто бестелесное и бесформенное – облачко, в котором Лупцов угадал собственную душу. Едва он понял, что перед ним, как душа приобрела черты хлипкого, болезненного мужичка, напоминающего его самого, но словно бы раздавленного непомерной усталостью. Встретившись взглядом с Лупцовым, мужичок заметался, как перед загороженным входом, и Лупцов сурово спросил:

– Ты где шляешься?

– Там, – неопределенно махнул рукой мужичок и, смущаясь, добавил: – Мир погиб. Человечества больше нет. Жизнь осталась только здесь. Нам лучше не выходить отсюда.

– Здесь? – спросил Лупцов и обвел взглядом камеру. – Это невозможно!

– У нас нет выбора, – тихо проговорила душа и, воспользовавшись негодованием Лупцова, серой крысой прошмыгнула в него. Сразу вслед за этим Лупцов почувствовал неподъемную тяжесть собственного тела, ломоту в суставах, тянущую головную боль и странную вибрацию, отвратительное дребезжание, которое в считаные секунды вычерпало из него остатки душевных сил.

Лупцов открыл глаза и понял, что лежит на кровати лицом вверх и смотрит в грязно-белый потолок. В комнате было светло, и свет, проникающий через маленькое окошко, был совершенно естественным, каким он и был до катастрофы.

Лупцов с большим трудом заставил себя перевернуться на бок и напротив увидел чернявого гражданина с усами. Тот спал на такой же анемичной койке с тумбочкой у изголовья, на которой стояла пораженная некрозом эмалированная кружка. Глаза у соседа по палате были прикрыты неплотно, отчего видны были края радужных оболочек, а изо рта на подушку вытекала мутная слюна.

Лупцов перевел взгляд на окно. За пыльным стеклом сквозь толстую частую решетку было видно голубое небо в редких перистых облаках.

– Что это? – вслух спросил Лупцов и не узнал собственного голоса. Чернявый тут же открыл глаза и страдальчески посмотрел на своего визави. – Что это? Сумасшедший дом? – испуганно повторил Лупцов, начиная осознавать, что камера и он сам существуют не отдельно друг от друга, а вполне определенно – один внутри другой.

– Весь мир сумасшедший дом, – уклончиво ответил чернявый.

– А я-то где? Это что за комната? – Лупцов откинул одеяло и попытался встать.

– Ты лежишь напротив меня на койке. Эта палата – твой дом, – монотонно пробубнил сосед.

«Люцифер», – вдруг вспомнил Лупцов, а чернявый неожиданно занервничал, громко втянул воздух и сипло выкрикнул:

– Нет! Никакой я не Люцифер! Что ты привязался ко мне? Мне из-за тебя тоже досталось.

– А как я попал сюда? – не обращая внимания на крик, спросил Лупцов. – Когда меня привезли?

– Не знаю, – спокойнее проворчал сосед. – Ты уже был здесь, когда я приехал. Что, в себя пришел? С возвращением на родину. – Чернявый захихикал, и Лупцов увидел, что во рту у него почти не осталось зубов, а те, что были, напоминали, скорее, обгоревшие осколки. – Ты здесь все какую-то собаку ловил, потом самогонку искал… Я, дурак, тебе поверил. Из-за самогонки мы и погорели… Или из-за собаки. А собака-то какая была?

– Это ты собака, – ответил Лупцов и поднялся с кровати, а чернявый вдруг заорал:

– Не подходи! Сам собака! «Колеса» мои жрал, а я тебя отмазал от санитаров. Хоть бы спасибо сказал, ненормальный! – Чернявый подтянул колени к подбородку, зарылся в одеяло по самые глаза и что-то еле слышно забормотал. В этот момент звякнул засов, затем дверь распахнулась, и в палату по-хозяйски вошел дюжий краснощекий санитар с редкой рыжей бородой. Он посмотрел на Лупцова, раскинул руки и расплылся в фальшивой добродушной улыбке.

– Боже мой, кого я вижу! – воскликнул он. – Глупцов собственной персоной. Что, очухался, борец с нечистой силой?

– Не Глупцов, а Лупцов, – испытывая какую-то глухую ненависть к краснорожему, проговорил Лупцов, чем вызвал новый взрыв веселья у санитара.

