Читать книгу Неделимое. Pro-любовь… - Андрей Sh, Андрей Швайкин - Страница 8

– Приветик, Мася! – хозяйка, она же барменша, официантка и отчасти повариха, искренне радовалась девочке: эта бессрочная, доверительная любовь возникла спонтанно, и не от умиления друг другом, а на почве недолюбленности в собственных жизнях.

– Оя охросая! – Машенька бросилась в объятия и бесцеремонно уткнулась в соблазнительное декольте нарядной «бабушки».

Что бы там ни творилось вокруг, Софья неизменно выглядела бодрой, ухоженной, обаятельной, немного ошалелой Золушкой после полуночи. Этакой узнаваемой, прямо из детства: глянешь и сразу поймёшь – она. Как и сегодня: мокрые кучеряшки, воздушное платье-солнышко – жёлтое с широким чёрным поясом, белоснежный фартук, опаловый блеск на ногтях в тон изменчивым, чуть белёсым медовым глазам, круглым и забавно косящим, почти без косметики, как обожаю. Иные модницы маскируют красоту под боевой раскраской сексуальности, а некоторые усердствуют настолько, что и самый дорогой макияж выглядит посмертным гримом путаны. Вроде как чувствуют себя непорочными, защищёнными: тут – они, тут – не они. Поэтому я восхищаюсь мудрейшим изобретением косметологии – мицеллярной водой: она смывает впитанные тухлые лики, оставляя первородными доброту и нежность – уровень бога. Владей! Совершенствуй! По крайней мере, до выхода в свет… О да, мы дружили с Соней, если об этом, а до постели, увы, не дошло: внешность, знаете ли, коварна, особенно у одиноких блондинок в розовых кедах.

– Опять скандалят? – Соня усадила девочку на колени, тут же появились расчёска и цветные резинки.

– Снова, – пожал я плечами, пытаясь выказать полное безразличие. – У тебя что?

– Ни ёпадём! – поделилась Машенька.

– Не упали, – поправил крестницу.

– Это она о будущем, – засмеялась Соня.

– Кто знает будущее?

– Дети знают. Всегда знают. Что будет завтра, Масяня?

– Ёдём гуять! Матеем! Хер-рачить цыи-гань-сину! – как на духу выпалила.

– Вот видишь. Подетально.

– Фу, Маша! – пьяный папашин лексикон, и это ещё корректно.

– С Егором собрались цыган херачить?

– Соня! Она же всё повторяет… блин…

– Блин! – чётко поддакнула Маша.

– Кстати, о блинах. Валя! Ва-аль!? Сделай Масяне со сгущёнкой! А тебе?

– Как обычно.

– И триста с капустой! Всё?

– Пожалуй, – бонус постоянному клиенту по дружбе и чаевые сверху – то на то и выходило, дежурные три штуки – всегда в кармане. – Так как?

– А что со вчерашнего дня изменилось, Матвей? Ты постарел? Я похорошела? Всё обычно. Живём и дохнем.

– М-да, не кувалдой, но изящно в лоб.

Помолчали. Паузу заполнила болтовня малышки, которая успела до блинчиков оценить сосредоточенных мужчин в дальнем углу («седитые», «сглупые») в одинаковых похоронных костюмах и в одинаковых рельефных головах, зализанных, как чупа-чупс. Явно с того берега, к тому же минималисты: литр и три стакана. Обсудила надоедливых цыганят, то и дело мельтешивших в окне чумазыми колобками («шмешные», «выедки»), и непогоду, наседавшую над Ангарой безысходной матовой серостью («лужа подёт», «гром зарвётся»). А я и не помню уже ни лихих гроз с оглушительными разрядами (будто взрывается подстанция рядом), ни бушующих ливней, обращающих улицы в бурлящие реки, ни животворящего золотистого неба, изодранного стихией. Всё где-то вчера. Всё вчера. А то, что Машенька называет грозой – не так давно обретённый довесок Сибири: питерская морось, повсеместная московская хлябь и ленивые тамтамы азиатской осени. Подгуляло лето на стороне, закисло. А ведь август ещё в разгаре.