– Да, может, тогда Умнов? Ну ладно, ладно. Пойдем, коли проснулся. Тебя врач ждет не дождется.

– Какой врач? – тихо спросил Лупцов.

– Обычный, в белом халате, – ответил санитар. Он подошел к Лупцову, бесцеремонно взял его под руку и потянул за собой. – Пойдем, пойдем. Пришел в себя-то? С тебя бутылка, Глупцов. Я тебе полночи помогал чертей ловить. А вообще советую вести себя хорошо. Парень ты вроде неплохой. – Санитар хлопнул его по спине так, что Лупцов подавился воздухом и вылетел из палаты. – А плохим у нас обычно сульфазол назначают.

Оглушительно лязгнув засовом, санитар железной хваткой вцепился Лупцову в предплечье и повел по длинному коридору. Он открыл очередную дверь вынутой из кармана ручкой и пропустил Лупцова вперед.

– Что такое пирогенная терапия, знаешь?

– Нет, – ответил Лупцов, и внутри у него похолодело. Слово сразу напугало его каким-то знакомым чудовищным смыслом, и он шепотом вслух перевел: – Огнерожденная.

Санитар услышал и громко рассмеялся:

– Молодец, Глупцов. Грамотный. Бесов всегда выгоняли из человека огнем. Люблю поговорить с образованными. Да, там твоя жена пришла. – Санитар сделал паузу, воровато огляделся и тихо проговорил: – Если надо чего, обращайся ко мне.

– Что – надо? – не понял Лупцов.

– Купить. Купить если чего надо, говори мне, – объяснил санитар. – Жена деньги передаст, я все сделаю. Уяснил, дурья твоя башка?

– Уяснил, – растерянно ответил Лупцов.

Краснорожий распахнул перед больным последнюю дверь с табличкой и легонько втолкнул Лупцова в кабинет. Там, за столом, с телефоном и аккуратными стопками бумаг, сидел немолодой человек в белом халате, с добрым лицом, лысый и чрезвычайно улыбчивый.

– А, Глупцов! – радостно воскликнул доктор. Он резво поднялся и вышел больному навстречу. – Как самочувствие?

– Нормально, – глядя в пол, равнодушно ответил Лупцов и добавил: – Я не Глупцов, а Лупцов. Прошу не путать.

– Ну садись, садись, рассказывай, – все так же улыбаясь, сказал врач. Он сам усадил Лупцова на стул, вернулся на свое место и изобразил на лице предельную заинтересованность. – Рассказывай, что с тобой произошло? Как ты оказался на вокзале?

– Я не был на вокзале, – ответил Лупцов.

– Никогда? – навалившись грудью на стол, искренне удивился доктор. Лупцов на секунду задумался и, четко выговаривая слова, произнес:

– Тогда поясните, какое именно мое посещение вокзала вас интересует? Полгода назад на Курском вокзале я встречал тетку из Мариуполя. Два месяца назад заходил на Киевский выпить стакан кофе…

– Нет-нет, – ласково перебил его врач. – Я имею в виду самое последнее. Третьего дня мы нашли тебя на Курском вокзале. Ты бегал по залу ожидания и кричал очень страшные вещи…

– Я этого не помню… Скорее всего, ничего этого не было, – раздраженно ответил Лупцов.

– Ну как же не было? – спросил врач. – А сюда ты как попал? Ты не торопись, Глупцов, попытайся вспомнить.

– Да не Глупцов я! – заорал Лупцов. – Лупцов-Лупцов-Лупцов!..

– Успокойся, – мягко потребовал врач и взглянул на санитара. По-женски поджав губы, он достал из ящика стола паспорт, раскрыл его и показал Лупцову фотографию. – Вот, пожалуйста: Глупцов Игорь Петрович, живешь во Втором Скотопрогонном переулке, дом тринадцать, квартира пятьдесят один. – Доктор сунул руку в ящик, извлек коричневые корочки с облезлой надписью «Пропуск» и прочитал: – Инженер-технолог завода «Клейтук». Вот, все правильно. Что это вы, Игорь Петрович, захандрили? Умный образованный человек. Кстати, и жена ваша здесь.

– А что это вы меня то на «ты», то на «вы» называете? – язвительно поинтересовался Лупцов.

– Хотите, на «они» буду обращаться. – Доктор кивнул санитару, и тот вышел из кабинета.

– Здесь какая-то ошибка, – все больше зверея, проговорил Лупцов. – Я, слава богу, не женат, никогда не работал на заводе «Клейтук» и даже не знаю, где он находится, я не живу в Скотопрогонном переулке, и вообще моя фамилия Лупцов. Доктор, умоляю вас, разберитесь. Не может один человек одновременно носить такую фамилию, работать на «Клейтуке» и жить в Скотопрогонном переулке! Не может!

В это время дверь раскрылась, и в кабинет вошла тетка с испуганным, помятым лицом. Лупцов мельком взглянул на вошедшую, и ее внешность показалась ему знакомой. Она стояла с носовым платком в одной руке и сумочкой – в другой и выжидающе смотрела на Лупцова. И тут Лупцов вспомнил, где он видел эту несчастную бабу. Это была та самая, с измученным, ярко раскрашенным лицом женщина из песочницы – жена то ли продавца, то ли официанта с двустволкой.

– Вот, Игорь Петрович, жена просит отпустить вас домой, – участливо вздохнув, сказал доктор. – Но как же вас отпускать, когда вы…

– Что вы мне чужую жену шьете? – с ненавистью воскликнул Лупцов и отвернулся от двери. – Еще раз повторяю: я не женат, моя фамилия Лупцов.

– Игорек, Игорек, – жалобно запричитала женщина. – Это же я, Люся. Ты не узнал меня, да?

– Узнал, – мрачно ответил Лупцов. – Вы – женщина из песочницы. Не понимаю, зачем вам нужно выдавать себя за мою жену? Я не миллионер, не генеральный секретарь.

– А кстати, кто вы? Кто по профессии? – воспользовался случаем доктор. Вопрос застал Лупцова врасплох. Он пару раз по-рыбьи разинул рот, гневно стрельнул глазами в сторону самозванки и ответил:

– Писатель-фантаст.

– Да-а? – изумился врач и на всякий случай посмотрел на женщину.

– Для себя пописывает, – уныло подтвердила она и вновь с надрывом затянула: – Игорек, это я, Люся. Посмотри на меня… – Она робко прошла на два шага вперед, наклонилась и попыталась заглянуть ему в глаза.

– Для себя! – злобно возмутился Лупцов. – Да что вы эту дуру спрашиваете? Что она может знать. Уведите меня в камеру, я больше так не могу.

– Ну, Игорь Петрович, – обиделся доктор. – У нас не камеры, а палаты.

– Хорошо, уведите меня в палату, – согласился Лупцов. – Я больше не хочу участвовать в этом спектакле.

Доктор подал рукой знак санитару, и тот быстро вывел из кабинета женщину. Когда дверь за ними закрылась, врач разочарованно проговорил:

– Нехорошо, Игорь Петрович. Обидели жену. Она, бедняжка, каждый день приходит и сидит здесь по полдня, ждет, когда вам станет лучше. Все встретиться хотела, помочь вам вспомнить…

– Мне не о чем говорить с этой незнакомой женщиной, – твердо ответил Лупцов. – Если вам угодно, можем с вами побеседовать. Меня, кстати, интересует, как я сюда попал. Я что, был сильно пьяный?

– А вы что, часто пьете? – участливо спросил врач.

– Как все, по праздникам, – ответил Лупцов.

– Так не было же никаких праздников, Игорь Петрович. Или вы по всем пьете? – поинтересовался доктор.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, – обиделся Лупцов. – Так как я все-таки попал сюда?

– Я же говорил, мы вас нашли на вокзале. К спящим приставали, у туристов чуть рюкзак не увели. А до этого, по словам вашей жены…

– Нет у меня никакой жены, – перебил его Лупцов.

– Хорошо, по словам женщины из песочницы, вы ушли из ее дома поздно вечером…

– А как я попал в ее дом? – удивился Лупцов.

– В ее дом? – переспросил врач. – Ну, я не знаю. Может, в гости зашли.

– Не мог я к ней в гости зайти! – закричал Лупцов. – Не мог, понимаете? Я ее не знаю, и муж у нее ненормальный, с ружьем не расстается!