– Своих-то давно видел?

– Сына неделю назад, мама позавчера приходила.

– А…

– Давно.

– Не очень-то ты разговорчивый трезвый. Точно бездомный.

– Грустно, Соня. А дом, это когда в воспоминаниях горечи нет… Бездомный, да.

– Так займись чем-нибудь наконец. Кредиты когда-то закончатся.

– Нечем. И скучно.

– Вот, счастливый человек. И какая польза от ничего? – (Опять двадцать пять!)

– Соня, я нянчу чужого ребёнка, приношу тебе регулярный доход, ты кормишь, поишь и делаешь сны людей волшебными. Я – полезен.

– Злишься.

– Констатирую.

– Кого можно было споить и снюхать – все на той стороне. Чего мне стыдиться?

– Ну уж нет! Стыдятся совестливые, а у тебя, моя дорогая, – расчёт. Но я без претензий. Самогон отличный! И капуста – шик! – как раз принесли.

– Матвей!

И без того круглые глаза Софьи округлились ещё больше, точно нацелились на кого-то за моей спиной: так она выражала гнев, становясь при этом чертовски желанной. Изюминка – лёгкое косоглазие – делала её похожей на беззащитную и доверчивую Рибу МакКлейн в исполнении Эмили Уотсон⁵. Однако не так проста была наша «бабушка» Соня, владевшая, по сути, полулегальным алко- и наркопритоном.

– Осуждаешь? – послышались стальные нотки, знакомые каждому пропойце в нашем околотке.

– Осиздаись! – попробовала Машенька грозно сымитировать подружку и бухнула вилкой о стол.

– Нет, нет, девчонки, сдаюсь! Кому-то же надо занимать нишу, – не понимаю, отчего просочилась язвительная ирония. – Даже цыгане теперь наркотиками не торгуют и детей не воруют.

– И незачем. Эти промышляют душами, – отмахнулась Софья – отходила она также легко.

– Выедки! – вставила веское слово и Маша с набитым ртом.

– Кушай, кушай, моя хорошая. Не обращай внимания.

– Ну? За новый мировой порядок? – я поднял первую гранёную соточку с горкой (терпеть не могу графины), подцепил стожок капусты с клюковкой и поскорее выпил.

– И кому нужен такой порядок? Любой порядок? – вздохнула Соня. – Ни кулаков, ни правды.

– Так кулаками давно не защищаются, Софья, и не защищают: ни добро, ни зло, ни себя. Да и ни к чему оно. Когда в перспективе нет идеи – это свобода, порядок, как есть: всегда можно ответить нажатием кнопки. Плюнул на людей – достиг нирваны… Уф! – от первой всегда бросает в жар. – Из чего ты это делаешь, Соня?

– Злой ты, Мотя. Сегодня – особенно злой! Приходи вечером, поговорим.

– Машеньку уложу – приду… Погуляем пока.

– Опять к цыганам?

– Попробую. Может, скинут немного.

– Попробуй, – Соня брезгливо поморщилась. – Я против тварей бессильна.

И невозмутимо вернулась за барную стойку готовить кофе. Я же допил одну за другой оставшиеся соточки, не без удовольствия захрумкал капустой, вытер липкую мордашку Машеньки, успевшей «зарклепить» косички сгущёнкой до откисания в тазике, извинился-таки на всякий случай и был награждён очаровательной улыбкой Золушки. Мы вышли под небо, обсеянное золотыми чешуйками, подобревшее, вселяющее надежду и не торопясь побрели к цыганам. Бояться нечего: ни погода, ни люди их не заботили. Напротив, они оставались приветливы и дружелюбны. Но непоколебимы, да. Ещё никто и никогда не пришёл к компромиссу с кочевниками.