Доктор вскочил со своего места, а вбежавший на крик Лупцова санитар кинулся к нему и припечатал его к стулу своими мощными волосатыми лапами.

– Сидеть, – приказал врач. – Игорь Петрович, я же не настаиваю. Холостой так холостой. Кстати, у вас, так сказать, частичная амнезия. Похоже, из-за неудовлетворенности своим положением. Писателем хотели стать?

– Какая еще амнезия, – ответил Лупцов. – Вот если бы вам привели чужую бабу и потребовали признать ее своей женой, что бы вы делали?

– Я здоров, – ответил доктор, и взгляд его затуманился, а лицо сделалось печальным. – А вы больны.

– Отпустите меня, – потребовал Лупцов, и доктор кивнул санитару. Тот убрал руки, но, словно хорошо вышколенный дворецкий, остался стоять за спиной у Лупцова. – Я хотел сказать: отпустите меня отсюда. Я хочу домой. Я совершенно здоров. Я не хочу лежать в больнице, да еще в компании с сумасшедшим.

– Нет, Игорь Петрович, – понимающе сказал врач. – Мы не можем вас отпустить. Да и куда вы пойдете? На вокзал? Свой дом вы признавать не желаете.

– Нет, – ответил Лупцов. – Я сейчас живу в собственном доме. Вернее, он не мой, но это не важно. Хозяева бросили его.

– И где же этот дом? – поинтересовался доктор. Лупцов удивленно посмотрел на него, попытался вспомнить, как называется тот населенный пункт, где он поселился с Люцифером, но так и не вспомнил.

– Я позабыл название деревни, – раздраженно ответил он. – По Мичуринскому проспекту часов шесть или больше на велосипеде.

Врач посмотрел на санитара, и тот, посмеиваясь, проговорил:

– Мичуринский проспект весь можно проехать за десять минут. Если только шесть часов туда-сюда кататься.

– Я имел в виду, по этому шоссе от Москвы, – едва сдерживая гнев, сказал Лупцов.

– Ну ладно. Все понятно, – не глядя на больного, подытожил врач. – Идите, Игорь Петрович, в свою палату, отдыхайте. Завтра увидимся.

– Что вам понятно? – закричал Лупцов и почувствовал на своих плечах тяжелые руки санитара. – Это вы, вы здесь все сумасшедшие! У меня высшее образование!

– Ну и что? У меня тоже высшее, – пожал плечами доктор.

– Ну и засунь его себе в жопу! – исступленно заорал Лупцов.

Врач сделал знак санитару, тот обхватил его поперек туловища железной хваткой борца и тут же получил локтем по носу. Одну руку Лупцов успел все-таки выдернуть.

На прощанье врач проинструктировал санитаров, сказав им какую-то непонятную фразу на профессиональном жаргоне:

– Два по два и полтора на сон грядущий. – После чего скрученного в кокон Лупцова поволокли в палату.

В палате Лупцова небрежно швырнули на кровать, врезали по почке так, что удар по очереди отозвался во всех органах, и придавили коленом.

– Я же тебя предупреждал, засранец, – без тени злобы сказал краснорожий. – Теперь держись.

Лупцов не видел, что происходит у него за спиной, слышал лишь кряхтенье санитаров, звон посуды и короткие фразы, которыми обменивался меж собой медицинский персонал. Кряхтел и сам Лупцов. Он пытался хоть немного освободиться из-под тяжелого гнета, боролся молча, чтобы не тратить силы понапрасну, но очень скоро выдохся и тогда сдавленным шепотом проговорил:

– «Пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю…»

– Ну вот, заголосил, – чему-то обрадовался краснорожий. А Лупцов, не обращая внимания, продолжал сипеть:

– «…и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертания зверя и поклоняющихся образу его».

Где-то через минуту Лупцов почувствовал, как с него рывком сорвали больничные штаны, а еще через пару секунд в ягодицу вошла толстая игла. И сразу свет померк у него в глазах, воздух застрял в бронхах на выдохе, и жидкий непереносимый огонь от места укола разлился по всему телу. В последнем яростном рывке Лупцов попытался защититься, оттолкнуть мучителей, но обе руки его оказались прикованными тяжелыми железными цепями к столбу. Лупцов лишь пошевелил пальцами, прижался к дереву затылком и посмотрел на чернильное беззвездное небо. Внизу, у штабелей вязанок с хворостом, все еще возился огромный рыжий монах в черной рясе. Он плеснул несколько ковшей расплавленного жира под ноги Лупцову, затем обошел с зажженным факелом все четыре угла и подпалил те места, где еще не было огня. Ветер помогал ему, раздувая занявшееся сухое дерево.

По краям пламя уже поднялось до уровня коленей, и пляшущие оранжевые языки ветром прибивало к ногам Лупцова, вызывая во всем теле какой-то леденящий трепет.

– «Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце! – хрипло закричал Лупцов. – И дано было ему жечь людей огнем!» – Безумным взглядом он посмотрел прямо перед собой и в нескольких метрах от костра увидел Люцифера. Освещенный неровным скачущим светом, тот сидел на колченогом стуле, положив ногу на ногу, и меланхолично наблюдал за аутодафе. Слева и справа от Люцифера, опустив лица долу, кружком расположилось с десяток монахов, и отблески пламени плясали на бледных плешках братьев во Христе. За спиной у Люцифера стояли епископ с судьей, оба в мантиях, соответствующих сану каждого, с раскрытыми книгами в руках и торжественностью на лицах. Затем до Лупцова донесся голос епископа. Он говорил негромко, но заученно внятно:

– Дабы ты спас свою душу и миновал смерти ада для тела и для души, мы попытались обратить тебя на путь спасения и употребили для этого различные способы. Однако обуянный низкими мыслями и как бы ведомый и совращенный злым духом, ты предпочел скорей быть пытаемым ужасными вечными мучениями в аду и быть телесно сожженным здесь, на земле, преходящим огнем, чем, следуя разумному совету, отстать от достойных проклятия и приносящих заразу лжеучений и стремиться в лоно и к милосердию святой матери-церкви. Так как Церковь Господня ничего более не знает, что она еще может для тебя сделать ввиду того, что она уже сделала все, что могла, мы, указанный епископ и судья…

– Люцифер! – не дожидаясь приговора, закричал Лупцов. Пламя, закручиваясь по спирали, уже облизывала ему бока, запах горелого мяса поднимался от ступней, которые Лупцов уже давно не чувствовал. Там, внизу, была лишь неописуемая боль, которая, заполняя мозг, мешала сосредоточиться на какой-то одной мысли… – Люцифер! – еще раз крикнул Лупцов, и тот откликнулся:

– Чего ты хочешь, смертный? Или тебе недостаточно тепло там? Кажется, епископ уже все сказал. – Чернявый посмотрел назад, и священнослужитель кивнул ему.

– Люцифер, если ты действительно есть!.. – задыхаясь от дыма и огня, выкрикнул Лупцов.

– Есть, есть, что надо, говори, – развязно ответил чернявый.

– Я хочу заключить с тобой договор, – чувствуя, как на голове загораются волосы, проорал Лупцов. – На любых условиях! Если тебе нужна моя душа, бери ее. Я много не попрошу!

– А я много и не дам, – хохотнул чернявый. – Так чего же ты хочешь, смертный?

– Хочу обратно в тот дом в деревне, где мы с тобой жили… Где я тебя спас, – из последних сил выкрикнул Лупцов.

– Любите вы, люди, напоминать об оказанных услугах. Бескорыстно палец о палец не ударите, – проворчал чернявый. – Ладно. Будь по-твоему. – Он лениво махнул рукой, и огонь погас, будто его и не было. – И это все, что ты хочешь? – спросил Люцифер.

– Ф-фу, – перевел дух Лупцов. – Нет. Я хочу, чтобы вся эта зараза, окутавшая Землю, исчезла. И эти нелюди тоже.

– А вот этого я не могу, – ответил чернявый.

– Ты?! Не можешь?! – с идиотским, надрывным смехом спросил Лупцов.

– Да, не могу. Это не моя область. Ты еще попроси Солнце поближе к Земле подвинуть или на Марс тебя забросить погулять. Кстати, тело твое останется здесь.

– Как это? – не понял Лупцов.

– Так. Все, дружок, отныне оно для тебя потеряно навсегда. Его здесь замуруют до самой твоей смерти. Но тебе нечего беспокоиться. Тебя-то я освобожу.

– Не морочь мне голову, Люцифер… – мотая головой, проговорил Лупцов.

– Я и не морочу. Тебя же не смущает, что после смерти твое созревшее для посадки тело, как зерно, положат в землю. Ну так и пусть оно дозревает здесь.

Лупцов обратил внимание, что монахи с епископом куда-то пропали. Он пошевелил руками и обнаружил, что они свободны. Бесследно исчезли и цепи со столбом, как и хворост, и черное беззвездное небо.

– Да, Люцифер, – неожиданно вспомнил Лупцов. – Я хочу, чтобы та женщина… ну, которая набивалась ко мне в жены, проснулась. В общем, нашла своего мужа.

– А тебе-то что до нее? – спросил чернявый.

– Да так, заодно. Тебе же не трудно, – ответил Лупцов.

– Ладно, попробую, – высокомерно пообещал Люцифер и поднялся со стула.

В палате, словно в тюремной камере, над дверью горела засиженная мухами, тусклая лампочка. Чернявый взял со своей тумбочки газету, свернул ее трубкой и опустился у кровати на четвереньки.

– Я полез в землянку, буду наблюдать в подзорную трубу за монахами, – пояснил он. – А ты поезжай в магазин, купи патронов. Знаешь, где? Угол Бродвея и проспекта Маркса, фирменный магазин «Патроны». Возьмешь десять пачек 136-го калибра.

Лупцов слушал его с возрастающим ужасом и не мог понять, шутит чернявый или говорит серьезно. Затем тихо, с каким-то злобным присвистом, Лупцов спросил:

– А на чем же я поеду?

Устраиваясь под кроватью, Люцифер кивнул в сторону стула и спокойно ответил:

– Возьми мою машину.

– Ясно, – едва не плача от разочарования и обиды, проговорил Лупцов. Ему вдруг открылся истинный смысл того, что происходит, и он вспомнил всю свою жизнь, которую прожил до катастрофы. Вся она пронеслась в его сознании за какое-то мгновение, и Лупцов одними губами проговорил: – Я Глупцов. Работаю на заводе «Клейтук», живу в Скотопрогонном переулке. Господи, за что мне все это? Мне одному. Не хочу! – После этого он тяжело поднялся с постели и, не спуская с чернявого глаз, подошел к двери.

– Куда, идиот?! – заорал чернявый. – Ложись, та сторона простреливается.

– Да, да, – ответил Лупцов и вдруг изо всех сил принялся молотить ногами и руками в дверь. – Откройте! – кричал он. – Сейчас же откройте! – При этом он смотрел под кровать на Люцифера, а тот скалил гнилые осколки зубов и, прищурив один глаз, рассматривал в подзорную трубу ноги соседа по палате.

Дверь наконец открылась, и Лупцов чуть не вывалился наружу. Его подхватил санитар, впихнул обратно и матернувшись рявкнул:

– Чего тебе?

– Я не хочу лежать с ним в одной палате. Он сумасшедший, – выпалил Лупцов.

– Ты на себя посмотри, – рассмеялся санитар. – Ладно, будешь шуметь, получишь сульфы. Очнулся, засранец. – Дверь захлопнулась, и чернявый, оторвавшись от подзорной трубы, насмешливо спросил:

– Ну что, дурак, решился?

– На что? – чувствуя себя совершенно разбитым и опустошенным, проговорил Лупцов.

– Да, собственно, на все, – просто ответил Люцифер. – Соглашайся, иначе останешься на всю жизнь Глупцовым… и в этом сумасшедшем доме. А я тебя выведу.

– Куда? – спросил Лупцов.

– Туда. В тот мир, куда ты сбежал со Скотопрогонного переулка.

– В этот бред? В сумасшествие?

– Да, – ответил чернявый и легкомысленно заявил: – Зато там красиво, не воняет дерьмом, как на твоем заводе.

– Может, там и красиво, но тот мир погибает, – сказал Лупцов.

– Ошибаешься. Он только-только рождается. Ну что, согласен?

Лупцов закрыл ладонями лицо, тяжело вздохнул и прошептал:

– Да.

– Хорошо, – сразу оживился Люцифер. – Патроны по дороге купим. – Он резво вынырнул из-под кровати и сел на стул.